Сумеречный полог косогора

Старший палач Игорь Матвеевич Правонравов, ввиду отсутствия нужды следить за выполнением отданных приказов, с нескрываемой печалью наблюдал за зыбью воды, стараясь как можно реже отвечать взволнованному помощнику.

– Игорь Матвеевич, ну ведь это полнейшее безумие! – причитал молодой Пётр, как можно заметнее жестикулируя перед лицом старшего чина, нервно озираясь на собравшуюся толпу людей. – Ведь и дураку понятно, голубчика мы больше не увидим, если только где-нибудь на другом конце земного шара, ей-богу!

Палач, казалось, только пуще погружался в свой внутренний монолог, делая вид, словно никто с ним не говорит. Помощник же и не думал отступать, чувствуя личную ответственность за возможный срыв мероприятия и сурового выговора со стороны судейского аппарата. Можно даже предположить, что молодой человек боялся, как бы самому не оказаться в списке виновных, которым суждено будет забраться по деревянным ступеням без возможности после спуститься на своих двоих.

– Лучше бы вы давеча оповестили о своих планах, тогда бы я хоть дома удавился, в кругу близких. Так нет, вам же хочется, чтобы головы наши слетели в глуши под хмурым небом, ей-богу! Это ведь ещё матушке и жене придется тратиться на билет, дабы лицезреть постыдную расправу над эдаким дураком, как я. А ведь какие надежды были когда-нибудь стать вами, человеком высших нравов, которого детям ставили в пример!

– А уже не ставят?

– Еще ставят, но, поверьте, как только по вашей выходке приговорённый не приедет даже не то чтобы ко времени, а просто исчезнет, нас тут же снимут с должностей, отправив на плаху.

Главный помощник многозначительно замер, надеясь хотя бы сейчас вразумить своего начальника, но тот только весело ухмыльнулся, вернувшись к своим прежним делам, если их так вообще можно было назвать.

Параллельно описанной сцене, обильно загребая песок штиблетами, в сторону командира бежало двое пронырливых людей, взявшихся буквально из ниоткуда, а может, и вынырнувших из-за спин плетущихся вдали зевак.

На одном из спотыкающихся гостей был накинут уже видавший виды суконный плащ, зато брюки, выбиваясь из-под подола только лишь краями, представляли идеальный образец недавно купленного и превосходно подшитого одеяния. Спутник сего господина представлял куда более жалкое зрелище, чьи обноски и вовсе стыдно описывать. Достаточно будет небольшой заметки, что в руках у этого человека наблюдался планшет и несколько замечательно заточенных карандашей, которые явно свидетельствовали о причастности хозяина к тонким искусствам.

Завидев периферийным зрением диковатую пару, Игорь Матвеевич учтиво отвлёкся от своих мыслей, ожидая диалога с узнанными лицами. Помощнику Петру оставалось только молча наблюдать за сценой, которая развернулась в следующие минуты.

Подбежав вплотную к командиру, жуликоватый мужчина в суконном плаще молча пожал тому руку, начав показательно глотать воздух ртом, дабы подчеркнуть усилие, которое было совершено для данной встречи. Спустя некоторое количество секунд пришедший заговорил:

– Ужасно извиняюсь, Игорь Матвеевич. С поездом, который должен был доставить нас вовремя для освещения такого грандиозного события, и для которого мы удостоились чести быть выбранными вами, случилась пренеприятнейшая история…

Не дав закончить своему товарищу, молодой человек безразлично встрял в разговор, сказав такую вещь, от которой у провинившегося встали бы волосы дыбом, если могли:

– Да, барин проспал! Всю ночь до отъезда кутили в доме блудилища.

– Что ты несешь, окаянный?! – неистово огрызнулся представитель прессы на штатного художника.

Командир, не дожидаясь развития перебранки, обратился к журналисту напрямую:

– Евгений Александрович, ваш товарищ изложил правду или смеет надсмехаться над ситуацией, пытаясь перевести в шутку серьёзность сложившихся обстоятельств?

Евгений А. Лукьянов, кардинально сменившись в лице после обращения многоуважаемого командира, буквально сжался до клеща, сознательно пропищав:

– Было дело, виновен! Но можно ли винить мужчину в том, что он оказался околдован потребной девкой?

– С таким давеча лихим пузырём, барин, вас бы не спасла и непотребная девка, да хоть сама большуха пришлась бы бесполезной.

– Да заткн!.. – было гаркнул в журналисте человек, пойманный на очередной лжи, но Игорь Матвеевич снова вмешался, показав рукой знак «стоп».

– А вы, голубчик, – обратился командир к художнику, – откуда знаете такие пикантные подробности про товарища? Неужто свечку держали?

– Ну не свечку, но верный десница барина забавлялся по свою отведённую руку с не менее распутной шельмой (учитывая обстоятельства, при которых выяснилось, что денег она своих не стоит, особенно под оговоренным выше дурманом). Зато, прошу заметить, выгляжу я куда сподручнее Евгения Александровича, а причиной тому всё та же лихая, которая решила меня не отпускать. Поэтому в каком-то смысле у барина имеется хоть какая-никакая, а совесть. Извольте уточнить, можно ли начать выполнять свои прямые обязанности?

И, не дожидаясь ответа, Алёша откинул защитный лист с альбома, начав воодушевлённо зарисовывать невозмутимую физиономию Игоря Матвеевича.

Лукьянов было замахнулся на товарища, но вовремя успел сменить траекторию движения, ловко выкорчевав из рукава, словно фокусник, заготовленный блокнот. Его фальшивая улыбочка сосредоточилась на командире.

– И право, Игорь Матвеевич, к чему же нам терять ваше драгоценное время? Позвольте приступить к своим прямым обязанностям. Хочу задать вам несколько вопросов, ответы на которые, я просто уверен, будут ну очень, очень интересны нашим читателям!

– Валяйте, – безразлично отозвался Правонравов, уставившись на полюбившуюся водную зыбь.

– Итак, Игорь Матвеевич, начнём с одного из главных вопросов: почему вы избрали столь отдалённое от столицы место для свершения правосудия? Всё-таки почти четыре тысячи вёрст – не шутки.

– Видите ли, подобный выбор места был связан с личными этическими соображениями, где казнь даже в отдалённой черте нашей благоустроенной столицы виделась мне уж в больно вульгарных тонах. А здесь… душа, если таковая имеется у приговорённого, как бы получает шанс вернуться к отцам, пройдя долгий путь по не столь благоустроенным землям. И эта деталь, которая вам может показаться смешной, позволяла мне до сих пор оставаться на своём посту в здравии без чувства вечного вопроса: а не грешным ли дельцем я промышляю?

Рука журналиста виртуозно прыгала по листку, судя по всему, дословно записывая сказанное респондентом.

– Но как вы тогда объясните своё желание осветить, казалось бы, рядовой случай в ходовом журнале, отпустив осуждённого сначала на волю, а затем заявив, что он самолично приедет на собственную казнь.

– Просто одна из форм гордыни, голубчик, не более. Захотелось уйти на заслуженный отдых красиво, дабы все помнили, кто был такой Игорь Матвеевич! – чрезмерно помпезно выкрикнул командир.

В разговор встрял Алёша:

– Премного прошу прощения, но, Игорь Матвеевич, могли бы вы ещё вот так же величаво вскинуть свой пальчик в небо и насупить брови? Буквально на пять минуток, не более.

– Просьба отклоняется.

– Понял… Ничего страшного, нарисуем-с по памяти.

Лукьянов продолжил интервью:

– Извольте уточнить сразу две нескромные детали дела, так сказать, справиться о сути.

– Позволяю.

– Уточните для наших читателей, за какое такое дельце гражданин… э-э-э…

– Голицын Лев Николаевич, – удружил помощник командира.

– Сердечно благодарю. За какое такое дельце гражданин Лев Николаевич Голицын получил высшую меру наказания и, собственно, к какому времени он должен явиться?

– Умышленное убийство собственной жены. А явиться голубчик должен, – Игорь Матвеевич ловко вынул карманные часы, сверившись с набежавшими стрелками. – Ровно через четверть часа.

Помощник Пётр снова застонал. Интервьюер подметил обеспокоенность, которая, надо признаться, была очень даже обоснованной.

Евгений продолжил допытываться:

– Позвольте разрешить ещё один уточняющий вопросец…

– Откуда во мне такая уверенность?

– Поражаюсь вашей проницательности!

– Скажем так, это секрет, который касается исключительно меня и гражданина Голицына. Но будьте уверены, Лев Николаевич прибудет без опозданий.

– Какие же споры вы породите среди людей, уважаемый командир, если ваше пророчество сбудется!

Игорю Матвеевичу совсем разонравился разговор с таким недотёпой, который ещё смел при знакомстве обозвать себя лучшим в своём деле. Но зачем гадать, как Лукьянов получил столь высокую должность, если можно простить убогому оплошности, дабы не терзать свои нервы понапрасну, и просто переключить разговор в иное русло.

– Евгений Александрович, извольте показать вам и немного рассказать про сам процесс, пока мы дожидаемся нашего званного гостя. – Командир жестом руки предложил журналисту проследовать к уже готовому эшафоту.

– Буду крайне вам признателен! Алексей, вы портретик закончили-с?

– Да, барин, получился у нас тут вылитый Наполеон на своём верном Маренго.

– Будем надеяться, – вступился помощник за командира, – что вы изволите шутить, иначе у вашего работодателя будут большие проблемы, а вы, как самое что ни есть виновное лицо в сей грязной карикатуре, о которой я смею лишь догадываться, получите равное преступлению наказание.

Пётр вытянул шею, пытаясь разглядеть зарисовку, но Алёша ловко сменил испачканный своими трудами лист оттенка слоновой кости на новый, как бы показывая оппоненту кукиш.

Четыре фигуры бодрым шагом двинулись к эшафоту, который с каждым пройденным метром терял облик привычного фона, становясь всё более грозной конструкцией, внушающей волнение и даже в какой-то степени страх.

Перед журналистом и Алёшей, который сразу же начал делать набросок сие конструкции, предстал классический эшафот из наскоро сколоченной древесины, чья платформа (на удивление) уже имела следы многолетней эксплуатации. Причём Евгений признал в установке именно тот самый эшафот, который ранее видел в столице на другой показательной казни.

Командир, искоса наблюдавший за сменой выражения лица и ждавший именно такой реакции, довольно кивнул журналисту, снова опередив его вопрос:

– Вы совершенно правы. Ещё один секрет нашей нелёгкой работы раскрыт. Свою гордость мы возим везде, где планируется провести публичную казнь.

– Но не казнокрадское ли это предприятие? Не сподручнее было бы воспользоваться местными ресурсами?

– И да, и нет, – серьезно ответил Игорь Матвеевич. – Видите ли, мы обязаны следовать уставу и прописанным правилам проведения. В данные списки также входят и пункты, посвящённые оборудованию, которое должно перед использованием пройти регистрацию, лицензирование и техническое обслуживание с печатью главного представителя по надзору качества и безопасности…

– Безопасности? – Алёша, будучи постоянно находящимся подшофе, брызнул весёлой слюной.

Игорь Матвеевич в очередной раз проигнорировал дерзость художника. Он лишь смотрел на смеющегося в полном молчании и продолжил говорить сразу, как тот кончил своё одинокое блеяние:

– Самая пикантная часть агрегата заключается в люковом механизме, который должен раскрыться не слишком резко, но и не слишком медленно, дабы заключённый получил ровно то наказание, которое прописано в его документе.

Командир жестом пригласил подняться, чтобы газетчики рассмотрели нехитрый механизм поближе.

Дрожащей ногой Евгений опробовал люк на предмет надёжности.

– Получается, приговорённый просто встаёт в середку, на шею накидывается петля, а затем люк открывается и того? – Мужчина состроил карикатурную рожицу покойника с высунутым набок языком.

– Что вы, если бы было всё так просто. Приговорённый должен встать ногой на одну створку, а другой – на вторую, да так, чтобы его вес был правильно распределён, иначе открытие люка может сработать неверно, а это приведёт к известным печальным последствиям.

– Разве само повешение не есть печальное последствие? – снова встрял Алёша.

– Правильно проведённая процедура казни является лишь исполнением приговора, не более. И раз уж вы об этом заговорили, то сразу обмолвлюсь, что в случае, если в процессе происходят огрехи, то исполнителей вполне справедливо отчитывают и штрафуют.

– Последний вопросец, – Евгений как-то лениво шмыгнул носом, в придачу глупо чавкнул языком, – а что случится, если люк откроется слишком быстро или слишком медленно?

– В первом случае осуждённому сломает шею, отчего он умрёт не от повешения. Во втором же сонные артерии надорвутся недостаточно, дабы осуждённый умер именно от гуманной асфиксии. Последуют страшные мучения, которые могут продолжаться до получаса, а это – нарушение прав человека.

В воздухе повисло неопределённое молчание. Даже Алёша как-то сник, только покачал головой, словно соглашался с услышанным. Наравне с молчанием, ведомый лишь инстинктами командир устремил свой взгляд на восток, где на горизонте одного из песчаных горбов одиноко шагал человек в чёрном костюме, не похожий ни на заплутавшего служащего, ни на местных зевак. Такая исключительная разница говорила даже самым невовлечённым зрителям, что навстречу своей запланированной смерти идёт Голицын Лев Николаевич, осуждённый за умышленное убийство своей жены.

Лев Николаевич представился присутствующим лицам хоть и крепко сложенным, но всё же стариком выше среднего роста, с короткими и напрочь седыми волосами. Нижнюю же часть лица обрамляла неухоженная борода, от которой по щекам расползлись не менее удручающие морщины, словно они были вырванными корнями деревьев. Если бы не чёрный костюм, можно было смело сказать, что осуждённый всю жизнь проработал рыбаком на югах и что ему нужно было надевать не строгий костюм, а забродные сапоги с лохмотьями, всё равно помирать. Фигура Голицына стремительно увеличивалась в размерах, с каждым аршином привлекая всё больше народу.

Нескончаемо довольный Игорь Матвеевич неспешно спустился с эшафота, направившись навстречу к женоубийце. Лев Николаевич смотрел на своего палача и его компанию с чистой совестью, не выказывая никаких лишних эмоций. Если бы не знание сложившихся обстоятельств, можно было даже предположить, что обвиняемый никакой не обвиняемый вовсе, а самый настоящий товарищ, появившийся здесь не по поручению, а просто так, справиться о делах да здоровье.

Рядовые солдаты с изумлением уставились на гостя, побросав выполнять возложенные на них мелкие поручения. Парочка особо ответственных хотели было броситься к мужчине, дабы взять его под уставной конвой, но Правонравов жестом остановил подчинённых. Алёша уже вовсю зарисовывал гостя. Сам же горе-журналист от обуявшего волнения попросту проглотил язык, наблюдая вместе с остальными чудесное появление человека, которого никто в действительности не ожидал увидеть воочию.

Осуждённый остановился перед своим палачом на расстоянии вытянутой руки, еле заметно кивнув вместо приветствия.

– Позвольте узнать причину, по которой вы умертвили свою благоверную! – слишком уж резко выкрикнул журналист, опомнившись, добавил: – Будьте добры…

– Не вашего ума будет.

– Тогда почему не сбежали?! Извольте спросить…

– Обещал.

Тут уже не выдержал Правонравов, загоготав на извиняющийся манер, как бы показывая пример устойчивого сочетания «и смех и грех».

– Прошу всех присутствующих извинить меня, в том числе уважаемого Льва Николаевича. Просто… Не объяснить мне такого проступка, но… – Командир ещё раз козырнул на заключённого, который и сам расплылся в улыбке.

Журналист на пару с Алёшей и помощником командира недоуменно тупил взгляд, не понимая, что же произошло такого заразительного. Он решил пойти на отчаянные меры, проявив настойчивость в адрес Голицына.

– Прошу, ответьте на заданные мною вопросы, ведь читатели хотят знать, да и не забывайте своё положение, которое обязывает вас к подчинению высшим инстанциям. Игорь Матвеевич, скажите…

– Будет с вас и того, что имеете, – только и ответил командир.

– Пора бы и кончать, – подытожил приговорённый.

Без чьего-либо сопровождения покорный судьбе старик неспешно забрался по казённым ступеням эшафота, где самостоятельно, под призрачное эхо изумлённой публики, просунул голову в петлю, после чего проверил надёжность плавающего узла. К моменту, когда женоубийца правильно расставил ноги на люке, к нему подошел командир, который только и пожал крепкую руку рыбака.

Журналист, совсем потерявший голову от абсурдности происходящего, надеялся, что хотя бы прозвучит обвинительная речь, после которой заключённому дадут право слова, и вот тогда, если уму с хорошей фантазией набраться смелости, то он может предположить, что приговорённый голубчик и сойдёт до простого люда, кем он и являлся до приговора. Тогда-то на его испуганном лице покажется маленький ребёнок, не желающий умирать, и которому есть что сказать. Разверзнется ли правда из уст убийцы перед небытием?

Но и тут Евгений вместе с зеваками в очередной раз пришли в серьёзнейшее замешательство, когда палач молча спустил рукоять механизма.

Люк под Голицыным открылся не слишком быстро и не слишком медленно. Тело приговорённого пропало из видимой части ровно наполовину, акцентируя теперь картину не на фигуре, что стояла на эшафоте, а портрете, который даже в секунды смерти оставался безмолвным, хоть неконтролируемая мимика и выражала страдания от нехватки кислорода. Через двадцать секунд конвульсии тела начали менять свой поспешный ритм, окончательно сойдя на нет к завершению минуты. Ещё через пятнадцать секунд приглашённый врач подтвердил смерть Льва Николаевича Голицына, обвиняемого в убийстве жены, с которой он прожил почти тридцать лет.

Осмелевший Евгений Александрович подскочил к спускающемуся командиру:

– Как вы изволите объясниться о произошедшем?

– Перед вами?

– Не только передо мной, но хотя бы перед читателями журнала или вот этими людьми! – Журналист махнул в сторону расползающейся толпы якутов. – Что я, по-вашему, должен написать в статье?

– Пишите ровно то, что увидели, голубчик.

На этом, не прощаясь, Игорь Матвеевич поманил своего помощника, после чего две фигуры начали быстро удаляться, срастаясь с дымкой позднего утра.

Солдаты спохватились снимать тело казнённого. Более внушительная группа принялась разбирать эшафот, складируя каждую дощечку по длине, после обматывая стороны толстой бечёвкой для сподручной транспортировки. Только Евгений с Алёшей стояли как вкопанные, не понимая, чего же тут такого произошло?

В попытке собрать хоть какой-то материал, горе-журналист кинулся к зазевавшейся местной даме, дабы прояснить пусть крошечные, но детали.

– Премного извиняюсь. Ей-богу, не смел бы тревожить вас, коль не было моё положение столь плачевным. Видите ли, я припоздал на событие, о котором следовало бы написать очень важную статью в большой журналец, и!.. В общем, не смог я с должным подходом организовать свой труд, ну вы поймите, такое стряслось! Беда с поездом, сами понимаете, машины могут ломаться, не то что мы, журналисты… – Тут Евгений самым нелепейшим образом посмеялся, после продолжив оправдываться в надежде, что кивающая всю его речь дама снизойдёт до положения и поможет закрыть многие пробелы…

Когда же он закончил, женщина спросила:

– Туох диэтиҥ?

А когда вместо ответа она увидела краснеющего от злобы приезжего, то тут же поспешно ретировалась в сторону своих удаляющихся соплеменников.

Евгений от всей души кинул наземь блокнот, начав втаптывать его в непослушный песок. Алёша же залился самым искренним смехом, иногда повторяя: «Туох диэтиҥ?»

***

Восемь дней спустя в московском ресторане «Яр», расположившемся по адресу: переулок Столешников, 66, в атмосфере табачного смога, звенящих посудин и непрерывного гама, праздновался уход на пенсию Игоря Матвеевича Правонравова.

Ввиду того, что официальная часть в воинском корпусе была закончена давеча утром, приглашенные успели нехило так заправиться, потеряв какую-либо нужду в собственной совести. Приятный казус застиг и самого виновника торжества, которого можно было разглядеть в южной части зала в компании верного помощника Петра и нескольких (близких по чину) товарищей, чьи описания никак не нужны этой истории.

Неподалёку от указанного стола тёрлось ещё одно знакомое лицо, на котором, правда, теперь имелась непривычно отросшая щетина, какая бывает у запойных людей, забывающих следить за своим внешним видом. Евгений Александрович, уже достаточно поддатый, стоял чуть ли не в экстремально диагональном положении, уперевшись на несущую колонну, и пристально наблюдал за Правонравовым, стараясь уловить каждое сказанное им слово.

Разумеется, Игорь Матвеевич знал о незваном госте, ведь он, будучи человеком всё ещё порядочным, отдал распоряжение пустить бывшего журналиста на закрытое застолье.

Пётр искоса поглядывал на бледного гостя, чувствуя себя в его присутствии, словно железо на сковороде. Не отводя взгляда от тунеядца, молодой человек обратился к бывшему командиру:

– Игорь Матвеевич, честное слово, этот убогий так и будет пилить наш столик взглядом? Мне мясо в горло не лезет.

– А вы, Пётр, более тщательно поработайте ножичком, маленькие кусочки должны решить ваше несчастье, – весело ответил командир в отставке.

– Я серьёзно, сжальтесь! Пусть безобразный исчезнет…

– Я так понимаю, покоя вы мне не дадите на собственных проводах?

– При всём уважении, так и буду ныть!

Игорь Матвеевич оставил в покое окорок, запил крепким, дабы освежить дух, и, поймав взгляд Евгения Александровича, подозвал к себе.

Лукьянов, пошатываясь, подошел к столу, но не посмел сесть на свободный стул.

– Здравствуйте, Игорь Матвеевич, чем обязан такому вниманию?

Добронравов радушно козырнул на своего помощника, затем снова сосредоточив рассредоточенный взгляд на собеседнике.

– Да вот вы тут, к несчастью, пугаете моего товарища своим безумным взглядом, голубчик. Я вас пропустил сюда не для устрашения, а чтобы вы хорошенько отдохнули.

Евгений Александрович смерил Петра ненавистным взглядом, решив никак не комментировать сложившуюся ситуацию. Да и коль уж маски сорваны, был ли смысл поддерживать вежливый тон? Бывший журналист только спросил:

– Как вам статья, уважаемые-с? А иллюстрация?

– Мне очень жаль, Евгений, – как ни в чём не бывало ответил Добронравов, – что вас и Алексея отстранили от работы после столь… как бы это сказать, выбивающегося случая. Мне, право, очень жаль. Готов вас заверить, я к этому никак не причастен.

– Вы, уважаемый Игорь Матвеевич, – смутьян неожиданно закричал, как проклятый, что в одночасье в ресторане сделалась тишина, – ещё как причастны! Уж поверьте мне, ещё как! И ладно тогда промолчали, не раскрыв секрета, как же вам удалось этого поганого старика заставить прийти на собственную казнь в назидание за мой промах. И даже ладно, что после такого материала работодатели отправили меня на улицу, так вы и после не ответили! Чего же теперь? Урок усвоен, премного вам благодарен. А теперь, Игорь Матвеевич, откройте секрет. Хотя бы сейчас! Ведь я место себе потерял, сна не нахожу, мучаюсь по такому пустяку, как дитя малое. Ну ей-богу, не томите!

К описанному моменту подбежало двое коренастых официантов, которые без лишних слов взяли в тиски крикуна, поволочив его на выход, как последнего забулдыгу, не смогшего уплатить по счету.

Игорь Матвеевич крикнул вслед утаскиваемому гостю, который только рычал и сквозь зубы повторял обидчикам: «Отпустите, не имеете права»:

– Простите, Евгений Александрович, но вам, право, нельзя доверить и такую малость, как культурный разговор. Прощайте, голубчик!

Как только журналист пропал из поля зрения, гости вышли из ступора, возобновив весёлую шумиху. Виновник же торжества занял руки газетой, в какой раз живо окинув взглядом статью горе-журналиста.

Тут встрял Пётр:

– Игорь Матвеевич, а действительно, вы ведь и мне так не рассказали о фокусе…

– Фокусе?

– Как вам удалось рыбака уговорить прийти на собственную казнь?

– Ты правда хочешь знать, Пётр?

– Извольте, коль теперь я командир, посвятить в тайну.

– Тебя ещё официально не назначили.

– Вопрос времени.

Добронравов усмехнулся.

– Говорить ты начал уже как командир.

– Ну так что?

Игорь Матвеевич театрально оглянулся по сторонам, затем пальцем поманил друга поближе к себе и только на ухо посвятил молодого человека в тайну, которую больше никто не знал и никогда не узнает:

– Рыбак этот, Петя, очень любил свою жену. И когда она смертельно заболела, этот самый рыбак выполнил последнюю просьбу умирающей, избавив бедняжку от дьявольских мучений. Понимаешь? Ведь он сам сдаваться пришел, только попросил немного времени с дочкой повидаться.

– И вы согласились?

– А ты бы не согласился?