В тени

Не пронесло, – подумал Виктор и пошёл к ней.

– Это… ну-у-у… короче, отбивной не будет, а ты была права. – промямлил Виктор.

Сказав это, он подумал о том, как быстро научился соглашаться с женой. Меньше месяца женат, а слова «Ты была права» слетают с языка ещё до того, как он сам успеет сообразить, что именно это нужно сейчас говорить. Зато такой метод всегда прекрасно работает! После слов «Ты была права» Карина всегда смягчается, и Виктору удаётся избежать её нотаций по поводу того, что она предупреждала, а он не слушал.

Поэтому в каком-то смысле всё пронесло. Вместо того, чтобы ругаться по поводу вони, охватившей их жилище, Карина весело рассмеялась.

– Ты что, жарил на нерафинированном масле? – Спросила, умилительно улыбаясь.

Виктор пожал плечами.

– Ну-у, – протянул, не зная, как ответить, – на подсолнечном.

– Понятно. – Карина ещё раз посмеялась. – Ладно, сама что-нибудь приготовлю. Только окна открой, а то от этого запаха можно и помереть.

Виктор кивнул, а Карина вернулась к книге.

– Что читаешь? – Спросил Виктор, уже сейчас зная, что всё равно не поймёт её ответ.

Он не разбирался ни в книгах, ни в классической музыке, ни в театре и ни в чём остальном, что не только любила, но даже понимала его жена. Для самого Виктора было непостижимо, как можно понимать, например, балет (это же сущий бред – люди в колготках три часа пляшут под странную музыку), и порой он искренне не понимал, что в нём, выходце из улицы, нашла она, студентка Санкт-Петербургского государственного университета и обладательница стипендии какого-то крутого человека. Какого человека – Карина говорила раз сто. Но Виктор каждый раз благополучно забывал, а потому просто делал вид, что всё помнит.

После вопроса мужа Карина подняла книгу обложкой к нему и ответила:

– Альфред Адлер[1].

– М-м-м. – промычал Виктор. – Ты у меня такая умная.

– Ага. – Карина в ответ лишь улыбнулась. Она знала, к чему муж пытается подвести разговор.

– Так почему ты после окончания учёбы не хочешь, как Паша, поступить на аспирантуру? Если он уверен, что станет профессором, у тебя уж на это ума тем более хватит.

Карина снова рассмеялась. На этот раз так, будто ей подняли настроение смешным анекдотом.

– В нашей семье за умного всегда был Паша. – ответила, отсмеявшись.

– Но ты… – не хотел униматься Виктор.

В глубине души он знал: Карину никогда не устраивала роль тени своего гения-брата. Она, как и он, хотела бы поступить в аспирантуру, а потом идти к цели получить звания профессора, кандидата наук и прочего, в чём мало разбирался Виктор. Она хотела бы, чтобы её заметили, и чтобы на неё, как и на брата, возлагали надежды. Но единственной надеждой, которую на неё когда-либо возлагали, было то, что она свяжет судьбу с удачной партией – мужчиной, способным стать профессором и кандидатом наук.

И эту задачу Карина провалила, но виновным Виктор ощущал именно себя.

– Но я не хочу поступать в аспирантуру! – отрезала Карина, оборвав мужа на полуслове. Виктор не поверил, но противоречить не стал. – Да, я учусь выше среднего. Но поверь, это ничто по сравнению с тем, каких успехов добился Паша. На втором курсе он уже выступал на студенческой конференции в Германии, а я еле как получила именную стипендию…

Она замолчала. Виктор видел, она насильно заставила себя замолчать.

Он вздохнул и попытался перевести тему.

– Интересная книга?

– Интересная. – буркнула Карина.

– О чём она? – Виктор предпринял ещё одну попытку перевести тему и разговорить жену.

Карина, хоть и не проявляла внешне, была на взводе от упоминания аспирантуры и сравнения её с братом. Будто специально говорит это, чтобы задеть чувства мужа, она раздражённо выпалила:

– А вот он знает, о чём она.

– М? – Встрепенулся Виктор, услышав про неизвестного «он». – Кто он?

Карина не ответила, а он решил не задавать лишних вопросов. Вполне возможно, что «он» – её бывший парень, член профкома и ещё какого-то студенческого комитета. Виктор не знал его имени, он лишь знал, что бывший парень его жены – как раз такой мужчина, которого в действительности заслуживала Карина. Он-то наверняка знает, о чём написано в книге, которую сейчас читает его жена, и мог бы поддержать с ней об этом беседу.

[1] Альфред Адлер – австрийский врач-психиатр, основатель школы индивидуальной психологии, рассматривающей человека как индивидуальное целое. Его теория, наряду с психоанализом З. Фрейда и аналитической психологией К. Г. Юнга, стала одной из основ современной психотерапии.

Глава 19

Настоящее

Юрий постучал в закрытое окошко за железной решёткой. Подождал пару секунд. Никто не ответил. Постучал ещё раз – сильнее. Снова тишина.

Юрий развернулся и зашагал к выходу.

Остановился на полпути. Состроил раздумывающее выражение лица, лишь риторически решая, как далеко он готов пойти ради того, чтобы добраться до Люцифера раньше Никиты. Хитро улыбнулся, дав себе разрешение на «небольшое» нарушение устава.

Обошёл коридор и подошёл к двери, защищённому замком с кодом. Осмотрелся по сторонам, проверяя, нет ли никого поблизости, и ввёл код.

Дверь в камеру хранения открылась.

Юрий быстро проскользнул внутрь и бесшумно прикрыл дверь.

В хранилище[1]было темно, но включать свет Юрий не стал. Если будет действовать в темноте, больше шансов, что его не засекут по камерам видеонаблюдения. Он пробрался в ряды стеллажей, куда взор камеры видеонаблюдения не добирается, и включил фонарик.

– Девяноста девятый… двухтысячный… две тысяче первый… – стал шептать, ища нужный год. Добрался и прошептал. – Ага, во! Две тысяче четвёртый!

Дел на две тысяче четвёртый было много. По некоторым даже сохранились коробки с вещественными доказательствами. Прокручивая в уме буквы в алфавитном порядке, Юрий начал искать нужное дело.

– Не понял! – раздражённо прошептал, не найдя.

Начал поиски по новой. Дело Пашиной Юлии так и не нашёл. Решил поискать другие дела об убийствах Люцифера.

– Павлов. – вспомнил фамилию жертвы одиннадцатого дела. – Павлов… Павлов… Павлов Геннадий… Да где оно, твою же мать?! – не найдя, разозлился и чуть не ударил по стеллажу, но вовремя сообразил, что не стоит создавать лишний шум, пока занят незаконным делом[2]посреди полицейского участка.

Не может же такое случиться, чтобы все дела Люцифера разом исчезли!

Может, поискать на букву «Л»? – задался вопросом Юрий.

– Люцифер… Люцифер. – стал шептать, шагая пальцами по папкам.

И здесь наткнулся на тупик, не сумев найти ни дела своей сестры, ни дела отца-одиночки, убитом перед сыном, ни каких-то других дел о преступлениях, совершённых Люцифером.

В окошко резко постучали с внешней стороны. От неожиданности Юрий резко дёрнул рукой и сбил одно из уголовных дел со стеллажа. Папка с грохотом приземлилась на пол.

– Ш-ш-ш! – прошипел Юрий.

Пытаться сохранять бесшумность было поздно. Его засекли.

Спустя пару секунд дверь в камеру хранения открылась, и Юрий услышал голос Камиля:

– Эй! Тут кто-нибудь есть?

Юрий с облегчением выдохнул. Это всего лишь Камиль, нет смысла его страшиться. Он обидчивый, но не опасный. Гораздо хуже было бы, если бы это был Игорь Ильич, ответственный за хранение вещественных доказательств. Старый зануда заставил бы его написать объяснительную записку и лично бы проследил, чтобы она дошла до рук начальника отдела, не затерявшись по пути.

И всё же Юрий притих и не поспешил отвечать.

Камиль услышал грохот папки, но не увидел, кто внутри. Так что будет лучше, если он этого и не узнает, – подумал Юрий. – Парниша так зациклился на том, что понравится Никите, что мигом побежит к нему стучать, если поймает кого-то за руку за неладным.

– Ау! Есть тут кто? – Повторил Камиль, на этот раз включив свет.

Юрий от внезапного появления света поморщился и сильнее сжался за стеллажом, надеясь, что его не заметят. Затем его внимание привлекли стопка папок и куча коробок для улик на столе на дальнем углу, которые он до этого не заметил из-за темноты.

– Странно! А дверь открыта. – Пробормотал Камиль себе под нос. Выключил свет и закрыл дверь.

Оставшись один, Юрий снова включил фонарик и пошёл прямиком к столу, на котором громоздились папки и коробки. Как он и думал, это были уголовные дела по убийствам Люцифера. Все тринадцать папок и тринадцать коробок, которые, не вместившись на столе, нашли место под ним.

Юрий просмотрел четвёртое дело, по которому помнил все события лучше, чем они описаны в отчётах. Закрыл посмертные фотографии жертвы ладонью, не сумев найти в себе силы взглянуть на мёртвое лицо сестры.

Он давно забыл, каким было её лицо при жизни, но хорошо помнил мертвенно бледные губы, когда она лежала в гробу. Мать одела её в водолазку с высоким воротом, чтобы скрыть продольный разрез по линии ключицы. Перед похоронами восьмилетнему Юрию разрешили взглянуть на сестру всего на пару секунд, но увиденная картина отпечаталась в его памяти с точностью до деталей. Эта картина… это лицо сильно отличалось от её же лица, сфотографированного судмедэкспертами. Поэтому Юрий и закрыл фотографии из отчёта ладонью. Пусть лучше сестра останется в его памяти покойной, чем истерзанной.

– Умереть был для неё лучший исход?! – злобно прошипел он, вспоминая слова Никиты, сказанные во время собрания. – Может, мне ещё и спасибо сказать ублюдку за то, что так быстро её убил?!

Юрий сжал кулаки и закрыл папку. Внезапно его внимание привлекла коробка на полу – Вещественные доказательства по Делу №12.

Крышка коробки была закрыта не плотно, будто наспех. Совершенно очевидно, что её закрывал не Игорь Ильич. Он, может, и занудный, но камеру хранения держит в идеальном порядке, которому позавидует даже самый отчаянный перфекционист. Ильич бы не стал оставлять крышку в таком виде.

Юрий переместил коробку на стол, открыл и посветил внутрь фонариком.

– Та-а-к. – протянул задумчиво.

Сам не зная, что ищет, начал рыться в вещественных доказательствах. Интуиция полицейского подсказывала: что-то найдётся.

Ничего не нашлось.

Юрий просмотрел всё, что мог, попробовал пересчитать количество улик, по одному доставая их из коробки и раскладывая на стол. Ничего. Всё на месте. Ни единой вещи не убыло и не прибавилось. Впрочем, как и должно быть. Нет ситуации скучнее, когда всё идёт именно так, как и должно идти.

Разочаровавшись, Юрий поочерёдно начал убирать улики обратно в коробку и вдруг просиял.

– Так! А это что?! – воскликнул, уставившись на пакет с кулоном жертвы в виде маленького золотого креста[3].

Штамп был неровный. Юрий поднёс пакет ближе к глазам, чтобы рассмотреть, и убедился, что штамп разорван. Кто-то очень аккуратно пытался заклеить всё так, чтобы не было видно нарушений целостности упаковки, и ему это почти удалось.

– Это что ещё за?!.. – чуть не вскричал Юрий.

Кому понадобилось вскрывать пакет с вещественным доказательством?!

В голове Юрий перебрал варианты, но так никого и не выделил.

Ясны лишь две вещи: этот человек из «своих», и он задумал что-то неладное. Если бы он был не из полиции, он не смог бы получить доступ к уликам. А если бы у него в уме не было ничего паршивого, он не пытался бы скрыть следы вскрытия пакета.

– Так! Так-так-так! – прошептал Юрий, начав расхаживать взад-вперёд и пытаясь решить, что делать. – Если к этой коробке кто-то притрагивался, Ильич обязательно составил акт[4]! – сообразил, подумав.

Игорь Ильич всегда отличался тем, что строго следовал протоколу. Он бы ни за что не пустил никого к уликам, не составив всю необходимую документацию.

Юрий открыл журнал, который вёл сотрудник камеры хранения, и стал спешно листать.

– Что?! Вот сукин сын! Так и знал, что эта зараза что-то мутит! – выругался, долистав до нужных документов, подшитых к делу совсем недавно.

Три дня назад Миронов Никита забрал из камеры хранения тринадцать папок с делами Люцифера и вернул только сегодня. На оба этих действиях Игорь Ильич ответственно составил документы.

– Подонок! – Юрий выругался ещё раз. Чуть громче и намного злее.

Сомнений не осталось: Никите доверять нельзя.

А может, он и вовсе появился в полицейском участке не случайно? Действительно он тут чтобы помочь?

Юрий выдохнул, взявшись за голову. Слишком много запутанных мыслей! Слишком многое непонятно! Начиная с этого дня, он начнёт пристальнее наблюдать за Никитой, а сейчас нужно поскорее отсюда валить. Он и без того слишком надолго тут задержался.

[1] Камеру хранения вещественных доказательств по-другому называют специальным хранилищем.

[2] Доступ к камере хранения вещественных доказательств по уголовным делам возможен лишь в присутствии сотрудника, ответственного за хранение улик.

[3] Каждое из вещественных доказательств должно храниться в отдельном запечатанном пакете. В пакете должны быть штамп или другая отметка, не нарушив целостность которых невозможно открыть пакет.

[4] Любые действия по отношению к вещественным доказательствам фиксируются в письменном виде и подшиваются к уголовному делу.

Глава 20

Виктор разогревал упакованный в пластиковую тарелку ужин из супермаркета, когда в его дверь позвонили. Под шум старой микроволновки он прошёл по коридору и посмотрел в дверной глазок. Открыл и радостно воскликнул:

– Паша! Ты рано!

Павел улыбнулся.

– Освободился на день раньше и подумал, зачем ждать, если можно приехать сегодня же.

Виктор пропустил друга к себе домой и проследил на кухню. Достал из верхней полки две рюмки и давно припрятанный трёхлетний коньяк, за время хранения на его полке ставший пятилетним.

– Надеюсь, став видным человеком, ты не сочтёшь, что я тебя оскорбляю дешёвой выпивкой. – сказал Павлу в качестве шутки.

Павел неуклюже посмеялся. Взял рюмку, поднёс к носу и вдохнул забытый аромат. То ли пахло древесиной, то ли клопами – разобрать было трудно. Одно точно: запах не из приятных, а потому нужно влить в себя всю стопку одним махом. Так Павел и поступил.

– Давно я не выпивал. – сказал, опустошив рюмку и поморщившись. Поискал глазами на столе, чем закусить, и нашёл только ломтик хлеба и толсто нарезанные куски салями.

– Я и сам давно не прикладывался. – ответил Виктор, повторив за другом и прикончив выпивку в своей рюмке. – Веришь или нет, не возникает даже желания. – сказал, закусив батоном и колбасой.

Павел ностальгически улыбнулся. Затем его улыбка перешла в смех.

– А ведь было время… – мотнул головой, встряхивая воспоминания.

– Время было. – ответил Виктор и налил себе и другу ещё по рюмке.

– Тебе и много-то не надо было. Пару рюмок, и ты другой человек. Помнится, Карину твой пьяный вид всегда одновременно отталкивал и завораживал.

– А, по-моему, её мой пьяный вид только отталкивал.

– Да нет же. Ей нравилось, когда ты менялся. Она говорила, что так ты выглядишь живее живых… Это её в тебе и привлекло. – Павел посмотрел внимательно на друга. – А ты ведь и вправду становился живее всех живых на свете. Твой азарт передавался как заразная болезнь. Взять только тот раз, когда ты напился и подговорил нас посреди ночи искупаться в Большой Неве.

– А вот таких глупостей ты мне не припишешь! – посмеялся Виктор, справившись со второй порцией коньяка и тянясь к бутылке, чтобы налить третью.

– Ничего я не придумываю. – Павел, присоединяясь к смеху друга, положил руку на сердце. – Клянусь, так и было. Тебе хватало двух рюмок, чтобы из скромного парня превратиться в харизматичного наглеца.