banner banner banner
Чертово колесо
Чертово колесо
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Чертово колесо

скачать книгу бесплатно

– Успеем до их прихода вывезти левое сырье? Должны успеть! – занервничал Элизбар Дмитриевич.

– Боюсь, что нет! – закрыл глаза Долидзе. – Времени в обрез! Там тонны… А ревизия – близко.

– Завтра с утра займусь этим – найду грузовики. Узнаю, что за ревизия…. Что еще?

– Еще… – Долидзе вздохнул. – Еще звонил из Узбекистана Паико. Эти проклятые чучмеки опять расплатились с нами опиумом… – с трудом выговорил он. – Представляешь, тридцать кило опиума дали!

Элизбар Дмитриевич побледнел:

– То есть как?

– Только не волнуйся, Элико, – взмолился Долидзе. – Второй инфаркт никому не нужен! Валидол?

– Засунь себе… – выкрикнул Элизбар Дмитриевич, откидываясь на спинку кресла. Посидев так, он с натугой произнес: – Объясни, как это получилось. Мы же договорились, что больше подобного не будет?

Долидзе молчал.

– Это ты во всем виноват! Ты придумал – вместо денег опиум брать! – прошипел Элизбар Дмитриевич.

– Почему я? Мне предложили – я тебе предложил, а ты согласился! – ощетинился Долидзе. – Я тут ни при чем! Ты свое «да» сказал! Сказал бы «нет» – и не было бы ничего.

– Соблазнил, дьявол! «За рубль можно сто получать!» Вот и получили!.. Мало мы намучились с той отравой?.. В первый раз они дали нам три кило. Ты тогда радовался, говорил, что в городе три кило превратятся в сто тысяч. Хорошо, взяли… Забыл приключения потом?.. Забыл?.. – Элизбар Дмитриевич в ярости стукнул по столу. – Уже тогда я сказал тебе, чтобы этого больше не было! – Он провел пальцем перед носом у Долидзе, который, сложив ладони между колен, сидел, как школьник. – А ты что? Второй раз они всунули нам десять кило! Хорошо еще, Мераб согласился в Москву половину увезти! Один раз сделали одолжение, два раза – и все, хватит!.. И где это видано – опиумом расплачиваться?.. Теперь вот пожалуйста – тридцать кило! Да ты, я вижу, очумел! Давай рассчитаем. Они нам должны что-то около трехсот тысяч долларов, так? И вместо денег они дают тридцать кило опиума. Значит, кило они оценивают в десять тысяч? Так?

– Так.

– А тут сколько за кило этой отравы можно взять?

– Тысяч тридцать… Если оптом. В розницу – намного больше, – ответил Долидзе.

– А кто эту розницу будет осуществлять, ты подумал об этом, идиот, кретин?! У тебя от жадности совсем мозги набекрень съехали! – замахал руками Элизбар Дмитриевич.

– Тише, тише! – закудахтал Долидзе и, видя, что цеховик хватается за сердце, хотел расстегнуть на нем рубашку, но тот злобно оттолкнул его:

– Это была твоя идея, твоя! Конечно, чучмекам выгодно платить опиумом – они его там, у себя в кишлаках, за гроши скупают, а нам за тысячи всовывают! Кто будет возиться с этим? Кто будет продавать – ты? Я? Кто, я тебя спрашиваю?! И где? Не видишь обстановку? Всех снимают, переводят, тасуют! Перестройка ебучая!

– При чем тут я, что ты ко мне привязался?! Я человек маленький. Когда впервые приехал из Азии этот проклятый Убайдулла, не ты ли вместе с другими согласился принять этот опиум в оплату долга?! – опять напомнил Долидзе.

– Да, но там речь шла об исключительном случае, услуге и о трех кило, а не о тридцати! – рявкнул Элизбар Дмитриевич. – Это было сделано в качестве одолжения, одноразового одолжения!.. А тут уже – система, за это – к стенке пойдем все!

– Те три кило превратились в хорошую сумму, – еще раз осторожно произнес Долидзе.

– Тогда было другое время, другой хозяин, другие отношения, – оборвал его Элизбар Дмитриевич. – А ты своим куриным мозгом не можешь ничего понять, дурак! Ладно. Рассказывай все по порядку про опиум!

– Звонил Паико, из Узбекистана, два дня назад. Ну, тот вор, который на месте курирует сделки… Но по телефону, сам понимаешь, он не мог всего сказать, да и слышно было ужасно, но я понял так, что он поехал получать деньги, а узбеки притворились, будто старый договор в силе, и всунули ему этот опиум, тридцать кило. Что он мог сделать? Это же Азия! И никто не хочет умирать, и никто не хочет, чтоб его зарыли под хлопком! Паико, хоть и вор, но тоже вынужден действовать по обстоятельствам… Он был вынужден взять. Или это, или – ничего! Я тебе еще раньше, когда ты начинал мурыжить с Азией, говорил, что иметь дело с цеховиками из Узбекистана непросто и опасно. Они хитрые и изворотливые…

– Я одного не понимаю… Паико туда заслали, чтобы он, как вор, мог постоять за цех, за деньги, за порядок! Или мы анашу курить на бахче его посадили?! – спросил раздраженно Элизбар Дмитриевич.

– Элико, наших в Азии всего трое: один в Ташкенте, другой – в Карши, а Паико – блуждающий! Что они могут? Они, хоть и воры, но тоже люди. И нас, в конце концов, халаты не кинули, чтобы начинать войну!.. Они расплатились сполна и даже больше, если считать как в розницу… А сейчас, если мы не возьмем опиум, надо посылать туда людей и начинать бойню. Нужно это нам?.. Вот Паико и взял. И сидит сейчас с этой отравой, как в ловушке, боится везти… Со всего Союза в Азию угрозыск нагнали, всюду рыщут, наркотики ищут… Раньше там все тихо-мирно было, и на тебе! Как Горбачев пить запретил – так все на анашу и опиум перешли… Да еще этот идиотский следователь-армяшка, как его… Дрян, Гдлян, что ли, воду мутит, проверки туда насылает…

Элизбар Дмитриевич, помолчав, тихо спросил:

– Кто реализует такое количество? Ты вообще представляешь себе, что это такое – тридцать кило? Вон там, за столом, сидит прокурор Рухадзе. Ты бы послушал, что он рассказывает насчет наркотиков и всего, что с этим связано! – начал опять кипятиться цеховик, тыча пальцем в сторону веранды. – За тридцать кило – смертная казнь! Как в Иране.

– Тише, тише!.. А откуда тут взялся прокурор? Этого только не хватало! – настороженно спросил Долидзе.

– Он тоже покерист, в родстве с моей женой, как я ему откажу?! Ты что, наш город не знаешь? За одним столом все хорошо умещаются – и воры, и прокуроры. Этот Рухадзе сам по уши в дерьме! – Элизбар Дмитриевич махнул рукой. – Он столько порассказал… Раньше на десять наркоманов был один информатор, а сейчас на одного морфиниста – десять стукачей. Воров изгнали, в городе анархия и беспредел… Да если сегодня на рынок выйдет хотя бы кило – начнется свалка, морфинисты кинутся на него, их начнут вязать… А тридцать?.. Нет, это гибель! – Он опять в отчаянии махнул рукой. – Я всегда говорил, что это – самая дикая идея: брать опиумом долю, но кто слушал? Брали бы деньгами – и спали бы спокойно. Ты вспомни, какой кровью продали тот, первый опиум! До сих пор хвосты тянутся. Одному дали продавать – сбежал. Второй – подох. Третьего поймали, слава богу, рта не раскрыл, и нам его, между прочим, еще пять лет в зоне кормить. Четвертого убили. Бедный Како в свои шестьдесят пять подсел на иглу, в скелет превратился…

– Просто мы тогда не знали тонкостей этого дела, – возразил Долидзе. – Не знали, кому можно доверять, кому – нет. С ворами не посоветовались. Следить за порядком некому, вот и бардак!

– Между прочим, за того, который сбежал с опиумом, поручался твой вор, – процедил Элизбар Дмитриевич. – И вообще… У всех нас, в конце концов, дети! Мой сын, Кукусик, тоже, кажется, с этим связался – жена видела у него на руке какие-то следы… Если проклятый опиум будет продаваться на каждом углу – что тогда?

– Вовремя ты о детях вспомнил! Пол-Грузии опиумом наводнил, а теперь о детишках толкуешь!.. – зловеще-язвительно обронил Долидзе.

– Ну, ты! – угрожающе зашипел Элизбар Дмитриевич.

Долидзе, подобравшись, стеклянными глазами следил за ним.

Замолчали. Некоторое время слушали смех и обрывки разговора с веранды – картежники, как всегда, под шлепки карт поминали недобрым словом старых жен:

– Весь ужас в том, что надо трахать этих жирных старух. Конечно, у кого будет нормально стоять?.. А ты дай мне молоденькую девочку – такую, какая меня действительно, а не по паспорту, взволнует – и увидишь! Настоящий сухостой пойдет!.. Сам в мальчика превратишься!..

– Аминь. Молодое существо дает тебе жизнь, а старая сварливая дрянь – только отнимает.

– Некоторые молодые тоже сволочные бывают!

– Да, но их хотя бы тянуть приятно…

– Супружеская жизнь – одна скотобойня…

Элизбар Дмитриевич послушал, покачал головой:

– Мне бы их проблемы!.. Значит, так… Опиум взят и обратно его не отдать. Паико везти боится. Придется вывозить товар из Азии…

– У тебя люди, связи, опыт, – льстиво всполошился Долидзе. – Подумай!

– Связи, люди! – передразнил Элизбар Дмитриевич. – Ты тоже не в сарае вырос, мог бы и сам подумать, что делать!

– Да я думаю, думаю, – Долидзе торопливо вытащил из-под воротника крестик и поцеловал его со скороговоркой: – Клянусь Сионом, куском хлеба, горстью соли: если это дело кончится хорошо – никогда в жизни к отраве не прикоснусь!

– Ты и раньше не особенно прикасался, – усмехнулся Элизбар Дмитриевич. – И в тот раз мои люди везли, мои хранили, мои продавали, а ты только деньги принимал и через свой туфтовый комбинат в банк сдавал.

– Кстати, я забыл сказать… – вдруг помрачнел Долидзе. – Вчера Рублевку, одного нашего барыгу, кинули. Отняли четыре тысячи денег и опиума тысяч на десять.

– Вот-вот, поздравляю, – махнул головой, как от надоедливой мухи, Элизбар Дмитриевич. – Лучше бы ты вообще сегодня не приходил! Кто нашел этого Рублевку? Ты? Вот и будь добр отвечать за него. Вернешь эти деньги!

– Десять туда, десять сюда – переживем! – примирительно сказал Долидзе. – Верну! Конечно. Лишь бы уладилось, Господи, помоги!

– И почему это Господь должен всяким мошенникам помогать?.. Как-то неразумно с Его стороны… Короче, сделаем так: я посоветуюсь с кем надо и завтра скажу тебе, что делать. Ровно в час приезжай на наше место к Муштаиду[14 - Парк отдыха в Тбилиси.]. А где Паико?

– Живет в доме Убайдуллы, в кишлаке под Наманганом.

Элизбар Дмитриевич покачал головой:

– Наманган… Вся эта Азия – одно басмачье гнездо! Надо спешить, как бы его там не укокошили и опиум не отняли! Ну, до завтра! Я пошел играть.

И он, не обращая внимания на воркованье Долидзе о том, что ему сегодня лучше не играть, направился на веранду. Долидзе, не имея желания прощаться с игроками, ушел через комнаты и в кислом настроении потащился в городское пекло.

На следующее утро Элизбар Дмитриевич очень рано подъехал к саду, загнал машину на тротуар, возле решеток стадиона, перебрался через бордюр и зашагал в сторону каруселей. Дворники в желтых безрукавках мели розовые дорожки.

Неподалеку от каруселей он увидел троих пожилых мужчин в дорогих спортивных костюмах. Они молча делали какие-то странные движения: присев, медленно вращали руками, застывали в этом вращении, меняли позы и опять чертили в воздухе непонятные знаки и фигуры. Большой Чин кивнул ему, но гимнастики не прекратил, продолжая тщательно и сосредоточенно делать упражнения.

Элизбар Дмитриевич, зная, что эта глупость называется «ушу», модная гимнастика, сел на скамейку и принялся ждать, с внутренним раздражением наблюдая за троицей: «И не лень им эти дурацкие круги чертить? Больше им делать нечего! Заботятся о себе, сто лет жить хотят! А почему не хотеть, с их доходами?»

Наконец, Большой Чин сел рядом на скамейку и начал обтираться махровой тканью с иероглифами. Элизбар Дмитриевич, стараясь ничего не упустить, рассказал все, что узнал вчера об опиуме. Большой Чин долго молчал, с неприязнью поглядывая на Элизбара и комкая в руках полотенце. Затем ответил:

– Ясно. Знаешь, мой милый… И ты, и он, и все вы попросту аферисты и авантюристы! Денег вам мало, шакалам? Теперь смертью торговать вздумали?! Да я бы и пальцем не шевельнул, если бы в паршивые азиатские цеха не вложил деньги этот сопляк, мой зять! Какова там его доля?

– Сто пятьдесят тысяч взноса и пятнадцать процентов от прибыли.

Большой Чин подумал и заключил:

– Я его долю забираю. Это раз. Сам вывезу из Узбекистана опиум – это два. И больше ни с Долидзе, ни с тобой никаких дел иметь не хочу! Это три. Дашь мне вечером адрес того вора в Азии. И предупреди Паико, что приедет человек и поможет вывезти товар. С меня хватит! С такой опасной кодлой, как ваша, я дел больше иметь не хочу. И очень жаль, что имел! Вы – хуже, чем убийцы и бандиты! – Большой Чин так пронзительно посмотрел на Элизбара Дмитриевича, что тот понял – разговор закончен.

Хотелось ответить, но Большой Чин, отвернувшись своим значительным седым профилем, направился к выходу, где его ждала иномарка со множеством антенн.

В тресте Элизбар Дмитриевич сидел рассеянный, пил но-шпу и раздраженно отвечал на звонки, не переставая ругать перестройку, путающую все карты. Прибавилась масса проблем. На пяти фабриках уже копались чиновники из центра, сразу запросившие такие астрономические суммы, что им было бесповоротно отказано. Их пытались усовестить, они разводили руками: «Перестройка! Ломка старого! Новые порядки!» – и с удвоенной энергией ворошили бумаги и архивы. Сотрудники паниковали, звонили, прибегали в трест, спрашивали, что делать и как быть.

И сам он звонил куда-то, ругался, шумел и отбрехивался. В минуты передышек вспоминал вчерашний день, за который успел проиграть еще двадцать тысяч, и давление у него прыгало. И дома все было неладно. Не такой он хотел видеть свою семью!.. Старшая дочь трижды выходила замуж, а внуков все нет. Младшая выскочила за какого-то инородца и уехала. Болван Кукусик с пятнадцати лет по притонам шляется, говорят, наркоманом стал… А теперь еще любовница, с которой двоих детей прижил, требует устроить старшую дочь в мединститут!.. Плюс верные сто тысяч!

В час дня он встретился с Долидзе. Когда тот услышал о решении Большого Чина, то разволновался:

– Значит, все теряем?

– Не визжи! Слава богу, избавились и от этой дряни, и от его наглого зятя. Он пошлет туда человека. А без нас ему потом не обойтись – он сам не будет опиум толкать! Давай адрес Паико. И позвони ему в кишлак, предупреди, что приедет человек, который поможет вывезти опиум.

– Адрес простой: под Наманганом кишлак, Катта-Курам.

– Улица?

– Одна улица… Дом номер тридцать пять, Убайдуллы Усманова.

– Вот дикость! Средневековье – одна улица! – покачал головой Элизбар Дмитриевич, записывая, чтобы вечером дождаться Большого Чина возле его дома и в лифте передать ему листок с адресом, как они не раз проделывали с деньгами и бумагами.

А ночью Большой Чин позвонил домой Пилии и попросил его подъехать утром в восемь тридцать к Круглому садику в Ваке.

В назначенное время Пилия сидел на скамейке.

– Привет, мальчик, – сказал Большой Чин. – У тебя всё в порядке?

– Да, – ответил непривычно подтянутый и трезвый Пилия, оправляя костюм, надетый по случаю встречи.

– Можешь оказать мне небольшую услугу? Как у тебя со временем?

– Нормально. Есть дела, но для вас я их отложу.

Большой Чин кивнул:

– Хорошо. Я знал, что ты мне не откажешь… Кстати, может быть, и для тебя будет в этом деле интерес… У тебя начальником все тот же кабан, майор Майсурадзе, кажется?

– Он. Спит и видит, как бы стать начальником милиции где-нибудь в Глдани и курдов ловить, – усмехнулся Пилия.

– Хорошая идея, – подмигнул Большой Чин. – Стоит об этом подумать. Попозже. А когда он уйдет, я позабочусь, чтобы ты занял его место. Теперь слушай внимательно: в Азии лежит чемодан, мой чемодан… Его надо перевезти сюда. Но загвоздка в том, что в чемодане не деньги, а опиум.

Пилия насторожился: «Чемодан опиума! Ничего себе!» – но не позволил себе ничего спросить.

– Лежит чемодан вот по этому адресу. – И Чин незаметно положил на скамейку клочок бумаги. – Поедешь туда. Там некий Паико, вор, живет в сакле у какого-то узбека. Чемодан у него. Поможешь ему вывезти чемодан и сдашь мне.

– Ясно. А с вором что дальше?

– Все равно. Мне он не нужен. Не имеет значения. Вообще можно оформить арест вора и везти официально… Выследили, поймали, везем домой, на следствие… Ну, тебе виднее. Это я только так, как вариант. Главное – чтобы ты был цел и невредим!

– Я все сделаю, – ответил Пилия. – Но меня многие знают…

– Здесь, но не там… А вор будет предупрежден. Ему тоже под прикрытием ехать легче. Другого выхода нет. Главное, чтоб этот проклятый чемодан прибыл сюда. Но собой не рискуй! Дороже жизни – только смерть во сне! – непонятно закончил Большой Чин, поцеловал Пилию в лоб и мельком взглянул на часы. – Денег не жалей. Скажешь потом, сколько потратил, я все возмещу вдвойне. Ну, иди!

– Когда лететь?

– Чем быстрее, тем лучше. Надеюсь на тебя. – И Большой Чин направился к своей иномарке, за которой стояла «Нива» охраны.

А Пилия еще некоторое время сидел в садике, переваривая поручение человека, которому был многим обязан в жизни. Оставшись бессильным сиротой, он ни за что не выплыл бы из нищеты, если бы не помощь Большого Чина, дальнего родственника и благодетеля, который поселил Пилию у своей двоюродной сестры, содержал, устроил на юрфак, а потом – в милицию. Большой Чин занимал очень высокий пост, но чем в действительности занимался – Пилия не знал. Несколько раз привозил для него из Москвы портфели-дипломаты с деньгами – и всё. Сейчас вот чемодан с опиумом… Надо ехать!

6

Кока по кличке Иностранец, рыжий Тугуши и Художник с опаской приближались к Сололаки. Вечерело. По булыжным мостовым разлеглись первые тени. Сумерки витали над крышами, путались в проводах. Деревья угрожающе вздыхали, скрипели ветвями, вздымая листву. Чтобы войти в этот район, надо миновать кафе-мороженое, возле которого группа рослых парней придирчиво и тщательно осматривает прохожих.

Это – биржа, а парни-биржевики наводят порядок: разнимают потасовки, решают споры, собирают слухи и сплетни, следят за щипачами, которые крутятся тут же, возле «Ювелирторга». Если кто-нибудь (вроде милиции или чужаков) вызывал у биржевиков подозрение, то известие передавалось через молодую поросль дальше, на другие посты. А наверху, у ресторана «Самадло», в районе Комсомольской аллеи, могли побить и просто так, для острастки – зачем по чужим районам шляться? Чего тебе тут надобно? Что высматриваешь и вынюхиваешь? Что потерял? Что надеешься найти?

Поэтому друзья шли тихим гуськом. Посты миновать никак нельзя. Впрочем, терять им нечего, кроме вшивого стольника, который они несли Анзору, чтобы тот купил для них таблетки с кодеином.

На бирже дежурили трое парней, явно в хорошем настроении. По счастью, Кока был шапочно знаком с одним. Обстоятельно расцеловались. Было заметно, что страж торчит под каким-то тонким кайфом.

– Морфий? – с завистью спросил Кока, умевший безошибочно определять, кто сколько чего и когда принял «на вены».

– Чистый! Ампулы! – хриплым шепотом подтвердил биржевик, расчесывая под полосатым «батеном» волосатую грудь.

Другой страж, поочередно задирая на поручень ноги в замшевых ботинках, истово чесал щиколотки. Третий, флиртуя с официанткой, без конца поправлял узел галстука, сидевшего на нем, как на корове седло. Кока по их усиленной чесотке, опухлости и бордовости понял, что морфия уколото немало, но все-таки уточнил:

– Куба по три вмазали?