скачать книгу бесплатно
– Там, там! – засипел Рублевка. – В столе, на кухне…
Сатана поволок Рублевку на кухню. Послышался стук открываемых ящиков, звон вилок и ложек. Сатана вернулся, на ходу просматривая купюры. За ним плелся Рублевка, бессильно опустив руки и неся какую-то чушь:
– Никогда не знал… У меня ничего, это все Чарликино… Артуркино… Откуда у меня лекарство? Что мне Чарлику отвечать? В глаза не видел…
– Врешь, все это твое, – пряча нож, сказал Сатана и, взяв банку, пригрозил: – Чтоб молчал, сука, а то вернусь и перережу всю семью!
Они уже были в прихожей. Вдруг Рублевка кинулся на колени:
– Сатана, оставь пару чекушек, я умру в ломке, прошу тебя, оставь хоть пару!
Сатана, не глядя, вытряхнул из банки на пол пару пакетиков…
Потом была какая-то страшная хата в Сололаки[8 - Старый район Тбилиси.], разбитый шприц, хрипы Нугзара, охи Сатаны в очередном приходе, его севший шепот, которым он хвалил лекарство и говорил Ладо, что барыгу они кинули вместе, и теперь самое время повеселиться, что Ладо не должен обижаться на него за удар в челюсть – так было надо и так лучше, пусть Рублевка думает, что не он один пострадал, что они заставили Ладо это сделать – теперь Ладо не потеряет барыгу и всегда сможет обратиться к нему, если надо.
– Ну, извини, если сильно получилось, – в опиумном угаре расчувственно лез он извиняться и целоваться. – Думаешь, мне мальчишку мучить было с понта? А что делать, если фатер-барыга не раскалывается?
От лошадиных доз Ладо и Серго были не в состоянии отвечать и полуспали с горящими сигаретами в руках (хотя будто видели сквозь закрытые веки), пока все не померкло в блаженной мгле.
3
В подвальной мастерской у Художника ожидали опиум.
Человекообразный Черный Гогия, двухметровый бывший баскетболист, плашмя лежал на кушетке, не шевелился. Руки свисали до пола. Ботинки упирались в стену.
Лысый Серго Двали пытался читать газету, но поминутно складывал ее, смотрел на часы, перебирал в портфеле бумаги, вытирал потную лысину комком платка. Он был инструктором райкома и вечно куда-то опаздывал.
Директор магазинчика «Ткани» на Дезертирском базаре, Нодар Баташвили по кличке Бати, тщательно выбритый и холеный, накручивал телефонный диск, с неприязнью поглядывая вокруг холодными глазами.
Рыжий Арчил Тугуши, работник ВЛКСМ, время от времени повторял, что он пропускает уже второе заседание, его наверняка разыскивает начальство и надо позвонить вахтеру.
– Да ты на себя посмотри, кому ты нужен! – отвечал на это Бати, с издевкой указывая на сползшие с задницы Арчила джинсы и не подпуская его к телефону.
Что-то прибирала на загаженной кухне женщина, которую все звали Анкой.
Сам Художник, нищий любитель дармового кайфа, копался в углу. Он был из тех, которые питаются остатками чужих пиршеств, расплачиваясь за это своей хатой, где обычно собирались, ждали, варили из кокнара героин, кололись. Когда все уходили, он заново переваривал остатки, выжимая для себя какие-то крохи второй свежести: «вторяк» кайфа практически не давал, но ломку снять на время мог.
Все были удручены. Несчастья сыпались одно за другим. Вначале, несколько дней назад, пропал с деньгами Кукусик – поехал за кокнаром и не вернулся. Потом Рублевка, их обычный поставщик, был избит и ограблен. А теперь вот приходилось мучиться в ломке, ожидая Ладо и Гугу, которые отправились за Красный Мост, в Азербайджан, к татарам, наобум – авось что достанут.
Время от времени кто-нибудь вполголоса ругал Нугзара и Сатану: кинули Рублевку – а остальным что теперь делать?! Всех в логе оставили! Наконец Серго окончательно рассердился, потому что за этот кидняк винили в основном его. Блестя лысиной, он заявил, что во всем виновата советская власть:
– Всюду дефицит! Было бы лекарство – стал бы я Ладо беспокоить? Или привязались бы эти бандиты ко мне? А так… Да они просто не выпускали меня из машины – и всё!.. Вы что, Нугзара не знаете?.. Сатану?.. Да и кто, в конце концов, этот вонючий Рублевка? Барыжная рожа, мать его!
– Рожа-то он рожа, но вот видишь, теперь без лекарства сидим! – злобно начал точить его Бати. – Нугзар и Сатана сейчас по грамму делают, а мы сидим и хер сосем!
– Ты, может, и сосешь, а я просто жду! Да что ты ко мне привязался? Я, что ли, Рублевку кинул? – окрысился Серго. – Или запретишь бандюгам барыг кидать? Кинули – и всё. Ни тебя, ни меня не спросили!
– Не надо было им вообще барыгу показывать! Не в свое дело сунулся!
– Не показывать? – повысил голос Серго. – Вот я бы посмотрел на тебя, как это ты вору в ломке барыгу не покажешь! Я припарковался, хотел «Боржом» купить, Сатана меня заметил – и всё.
Художник, желая унять спор, поинтересовался, куда они отправились после кидняка – он был немного обижен, что они не приехали к нему, и мысленно облизывался, представляя, сколько «вторяка» осталось бы после них.
– Мы уже ехали к тебе, но по дороге Сатане взбрело в голову ехать колоться в какой-то подвал, где ему первый раз в жизни сделали морфий… Это где-то наверху, около ресторана «Самадло»… Можно прямо в горы уйти по тропинкам… Какая-то комната, карманники, карты, водка, грязища, вонь… Ангидрида совсем мало было, иглы старые, тупые, гнутые, с заусенцами! Воды нет, шприц треснутый, пузырь грязный, выпарить ангидрид не на чем – ни миски, ни тарелки чистой! Щипачи стаканами чачу пьют! Всюду объедки, окурки, водка разлита, пьяные дети под столом дерутся. В общем – конец света! Адский ад!
– Сколько забросили варить? – поинтересовалась из кухни Анка.
– Не знаю, у них заход лошадиный. На мазут было лекарство похоже. Черное, как нефть! – Серго махнул рукой. – Эти звери себе по четыре захода вмазали, я и Ладо всего разок по два куба пустили – и чуть не подохли! Я потом дома весь вечер около унитаза провел. Наизнанку выворачивало, даже дети спрашивали: «Что с тобой, папа? Опять отравился пирожками?» – а жена, кобра, говорит им: «Да-а, что-то ваш папа часто травиться стал пирожками уличными!» А мать только сидела и плакала…
В это время Черный Гогия заворочался и оглушительно икнул. Из его громадного носа лились сопли, глаза были полны слез. Он взревел, кашляя и захлебываясь мокротой.
– Чихает! – с уважением оказал Тугуши, опасливо поглядывая на гиганта.
Переждав, все опять обратились к Серго:
– Ну, дальше!
– Что дальше?.. На прощание дали нам с Ладо по чеку и исчезли… Я свой чек наутро сделал, – поспешил подчеркнуть он, увидев возникший на лицах плотоядный вопрос. – Уж как Сатана бедного Рублевку бил!.. Сам я не видел, в машине сидел, но Ладо рассказывал… Ребенка за волосы в воздух поднял, чуть не прирезал!
– Подлец! – сказал Художник возмущенно.
– Правильно. А что делать, если барыга не раскалывается? – важно заметил Тугуши, на что Бати засмеялся:
– Да ты, клоун, хоть раз в жизни живого барыгу видел хотя бы издали, специалист херов?
Художник тоже накинулся на Тугуши:
– Что правильно? Что правильно? Ты свихнулся? При чем тут ребенок? Он-то в чем виноват?
– В том и виноват, что сын барыги, – отозвался Тугуши.
– Сын за отца не отвечает. Это еще ваш кумир сказал.
– Сталина не трогай! При нем порядок был и морфий в аптеках продавался! – возмутился Тугуши.
Тут Черный Гогия, сев на кушетке, тяжело дыша и загнанно озираясь по сторонам, жестами попросил воды. Он явно не понимал, где он. Анка принесла ему стакан, но он после первых же глотков опять начал икать, потащился в туалет, где начал блевать так зычно и гулко, что Художник поспешил закрыть окна: соседи услышат! Но Бати заставил открыть их снова:
– Задохнемся! Будто твои соседи не знают, что у тебя творится! Зайдут десять нормальных человек – и вываливаются через час с красными мордами, как задницы у павианов. Один раз вызовут на нас ментов, попомните мои слова! Открывай, задохнемся в этом карцере!
Разговор опять вернулся к Рублевке. У него они давно брали лекарство, и всегда все было в порядке, Рублевка всех устраивал – быстро, тихо, надежно. Но вот кинули его, и надо искать нового.
– Еще, оказывается, Рублевка после кидняка выпрашивал у Сатаны лекарство, ломку снять, – сообщил Серго, тщательно обтирая платком шею и голову. – Хотя чему удивляться? Помню, когда у Чурчхелы мать повесилась, он все равно пришел на стрелку и тоже выпрашивал у всех лишний заход – мол, мать повесилась, пожалейте!
– Из-за него она и повесилась, между прочим!
– Где сейчас этот Чурчхела?
– Кто его знает? Подох, наверное, где-нибудь… Он же все на Украину за кокнаром ездил…
Опять вспомнили Сатану и Нугзара – гуляют, небось, с бабами, колются, видео смотрят, фирму курят, а ты сиди тут и жди, когда от татар приедут… Привезут ли еще?.. Неизвестно.
Из туалета неслись харканье и хрюканье. Потом Черный Гогия вылез и обвел всех бессмысленным взглядом из-под черных, сросшихся бровей. Его спортивная куртка была вся загажена.
– Уф-ф-ф… – протянул он тоскливо, делая суставчатыми мосластыми руками какие-то движения и повалился на кушетку.
– Что с тобой, Гогия? – забеспокоились все.
Труп был тут никому не нужен. Один Бати безучастно смотрел на мучающегося гиганта.
– Ох и ломает его! – пожалела Гогию Анка, мокрой грязной тряпкой отирая с него блевоту.
– Где же они, в конце концов?! – встревоженно произнес Серго, меряя мастерскую шагами. – У меня совещание в четыре. Как я там в ломке буду сидеть?
Что-то вспомнив, он кинулся к телефону, почти вырвал его из рук Бати, долго набирал номер, так же долго просил кого-то позвать, ждал, опять долго просил кого-то кому-то что-то передать. Бати принялся ругать бандитов:
– Кинули – и всё! А мы? Мне тоже в торг надо… Сколько, кстати, денег дали Гуге и Ладо?
Художник принялся считать:
– Гогия дал триста рублей. Тугуши – сто. Серго – свои сто и пятьсот чужие. Анка – пятьдесят. У самого Туги был чужой стольник. И ты дал сорок три…
– Сорок три? – возмущенно переспросил Тугуши, вертя рыжей головой. – Уж и не помню, чтобы Бати хоть раз положил что-нибудь круглое! Всегда у него то двадцать семь рублей, то двадцать восемь… Сегодня вот сорок три. А сам миллионами ворочает у себя в магазине! Как ни войдешь к нему – полки пустые, покупателей нет, а продавцы стольники считают…
– Тебя не спрашивают! – огрызнулся Бати. – За своей задницей следи!
– Как это меня не спрашивают? А заход будешь требовать полный! – закипятился Тугуши.
– Да кто ты такой, сопляк, чтобы мои заходы считать? – Бати встал вплотную к Тугуши. Он не любил Тугуши, как, впрочем, и всех остальных на свете.
– Хватит, без вас тошно! – попросил Серго.
Минут двадцать все в молчании бесцельно бродили по подвалу. Самое страшное – ждать. Намного легче бегать, ездить, искать самому, чем сидеть и ждать, ждать, ждать…
Тут Черный Гогия со стонами попросил его поднять. Тугуши и Художник потащили его в туалет, сгибаясь под тяжестью громадной фигуры, обвисшей, как труп. Одна рука гиганта волочилась по полу, другой он цеплялся за шеи парней, хлюпая носом и пуская слюни. Лицо его искажала идиотская улыбка, но потухшие глаза были угрюмы и злы.
– А когда они уехали? – тоскливо спросила Анка.
– Да часов шесть, не меньше…
– Может, они в Гянджу дернули?
– Они к Сайду собирались, в Казах, – уточнил Художник.
– К Сайду?.. Да у него лекарство негодное, – поморщился Бати.
– Кто тут уже о кайфе думает?! Лишь бы ломку снять, – отозвался Серго. – И что за жизнь проклятая?! Даже наркотиками не могут обеспечить население!.. Спичек – нет, пасты – нет, мыла – нет, кайфа – нет! Одна перестройка кругом недоделанная… Ее не хватало! Раньше хоть лекарство было! А сейчас ничего нет!
В туалете что-то громыхнуло, упало. Дощатый пол мастерской вздрогнул.
– Гогия навернулся! – поспешил на шум Художник.
Из туалета доносились стоны. Потом вылез Черный Гогия. Качаясь, он по стенке дотащился до кушетки. Ежился, вздрагивал, делая руками такие движения, будто что-то набрасывает на себя. Его бил озноб, и кушетка скрипела под его громадным телом.
В этот момент раздался стук в дверь. Художник кинулся открывать. На пороге возник мужчина в возрасте, одетый в белоснежный костюм и черное шелковое кашне с узорами. Он снял темные очки, оглядел мастерскую, нашел глазами Серго и спросил у него упавшим голосом, брезгливо не переступая порога:
– Не приехали еще?
– Пока нет… Ждем.
Мужчина в растерянности сложил дужки очков.
– Что же делать? И не звонили?
– Нет.
– Клянусь двумя внуками, никогда в жизни больше с вами не свяжусь! Мальчишки! – покачал он седой головой и, не слушая объяснений Серго (это был его знакомый, какой-то чин из Совмина), вышел, громко хлопнув дверью и бросив напоследок: – Я буду у себя в кабинете.
– Рассердился! – сказала Анка.
– Рассердился, ничего себе! Пятьсот рублей дал, а лекарства нет. Вы бы видели его компанию – все уже дедушки, на тысячи берут… Сейчас, видно, у них кончилось, вот и обратился ко мне. А я подвожу, неудобно, – проговорил Серго.
– Да ты просто сломать оттуда надеялся, а лекарства нету и ломать неоткуда! – злорадно заметил Бати, опять берясь за телефон и передразнивая Серго: – «Неудобно»!
Серго махнул рукой, ничего не ответил. Все ходили из угла в угол. Изредка кто-нибудь приближался к окнам и с тоской осматривал пустой двор, где суетились воробьи, валялись разморенные кошки и две женщины развешивали белье на веревках. Разговаривать ни о чем не хотелось. Бати от нечего делать рассматривал картины на стенах, которые потускнели и местами даже закоптились от бесконечных варок.
– Продаешь их? – спросил он наконец.
Художник замялся.
– Охота тогда тебе их малевать! Кому они нужны?
– Он для себя рисует. Что ты понимаешь?! – вступилась за Художника Анка.
– Ох, ты тут большой специалист по кларнету! Будешь еще много рассуждать! – злобно оборвал ее Бати.
– В живописи она мастер! – засмеялся Серго. – Ты спроси ее, куда она дела рисунки Гудиашвили, которые тот дарил ее бабке, известной пробляди?
– Куда она могла их деть? Проширяла, наверное…
– Она сделала с них копии, а подлинники продала евреям, которые в Израиль сваливали. Так?
– Так, – подтвердила Анка, и улыбка возникла на ее иссохшем лице. – Потом в Азию поехала, в Бохардын… Ну и ширялась же я там полгода!.. Прямо в маковом поле!
Все опять стали подходить к окнам, всматриваться в пыльных кошек, слушать, не грохочет ли машина Туги, которую по глушителю было слышно за версту. Духота стояла адская. Сырые стены не давали дышать. Из кухни воняло. Ожидание и неизвестность невыносимы. Вдобавок нет воды, туалет смыть нечем.
Так прошло еще около часа.
Вдруг Анка, стоящая у окна, крикнула:
