Вместе обрести сейчас

– Улыбочку, – сказала я Чингизу, наводя на него объектив. Выберусь отсюда, напечатаю для тебя фотографию.

Печной дымок оповестил о готовности бани.

Хлюпая мокрыми сланцами, я бежала от бани до домика по кирпичной дорожке освещенной солнечными фонариками, заглушая хор сверчков. Только из нашего окна лился свет.

– Тетя, ступайте, в бане уже не жарко, – говорила я, войдя в комнату, снимая полотенце с головы.

– С легким паром, девочка. Грейте ужин ребятушки, скоро буду! – сказала тетя, улыбаясь нам.

– Тетя у тебя конечно мировая, – сказал Чингиз, дождавшись, когда она выйдет. У вас внешность очень похожая. Я если бы не знал, то подумал, что она мама твоя.

– Мне тоже иногда так кажется, – сказала я, посмотревшись в зеркало, висевшее на стене.

– Саш, мы днем не договорили с тобой, – сказал он, встав с дивана и подойдя ко мне.

– О чем? – спросила я, вытирая полотенцем мокрые волосы.

– О нас, – сказал он, смотря в мое отражение.

– (О нет, пожалуйста, только не это), – думала я. – Что, о чем ты, я не поняла.

– Кто мы с тобой? Друзья, или может, попробуем…

– Ну, конечно же, мы друзья, – не дав ему закончить, задорно сказала я, повернувшись к нему, на самом деле понимая, какой смысл он вкладывал в свои слова.

– Я наверно поеду, – сказал он, заметавшись по комнате.

– Спасибо тебе, ты нам очень помог сегодня, мы без твоей помощи не справились бы, – говорила я, сама не зная что.

– Эмма Рудольфовна, большое спасибо вам, за ваше приятное общество, сожалею, но я должен ехать, пора мне, – сказал Чингиз, целуя руку вернувшейся тете.

– Как пора? Куда? Вы что, не останетесь ночевать? – сказала тетя, искренне расстроившись. Нет, без ужина мы вас не отпустим.

– Действительно Чина, поужинай с нами.

– Мне, правда пора, я выберу время и приеду к вам еще, – сказал он, еще раз поцеловав ее руку, игнорируя меня.

– Что ж, жаль, – сказала тетя, – девочка, проводи гостя.

– Я сам, не нужно, до свидания.

Он ушел, скрипнув калиткой.

– Зачем ты его обидела? – грозно посмотрев на меня, сказала тетя. В ответ, сжав губы, я пожала плечами.

– Думаешь, я не вижу в чем дело? Измываешься над парнем почем зря. Сколько будешь его мучать? – запричитала тетя. Бегает за тобой как собачонка, глаз не сводит. Красавец; высокий, обходительный еще и хозяйственный в придачу, а ты что?

– Сердцу не прикажешь. Тетя, у меня настроение сегодня весь день хорошее, давайте не будем его портить такими пустяками.

Чингиз пообижается и все поймет, мы же друзья, – обнимая ее, сказала я. Лучше давайте ужинать и спать укладываться.

Пожелав тете Эмме доброй ночи, я вскарабкалась по лестнице в треугольную комнату. Полная луна заглядывала в окно моей кельи. Я лежала на полу, на надувном матрасе, в ближайшее время служившим для меня кроватью, беззаботно засыпая.

Короткая летняя ночь сменилась голубым предрассветным туманом. Это была первая и самая кошмарная ночь, проведенная на даче. От резкого пробуждения мою правую ногу стянуло судорогой. «Куда ночь туда и сон, куда ночь туда и сон» проговаривала я тяжело дыша смотря в окно просидев некоторое время не шелохнувшись в одном положении вспоминая подробности сна. Это был не сон, это была явь пережитая мною ровно год тому назад на берегу Иртыша. Теперь я четко разглядела то печальное лицо, я узнала его, это было лицо Ольги смотревщее на меня из дрожащей воды. Мое лицо опускалось в воду сливаясь с ее лицом. Наволочка на подушке была мокрой. Оглядываясь по сторонам не находя бутылки с водой я упала на спину закрыв глаза представляя как вновь придется спускаться по крутой лестнице. Судорога не отпускала мою ногу. Поднявшись на карачках я пошла прихрамывая на правую ногу к дыре в полу.

– Блин, вот кто сюда поставил этот пакет, – сказала я, морщась от боли, запнувшись о пакет с ольгиными учебниками. Книги вывалились из пакета на пол. Наспех собирая учебники с пола, в моих руках оказалась белая общая тетрадь. Подойдя поближе к окну, так как электричества в моей комнате не было, (да оно и не нужно было в короткие летние ночи), прижавшись лбом к стеклу, я начала рассматривать тетрадь. Веером пролистав тетрадь я сначала подумала что возможно это школьная тетрадь с конспектами, да, так и было, тетрадь по биологии, ученицы 11“а” класса Портновой Ольги. Дойдя до середины в правом верхнем углу красными чернилами было написано: «Жизнь по протоколу». Внимательно читаю.

Жизнь по протоколу

Девчонки в палате обсуждали тему «о пользе и необходимости ведения дневника», что внесение записей в тетрадь при наших обстоятельствах якобы дисциплинирует и не дает упасть духом окончабельно. Хм, детский сад. Я не нахожу для себя необходимости в этом «полезном» занятии. Привет. Как вы поняли, все – таки я решилась. На сегодня хватит.

Меня определили в палату к двум коренным ее жительницам, лысым девчонкам Яне и Маше. Нас объединяет общий диагноз ОЛЛ. «Приветствуем тебя, идущая на смерть», оптимизм граничащий с черным юмором. Маша протянула мне маникюрные ножнички, а я, не раздумывая приняла их. Мне предстояло побывать в их шкуре.

Прочищали с сокамерницами засорившуюся раковину от рыжих волос. Провожу над собой эксперимент.

Привет дневник, все время забываю внести в тебя запись. Говорила же, бесполезное занятие…

Эх, жизнь…

Различать мне дано злато и серебро,

Что добро есть, что зло.

Предрассветный мотив разбудил в небе птиц,

И меня понесло…

Понесло меня вдаль. Я увидел печаль…

Понесло меня ввысь. Там зрачковая слизь.

Море и океан…исходил много стран

Намотался и… вниз! Эх, жизнь

Можно жить без дождя, без огня, без забот.

Без любви жизни нет.

Сотню старых монет завещал дряхлый дед,

Зная жизни секрет…

Нарисую портрет в красках ночи и дня –

Черно-белая высь. Солнце. Ветра свист.

Море и океан…исходил много стран

Намотался и… вниз! Эх, жизнь

На матерей смотреть больно. За какие заслуги им наказание такое?

Девчонки ветераны химиотерапии. Вздрагивают от одного слова. У Маши четыре боя, у Яны три. Без наград. Об ощущениях помалкивают, словами не опишешь. Сама должна попробовать. Скоро первый бой.

Боль нашла здесь приют

Мои ноги как рельсы по ним мчится поезд,

Ускоряя мой тихий размеренный ритм

И не слышно вокруг ни дыханья, ни слова

Люди спрятались, люди боятся морщин

Истекает слюна на кровавые раны

У подруги огня – бабы с именем Боль

И скрипит моя дверь то налево, то прямо

Отравляя мой дух, приближая покой

В небе огненном свет – это черное солнце

Отрезвляющим взглядом пронзает мой стон

Дунет ветер и снова паскуда проснется

И опять как всегда все пойдет кувырком

И не сможет никто ничего переправить

Пулеметная очередь скосит траву

Лишь ненужные лица врезаются в память

Не хочу умирать, я еще поживу…

Забавно. Мечтаешь очутиться на месте главной героини любимого художественного произведения, а жизнь закидывает тебя в другое, и далеко не художественное. Полное погружение.

Маше нашли донора. Едет в Москву завтра. Держим кулачки за нее. Попращались на всякий случай.

На тропе войны

Научусь читать через слой очков мысли по глазам

Распилю звезду я на пять кусков и раздам друзьям

Докурю письмо мне б глоток воды только б не заснуть

Вытру на лицо полотенца грязь и в последний путь

На тропу войны

За грехи свои заплачу сполна – ракова печать

И гитары плач подпоет сестре – рано умирать

Где идет дуэль ада и богов – мечен путь огнем

Обжигая плоть лезвием ножа, день идет за днем

На тропе войны

Лишь писульки в тетради и останутся. После тебя.

Старый альбом

Старый альбом – эхо минувших лет

Запечатлел жизни моей портрет

Пыль отряхну – времени след, рукой

Старый альбом – жизненный спутник мой.

Жизнь коротка. Нам не дано иной

Словно река. Водоворот крутой

Старый альбом этот нескучный миг

Верно сберег средь пожелтевших книг

Радость побед и огорчений миг

Лица друзей? я отвыкла от них

Прожито сто, может быть тысячу лет

Старый альбом жизненный мой портрет

Заставляют ходить на уроки. Вспомнила слова нашего отмороженного историка, «ученик может не прийти на занятие только в случае своей безвозвратной кончины». Поглядел бы он сейчас на слизня в моем лице, сползающего по стенам больницы.

Эра желтых камней

Жизнь влетает в Эру жёлтых камней,

Хороня за собой чушь бредовых идей

В мире тонет вода и сгорает огонь…

В черепах сквозняки – здесь гулял сэр Террор

Смысловая атака нагрузит мой мозг

Предъявив пропуска, Бог проходит блок пост

И не видно друзей, и не слышен их зов,

И пропал в пустоту ржавый поскрип подков

Старый город уснул – умирал много лет

Спрятал сердце своё в рваный клетчатый плед

Перестану гадать на ладонях судьбы

Через призму добра наши сбудутся сны…

Санитарка нагло скомкала постельное Яны, засунув его в грязный мешок. Буду куковать в одиночку. Впереди второй бой. Не с кем разделить.

Вирус

Он забрел в твой госпиталь

Не поддайся ему. Он забрел в твою тьму…

Я вылез из склепа взглянуть на тебя

Мы были когда-то большие друзья

Ушел в мир иной твой последний король

Кровавые руки сожгли мою плоть

Мне ангелы в кирзовых сапогах

Плечо истоптали в рассказах о снах

Мой лик на иконе под куполом дня

Как татуировка на Стелле огня

Осадок на теле от прошлой войны

Мы загнаны звери кнутом сатаны

Убил меня вирус – теперь твой черед

Шифруй свою ауру, вот он идет

Мой вирус – мой молекулярный распад

Окончен наш бой. Не вернусь я назад

Ушел в мир иной твой последний король

Теперь ждет тебя изоляции боль

Жесткие отходники

Чувство страха боится моего настроя. Нас уже не трое. Не приходит.

Ядерный мотив

Снег в жёлтой траве

Дождь в тысячах глаз

Стон грешной земли

Жизнь – роскошь и блажь

Ты не видишь сны, я не вижу сны

Мы с тобой в огне. Сожжены кресты

Ветер напоет ядерный мотив

Время убежать – не осталось сил

Здесь выхода нет.

Солнца огненный шар…

Здесь мертвенный свет

Ляжет к нашим ногам

Не услышим взрыв, не увидим боль…

Будем за чертой, не услышим стон –

Грешный стон земли, где остались сны,

Где последние сожжены кресты…

Кажется, мною раскрыт чудодейственный секрет отсутствия надлежащего ремонта в наших больницах и компетентности их персонала. Болезнь отступает сама собой при одной мысли пациента скорее покинуть стены этого заведения.

Водопад теней

Умирает век, унося с собой наших дней огонь

Порождая тень, страх былых побед и забытых войн

Наша жизнь игра, поколенье мчит – водопад теней

Забываем всё, но живёт ещё дух великих дней

Грязь постылых лиц, морщась, нас ведёт в город из стекла

Наша боль, как шприц – вознесёт наверх и сожжёт до тла.

И вдруг встанем мы, позабудем страх и ошибок вред.

Разбивая визг запоём о том, оставляя след

Наша жизнь пуста, потеряли мы дух безумных дней

Впереди подъем. Хохот наших фраз – водопад теней

Что прожили мы, не забыл о том дух великих дней

И твои труды к Небу вознесёт водопад теней

На полах моих – потолки. Третий раунд.

Плен

Прорублю я окно в стене

Чтобы встретить рассвет весны

Рассказать ей о том, как здесь

Не хватает ее любви

Сдохли мухи в стакане слез

Только стены вокруг мой плен

Тихо тает свеча. Её

Пусть задует ветер перемен

Прорублю я окно в стене

Чтобы Бог заглянул в мой ад

Грешный дух мой убит свинцом

Здесь остался лишь трупный прах

Стая воронов надо мной

Будет долго кружить – кружить

Прорублю я окно в стене

Чтобы крикнуть в хрип – НАДО ЖИТЬ!

Выкуси падла. Две недели и домой.

Когда в моем городе ветер

Когда в моем городе ветер – тоска бьет меня по рукам

Мерцающий в камне за этим, слепой и воинственный Храм

Во сне, что не видел иначе – не вижу теперь жития

Потухший и праведный факел тусклее, но стойко зиял!

Слепой и величий старец, танцующий грозно в огне

Покорно волнующий танец… Он молвит для всех на Земле,

Что в жизни не видящий братства, зачем созерцает порой,

Когда сотворив святотатство – хранитель теперь и герой.

Казненным и вечно усопшим – он слезами жжет черноту,

Воюющим и не утопшим – он песнь восхваляет одну,

Чтоб не было больше бессмертных, ничтожных и глупых имен

На крови замешанных бледных. Пленен и казнен палачом.

На камне, что в Храме Священном, покоится тело его,

Огнем и мечом разогрето, величие ложе его

Пришедших к нему за советом – не гонит, а дело гласит,

Бушующим в городе ветром – рушит стены и снова творит

Зачем нам гниющие стены, что в битвах сравнялись с землей

Для путников смелых и пленных, блуждающих мимо порой

Дозором свой град охраняет слепой и воинственный Храм

И факел все также зияет, тепло отдавая стенам и нам

И старец все так же не дремлет, взрывая страх и горечь обид

Бушующим в городе ветром возносит жизни и снова творит

Всё меняет свои очертанья простым взмахом жесткой руки

А Храм сохранит изваянье на дне пересохшей реки…

Дожидаться окончания летних каникул ради начала учебного года. Со мной такое впервые. Ольга с помощью своей тетради распахнула мне свою душу. Ольга, которую знала я, и та Ольга, чьи стихи не выходили из моей головы, казалось, не могли иметь между собой ничего общего. Перечитывая ее записи, мокрыми от слез глазами, у меня не оставалось и тени сомнения о правильности выбранного мною направления в медицине. – Господи, думала я, бедные девочки, какой ад пришлось пережить каждой из вас. Hӧlle auf Erden.22 В одночасье повзрослевшие дети. В то время пока ты капризничаешь, выбирая, где и как тебе лучше жить, твои сверстницы не мечтают ни о чем кроме как просто жить.

Глава 6

Лето достигло своей середины. В саду закраснела малина. Зелень воспрянула от умывших землю дождей, идущих который день. Я стала бояться дождя, как плохой приметы, как предвестника надвигающейся беды. Тетя зачастила гостить у коллеги-соседки, оставляя меня в одиночестве. Алла Николаевна звонила напомнить о приближающемся дне рождении дочери, приглашая меня на обед. Я обещала быть.

Ближе к вечеру по обыкновению я ходила на колонку за водой мимо темного заросшего водоема. Мужичок недвижимо сидел в резиновой лодке, удя рыбу. В период дождей самый лучший клев, хотя, откуда в этом болоте может водиться рыба. Накачав воды в бутылки (попутно качая мышцы рук), я свернула к водоему убедиться в том, что мужик на лодке – не муляж и не местная достопримечательность. С полными пятилитровыми бутылками в руках, я спускалась к воде маленькими шажочками, намочив ноги в мокрой от дождя траве. Тишина в воздухе такая, хоть ножом на куски нарезай. Поставив одну бутылку на землю, я сделала из большого и указательного пальцев кружок, сузив его и подогнав под свое зрение, объект был взят на прицел. Живой! Этот способ всегда приходит ко мне на выручку, забудь я взять с собой очки.

Из разросшегося по берегу камыша в воду с плеском как чертик из табакерки вывалилось тело, до жути испугав меня. Бросив бутылку я, не колеблясь, побежала на помощь, поскальзываясь на мокрой земле.

– Э-эй, женщина, – закричала я, зайдя в воду.

Ухватив лежащую ничком женщину за подмышки, я вытаскивала ее из воды. Тяжелая зараза! Мы завалились вместе с ней на землю, и я больно ушиблась копчиком. И только выбираясь из-под придавившего меня груза, я увидела, что это была не женщина, а прилично одетый обросший недельной щетиной молодой мужчина. Его черные густые ниже плеч собранные резинкой волосы ввели меня в заблуждение. Я вовремя подоспела, он не успел сильно нахлебаться воды, но еще пара секунд и было бы поздно. Правду говорят, что пьяных Бог бережет.

– Мужчина, вы меня слышите? – спрашивала я, склонившись над ним, хлестав его по щекам, приводя в чувства. Жить, что ли надоело?

– Отвали пацан, – зарычал он, прокашлявшись и оттолкнув меня в сторону так, что я вновь упала на землю.

– Эй, вы что делаете? Я вам тут жизнь спасаю, а вы меня толкаете, – сказала я с обидой в голосе.

– Я не просил себя спасать, – лежа на спине в мокрой траве и возводя к серому небу глаза, рыдая, говорил он.

Он не на шутку разозлил меня.

– Да что вам сделала эта жизнь, что вы так бездарно хотели с ней расстаться? – отчитывала я его.

– Я сказал, отвали, – он отвернулся набок и захрапел.

Я подползла к нему на коленях.

– Что у вас случилось, я могу вам помочь? – спрашивала я, слыша храп в ответ.

Мои совесть и воспитание не позволяли мне оставить человека в таком состоянии. Мало ли что ему пьяному еще в голову взбредет. Мужичок на резиновой лодке даже не пошевелился.

Темнота сгущалась.

– Мужчина, – дергая его за руку, говорила я. Где вы живете, какой номер вашего участка?

– Зеленый забор, – еле ворочая языком, сказал он.

Вывозившись по уши в грязи, я растолкала пьяное тело, заставив принять вертикальное положение. От вымокшей одежды у меня зуб на зуб не попадал, а ему хоть бы хны. Зеленый забор, и где его сейчас искать? Я вспомнила про большой дом с мезонином за высоким тёмно-зелёным забором из металлочерепицы в пяти домах вверх от нашего участка, не сродни нашим нарошечным домишкам. Я видела тот дом в свой первый приезд на дачу. Конечно, маловероятно, что он может жить в том доме, ну а вдруг. Облокотив на себя тяжелую тушу, я потащила его в обход нашего участка, чтобы не попасться тете на глаза.

– Пацан, слышь, пацан, закурить дай, а пацан, – бормотал он, заплетаясь ногами и языком.       Коротким путем я дотащила его на себе до дома. Ворота зеленого забора были открыты настежь.

– Э́то ваш дом? – спрашивала я, снимая его тяжелую руку со своей шеи.

– Зеленый забор, – отвечал он, склоняясь к земле.

Вырвавшись из моих рук, он упал на колени и пополз к крыльцу. Закрыв за ним ворота, я мчалась за оставленными у водоема бутылками с водой. На мое счастье тетя еще не вернулась из гостей. Пулей умывшись в бане ледяной водой и переодевшись в сухую одежду я посмотрелась в зеркало висевшее в предбаннике. На моем левом ухе недоставало золотой сережки. – Посеяла. Сняв вторую сережку, я убрала ее в карман. Добежав до домика, я села в кресло отдышаться от марш броска.

– Тетя? Вы уже вернулись? Как сходили?

– Хорошо сходила, – сказала тетя, положив на стол сверток со свежей рыбой.

– Откуда рыба?

– У дороги за участком Тамары Александровны продают. Карпики свежие.

– Здорово. Я не услышала, как вы вошли, – сказала я, не услышав привычного скрипа калитки.

– Калитка открыта была. Ты чего взъерошенная вся?

– Я?

– Ты. Мне мама твоя звонила сейчас, говорит, ты на звонки не отвечаешь весь вечер.

– Телефон наверху остался, а я в саду на качели читала, – выкрутилась я. Два пропущенных от мамы, четыре от Чингиза.

По крыше всю ночь стучал дождь. Промочив ноги, я сидела в своей комнате, закутавшись с головой в одеяло, трясясь от холода. Я сидела и покусывала нижнюю губу, переживая о том мужчине. Лишь бы глупостей не натворил. А что, если он один в доме, и ему никто не поможет? Ничего, пусть проспится, нашел пацана, тоже мне, – сказала я вслух, сменив милость на гнев.

Утром меня разбудил все тот же стук по крыше. Походу надорвалась, подумала я, ощущая ноющую боль в спине и руках. Вдобавок ко всему еще и сережку потеряла, а это подарок брата на совершеннолетие.

– Девочка, ты уже проснулась? – нежным голосом спрашивала тетя. Спускайся, умывайся и будем завтракать.

– Guten Morgen, tante, – сказала я, высунув ноги на лестницу, постепенно показавшись полностью. На сковороде шкворчала яичница.

– Guten Morgen, Madchen, как спалось? Ты кашляла ночью.

– Да, холодно было, не обращайте внимания, – шмыгнув носом, сказала я.

На подоконнике, настаиваясь, бурлили две банки кваса для окрошки.

– Чем планируешь сегодня заняться? – спрашивала тетя, наливая чай.

– Читать буду, осваивать материал. Видали, сколько учебников привезла с собой.

– Тебе не скучно здесь?

– Что вы.

– Хочешь, вместе пойдем в гости к Тамаре Александровне, она тебя приглашала. Она женщина интересная, пасьянсы раскладывает.

– Спасибо тетя, я не хочу никуда идти.

– Девочка, а тогда ты не будешь против, если я Тамару Александровну приглашу к нам?

– Делайте что пожелаете, тетя, – сказала я, мысленно находясь у водоема.

Целый день напропалую сеялся противный мелкий дождь. Перво-наперво мне нужно было отыскать сережку. Прибежав после завтрака на водоем, я вскинула голову кверху, смотря на кроны берез.

– Что березы расшумелись? – сказала я, поставив руки на бок. Помогли бы лучше серьгу найти. Безрезультатно вдоль и поперек облазив берег, я, поникнув, побрела домой, кленовой палкой избивая подросшую от дождей траву.

Тетя Эмма редко поднималась ко мне на этаж, поэтому была уверена, что я занимаюсь. А я провалялась весь день, слушая любимую ольгину музыку. Вздрогнув от пронизывающего скрипа калитки, я подскочила к окну. К нам во двор зашла крупная немолодая черноволосая с седой прядью женщина, промокшая от дождя до нитки. Тетя открыла ей дверь. Я высунула голову в дырку в полу, посмотреть на гостью.

– Добрый вечер девочки, – сказала женщина. А вот и я.

– Здравствуйте, – сказала я, тут же спрятавшись, чтобы не мешать их общению. К нам пришла та самая коллега-соседка Тамара Александровна.

Что день, что вечер, не понять, все однотонное. Я спустилась вниз за водичкой. Они перетащили стол с кухни в другую комнату, чтобы разговорами и горящим в комнате светом не мешать мне.

– А, девочка, присоединяйся к нам, – сказала тетя, держа в руках игральные карты. На столе стояла початая сливовая наливка принесенная соседкой.

– Еще раз добрый вечер, Александра, – сказала соседка, проницательно смотря мне в глаза, сидя в тетином летнем халатике.

– Добрый, – сказала я, убрав руки в карманы. Во что играете?

– В тыщу.23 Распишем на троих?

– Я не умею. Просто посижу с вами.

– Ну, посиди, посмотри, как старушки рубятся, – сказала соседка, засмеявшись своим грубоватым голосом.

Я, зевая, принесла табурет с кухни и подсела к ним за столик. Ветер за окном давал концерт. Моя стихия.

– Наливочки? – предложила мне соседка.

– Не спаивай мне ребенка, – сказала тетя.

– Так до бесконечности можно играть, – кинув на стол карты, сказала соседка.

– Да, жаль, что ты не умеешь, – сказала тетя, обращаясь ко мне. За столом собрались два маститых игрока.