скачать книгу бесплатно
Метапсихология социализма
Олег Герт
Бывший советский школьник, а ныне житель современной России Витя Алябьев с увлечением играет в компьютерную «стратегию», воспроизводящую процесс социалистического строительства в СССР. Однако внезапно он сталкивается с серьёзными трудностями, которые грозят ему поражением в игре. В попытке разобраться, что же у него пошло не так, Витя обнаруживает себя путешествующим по странному миру, а в чертах своих проводников с удивлением узнаёт родоначальников мировых религий: Будду, Лао-Цзы, Христа… Дальше – больше: чтобы получить ответы на свои вопросы, ему предстоит в образе Буратино побеседовать с черепахой Тортиллой, побыть ослом бродячего плута Ходжи Насреддина и даже стать фарфоровым чайником на столе, за которым белый медведь Пу и чёрная коза Сю ведут вечный спор о свете и тьме…
Как подтверждает наблюдающий за Витиным путешествием шаман Агер, у него всё будет хорошо. И у нас с вами, читатель, – тоже…
Содержит нецензурную брань.
Олег Герт
Метапсихология социализма
От авторского коллектива
«Декабристы разбудили Герцена.
Герцен развернул революционную агитацию».
(Владимир Ульянов-Ленин, «Памяти Герцена»)
«… – А когда они, наконец, разбудили Герцена…
– Как же! Разбудишь его, вашего Герцена! – рявкнул вдруг кто-то с правой стороны.
Мы все вздрогнули и повернулись направо…
– Ему еще в Храпунове надо было выходить, этому Герцену, а он все едет, собака!..»
(Венедикт Ерофеев, «Москва-Петушки»)
Работа над этой книгой была довольно трудна по двум причинам.
Во-первых, непросто описывать тропический оазис, сидя на льдине. То есть весьма сложно доносить до людей, выросших в идеологии последовательного расчеловечивания, и подчинения любых начинаний идее личного материального успеха, как выглядит, снаружи и внутри человека, другая жизнь. Жизнь вне пирамиды.
Во-вторых, трудно говорить обычным голосом посреди орущей толпы. Осознавая, что с вероятностью в 99% твой голос не будет услышан. В мире, где миллиарды людей ежедневно и ежечасно пишут, причём, опять-таки, пишут в основном на тему личного успеха, материального благосостояния, и собственной исключительности, пишут в разных форматах, от постов с соцсетях, до развёрнутых монографий, – в таком мире сама по себе попытка написать нечто противоположное примерно соответствует идее поместить иголку в стог сена. Вернее, в стог иголок.
Ключевой в преодолении этих трудностей стала следующая мысль.
Мир меняют единицы.
Разговаривать с толпой – бессмысленно. Толпу нужно просто направлять: её невозможно сбить с пути, ей всё равно, куда идти…
Разговаривать надо – с одним.
Эта книга – для одного. Этот один, прочитав её и приняв, откажется от идеи собственного превосходства и богоизбранности, перестанет служить глобальному золотому телёнку, и начнёт строить свою жизнь по иным принципам.
А обращаться к миллионам – удел Будды, Христа, и им подобных. Чем они, собственно, уже много лет (к сожалению, не всегда успешно), и занимаются. В том числе – на страницах этой книги.
Мы пойдём другим путём.
…Кажется, это уже кто-то когда-то говорил?
И кого-нибудь тоже, наверняка, разбудим. Хотя бы одного.
На чём, собственно, и посчитаем свою миссию выполненной.
В этой книге нет ни политических прений, ни исторических разоблачений.
В ней нет ни революции, ни индустриализации, ни коллективизации, а приватизация упоминается только мельком.
Аббревиатуры СССР, ГУЛАГ, ФРС США, ЦРУ и ФСБ в ней встречаются лишь для описания отдельных аспектов видимой реальности – тех, что наилучшим образом ассоциируются именно с этими буквами.
Сложный историко-психологический анализ фигур В.Ленина, И.Сталина, Н.Хрущёва, Л.Брежнева, А.Солженицына, М.Горбачёва, Б.Ельцина, и прочих так или иначе ассоциируемых с построением и разрушением социализма в России персон, в книгу также не вошёл.
Зато в книге много экономики и идеологии. Правда, с известными нюансами. Экономику в ней обсуждает Буратино после неудавшегося рейда на Поле Чудес. За идеологию отвечает странствующий дервиш Ходжа Насреддин: причём отвечает он за неё своему ослу в понятных собеседнику терминах (беседа с ослом – главный тест на профпригодность для всех идеологов). Ну, и тому подобное.
Ибо для целей настоящей книги и экономика, и даже идеология – суть инструменты вспомогательные. Главный инструмент (он же и главный духовный выбор) – мировоззрение. Выбор картины мира.
Ведь возвращаясь домой, вы при взгляде на окошко собственного дома задаёте себе только один, главный вопрос: есть там свет, или его нету?
Если он есть, вы не пытаетесь понять, что именно является источником света. Важно само наличие света в окне, будь то электрическая «лампочка Ильича», пламя свечи на ветру, Вечный огонь, или просто огонь в тесной печурке…
Равным образом, тьма в окне вашего дома не вызывает у вас вопроса о том, что же такое там не горит: результат ли это веерных отключений лампочек Ильича от РАО ЕЭС Борисовича, ликвидации Вечного огня в силу неуплаты за газ, или результат задувания огня в печурке бородатым лагерником Иваном Денисовичем.
Вам, повторяем, важен мета-вопрос: есть ли в окошке свет? Ждут ли меня?
Или мой дом встречает меня постылой темнотой одиночества?
Если обсуждать социализм именно так, метапсихологически, как мировоззренческий выбор, то все нюансы экономического, исторического, и даже идеологического характера отпадают, и предметом рассмотрения остаётся лишь вопрос о свете и тьме.
Витя Алябьев, советский учащийся.
Эрегорд Харальд Агер, шаман.
Виктор Павлович, сновидец.
Олег Герт, писарь.
***
Никто, конечно, не рождается на свет с уже готовыми понятиями о праве и справедливости, но человеческая природа устроена так, что в известном возрасте эти истины естественным образом вырабатываются.
(Вольтер)
…Вот – свершилось. Весь мир одичал, и окрест
Ни один не мерцает маяк.
И тому, кто не понял вещания звезд,
Нестерпим окружающий мрак.
И у тех, кто не знал, что прошедшее есть,
Что грядущего ночь не пуста,
Затуманила сердце усталость и месть,
Отвращенье скривило уста…
Не стучись же напрасно у плотных дверей,
Тщетным стоном себя не томи:
Ты не встретишь участья у бедных зверей
Называвшихся прежде людьми.
Ты железною маской лицо закрывай,
Поклоняясь священным гробам,
Охраняя железом до времени рай,
Недоступный безумным рабам.
(Александр Блок)
«Вы, возможно, не в курсе – в русском языке "голубой" означает "гомосексуалист". Меня давно вопрос занимает, почему на всех штабных картах стрелочки всегда синие и красные.
Как будто главное содержание истории – борьба пидарасов с коммунистами.
Я думал, может, вы знаете?»
(Виктор Пелевин)
Предисловие
Эту рукопись я получила при странных обстоятельствах.
Сначала всё шло как обычно, и как было запланировано. Накануне я созвонилась с автором, и мы договорились, что я приеду к нему на дачу в Малые Березники между десятью и одиннадцатью часами утра. С автором я работала не первый раз, он и сейчас предварительно уже присылал мне отдельные куски текста нового романа: я планировала в этот приезд забрать полный вариант рукописи и согласовать кое-аспекты будущего издания.
Скажете, есть «емеля», Скайп и всё такое? Ну, а что делать, если писатель – старовер и текст набивает на пишущей машинке? Да-да, на таком трофейном «Ундервуде», с вжикающей кареткой и пафосными круглыми клавишами. И да, перевод напечатанных таким образом листов в электронный вид – это проблема редакции. Спасибо ещё, что не гусиным пером от руки пишет, Хэмингуэй хренов…
В общем, в десять я прыгнула в машинку, а примерно в половине одиннадцатого была возле ворот его дачи. Ещё выруливая из соснового бора на опушку, я набрала на мобильнике его номер, но в ответ услышала «Абонент не отвечает или временно недоступен». Ничего, подумалось, сейчас абонент ответит за необходимость моего персонального приезда за тридцать километров от города: ответит хотя бы чашкой хорошего чая…
Но не тут-то было.
Подъехав к воротам, я остановила машинку и осталась сидеть. Огромные окна на фасаде дачи должны были показать хозяину, что моё высочество подъехали, а вылезать и топтаться возле забора мне как-то не комильфо: выйдет, встретит. Посидев таким образом минут пять без ожидаемого результата, я, естественно, взбеленилась и, подчёркнуто обиженно кликнув пультом сигналки, всё же подошла к забору. Калитка, как я сразу заметила, была приоткрыта, так что я вошла и громко, нараспев, прокричала какое-то приветствие – типа, встречай гостей, хозяин! – топая по дорожке из гравия к дому.
Однако навстречу мне никто не вышел, и дверь в дом никто не открыл.
Я девушка деликатная, и степень моей наглости хоть и позволяет мне впереться без приглашения в чужой сад, но всё же недостаточно высока для проникновения без оного в чужой дом. Поэтому, стоя на крыльце и разместив на лице гримаску «Раздражение лёгкой степени», я снова набрала номер и снова услышала про то, что абонент не абонент.
Потоптавшись на крыльце, я взялась за ручку входной двери, в тоже время рассеянно повернув голову в сторону сада, и тут произошли сразу два события: входная дверь, щёлкнув замком, отворилась, а в глубине сада мне показал себя похожий на теремок деревянный сортир с настежь распахнутой дверью.
Две двери, таким образом, отворились передо мною одновременно. Ну разве не чудо?
Разумеется, воспитанная девушка без придури в башке вошла бы в дом, предварительно покашляв и громко известив хозяев о своём таки прибытии. Однако девушка-литературный редактор, в чьём сознании причудливо сочетаются элементы мистицизма с практическими надеждами на жизненный комфорт, а гормональные вихри так и не смогли окончательно вытеснить детские мысли о сказочных дверях в неизведанное, выбрала второй вариант. Да и в туалет уже хотелось, честно говоря.
Поэтому, аккуратно прикрыв входную дверь, я рысью пробежала по садовой дорожке к теремку и заперлась там. Ключевой подробностью этого визита стала следующая: всё время пребывания мне пришлось любоваться толстым томом книги Гюстава Лебона «Психология социализма», лежащем на удобной полочке рядом с рулоном туалетной бумаги.
Примерно треть листов из книги была выдрана, что вкупе с девственной нетронутостью рулона дало мне очевидные основания предположить, по какому именно назначению использовалась книга хозяином.
«Однако!», подумала я, дав себе слово выяснить у самого хозяина причину такой личной неприязни к вполне проходному социально-философскому труду. Прикольно же, или нет: так возненавидеть книгу, что исправно подтирать её страницами задницу?
Впрочем, загадка разрешилась скоро, хотя, как вы увидите, и без непосредственного участия хозяина.
Войдя через пару минут в ту дверь, в которую мне, собственно, и было надо с самого начала, я наконец поняла, что что-то не так. То есть я осознала, что в доме никого нет, никто меня не встречает, не ожидает, и вообще, как говорится в известном куплете, то ли лыжи не едут, то ли я перепутала время встречи. Или его перепутал хозяин. Домик был небольшой, так что тишина, сквозившая изо всех углов, доносившаяся даже со второго этажа, ясно показывала, что встреча редактора с автором под угрозой срыва.
Покряхтев и покашляв для приличия (воспитанная девушка думает о приличиях в любой точке времени и пространства), я вышла на крыльцо и в очередной раз набрала телефонный номер. Окончательно убедившись в отсутствии хозяина и в эфире тоже, я состряпала на лице гримаску «Скептическое размышление» и стала перебирать варианты, оказавшиеся в моём распоряжении.
Первым и наиболее очевидным стал вариант обойти-таки внутренности дачи, чтобы убедиться в отсутствии где-нибудь за письменным столом застигнутого внезапным инфарктом писателя, или явных следов насилия и борьбы, или других причин трясущимися руками звонить в МЧС. Аккуратными шажками, почти на цыпочках, я прошла внутрь. На то, чтобы заглянуть во все четыре помещения дачи – две комнаты внизу и две наверху – у меня ушло пару минут. После того, как я убедилась в отсутствии страшного, моя походка окрепла, и я вполне уверенно начала раскачиваться на каблуках в дверях писательского кабинета, констатируя наличие непонятного.
Итак, он договорился со мной о встрече, пригласил, но его самого дома нет, дверь при этом не заперта, на даче идеальный порядок… Но главное – вы, конечно, будете смеяться, но мне всё равно, смейтесь, – я не могла отделаться от странного ощущения, что тут вообще очень давно никого не было. Ну, знаете: когда человек только что был здесь и недавно вышел, или когда он тут был хотя бы вчера, что-то такое висит в воздухе, какое-то чувство обитаемости помещения, как если бы на время нашего кратковременного отсутствия вместо нас оставался тёплый душевный домовой, временно замещающий хозяина и одновременно заменяющий кота. А тут – остывшая такая тишина. На дачах, в отличие от квартир, это особенно чувствуется.
Я, как вы уже поняли, девушка творческая и с фантазией, к тому же блондинка, поэтому именно в этот момент мне в голову пришла совсем уж нехорошая мысль, частично ставящая под сомнение моё психическое здоровье, и я поспешно полезла в сумку. Да нет же: вот, во вчерашних вечерних звонках его фамилия и даже тайминг разговора, 02:17. Мы ни о чём таком долго не говорили, он просто назвал адрес и поинтересовался удобным для меня временем, а я сказала, что найду по навигатору, и уточнила, во сколько приеду. С допустимой для блондинки погрешностью в полчаса-час.
Итак, я здорова, мне не показалось. Ура. А что же Хэмингуэй?..
Как я уже упомянула, всё это происходило в дверях писательского кабинета (почему кабинета? а что же это за помещение, где три стеллажа с книгами, а у окна письменный стол с пишущей машинкой? туалет? так в туалете я уже была), и только в этот момент я увидела на столе толстенную рукопись. Подойдя, я взяла в руки аккуратно сброшюрованную бумагу и прочла на титульном листе заглавие: «Метапсихология социализма».
Кажется, где-то я уже только что видела нечто похожее, нет?
Тут же рядом с «Ундервудом» на столе лежал ещё один лист, уже исполненный от руки. Просмотрев его, путём несложной девичьей дедукции я сделала вывод, что на сём листе писатель последовательно выводил и уничтожал возможное название своего эпохального труда. Первые семь-восемь строк были вымараны полностью, так что прочесть их не было никакой возможности.
Предпоследним значилось «Психология социализма».
Оно было вычеркнуто уже небрежно, и ниже него написано «Метапсихология социализма».
Вот так. «Вишнёвый сад». Нет, пожалуй, лучше назову «Большой вишнёвый сад».
Короче, я взяла рукопись. Редактор приехала за рукописью, редактор её забрала: всё, как договаривались с автором. Ну, а то, что автор лично не присутствовал при её передаче, и девушка получила рукопись не из его натруженных рук, а с его письменного стола, ведь договорённости не отменяет, верно?
Но было в этой комнате и ещё кое-что весьма интересное: то, что заставило меня серьёзно пересмотреть своё представление об авторе как об архаичном мастодонте, застрявшем в начале двадцатого века, который только и делает, что печатает рукописи на антикварной пишущей машинке и пользуется деревянным туалетом с выгребной ямой.
На небольшом диванчике в углу валялся открытый ноутбук: его я увидела, уже повернувшись к двери, чтобы выйти из кабинета. Ноутбук был дорогущий, последней модели, какой-то там многоядерный: я такой видела только в интернете, и даже ещё не в продаже, а в наборе спойлерной информации производителя под лозунгом «coming soon»: типа, ждите, скоро выйдет.
Ноутбук был открыт, и на экране мерцала картинка.
