Донные Кишотки

Не успел еще уйти смрадный запах с реки от людей и ослов, как к понтону из Тварей прибило двух ослюдов. Об их кончине нечего было гадать. На каждом горбы были откушены по самые спины. Следы больших зубов остались и на боках несчастных, и на шеях, и на ногах. Ослюдов вытащили на берег и сожгли на костре как героев.

Позже в день приплывало не менее десяти туш. И все они были со следами борьбы не на жизнь, а на смерть. В зубах у одного из мертвых ослюдов кто-то обнаружил кусок вырванной кожи неизвестного животного. Кусок направили Навапе. Она, повертев его в руках, догадалась, от кого такое могли оторвать в неведомых землях, но на всякий случай показала кожу Коту. Тот попробовал её на зуб и сказал:

– Лиоплевродон? Нет? Ты как думаешь?

– Скорее, дунклеостей, – отвечала Циля. – Но он на двести миллионов лет старше. Понимаешь, откуда это плывёт? И что происходит?

Йошкин Кот опустил уши.

– Надо бежать, Циля. Пока ещё есть плоты из Тварей. Надо сплавляться в обратную сторону.

– Ты прав, мудрый мой друг! За ними движется такое, что и Арарат не спасёт. За ними движется время. Я предупрежу Йошку…

У Йошки в сыроварне кипела работа. С некоторых пор, а именно с той поры, когда было объявлено, что потоп отменяется, и у Йошки хлынуло молоко и она возлюбила своих детей, и вкусные мальчики кончились, и согдийцев сильно поубавилось, она решила оставить о себе хорошее впечатление перед клиром. Сбор молока для пастеризации происходил каждое утро. Оно отправлялось на свертывание. Потом отделяли сырное зерно. Разрезали сгустки. Прессовали. И отправляли на созревание в пещеры Арарата.

Количество мух на производстве в безветренную погоду, казалось, превышало иногда по массе количество самого сыра. Но его ели дети. Особенно дети Йошки.

Проживая внутри своей прозрачной Твари, в режиме полной изоляции, они, конечно, перепробовали уже все согдийские продукты от фруктов, булочек и до мальчишеской крови и мяса, но сыр, пахнущий хоть немного мамой, доставлял им истинное наслаждение. Переходя от еды к спорту, от спорта – к сексу, а от секса – ко сну, они могли повторять этот цикл трижды за сутки в разных направлениях. Убирающие за ними женщины, нанятые из Соседней Долины у Ишты, высоко оплачивались согдийцами, которые в складчину собирали им глиняные деньги за уборку. Приглашенная же от Малика бригада надраивала прозрачную кожу Твари снаружи до полной проницаемости, и поэтому Трын и Трава не нуждались в солнце. Ослиный ЧОП процветал, подрабатывая на пропусках к трибунам, устроенным вокруг омута. И каждый (за лишнюю горсть овса) мог наблюдать за жизнью бессмертных в своё удовольствие.

Согдиана оживала после столетней пропасти ожидания конца света. Климат стал мягче и благодатней. Река намыла плодородного ила. Занесённые с ним новые семена растений дружно и полно дали жизнь новым овощам и фруктам. Птицы и животные множились и тучнели…

Когда Циля объяснила Йошке какую очередную шутку над ними учудило время, сделав непредсказуемую петлю по скорости и подлости направления жизни, та, не поверив ей, по привычке послала подругу на кукуй. Однако, присела тут же и взяла её за руку, заговорив о своём:

– А я-то думаю, откуда у детей ракетки да мячи, вот оно что… Дети, пользуясь этой скоростью, собирают из пространства частицы и реально создают для себя то, что было в моей исторической памяти ещё с Антарктиды. Поэтому им, кроме себя, никто и не интересен. Им факт созидания в том виде, как мы его понимаем, смешон! Вот они только и делают, что смеются да матом ругаются. Для скорости понимания…

– Не вздумай вспомнить о спирте, думай только о сыре, я тебя очень прошу, – взмолилась Циля. – Не отвлекайся. Пока они ведут себя так, как ты и мечтала жить и вести себя в двадцать лет… И это прекрасно! Ну, до чего ж талантливые дети!.. Боги, а не дети!

– Они ничего не просят…– Йошка покачала головой осуждающе. – А выходит, им ничего и не надо…

Циля обняла подругу за плечи:

– Притормози. Мы тоже гнали по Гиперлупу мир спасать. Рай людям устроили. Те даже о смерти забыли. А это – главное… Так пусть дети твои о смерти не узнают никогда. Мечтай о хорошем…

– А как же динозавры?! И эти, одноклеточные?

– Дура! Не разрешай себе даже думать об этом!.. Вот принесла же меня нелёгкая… Если б я знала!

Донные Кишотки обнялись и заплакали чистыми детскими слезами.

***

Возвращение Хвама и Цилиной Целки через три года после поворота вод смешало весь порядок дел в Согдиане.

Их плот весенней лунной ночью прибило к понтону, и двоих бессмертных сняли с него чуть живыми. Они боялись смотреть на свет, пить воду, отказывались от еды, только надкусывали друг у друга вены и слизывали кровь языком. Поняв, что разлучать их нельзя, старые евнухи выделили им освободившуюся пещеру посуше да потемней, бросили соломы на подстилку, а вход привалили камнем.

Узнав о возвращении Цилиной Целки из утренних школьных сплетен, Йошкин Кот пытался повеситься в этот же день на недоуздке, но старая перевязь на кольце, вбитом в скалу перед школой, не выдержала его веса и порвалась. Навапа едва привела любимого в чувство, как он расплакался и попросил отпустить его в горы, где он нажрётся белладонны и сгинет ни за понюх, почем зря, на все четыре стороны. Навапа спутала ему передние ноги и поставила перед мордой ведро для слёз.

Уже готовых к побегу, фактически на пороге дома, это известие, услышанное ими из лифта от горничных, остановило Ишту и Малика. «Стой! – сказал Малик, больно сдавив плечо богине. – Значит, солнечные батареи ещё не оттаяли! И Хвам нашёл другой путь, раз вернулся… Но какой?!» Ишта только округлила глаза. Она не знала ответа. Побег был отложен на неопределенное время.

Утром дежурный евнух ввалился в сыроварню в грязной обуви и, после того как получил глиняным горшком по лбу, доложил:

– Палач и Предводительница прибыли!

– Хвам? Целка? Они живы?!

– Так они ж бессмертные, Богиня! – подсказал евнух, почёсывая шишку во лбу. – Чего им будет? Валяются себе в пещере, лижут друг друга…

Йошка едва сдержала эмоции, чтобы это не откликнулось на поведении детей. Передала работу по сливу сыворотки дежурной согдийке. Вытерла руки о фартук. А вслух – запретила пускать в пещеру всех, кроме себя.

Евнухи у входа так торопились, испуганные решительным видом приближающейся Йошки, что сдвинули камень в пещеру не совсем удачно. Камень не оперся о скалу, а сделал странный выверт на своей оси и укатился по тропинке в пропасть, прихватив за собой опоздавшего в караул молодого евнуха, который от страха даже не закричал, а лишь присвистнул от неожиданности. Погибшего сотоварищи даже взглядом не проводили. Все ждали отчета об экспедиции.

По дороге Йошка с облегчением узнала, что прибывшим таки поставили два ведра со свежей кровью из нового детского сада, и прошло уже не мало времени, чтобы они пришли в себя.

Войдя, она смело огляделась в полутьме. В углу пещеры зло блеснули узкие глаза Хвама.

– Ты слышишь меня, палач? – громко спросила Йошка. – Зачем ты вернулся без Тварей? Совсем страх потерял?

– Ты права, – откликнулся слабый голос, в котором едва можно было узнать интонации прежнего Хвама. – Меня измучили так, что я проклял своё бессмертие. Я устал от боли и безнадежности, я хочу умереть. И вернулся, чтобы ты помогла мне.

– Если ты не расскажешь, что там случилось, я не смогу тебе помочь… Но учти: твой рассказ сразу услышат и мои дети. Будь осторожнее. Они могущественнее меня.

– Хуже не будет, – сказал Хвам. – Слушайте…

И он рассказал о том, сколько вниз по течению они преодолели порогов и водопадов, сколько поворотов под отвесными скалами, подводных камней и мелей прошли, и как всё расширялась река и берега удалялись друг от друга, а леса по берегам превращались в непроходимые чащи. И когда, наконец, оба берега были потеряны, они встретили посреди реки целый остров, сложенный из знакомых Тварей в знакомом согдийцам порядке. Обрадовавшись несказанно, они тут же принялись за работу по перекладке гигантского «пазла», чтобы приблизиться его краем к нужному берегу для транспортировки, и уже увидели сам берег, как Твари вдруг стали сжиматься, уходить из-под рук и превращаться на глазах в клетки животного, вернее его кожи, мышц, костей, внутренностей. Тогда из огромного прозрачного острова получилась какая-то жёлтая черепашка, величиной с ослика, которая тут же погрузилась на дно. Её потом так и не нашли.

День за днём, месяц за месяцем они выискивали всё новые живые острова на поверхности, которые казались бездушными студенистыми массами, но, стоило нарушить порядок их частей и сложить на поверхности воды части по-«согдиански», как они тут же сжимались до какого-нибудь животного или гада неведомой породы, тонущего и исчезающего на глазах в морской пучине.

Все попытки сложить Тварей на берегу также заканчивались провалом. Кто-то оказывался растением и врастал в землю. А кто-то превращался в грибницу, и его мицелий прятался под землю на десятки метров вокруг. На большее, чем растения или грибы, искатели «пазлы» собирать не успевали. Остальная, несчитанная и бесполезная, часть Тварей иссыхала в пыль на горячей почве, как выброшенные на камни шальной волной медузы.

Целка начала было вести какую-то статистику, составила классификацию частей Тварей, их совместимости, взаимозаменяемости, особенностей веса, цвета и много еще чего. Она уже вплотную пришла к клеточной теории, когда каждая Тварь является лишь структурно-функциональной элементарной единицей строения и жизнедеятельности организма, обладающая не только собственным обменом веществ, но и способностью как к самостоятельному существованию, делению, самовоспроизведению и развитию, так и возможностью к созданию иных организмов. Целка уже подходила в своём открытии к редукционному делению, мейозу. Но эта работа к родным Тварям, которых они притащили с собой и использовали в качестве строительного материала и топлива в Согдиане, никакого отношения не имела. А им требовались именно они. И никакой морали.

Хвам посылал плоты с палачами во все стороны от устья и даже вверх по реке, используя полиспасты. Мало того, что палачи не находили следов тварей ни на каком берегу, сомнительная уверенность в том, что эти студни собственным ходом как-то поднимались порогами и водопадами вверх по реке со временем представлялось всё более фантастичной. Но ведь как-то же Твари добрались до Согдианы! И поиски продолжались сызнова.

В течение года участники экспедиции выстроили в дельте реки базовый лагерь. Под Целкиным руководством люди нашли годные породы леса и принялись за строительство плавательных средств. Первое вёсельное судно спустили на воду через четыре месяца и под лёгкими тростниковыми парусами стали обследовать ближайшие острова. Ветры в это время года дули с востока на запад. Через полгода – с запада на восток. За это время ближайшие острова были изучены вдоль и поперёк. Исследователи нашли новых животных, рыб, птиц и даже насекомых, похожих на людей. Но Тварей, похожих на согдианских, не было нигде.

Тогда на второй год разведчики решили комбинировать из остатков своих старых плотов и новых Тварей похожие породы, которые смогут складываться в клеточный «пазл». Подбор был долгим. Студенистые массы отличались друг от друга. Чтобы вокруг согдианского куска составить что-либо приличное, приходилось возиться не один месяц. Волны и ветра мешали сбору материала. Некоторые части уносило спонтанными течениями. Солнце иссушивало узкие хвостовые части сборки в штиль, и они отваливались, тут же подъедаемые рыбой.

Первый успех пришел неожиданно.

Они услышали по шуму волн, как к их произведению вдруг двинулась без их помощи огромная живая платформа, за ней вторая, третья и, вероятно, ещё одна, и платформы сошлись, сжались и вдруг превратились в доисторическое зубастое чудовище, нырнувшее на всю свою десятиметровую длину и вынырнувшее перед ними из моря, будто красуясь и пожирая конструкторов алчным взглядом.

Люди этот взгляд оценили первыми. В море они больше не вышли. Через день они собрали вещи и двинулись вверх, вдоль реки, в Согдиану.

К тому времени экспедиция перенесла лагерь и стоянку четырех построенных судов к самому горлу речного устья. Хвам управлял каждым судном собственноручно. Ослы просто давили на деревянные рычаги, которые двигали вёслами. Циля отсчитывала им ритм. Уровень воды тогда поднялся уже метров на тридцать. Речной поток падал в море со скалы широким саженным водопадом.

Хвам не отрицал, что он нашел вход в Гиперлуп возле этого порога, но вода поднималась столь стремительно, что воспользоваться им он бы не успел. Да и поздно уже было. У него началась очередная малярия…

Комары, размером с воробьев, появились внезапно. Их принесло ветром с востока, из Африки. Они накинулись на животных, как вампиры. Какое-то количество ослюдов и ослов первое время удавалось прятать под парусами на каждом судне. Но гнус становился всё злее, а животные беззащитнее. Тогда начали бросать жребий и вывешивать одного осла на веревке на рее, чтобы спасти остальных. За ночь жертву заедали до смерти. Добровольцев на следующую ночь не находилось. Тогда ослов принуждали совать голову в петлю всем стадом. Через месяц, только ветер утих, комары с раскалённого солнца переместились в джунгли. Но скоро ветер подул с противоположной стороны и рукотворное чудовище вернулось на запах свежей крови и ослиных трупов…

Так любимая согдийцами цикличность управляла здесь всем. Весной их сжирали комары и лихорадка. Осенью – ими же созданное чудище… Да ещё вода поднималась, упираясь со стороны моря в почти вертикальные берега. У Хвама и Целки не было возможности при таком скором подъёме воды ссадить всех животных на крутой берег. Оставалось ждать, когда уровень достигнет водораздела и река хлынет в противоположную сторону, вернув остатки потрепанных судов в Согдиану…

И дождались этого Палач и Предводительница только на шестой год, когда чудовищу уже незачем было возвращаться к разбитым судам, а все ослы и ослюды были уничтожены или унесены водой из моря в реку. Голодное чудище, вероятно, с досады щелкнуло под водой полуметровыми зубами и равнодушно проследило, как его создатели, Хвам с Целкой, получившие от малярии вечный иммунитет, сошли с последней посудины на землю. Скоро они сами научились ловить крупных глупых комаров и пить их ворованную кровь. А когда кончались комары, пили кровь друг у друга.

– Этой особенностью поддерживать своё бессмертное существование мы и воспользовались на самодельном плоту из раскрошенной чудовищем палубы, огрызке надежды, который вынес нас сюда, к родным пещерам… – завершил свой рассказ Хвам, артистично взмахнул рукой и поклонился.

Йошка похлопала в ладоши, но «браво» не прокричала.

– А теперь я хочу умереть, – серьёзно попросил измученный палач. – Открутите мне голову. Всё равно здоровых яиц мне теперь не дождаться.

– Не скули! – повысила на него голос очнувшаяся Целка. Встать она не смогла, лишь приподняла голову, уперлась в пол передними ногами с изглоданными копытами и сделала ещё пару глотков из ведра с кровью. После этого – чуть выпрямила спину и хрипло заговорила, прислонившись к холодной стене одним из горбов:

– Задание выполнено, госпожа! Информация собрана, экспедиция уничтожена, свидетелей нет! Этот режиссер – не в счёт, просто мне был нужен попутчик.

– Молодчина! – поддержала её Йошка. – Что нового скажешь?

– Кажется, я могу подсказать новую точку по управлению временем. Да и материей, скорее всего, тоже… Эти Твари были ниспосланы нам не зря, я их генетический код от последнего универсального общего предка высчитала…

– Точка – ни на нашем ли омуте у реки?

– Вы уже знаете?! – удивилась Целка.

– Догадалась. Там живут мои дети.

– Поздравляю, госпожа… А я вот тысячи полторы своих детей в экспедиции похоронила.

– Какие твои годы! Нарожаешь ещё? – строго сказала Йошка и встала над Хвамом, дрожащим от бессилия. – Вот что с ним делать?!

– Да попросите у детей достать ему из прошлого здоровые яйца. – снисходительно подсказала Целка. – Им не трудно будет. И оставьте его здесь. Пусть позлобствует, подготовится, если чудище поганое к нему приплывёт. Голову дракону отрубит. Героем станет. В историю Согдианы войдёт каким-нибудь нью-Гильгамешем… А мы же дальше двинемся, я правильно понимаю?

– Правильно. И в том же составе. Я ещё сыроварню на Ишту с Маликом тут оставлю. Пусть делом займутся… Ладно, поправляйся. Я пойду, сыр у меня, дети…

Йошка уже собралась уйти, но Целка окликнула её у каменного выхода:

– Госпожа, там у вас крепенького ослика нет на примете до дома мне добраться?

– Конечно, есть. Прислать? – усмехнулась Йошка.

– Ну да. Я вот кровь допью и – домой сразу…

В углу пещеры Хвам закрыл глаза. Спектакль продолжался.

***

Трын и Трава принимали бессмертных гостей у себя в резиденции, внутри огромной прозрачной Твари, посреди красивого омута на реке, берега которой были оборудованы каменными скамьями для любопытных зрителей. Внутренности были ярко освещены. Столы и стойла завалены фантастической снедью. Невиданное спиртное само лилось из труб в стеклянные бокалы и вёдра по первому желанию. Остатки утекали в воронки и трубы пониже. Вокруг разноцветного фонтана в центре сооружения стучали каблуки и копыта, слышалась согдийская и ослюдная речь, какие-то гармоничные звуки, математически собранные то попарно, а то и по десятку одновременно, разной, но приятной высоты, звучали из отверстий наверху. Всё вокруг сияло чистотой. Пахло фиалкой и совсем немного потом, но тем потом, который мог рассказать знающему только о здоровом спорте и о неутомительном сексе.

Многочисленные зрители, включая людей, евнухов и ослов ЧОПа питомника, наблюдали за действием в прямой видимости.

Йошка восхищалась детьми. Она заглядывалась на их гармоничные пропорции. Трын и Трава наконец-то определились с гендерными предпочтениями, и Трын обратился прекрасным юношей, а Трава – очаровательной девушкой. Причем, в Трыне не узнать было его отца, вернее, не зная отца, трудно было определить на кого он был похож, но косил он под Хвама (не под старшеклассника же или Малика было ему это делать). А в Траве едва угадывалась Йошка, даже скорее не Йошка, а Циля в девичестве, ещё до общения с Котом, в то время как роскошные гнедые волосы бесспорно напоминали гриву Ишты.

Цилина Целка и Йошкин Кот стояли в соседних стойлах, оплетённых какими-то причудливыми несъедобными растениями. Их горбы торчали точно вертикально, чего нельзя было сказать о мордах, слегка перекошенных алкоголем. Они умилительно двигали в такт звукам ушами, и было видно, что музыка доставляет им удовольствие. Вёдра перед ними были полупусты. Подшивка «Комсомольской правды» виднелась в яслях между денниками и казалась порядком обглоданной со стороны Кота.

Прочие бессмертные сидели за общим столом. У них трапеза только начиналась.

Трын поднял бокал:

– Спасибо вам за подаренную бессмертную жизнь и спасённую часть человечества, чтоб нам не скучно было. Мы с Травой постараемся оправдать доверие и побыстрее слинять отсюда, где поинтересней. Мы только не поняли, почему перемещаемся не все. Мам, что случилось? Яйца дяде Хваму уже сделали. Ослюдов помирили. У Малика и Ишты прощение за говно попросили. Даже тёте Циле партнёра нашли.

– Вот это новость! – встрепенулась Йошка. – Кто же этот счастливчик?

– Это сюрприз! – подскочила со своего места Трава. – И у меня новость! Я тоже нашла себе партнера!

– Дети, не пугайте меня! – Йошка прижала руки к груди. – Вы расстаётесь?

– Думаю, да, – ответил за двоих Трын. – На неопределённый срок. Нам обоим хочется разнообразия. Для бессмертных это важно. Ты сама говорила. И тётя Циля не против. Правда, тёть?

Циля скромно опустила глаза.

Йошка в восхищении покачала головой и тут же перевела глаза на Траву.

– Показывай немедленно, кто из них?!

– Конечно, дядя Хвам. И он не против. Правда, дядь?

Хвам гордо поднял голову.

Йошка глубоко вздохнула и простонала:

– Бог с вами. Любитесь, с кем хотите. Но если мы ещё и Малика с Иштой заберём, чтобы в очередной раз спасти человечество, кто будет тут детям сыр варить?

– Согдианки! – в голос сказали Трын и Трава.

– Ах, так?! – вскипела Йошка. – Вместо того, чтобы ткать ковры, они перейдут на пармезан или грюйер? И оба продукта превратят в говно, чтобы не остаться без работы?.. Тогда отправляйте меня первую! И немедленно! Пока вы здесь разлюбитесь до конца, я там уже на месте устроюсь… Где это?!

– Это в России, мама, язык ты знаешь. В Подмоскалье, – и Трын что-то начал рисовать ей пальцем на столе. – Вот тут.

– Понятно. Севернее Антарктиды. Что брать с собой?

– Вот это, – Ток протянула ей карточку. – Запомни любые четыре цифры и не теряй. А там на месте быстро сообразишь, как с ней обращаться.

– И всё? Что она даёт?

– Деньги. В Подмоскалье больше и не надо ничего. Просто у тебя денег будет всегда больше, чем у других, с кем бы ты ни встретилась. И это важно.

– Для чего?

– Для бессмертной жизни…

Зрители на каменных скамьях слышали только музыку. Кто-то из согдийцев мог и пропустить, как Трын и Трава подвели мать к фонтану, как движение воды в нём остановилось и Йошка кинулась туда вниз головой…

Остальные бессмертные пили и развлекались всю ночь.

Йошкины дети выманили из небытия сначала чудище зубастое, которое, совершив несколько кругов по омуту вдоль сооружения, попробовало порвать тент зубами, но зубы обломало, и тогда вышедший наружу пьяный Хвам изрубил его топором на порционные куски и отдал их аплодирующим зрителям. Те запечатлели потом этот подвиг на скале рядом со школой, вместе с недописанным договором на строительство Арарата.

Следующим подвигом Хвама был подъём на Арарат и повреждение небесного свода священным топором. Несколько затупленный о чудище топор в свод воткнулся не сразу, порезав твердь в незапланированных местах, пока рука Хвама не направила его в созвездие Водолея. Тут разруб был удачнее. Сквозь дыру на землю хлынула жидкость, больше похожая на разведённый спирт. Смешавшись с горной глиной, жидкость в далёком времени дала название крепким напиткам, которые местные жители принимали за коньяк. А остатки её, просачиваясь всё дальше и глубже в земную кору, через тысячи лет дошли по щелям Гиперлупа до самой Антарктиды…

Проснувшись утром, бессмертные не обнаружили Йошку на сыроварне. Промаявшись в забытье и, наконец, опохмелившись желтоватой жидкостью с горы, Трын и Трава вспомнили, куда послали свою мать. Вспомнили направление и время. Само название места стерлось в их памяти. Но они кинулись искать. И нашли. Лет через двадцать.

Воды Согдианы через воронку в омуте устремились под землю.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

ПОДМОСКАЛЬЕ

Снег на обочине дороги выглядел вполне съедобным – как гречка с молоком. На невысоком бруствере ближе к полотну шоссе – будто пенка на кофе глясе. При переходе от разделительной полосы к асфальту – цвета тёмного швейцарского шоколада, размазанного по куску черного бородинского, – тут снег сползал и разжижался в массу уже несъедобную. То есть любой снежный продукт (каждый отдельно) сожрать мысленно ещё было можно, а вот в том порядке, что предлагало дорожное полотно, – проблематично.

Йошка, глядя сквозь мокрое стекло машины, понимала, что голодна. Она села чуть свет за руль, чтобы проверить ближние силки и капканы до того, как добыча испустит дух, собрать животину и успеть встать в очередь к началу смены на приёмном пункте у МКАД. Проехала она уже больше сорока километров, но вдоль трассы, на ближних привадах, дичины не было. Тогда Йошка выбрала Северо-Восток.

Свернув в лесополосу между замерзшим Каналом и заросшим железнодорожным полотном, она добралась до заброшенного дачного посёлка, где ловушки не проверяла дня три. Надеясь скорее не на удачу, а на мартовский мороз, который мог сохранить дичину неиспорченной, она уже во втором двухэтажном домишке обнаружила довольно упитанного, но низкорослого бомжа, который попался на её литровую бутылку «Джек Дениелс» и пару пачек чипсов. Капкан на стуле перед столом сработал удачно, не повредив члены; двери захлопнулись вовремя, сохранив в комнате плюсовую температуру; литра спиртного со снотворным хватило на двое суток здорового сна.

Йошка вернулась за машиной. Старенький УАЗ «Патриот», с открытым кузовом, с трудом пробрался по нечищеной дачной дороге к дому. Отвязав мужичка, Йошка за ноги выволокла его на крыльцо, с крыльца перегрузила в кузов подогнанной вплотную машины, прикрепила наручники на руках и ногах к днищу и вернулась в дом, чтобы восстановить ловушку в прежнем виде. У неё с собой была бутылка «Хеннесси» и банка рижских шпротов. Она выставила приманку на стол рядом с выпитым. Перезарядила пружины на прикрученном к полу стуле, взвела затворы на входных дверях, двери осторожно приоткрыла и снаружи взглянула в пуленепробиваемое стекло в окне, протерев его рукавом. Капкан выглядел как новый.