Сибстрин. Жестокий период любви

Держась за руку, они пошли по мосту, потом по улицам, ведущим к дому Феоктистовой, целуясь через каждые сто метров.

– Егорка, а ты не боишься, что кто-нибудь увидит, как мы целуемся? – спросила Наташа.

– Нет! Я никого и ничего не боюсь! Мои чувства к тебе чистые и светлые. Я не сделал, не сделаю ничего плохого и ни от кого таиться не стану… Я тебя очень… очень люблю!

Они подошли к калитке Наташиного дома. Дик один раз тявкнул и замолк.

– Надо же! Всех облаивает, а тебя не стал! – удивилась Наташа.

– Он узнал хозяйку… А может запомнил, что я приходил сюда год назад… И ты меня не забыла! Этому я рад безмерно!

Поцеловавшись у калитки, Егор спросил:

– Натали, где и во сколько мы завтра встретимся?

– Уже сегодня, – засмеялась Наташка, – приходи к нам домой часов в восемь, полдевятого вечера. Ты же никого не боишься. Я – тоже.

Натали, ты моя, Натали!

В этот вечер мне не надоНи театра, ни эстрады.Мне нужна только ты, только губы твои,Чтобы их целовать от зари до зари.Песня «Зимний вечер»[41]

Проснувшись утром непривычно поздно – в девять часов, сестра позволила ему поспать, Палин всё равно чувствовал себя невыспавшимся. Ещё в экспедиции он решил, что на каникулах каждое утро будет купаться в реке. После лёгкой зарядки он взял полотенце, спустился к роднику и побежал по опушке Кедровой согры к Сунгаю. Купальный сезон уже закончился, вода была холодной, но Егор смело забрёл по пояс, окунулся с головой и поплыл к другому берегу, где несколько часов назад они целовались с Наташкой. Люди, сидевшие в кузове бортовой машины, проезжавшей по мосту, с любопытством вглядывались в ненормального на их взгляд человека, купающегося в это время. Поплавав, Палин вылез из воды, растёрся полотенцем и побежал назад. Купание взбодрило.

В восемь часов вечера он направился к дому Феоктистовой. Было пасмурно. После полудня прошёл дождь. В воздухе чувствовалась влажность. В другое время такая погода навевала бы грусть, но не сегодня. Палин шёл по улице, ощущая огромный прилив сил. Ему казалось, что он, как былинный богатырь, может с корнем вырвать любое дерево или вот этот телеграфный столб, стоящий у дороги. Была бы надобность. Встречавшиеся ему сельчане казались добрыми, приветливыми, и он с улыбкой на лице раскланивался с ними. За спиной выросли крылья, а душа пела летнюю песенку Райкина, которую он любил крутить на проигрывателе:

Как приятно ожиданиеПредстоящего свидания,Только знал я, что любимаяТоже явится сюда,А вокруг меня прохожиеШли, на ангелов похожие,Улыбалось небо синее,Дивно пахла резеда.

На сей раз Дик не одобрил его появление и начал лаять, когда Палин открыл калитку. На лай выскочила Наташа и прикрикнула на собаку. Приветливо улыбаясь, сказала:

– Гулять не пойдём. Погода плохая. Заходи в дом.

Иван Андреевич и Надежда Алексеевна были на кухне. Егор поздоровался. Отец Наташи молча кивнул головой, а мать ответила, как будто Палин был частым гостем в их доме:

– Здравствуй, Егор! Проходи.

Видимо, Наташа предупредила родителей о его появлении. Пока она что-то доделывала по хозяйству, у Палина с Надеждой Алексеевной завязался разговор вежливости, в основном о его делах в институте.

Стемнело. Наташка провела Егора в дальнюю комнату, в которой обитала вместе с шестидесятивосьмилетней бабушкой – матерью Надежды Алексеевны. Та уже лежала в кровати и, возможно, спала. Наташка принесла два стула, поставила их рядышком подальше от кровати. Они уселись спиной к условно спящей бабуле. Разговаривать было нельзя, они могли только целоваться, чем и занялись без промедления.

Сколько это длилось, влюблённые не замечали. «Счастливые часов не наблюдают»[42]. Нацеловавшись, они расстались, договорившись встретиться при хорошей погоде в клубе в восемь вечера следующего дня, а если будет дождь, то опять у Феоктистовых дома.

В следующий вечер погода порадовала. Потанцевав в клубе под прицелом грустных глаз Толика-баяниста, влюблённые пошли гулять по почти заснувшему селу. На сей раз они решили сменить маршрут. По Школьной улице дошли до пересечения с Советской и направились к мосту через Чудотвориху. Поцеловавшись несколько раз, Палин смущённо сообщил:

– Наташ, стыдно признаться, но у меня после двух дней поцелуев с непривычки губы побаливают.

Феоктистова громко расхохоталась.

– Вы, наверное, на секции тяжёлой атлетики губы-то не тренируете, – пошутила она, насмеявшись.

– Нет, губы мы не тренируем. Мы тренируем тягу к себе, – поддержал шутку Егор, рывком притянул Наташу и крепко обнял.

Немного прошли, прижавшись друг к другу, и Палин попросил:

– Позавчера я так долго рассказывал о себе, теперь твоя очередь.

– А о чём?

– Обо всём. Как училась в институте, как работалось в Чудотворихе? Давай договоримся ничего не утаивать. Будем доверять друг другу.

Феоктистова задумалась, а потом сказала:

– Пожалуй, расскажу об одном случае. Это было, когда ещё училась в институте очно. Я снимала комнату в многоквартирном доме. Захожу вечером в подъезд, а на лестничной площадке между первым и вторым этажом навстречу пацан. Поравнялся со мной и резко так – раз, приставил нож к моей груди. Странно, но я в тот момент даже не испугалась и спрашиваю: «Ну, и что дальше?» А он молчит… Потом нож убрал и говорит: «Ладно, живи. Жалко мне убивать тебя, такую молодую и красивую». Помолчал ещё и продолжил: «Я в карты пацанам проиграл и должен был зарезать первого встретившегося мне человека… А теперь меня зарежут». После этих слов сунул руку с ножом в карман и вышел из подъезда. Только после этого мне страшно стало. В квартиру зашла, а саму всю трясёт.

Егор был поражён! Как так! В карты проиграть жизнь незнакомого, постороннего человека! Это каким же зверем надо быть, чтобы придумать такое злодейское развлечение!

Несколько минут Палин шёл молча, потом встал перед идущей рядом Феоктистовой и крепко прижал её к своей груди.

– Даже представить страшно, что могло произойти, – наконец произнёс Егор. – Как же я бы жил без тебя, моя любимая!.. Бог миловал, значит у тебя другое предназначение в жизни.

Постояв на полуразвалившемся мостике через Чудотвориху, влюблённые двинулись назад. По Советской улице вышли на улицу Ленина, прошли мимо родительского дома Палиных до МТС[43], преобразованной в РТС[44], и по окраине села направились к дому Феоктистовых. Всю дорогу Егор расспрашивал Наташу, пытаясь как можно лучше понять её мир, то, как и чем она живёт…

Дни отпуска у Феоктистовой пролетели быстро. Влюблённые уже почти не ходили в клуб, разве только в кино, а чаще бродили по селу или уединялись в доме Наташи. Бабушке, очевидно, не очень спалось в тот вечер, когда Егор и внучка беспрестанно целовались в её комнатке, поэтому для их встреч было оборудовано место в сенях, где стоял старенький диван. Они до глубокой ночи сидели на нём, обнявшись, и говорили обо всём. Когда темы для разговора не находилось, сидели молча, прижавшись друг к другу и слушая, как бьются их сердца. Иногда эта идиллия нарушалась наполненным нежностью и любовью Егоркиным шёпотом:

– Наташенька!..

– Что? – откликалась та.

– Ничего… почти…

Егор явно недополучил материнской любви в отрочестве. Не до телячьих нежностей было ей, не покладая рук работающей с раннего утра до позднего вечера. В лучшем случае мать хвалила за что-то содеянное: «Молодец!» Лишь перед смертью она, гладя Егора по голове слабеющей рукой, сказала: «Ты у меня самый добрый вырос». Теперь же, получив ответную любовь от милой его сердцу девушки, он упивался ею, наслаждался каждым часом, каждой минутой пребывания рядом с Наташей. Только она могла сказать: «Всё, Егорушка, пора по домам». Ему же хотелось быть с ней рядом вечно!

Работа в Чудотворихинской восьмилетней школе для Феоктистовой начиналась в понедельник 28 августа, поэтому прогулка по спящему селу двух влюблённых в субботу 26 августа стала особенно долгой. Предстояло расставание. От усеянного яркими звёздами неба веяло холодом. Наташа предусмотрительно надела осеннее пальтишко, а Егор – шерстяной свитер и лёгкую курточку.

– А ты можешь показать на небе Полярную звезду? – спросил Палин, задрав голову вверх.

– Нет… И вообще, астрономию я плохо знаю… Однажды Борису Алексеевичу урок чуть не сорвала. Он сказал: «Вселенная бесконечна». А я: «Как это бесконечна? Не понимаю». Он объяснял, объяснял несколько минут и спрашивает: «Ну, Феоктистова, поняла?» Я говорю: «Нет, не поняла». Он снова начал объяснять. Благо звонок прозвенел, урок закончился.

– Борис Алексеевич… А ты знаешь, как его моя сестра иногда называет?.. Барбарис, – поделился секретом Егор.

– Барбарис! Какая прекрасная кликуха! – засмеялась Наташа. – Надо было раньше в школе это рассказать.

– Полярную звезду надо знать. Вот ночью заблудишься, а Полярная звезда в северном полушарии всегда укажет тебе, где север. Хочешь, я тебя научу, как найти Полярную звезду? – предложил Палин.

– Хочу.

– Ковш Большой Медведицы видишь?

– Да. Её я знаю.

– Надо взять расстояние между двумя звёздами Большой Медведицы на краю ковша и отложить вверх это расстояние пять раз. Попадёшь на звезду на конце ручки ковша Малой Медведицы. Это и есть Полярная звезда… А проще сразу найти Малую Медведицу.

– Классно! Так просто оказывается, – удивилась Феоктистова.

Прогулка по селу приближалась к концу, и Егор огорчённо сказал:

– Даже не могу представить, как буду дальше жить без встреч с тобой!

Наташа задумалась, а потом с радостью человека, нашедшего выход, предложила:

– Слушай, Егорушка! А давай мы будем встречаться каждый день в десять часов вечера… в ковше Большой Медведицы! Не явно, так мысленно будем рядом друг с другом.

Предложение понравилось Палину, он ответил:

– Согласен!

Прощаясь у калитки Наташиного дома, Егор спросил:

– Тебя брат завтра на мотоцикле повезёт? Если пешком, то я бы проводил до самой Чудотворихи.

– На мотоцикле. Мы с Федькой решили поехать после обеда, чтобы ему засветло вернуться.

– Может, я приду проводить?

– Нет, Егор, не надо. Я собираться буду.

– У меня ещё три недели до отъезда в институт. Из-за производственной практики у нас занятия начинаются только с восемнадцатого сентября… А тебя рядом не будет.

– Ничего страшного. Начнём учиться жить в разлуке. Сначала неделю, а потом… потом сколько нужно будет. В пятницу вечером я приеду. В крайнем случае в субботу, и мы снова будем вместе целых два дня!

Всю неделю Палин томился в ожидании. Среди пластинок у Лукиных нашёл песню «Нежность»[45] в исполнении Майи Кристалинский и несколько раз в день крутил её на проигрывателе:

Опустела без тебя Земля.Как мне несколько часов прожить?Так же падает в садах листва,И куда-то всё спешат такси.Только пусто на Земле одной без тебя,А ты, ты летишь,И тебе дарят звё-здыСвою нежность.

Эти пронзительные слова-заклинания женщины, ждущей возвращение на землю из полёта своего возлюбленного, эта изумительная трогательная мелодия были так созвучны душевному состоянию, в котором находился Палин! Без Наташи опустела для него Земля. Он торопил дни и часы, которые должны были пройти до следующей их встречи, и с тоской смотрел на засыпающую осеннюю природу, жёлтые листья, осыпающиеся с растущих непосредственно за оградой дома Лукиных берёз.

В пятницу вечером Наташин брат привёз её в Сунгай. Весь следующий день с утра и до позднего вечера они были вместе. Чтобы скрыться от любопытных людских глаз, они пошли вверх по течению реки Сунгай, обогнули Кедровую согру, поднялись немного вверх по Третьей Барабишке, вернулись и снова обогнули Кедровую согру уже с северной стороны. Влюблённые то непринуждённо болтали обо всём на свете, то останавливались, чтобы излить свои нежные чувства в поцелуе, то шли молча, млея от счастья. Вечером они опять сидели на стареньком диванчике в сенях у Феоктистовых, обнявшись и укрывшись стареньким байковым одеяльцем.

– Тебя Федька завтра повезёт? – спросил Палин.

– Не знаю, мы с ним ещё не говорили. Некогда, с тобой занята была, – сказала Феоктистова и засмеялась.

– А давай пешком пойдём. Два-три часа и в Чудотворихе. Мы сегодня значительно больше прошли. Всё подольше с тобой побуду. Заодно узнаю, где ты там живёшь, – предложил Егор.

– Хорошо. Я поговорю с родителями… Приходи к двум часам. Или пешком пойдём, или просто проводишь, если Федька повезёт.

В воскресенье они пошли пешком. Проходя мимо кладбища, Егор сказал, указывая рукой:

– Там ниже по косогору мои родители похоронены.

Феоктистова промолчала, а он мысленно пообщался с ними: «Папа, мама, а это моя любимая Наташенька!»

За разговорами путь оказался коротким. Когда вошли в дом Фатуевых, Наташа познакомила Егора с хозяйкой – тётей Полей. Палин почти сразу попрощался и пошёл назад.

Следующая неделя прошла аналогично. Палин опять грустил и ждал приезда Феоктистовой. В субботу они снова целый день бродили в окрестности села, теперь уже за речкой Чудотворихой. Сначала пошли в сторону уже несуществующего Козловского хутора, вернулись и по дороге на Красилово поднялись на вершину холма. Между прочими разговорами Наташа сообщила, что завтра её отвезёт на мотоцикле Федя.

Вечером они прощались всё на том же ставшем уже родным диванчике. Егор попросил:

– Можно я приду к тебе на следующей неделе в Чудотвориху? Так грустно сидеть дома и ждать твоего приезда!.. В следующее воскресенье я уезжаю в институт.

– Ну, приходи… в среду… ближе к вечеру… и подари мне свою фотографию.

– Говорят, это плохая примета – дарить фотографию. К разлуке… Да и нет их у меня.

– Я в приметы не верю… А ты поищи, может найдёшь, а то забуду как ты выглядишь, – пошутила Наташа.

Они обнялись и в который раз долго-долго целовались…

На следующий день Палин стал рыться в своём архиве. Нашёл детские фото, сделанные дядей Сашей, фото совместные с классом, а чтобы одного его – не находилось. Хотел уже прекратить поиски, как из артековского дневника выпали три фотографии. Вспомнил, они с Дугиным в начале года ходили в фотоателье и сфотографировались. На одной из них они с Витькой сидят вдвоём, на другой он один, а третья – маленькая с уголком, как в паспорте. Ту, где он один, Егор решил подарить Наташе.

В среду Палин решил сократить расстояние и идти в Чудотвориху не по дороге, а напрямую – по лугам и полям. Вернее не идти, а бежать. В три часа дня он вышел из дома и помчался по Первой Барабишке в вершину лога. Достигнув пересекавшую его дорогу, он перешёл её и побежал по логу, спускавшемуся уже к речке Чудотворихе. Бежать здесь по нескошенной траве было трудно. Приходилось буквально продирать ноги через сплетавший траву вьюнок. Благо вскоре нужно было перебираться на другую сторону лога. Спустившись вниз, Егор увидел, что по дну течёт ручей, а кочковатые подходы к нему слегка заболочены. Палин встал одной ногой на кочку, та подвернулась. Тогда он отошёл назад и с разбегу перепрыгнул через это препятствие. Дальше путь пролегал через скошенное поле пшеницы. Бежать пришлось по стерне, которая болезненно ощущалась через тонкую подошву кед. Егор уже несколько раз пожалел, что не побежал по дороге. Короткий путь оказался труднее, чем он мог предположить, но радостное предчувствие скорой встречи с Наташей заставляло его не обращать внимание на все эти трудности. Вблизи деревни ему опять пришлось пересекать широкую заболоченную низину очередного лога у поймы реки. Чтобы не намочить ноги надо было подняться вверх по склону холма и обойти это место. Палин не стал терять времени и, прыгая с кочки на кочку, преодолел заболоченный участок, сорвавшись несколько раз с кочки и немного замочив ноги. Вскоре он входил в дом тёти Поли, где квартировала его Натали.

Феоктистова была дома. Она быстро собралась, и влюблённые пошли бродить. У пруда на окраине деревни они уселись на поваленное бревно и стали целоваться, а в перерывах между объятиями рассказывали, как провели прошедшие после расставания три дня. Поздним вечером Егор проводил Наташу до дома и пошёл в Сунгай.

На обратном пути Палин пожалел, что поторопился на встречу и не попросил у зятя фонарик. Луны не было. Звёзды были, но не на всём небе, частично затянутом облаками. Он пристально вглядывался в темноту, чтобы не подвернуть ногу в колее от машин и телег. Дорога сначала поднималась по склону холма вверх и, достигнув высшей точки водораздела между реками, повернула в сторону Сунгая. С одной стороны, подходя к самой дороге, мрачно чернел ещё не сбросивший листву лес. Тайга была неподалёку, и в голову Егору пришла мысль: «Как быть, если из леса выйдет на дорогу волк или медведь?» У него ничего не было, даже перочинного ножика и спичек! «Да я волка голыми руками удавлю», – самонадеянно ответил сам себе Егор, но решил ускориться и побежал. Глаза привыкли к темноте и уже хорошо различали встречавшиеся на дороге рытвины. Добежав до того места, где дорога уходила влево, он решил опять сократить путь, свернул к заброшенному полевому стану и побежал по конной дороге к селу наискосок через поле. Это решение опять было неудачным. Поле недавно перепахали, дорога не была наезжена. Пришлось идти, чтобы не подвернуть ногу при беге по пахоте. Наконец показался мостик через Первую Барабишку. Вдалеке чернел дом Лукиных…

В субботу влюблённые прощались на несколько месяцев, сидя на диванчике.

– Натали, давай договоримся писать друг другу честно, ничего не утаивая, даже если это будет неприятно для кого-то из нас, – попросил Палин.

– Хорошо, обещаю, – ответила Феоктистова.

– Ты просила, возьми на память, – Егор протянул Наташе фотографию.

– А я хочу подарить тебе вот это, – сказала Феоктистова и стала снимать со своей шеи тоненькую цепочку. – Носи и не снимай её. Пусть она обнимает твою шею и постоянно напоминает обо мне.

Наташа застегнула цепочку, и их губы слились в долгом прощальном поцелуе.

В воскресенье Палин уехал в Новосибирск. Начинались занятия в институте.

Любовь по переписке.

Первая глава

Мы – две звучащие струны,Спор музыки и тишины,Двух разных рек один поток.Мы – сказанное между строк,Но не написанное в них.Нас трудно вычитать из книг,Там всё слабей, там всё грубей.Вдвоём – и небо голубей,Вдвоём – и ночь куда темней,Чем люди думают о ней.Мы – два зрачка, в которых светВсех глаз, всех звёзд и всех планет.Лев Озеров (Гольдберг)

Природа наградила Палина слишком правильными чертами характера, которые не давали ему расслабиться и заставляли постоянно быть «застёгнутым на все пуговицы». Родители, школа, пионерская и комсомольская организации воспитали в нём трудолюбие, честность, обязательность, пунктуальность, чистоплотность, дотошность, верность, искренность, совестливость, сентиментальность, нежность. Нередко хотелось похулиганить, созорничать, переступить черту моральных ограничений, но он не мог себе этого позволить. «Как я устал держать зубами свою душу за крылья!» – иногда думал и сокрушался Егор, однако… продолжал это делать.

Распорядок дня Егора на втором курсе сильно изменился. С утра он ходил в институт на лекции и практические занятия, а после обеда в дни, когда не было тренировок по тяжёлой атлетике, сидел в читальном зале библиотеки, писал письма своей Натали или выполнял практические задания. Первое после расставания письмо Палин начал «сочинять» ещё в электричке и продолжил в поезде по дороге в Новосибирск. После занятий он сходил на почту и купил большую пачку конвертов для писем. Его желание, как можно быстрее доставить послание своей любимой, было настолько велико, что все конверты были «авиа», хотя никакие самолёты ни в Сунгай, ни тем более в Чудотвориху не летали.

Читальный зал в начале учебного года был почти пустой, студенты ещё продолжали расслабляться. Палин облюбовал самый дальний от входа никем не занятый стол у окна, вырвал развёрнутый лист из тетради в клетку и начал монолог. Не меньше одной страницы ушло на описание его состояния, его чувств к Наташе. Он пытался найти нужные слова, чтобы выразить свою огромную искреннюю бескорыстную любовь, писал, что уже соскучился и не представляет, как сможет прожить эти два или больше месяца без встречи со своей любимой, заверял её в своей верности, просил, чтобы она даже подумать не могла о его возможном романе с кем-нибудь из институтских девчонок. Подробное описание произошедших событий с момента расставания заняло ещё несколько страниц. Потом Егор пустился в долгое философствование по поводу их ситуации. Ему предстоит учиться ещё четыре года. Было бы здорово соединить свои судьбы узами брака и забрать любимую в Новосибирск, но где и на что жить? Где и какую работу найти Наташе? Остаётся оставить всё как есть, верить в друг друга и ждать. «Есть такое слово НАДО», – закончил Палин свои рассуждения. Письмо получилось большим, на несколько развёрнутых листов и не поместилось в конверте. Егор разделил его на две части, подписав одну часть «начало», а вторую «окончание», запечатал два конверта и по дороге в общагу опустил их в почтовый ящик.

В десять часов вечера Палин бежал на виртуальное свидание. Он выходил на улицу, искал на небе Большую Медведицу, мысленно помещал себя и Наташу внутрь ковша и шептал, шептал о своей любви к ней, о том, что тоскует, но они должны преодолеть это испытание судьбы и ждать, ждать, потому что НАДО. Часто небо было затянуто облаками, но Егор знал, где находится Медведица, обращал взор в нужную сторону, а дальше всё происходило так же, как и при ясном небосводе. Это был его постоянный вечерний ритуал, посвящённый любви! Лишь сильный дождь или чрезвычайное событие могло помешать этому свиданию.

Пашка Витренко первый обратил внимание на цепочку, появившуюся на шее Палина.

– Шо це такэ? – спросил он со своим хохляцким акцентом, указывая на шею.

– Не видишь? Цепочка. Любимая девушка подарила, просила носить.

– Она из вашей деревни? Вместе учились?

– Из нашего села, но учились не вместе. Она старше меня на два года. Сейчас учительницей работает в соседней деревне.

– Старше на два года! И ты думаешь, что она будет ждать тебя четыре года, пока ты институт окончишь?

– Будет ждать… Я ей верю.

– Наивный ты, Егор, как ребёнок. Ей же замуж хочется, а ты… верю.

Палин промолчал. Он понимал Пашкины доводы, они его тоже смущали, но он отбрасывал их, чтобы не думать о плохом.

На первом этаже недалеко от вахтёрши висел самодельный шкаф с ячейками под письма. Каждая ячейка была подписана буквами алфавита. Под шкафчиком стоял небольшой столик. Теперь дважды в день после обеда и вечером Палин подбегал к этому шкафчику, доставал пачку писем, лежащих в ячейке с буквой «П», и перебирал их, желая увидеть письмо от Феоктистовой. Прошла неделя. Письма не было. Опасаясь, что оно могло быть случайно положено в соседнюю ячейку, он стал перебирать и соседние ячейки. Безрезультатно. С середины следующей недели Егор стал перебирать письма, лежащие во всех ячейках. Пашка, видя, как переживает Егор, однажды с сожалением и одновременно с некоторым сарказмом поинтересовался:

– Ну, шо, немае?

Егор не ответил. Вопрос был риторический.

Письмо появилось ровно через две недели. С колотящимся от радости сердцем Палин тут же вскрыл конверт и начал читать.

* * *

Несмотря на обещание написать как можно быстрее, Феоктистова села за письмо лишь на пятый день после отъезда Палина.

Дорогой Егорушка, здравствуй!

Видишь, я пишу тебе письмо, которое ты так долго ждал и которое должна была написать раньше. Ну, ничего, главное – ты дождался. Правильно, наверное, говорят: «Лучше поздно, чем никогда». Ты согласен? Ну, вот и хорошо, что согласен… почти. Фундамент заложен, теперь будем строить!

В первый день, когда ты уехал, я с каждым часом чувствовала, что расстояние между нами увеличивается, а ты становишься всё ближе и ближе.

…

Уходя в школу, я поцеловала твою фотографию, а в учительской первый вопрос был: «Ну, что? Проводила своего Егорку?» Они ведь знают, что мы дружим. В Сунгае все знают, а Маша Веллер и Юрка Глыбов ведь сунгайские. Я ответила: «Да». Маша говорит: «Хуже всего когда уезжает близкий тебе человек. Скучаешь, тревожишься». Я сказала: «Мы не будем скучать, мы будем часто писать друг другу», а ещё я подумала: «Мы ведь каждый вечер будем встречаться в ковше Большой Медведицы». Им этого я, конечно, не говорила, чтобы не вздумали за нами подглядывать. Нам ведь в ковшике никто не нужен!

Наши девчонки-учительницы спрашивают на почте письма каждый день. Я раньше над ними смеялась, а теперь сама буду ждать твои письма и, наверное, буду ждать ещё сильнее.