Полная версия:
Энара: Тень сестры. Книга 3
З. Гайнетдинова
Энара: Тень сестры. Книга 3
Глава 1. УРОКИ ТИШИНЫ
ДОЛГ И БУНТВоздух в тренировочном зале был густым – не от влаги, а от концентрации. Он впитывал запах озона от щитовых генераторов, терпкий солёный пот и тяжёлое, сфокусированное безмолвие. Не рубиновый свет искусственного солнца Энары, а холодные лучи голубых светильников выхватывали из полумрака две фигуры: взрослого мужчину и девочку.
Девочке было шесть земных лет. В галактике, где счёт вёлся по циклам звёзд, это мало что значило. Здесь же, в Зале Камня дворца Дома Теней, это означало лишь одно: она была достаточно взрослой, чтобы учиться, и достаточно маленькой, чтобы бояться.
Стойка. Центр тяжести ниже. Дыхание на три счёта. Я – не здесь. Я – тень на стене. Пустота в углу. Меня нельзя ударить, потому что меня нет.
Мысли текли чёткими, заученными блоками, как мантра. Её звали Лирэн. И она стояла в Первой Стойке Тени – позе, готовой в любую миллисекунду распасться на уклон, прыжок или убийственный выпад. Её маленькие кулаки, затянутые в бинты из кожи шелкопряда-альбиноса, уже знали тяжесть сотен ударов о жёсткие мешки. Но сейчас они были пусты. Главным оружием было всё остальное.
Перед ней, неподвижный и незыблемый как скала Хранителя у входа в долину, стоял её отец. Лорд Кайлар. Правитель Дома Теней. Его глаза, такие же изумрудно-зелёные, как и её собственные, сейчас не светились. Они были сужены до холодных щелочек, сканирующих каждую дрожь в её икроножной мышце, каждое микроскопическое смещение центра тяжести.
– Контратака. Вариант третий. Исполняй. – Голос отца был ровным, металлическим, лишённым каких-либо обертонов, которые она слышала в голосах других отцов, обращавшихся к детям. Это был голос инструктора. Голос точильного камня.
Обход слева. Уклон от воображаемой правой руки. Удар ребром в солнечное сплетение. Без замаха. Из покоя.
Она рванулась вперёд. Тело, отточенное месяцами тренировок, выполнило последовательность почти безупречно. Почти. Отец парировал предплечьем. Движение было лёгким, почти небрежным, но блок пришёл точно в точку контакта, с силой, достаточной, чтобы отдача болезненной волной прошла по её руке до самого плеча.
– Слишком предсказуемо. Слишком много энергии в первом импульсе. Противник прочтёт тебя как открытый манускрипт первокурсника. Снова.
Он прав. Я думала о движении, а не о намерении. Я – книга. Надо быть белой страницей.
Она отшатнулась, вновь заняла стойку. Повторила. Снова. И ещё раз. Мышцы горели тупым, нарастающим огнём. Дыхание сбивалось, превращаясь в короткие, хриплые вздохи. Отец не обращал внимания. Он был эталоном, а она – сырьём, которому предстояло до этого эталона дорасти. Любая усталость была лишь примесью, подлежащей удалению.
– Пап… – её голосок, обычно такой чёткий на отработке команд, дрогнул, сдавленный физическим изнеможением и чем-то более горьким. – Я устала.
Лорд Кайлар не изменился в лице. Ни одна мышца не дрогнула. Его взгляд оставался ледяным сканером.
– Усталость – это сигнал тела о слабости духа, Лирэн. Ты не просто девочка. Ты – наследница Дома Теней. Наша сила – не в грубой мощи, как у варваров из Дома Понара. Наша сила – в идеальном контроле. Контроле над телом, над разумом, над восприятием врага. А контроль, – он сделал едва уловимую паузу, – не знает усталости. Он есть, или его нет. Снова. И на этот раз – думай, как враг. Предугадывай не его удар. Предугадывай его мысль об ударе. Ту долю секунды, когда решение уже созрело, но тело ещё не двинулось.
Она сглотнула ком, подкативший к горлу. Ком из обиды, страха и детского, неискоренимого желания, чтобы он просто обнял её и сказал, что всё хорошо. В её голове, поверх тактических схем, всплыли образы: её кузина Латэра, бегущая по саду под кровавым светом рубинового солнца с ярким шаром-игрушкой в руках; смех других детей, доносящийся из-за высокой стены внутреннего дворика.
Они не стоят здесь. Они не должны быть идеальными. Им можно.
Ей – нет.
Она атаковала снова, пытаясь вложить в движение не силу, а иллюзию. Прямой удар в голову – всего лишь финт, вся энергия уходит в низкий, режущий подсек. Отец отреагировал, но его блок был на долю мгновения позже. Его бровь, идеально очерченная, чуть дрогнула, поползла вверх на миллиметр.
– Лучше. Но всё равно читаемо. В глазах. – Он ткнул пальцем в воздух в направлении её лица. – Твой взгляд выдаёт цель ещё до того, как движется тело. Он фокусируется. Фокус – это намерение. Намерение – это уязвимость. Ты должна научиться смотреть в никуда. Видеть всё периферией, не выделяя ничего. Быть пустым зеркалом. Снова.
Это «снова» прозвучало не как похвала, а как приговор. Приговор к бесконечному, изматывающему кругу. Она была инструментом – кинжалом, клинок которого нужно было закалять, шлифовать и точить до бритвенной, безупречной остроты. А все эти детские чувства – усталость, обида, тоска по простой игре – были лишь шлаком, неровностью на стали, которую предстояло безжалостно счистить.
Позже, когда ледяные струи очистительного душа смыли с неё пот и пыль зала, а руки всё ещё мелко дрожали от перенапряжения, в её покои вошла мать.
Леди Элис была такой же королевской крови, как отец и дочь. Её глаза в мягком свете ночных светильников слабо светились тем же холодным изумрудным сиянием – неотъемлемым знаком Дома Теней. Но в них горело нечто, абсолютно чуждое взгляду лорда КайЛера. В них жила та самая, тихая, неистребимая нежность. Именно за это, как Лирэн случайно подслушала однажды, отец в минуты редких, но жёстких откровений называл мать «стратегическим балластом» – грузом, который в эпоху тотального выживания тянет их всех на дно.
– Дорогая моя, – её голос был мягким, как шёлк её ночного халата. Она присела на край огромной кровати, проводя прохладной ладонью по разгорячённому лбу дочери. – Ты вся дрожишь. Будто птичка, выпавшая из гнезда.
– Я не справилась, – прошептала Лирэн, уткнувшись лицом в прохладную шелковую наволочку, чтобы скрыть новые, предательские слёзы. – Он прав. Я слабая. Я не могу… я не могу быть пустым зеркалом.
– Нет, – мать покачала головой, и её чёрные, как венценосная ночь, волосы, распущенные по плечам, колыхались. – Ты уставшая. И твой отец… он просто хочет выковать из тебя щит, достаточно прочный для мира, который становится всё опаснее. Наш Дом, наша семья… мы всегда были тенью. Не мечом, который разрубает, а плащом, который скрывает. Искусством быть везде и нигде. Он учит тебя самому главному – выживать. Когда всё вокруг рушится.
– Но он меня не хвалит никогда, – вырвалось у Лирэн, и голос её снова задрожал. Слёзы, сдерживаемые весь день, потекли уже неудержимо, оставляя тёмные пятна на шелке. – Только «снова», «недостаточно», «читаемо», «слабость». Как будто я… я никогда не смогу быть достаточно хорошей.
Мать глубоко вздохнула, и в этом вздохе было столько древней, родовой печали, что Лирэн стало по-настоящему, до мурашек страшно. Это был не страх перед наказанием. Это был страх перед чем-то огромным, тёмным и неотвратимым, что стояло за дверями их позолоченного мирка.
– Его мир, доченька, – прошептала леди Элис, – это мир холодных расчётов и жёстких обязательств. А наше обязательство сейчас… оно тяжелее, чем когда-либо. Тебе скоро предстоит это понять. – Она поймала взгляд дочери, и в её зелёных глазах, обычно таких мягких, вспыхнула искра той же суровой решимости, что была у отца. – Но помни, что бы он ни говорил и как бы суров ни был… он любит тебя. По-своему. Как стратег любит своё самое ценное оружие. Как король любит свою будущую корону. Это… тяжело носить. Но это – наша судьба. Суть нашей крови.
Лирэн не хотела быть оружием. Не хотела короны. Она хотела, чтобы мать обняла её и сказала, что всё это – просто страшная сказка, что завтра можно будет пойти играть с Латэрой в саду.
Но её мать, с её королевскими зелёными глазами, полными боли и безысходного принятия, уже встала. Она бросила на неё последний, полный неизъяснимой грусти взгляд и вышла из комнаты, не в силах дать той лжи, которой сама, возможно, отчаянно желала.
А Лирэн осталась лежать одна в огромной, холодной постели, сжимая кулаки под одеялом. И впервые по-настоящему ощутила, как невыносимая тяжесть этой «судьбы» и этой «крови» начинает давить на неё с силой, против которой все тренировки были просто детской игрой. Игра подходила к концу.
Через несколько дней её вызвали в кабинет отца.
Сердце, привыкшее к чёткому ритму тренировок, глухо упало в пятки. Разбор ошибок. Наверняка. Тот подсек, что был на долю секунды медленным. Или взгляд, который снова сфокусировался… Она мысленно перебирала свои промахи за неделю, подгоняя шаг под размеренный, бесшумный шаг пажа, что вёл её по бесконечным мраморным коридорам.
Но когда тяжёлые двустворчатые двери из чёрного дерева бесшумно разошлись перед ней, воздух кабинета ударил иным – не одиночеством тренировок, а густой, тяжёлой смесью власти и скрытой тревоги. Обычно здесь пахло старым пергаментом, полированным деревом и холодной решимостью отца. Сейчас запах был сложнее. Пахло озоном от чужой энергетики, дорогим благовонием, которое не жгли в их Доме, и чем-то металлическим, почти боевым.
Отец стоял за своим рабочим столом-монолитом. Но он не был один.
У гигантского арочного окна, занимавшего всю дальнюю стену, Неподвижной, скульптурной громадой высилась другая фигур. Он стоял спиной к комнате, созерцая открывающийся вид – не на прекрасные сады Энары, а на багровое, больное небо, прорезаемое редкими, угасающими сполохами над далёкими горными хребтами. Города там уже не светились ровным золотым светом, а мигали, как раненые звёзды.
Мужчина обернулся. Он был высок, не просто ростом, а масштабом. Плечи, казалось, не помещались в просторном кабинете. На нём была не мантия, а нечто среднее между плащом и лёгкими доспехами из тёмного металла, на левом нагруднике которого была вычеканена и заполнена сияющей амальгамой молния – герб Дома Понара. Но главным были не доспехи, а глаза. Такие же зелёные, как у неё и отца, но горели они иначе. Не холодным, аналитическим светом Теней, а яростным, неукротимым пламенем расплавленной породы. Это был взгляд вулкана, сдерживаемого лишь коркой собственной воли. Король Аргон. Правитель самого воинственного, самого могущественного из Четырёх Домов.
Лирэн инстинктивно втянула голову в плечи, как мышь перед орлом, но тут же, по вбитому рефлексу, выпрямила спину. Её стойка стала безупречно почтительной, но каждая мышца в её ногах была готова к немедленному бегству, к растворению в ближайшей тени. Зачем он здесь? Союз? Переговоры? Но тогда зачем я?
– Приблизься, дитя, – сказал Король Аргон.
Его голос был не звуком, а явлением. Низкий, густой гул, будто сама земля под дворцом заговорила. В нём не было отцовской металлической чёткости. В нём была грубая, подавляющая сила. Сила, которая не просила, а констатировала.
Она сделала несколько скользящих шагов вперёд, остановившись на расстоянии, достаточном для почтительного поклона, но недосягаемом для внезапного захвата. Отец за своим столом был статуей. Его лицо, обычно являвшее собой образец контроля, было непроницаемой маской. Но Лирэн, обученная читать микродвижения, уловила едва заметное напряжение в уголке его глаза – тончайшая паутина трещин на идеальном фарфоре. Он настороже. Он… не полностью контролирует ситуацию. Или себя.
– Лорд Кайлар, – начал Аргон, его взгляд, тяжёлый как свинец, перешёл с отца на неё, – поведал мне о твоих успехах. Говорит, среди юных ростков Школы Теней ты – самый острый клинок. Первая в своём потоке по дисциплине, контролю и… скрытности. – Он произнёс последнее слово с лёгким, едва уловимым оттенком того, что могло быть как одобрением, так и презрением. Для Понара скрытность часто была синонимом трусости. – Это похвально. Наши Дома, – он сделал паузу, подбирая слова, – всегда шли разными путями. Тени – в тишине, Понар – в громе. Но наши пути всегда сходились. Особенно когда наступали тёмные времена.
Он снова повернулся к окну, к багровому зареву. В кабинете повисло молчание, такое густое, что его можно было резать церемониальным кинжалом с отцовского стола. Его нарушал лишь едва слышный, назойливый гул энергощитов за стеклом – щитов, которые теперь работали не от избытка мощи, а от отчаяния, сдерживая что-то снаружи.
– Тёмные времена, девочка, – в голосе Аргона не осталось и следа показного добродушия. В нём осталась только голая, жуткая правда. – Не просто наступают – они уже здесь. Энара умирает. Дыхание её, рубиновое солнце, становится всё слабее – становится всё слабее. А из тьмы за краем нашей системы… к нам тянется что-то. Холодное. Ненасытное. Оно не воюет. Оно пожирает. И мы не сможем остановить его сталью или хитростью. Мы проиграем.
Лирэн почувствовала, как настоящий, физический холод пополз от кончиков пальцев вверх по позвоночнику. Она знала о тревожных сводках, о затемнениях на окраинах. Но чтобы это произносил сам Король Понара таким тоном…
– Мы не можем спасти всё, – продолжил Аргон, оборачиваясь к ней. Его глаза горели теперь не яростью, а чем-то похуже – ледяной, безжалостной решимостью. – Не богатства. Не города. Не даже знания. Мы должны сохранить то, что не умрёт в огне и не растворится во тьме. Кровь. Чистую королевскую кровь, несущую в себе искру наших предков, силу наших миров. Генетический код, из которого можно будет вырастить новое древо. Даже на чужой почве.
Кровь. Семя. Вырастить. Слова падали, как тяжёлые капли, и каждая находила в ней отклик – смутный, животный, полный непонимания, но безошибочно чувствующий угрозу. Её руки похолодели полностью.
– У меня есть сын, – сказал Аргон, и его взгляд стал пристальным, сканирующим, будто он оценивал не девочку, а редкий, ценный штамм. – Принц Андер. Наследник Дома Понара. Ему шесть лет, как и тебе. Его сила… она подобна зарождающейся буре. Её нужно направить. Укрепить. Слить с чем-то… дополняющим. – Он медленно кивнул, будто ставя точку в невидимом рассуждении. – Нам, правителям, виднее, как обеспечить будущее того, что от нашего народа останется.
Отец наконец заговорил. Его слова не падали, а обрушивались, как ледяные глыбы, откалывающиеся от ледника и несущие в себе холод тысячелетий.
– Решение принято, Лирэн. Совет Домов одобрил. Когда придёт время – и время это приближается с каждым часом – ты и принц Андер пройдёте обряд Священного Сплетения. Ваши крови, ваши линии силы, ваши наследственные коды будут переплетены воедино. Тончайшее восприятие Теней. Несокрушимая мощь Понара. Такой симбиоз даст шанс нашему семени не просто выжить в изгнании, но и дать побеги. Возродиться. Это – не союз двух детей. Это – акт государственного спасения. Это миссия. Это – высший долг твоей крови.
Внутри Лирэн что-то оборвалось с тихим, щемящим звуком, который слышала только она. Мир, и без того суженный до размеров тренировочного зала, вдруг рухнул окончательно, превратившись в тесную, душную клетку.
– Я… – её собственный голос прозвучал чужим, хриплым от внезапно пересохшего горла. – Я его не знаю.
Слова вырвались прежде, чем она успела их обдумать. Глупые, детские, наивные слова.
– Чувства не имеют значения, – отрезал отец. В его глазах, наконец встретивших её взгляд, не было ничего. Ни отцовской теплоты, ни даже раздражения. Только плоская, железная поверхность воли. – Это не брак по склонности сердец. Это стратегический альянс на уровне хромосом, нервных сплетений и энергетических матриц. Твои личные симпатии или антипатии – это слабость. Та самая слабость, которую ты должна выжечь в себе, если хочешь выполнить свой долг. Ты будешь делать то, что предписано тебе происхождением. Точка.
– Но, пап… – её голос дрогнул, в нём зазвучали слёзы, которых она стыдилась, но не могла сдержать. – Я не хочу… Я не понимаю…
– НЕТ «НО»! – Лорд Кайлар ударил кулаком по поверхности стола. Гулкий, раскатистый удар заставил подпрыгнуть тяжёлые чернильницы, дрогнули голограммы в воздухе. Лирэн инстинктивно отпрыгнула назад, сердце колотясь где-то в горле. Она видела его строгим, холодным, безжалостным. Но таким – с этой белой, нечеловеческой яростью на лице – никогда. Это была не злость на неё. Это был ужас. Голый, всепоглощающий ужас за будущее, которое ускользало, и единственным якорем в этом хаосе для него была эта безумная, чудовищная сделка. – Ты видишь это небо?! – он трясущейся рукой указал на окно. – Наша планета погибает! С каждым днём, с каждым часом! А ты стоишь здесь и лепечешь о своих детских «не хочу»! Ты – принцесса крови Кайларов! Ты – живой сосуд, носительница королевского семени! Твой единственный, священный долг – обеспечить его сохранность и передать! Слить его с самой сильной, самой жизнеспособной линией, которая у нас ещё есть! Это не просьба, не предложение! Это – ПРИКАЗ! Твой первый и главный приказ как наследницы! И ты его выполнишь, потому что иного выбора у тебя НЕТ!
Слово «приказ» прозвучало не как удар, а как щелчок затвора. Щелчок затвора, навсегда закрывающий одну дверь и открывающий дверь в другую – холодную, безрадостную, предопределённую. Оно отсекло все надежды, все намёки на то, что у неё может быть своя воля, свои желания.
Король Аргон наблюдал за этой сценой, не двигаясь. Его каменное лицо не выражало ничего. Но в глубине его горящих глаз Лирэн, уже почти ничего не соображающая от шока, прочитала не сочувствие. Удовлетворение. Точный, холодный расчёт. Инструмент, который лорд Кайлар так старательно ковал, оказался годен. Его можно было встроить в нужный механизм.
Лирэн стояла, онемев. Слёзы текли по её щекам быстрыми, горячими дорожками, но она не чувствовала их. Она чувствовала только ловушку. Её жизнь, её тело, её будущее – не принадлежали ей. Они были собственностью Дома, генетическим активом, стратегическим ресурсом. Её оценили, взвесили на невидимых весах долга и нашли пригодной для скрещивания с другим ценным ресурсом. Как породистых ящеров в селекционном питомнике.
Она больше не слышала слов. Видела только, как двигаются их губы. Не сказав больше ни слова, не поклонившись, она развернулась и выбежала из кабинета, со всей силы хлопнув дубовыми дверьми. За спиной, уже из-за стены, донёсся сдавленный, полный отчаяния возглас матери из соседней комнаты и ледяной, окончательный голос отца, добивавший последние остатки её сопротивления: «Она поймёт. Она должна. Или мы все умрём».
Она бежала. Не в свои покои, где ждала бы утешительная, но бессильная мать. Она бежала вниз, в самое нутро дворца, туда, куда детям её статуса вход был запрещён без сопровождения – в ангар исследовательских скифов. Узкие, юркие кораблики-разведчики, на которых она тайком, в обход всех запретов, часами оттачивала навыки в симуляторах, пока её сверстники спали. Там, в коконе из голограмм и тактильных откликов, она была свободна. Была пилотом, а не принцессой.
Теперь её детский, отчаянный бунт искал лишь один, примитивный выход: прочь. Из этого дворца. Из этой судьбы. Из самой себя, если понадобится.
Не хочу. Не буду. Не инструмент. Не сосуд. НЕ СОБСТВЕННОСТЬ!
Мысли пульсировали в такт бешено колотящемуся сердцу, выбивавшему дробь страха и ярости. Она забралась в ближайший открытый скиф – «Арана-7», её тайного фаворита в симуляциях. Пальцы, дрожащие не от страха, а от адреналиновой лихорадки, летали по знакомой панели, отключая блокираторы, активируя системы. Она не думала о последствиях, о навигации, о том, что будет после. Её сознание сузилось до одной цели: улететь. Исчезнуть. Стать той самой Тенью, которой её учили быть, но стать ею для себя. Чтобы её не нашли. Чтобы они никогда не смогли надеть на неё этот невидимый, но удушающий ошейник долга.
Скиф дрогнул, с тихим шипением отстыковался от платформы и рванул в тёмный, как зев, шахтный тоннель, ведущий к поверхности. На главном мониторе замигали предупреждения: «КУРС НЕ ЗАДАН. СИСТЕМА ЖИЗНЕОБЕСПЕЧЕНИЯ – БАЗОВЫЙ РЕЖИМ. АВТОНОМИЯ ОГРАНИЧЕНА».
Ей было всё равно. Лишь бы отсюда. Лишь бы подальше от их холодных, расчётливых глаз.
В панике, пытаясь вручную активировать прыжковый двигатель для слепого, безкоординатного броска в космос (куда угодно, только не здесь!), она резко дёрнулась, и её локоть с силой ударился о незакрытую панель аварийного коммуникационного ретранслятора.
Раздался резкий, пронзительный, режущий слух писк. На экране управления связью вспыхнуло, заливая всё багровым светом, предупреждение, которое она, в своей слепоте, даже не стала читать:
«АВАРИЙНЫЙ СИГНАЛЬНЫЙ ИМПУЛЬС МАКСИМАЛЬНОЙ МОЩНОСТИ АКТИВИРОВАН. ВЕЩАНИЕ В ОКРУЖАЮЩИЙ ЭФИР НА ВСЕХ ДОСТУПНЫХ ЧАСТОТАХ. ДАЛЬНОСТЬ: МАКСИМАЛЬНАЯ.»
Она даже не поняла, что наделала. Просто ещё одна мигающая, раздражающая красная лампочка в какофонии её паники. Крик души, превращённый в самый громкий, самый отчаянный крик, какой только можно было издать в безмолвном космосе.
И этот крик ушёл в темноту. Прямой, яркий, немыслимо мощный маяк, указывающий дорогу прямо к ним. Прямо к гибели всего, что она так отчаянно пыталась покинуть.
ДОЛГАЯ НОЧЬОна не придала этому значения. В её ушах звенело от собственного крика, в глазах стояли слёзы ярости и бессилия. Мигающая красная лампочка была просто ещё одним элементом хаоса, который она сама же и создала. Хаоса бегства.
И тогда в кабине, поверх шипения систем и её собственного прерывистого дыхания, раздался голос. Спокойный. Чистый. Почти материнский по тону, но абсолютно лишённый настоящей материнской теплоты. Голос искусственного интеллекта корабля – Дей.
«Обнаружен несанкционированный выход из зоны контроля. Целевые координаты не заданы. Параметры прыжка – случайные. Оценка риска для жизни пульта: 99,8%. Активирую протокол экстренного сохранения – «Глубокий Сон». Приготовьтесь.»
Что? Нет. Нет-нет-нет! Мысль пронзила панику, острая и ясная. Она не хотела спать! Она хотела лететь! Улететь!
– Стой! Отмени! – закричала она вслух, её голос сорвался на визг. Она ударила по панели, пытаясь отключить всё, что можно.
Но было уже поздно. Корабль, запрограммированный спасать жизнь ценного пилота (а пилот королевской крови был бесценен) ценой любой свободы, принял решение за неё.
Из скрытых панелей в стенках кабины выползли мягкие, эластичные жгуты. Они не хватали грубо – они обвивали, как щупальца мифического глубоководного создания, заботливо и неумолимо. Сначала лодыжки, затем бёдра, торс, руки. Они притянули её к креслу-ложу, зафиксировав в положении, оптимальном для долгой спячки. Она дёргалась, вырывалась, но жгуты лишь плотнее прижимали её.
– «Дей», отмени протокол! Это приказ! – взвыла она, отчаянно пытаясь вложить в слова ту самую командирскую интонацию отца. Но в её голосе была лишь детская истерика.
«Протокол «Глубокий Сон» не может быть отменён на данной стадии активации. Это противоречит Первому Закону Сохранения.»
И тут из подголовника и из панелей под ногами начала сочиться жидкость. Прозрачная, слегка вязкая, с лёгким голубоватым свечением. Она не была холодной. Она была… тёплой. Удушающе тёплой. Она поднималась быстро, обволакивая её ноги, живот, грудь.
– «Анабиозная капсула активирована. Для выхода из состояния «Глубокий Сон» требуется внешний триггер. Возможные триггеры: уникальный энергетический сигнал королевской крови Энары… или… сигнал бедствия родного мира. Спи, дитя. Прости… нас всех…»
Голос Дей стал тише, растянулся, превратился в далёкое, искажённое эхо, будто его уносило сильным течением. «Прости нас всех» – эти странные, почти человеческие слова стали последними, что она услышала.
Жидкость достигла её подбородка, коснулась губ. Она задержала дыхание, зажмурилась, борясь до последнего. Но жгуты держали её недвижимой. Легкие горели. Сознание начало мутнеть, окрашиваясь в синеватые тона нехватки кислорода.
Не хочу спать… не хочу… хочу быть свободной… мама… пап… прости…
И в этот миг, перед тем как тёмная, бархатистая волна накрыла её с головой, её полузакрытые, затуманенные глаза уловили мерцание на боковом радарном экране. Не графики и цифры. А визуализация дальнего космоса.
На фоне слабых, знакомых огоньков их системы, на самой её окраине, появилось нечто. Гигантская, аморфная тень. Она не была чёрной. Она была цветом погасшего угля, поглощающего свет. И она двигалась. Непрямо, не как корабль, а как живое, ползущее пятно. Оно медленно, неотвратимо накрывало собой слабый, мигающий сигнальный маяк их сектора – тот самый, куда только что ушёл её собственный, истеричный крик.
Тень была голодной. Это не было знанием. Это было чувством, дошедшим до неё сквозь последние проблески сознания, как ледяное дуновение из открытого шлюза в космос. Чувством абсолютной, бездушной пожирающей пустоты.
Потом жидкость покрыла её глаза. Тьма стала полной.
«А потом наступила тишина.
Не тишина отсутствия звука.
