Месть Медузы Горгоны

Габриэль Сабо

Месть Медузы Горгоны

Вместо пролога

Париж, 11 февраля 1959.

– Зачем ты вернулся в мою жизнь?

Он засмеялся. Его появление почти застало её врасплох, хоть она иногда и думала, что рано или поздно это могло случиться. Но только не сейчас.

Он ждал её прихода, выжидая в укромном уголке, раскинувшись в кресле. На столе клубился дым недокуренной сигареты, в чашечке остывал недопитый кофе. Его пальцы медленно перебирали зажигалку, он явно волновался хоть и старался спрятаться за маской уверенности, сделать видимость, что ему всё равно, что этот визит был делом случая и только. Но это была неубедительная игра.

Она была холодна. Отрешённый, неподвижный взгляд, слегка поджатые губы. Она посмотрела на него свысока и тут же отошла к окну, встав спиной и скрестив руки на груди. На улице густыми хлопьями убаюкивающе падал снег, размыв границу между небом и землёй.

Он предполагал, что всё могло произойти именно так, и даже не рассчитывал на радость от встречи с её стороны. Бесшумно поднявшись, он сделал несколько шагов и остановился за её спиной, на расстоянии вытянутой руки, чтобы ненароком не дать чувствам выйти из-под контроля. Одно неловкое прикосновение, нежное объятие или попытка поцелуя сведут на нет все его старания. Только слова могли помочь ему достучаться в наглухо закрытую дверь. Выдержав томительную паузу, он наконец заговорил:

– Я был рядом, когда его не было неделями, месяцами, годами. Я помогал тебе всем, чем только мог и даже больше. Разве… для тебя это ничего не значит? – его мягкий голос аккуратно прервал тишину. – Ты бы умерла с голоду, или стирала бы руки в кровь за пару хлебных крошек. Разве ты забыла, как жилось в те времена? Я был рад дарить тебе свою заботу и ничего не просил взамен. Даже любви. Это был твой выбор, твоё желание, твоё решение. Я ни к чему тебя не принуждал. И даже когда он вернулся, я не претендовал на место под солнцем и ушёл в тень. Разве за все эти годы твоя честность и верность хоть раз были скомпрометированы?

В его голосе совсем не чувствовалось укора. Скорее, это была жалоба, сдержанный ропот, которым он пытался вызвать её жалость. Но она была недосягаема и стояла выше слёз и воспоминаний. Его слова не тронули её душу, сказанное лишь задело её самолюбие. В ответ она обернулась, гневно нахмурив брови и повысив тон:

– Ты угрожаешь мне шантажом?

– Нет. – коротко и просто ответил он. – Из любви к тебе я никогда бы этого не сделал. Легче умереть самому, нежели причинить тебе страдания. Всё, чего я прошу, чтобы теперь ты помогла мне.

– Не проси меня об этом. Ты знаешь, я не могу этого сделать. – наотрез ответила она.

Он вздохнул, и снова поджог сигарету, вернувшись в тёмный угол.

– Знаешь, милая, эгоизм – это порок. Как и ложь. Но я прощаю тебе любые пороки.

– Ложь? – недовольно, и как-то испуганно удивилась она. Почему-то именно это слово заставило её пребывать в замешательстве.

– Да, ложь. Ты сказала, «я не могу». Но ты можешь, можешь это сделать! Если не ради меня, то ради себя. Не обманывай себя и вернись к первому пороку.

– Невозможно. – вновь отрезала она.

– Если ты боишься, что после всего я навяжусь на твою голову, то это не так: я уйду, исчезну из твоей жизни если ты так пожелаешь и ты больше никогда обо мне не услышишь.

– Раз так, то я бы хотела, чтобы ты исчез прямо сейчас! – она почти кричала, тяжело дыша от злости и страха.

От её слов в комнате будто стало темно, гнетуще и бездыханно. По крайней мере, для него. Под ногами больше не чувствовалось земли, в груди сжимало, будто кончился кислород. Цепляясь за последнюю соломинку, он поджал пальцы к мокрым холодным ладоням и перешёл на шёпот, чтобы скрыть своё волнение:

– Хорошо, пусть будет по-твоему. Я уже просил тебя до этого, но в качестве последнего одолжения снова прошу: не обманывай себя. Не обманывай себя, что ты единственная, чьё имя он хранит в своём сердце.

И пусть эти слова, преисполненные последней надеждой были сказаны почти равнодушным шёпотом, для неё они оказались оглушающими, словно ей прокричали это в лицо. Она приоткрыла дрожащие губы, но ничего не смогла сказать. Она смотрела в его сторону, но не могла ничего разглядеть из-за внезапно накативших слёз. Спустившись с холодных небес, она оказалась охваченной безумным пламенем на земле.

Глава 1. Шорох воспоминаний (часть первая)

1940 год. Франция в период Вишистского Режима.

Это было одно из самых непростых времён на юге Франции, которое когда-либо помнили старожилы: Париж пал, позволив коллаборационистской машине маршала Петена проехаться по Третьей республике до хруста её костей. Ещё годом ранее молодой, ветренный и дерзкий парижанин по имени Госс Конте отправляется на фронт нисколько из чувств патриотизма и долга, сколько из простого любопытства. Уже с первого дня службы рядовой Конте становится головной болью для командира сапёрной роты Тиссо-Лагарда, устраивая драки-тотализаторы на деньги и пайки, промышляя карточным шулерством, срывом общей дисциплины и обыкновенным воровством – даже у самого Лагарда таким образом канули в Лету запасы сигарет, именная зажигалка и табельный пистолет. Что-то Конте оставлял себе как трофей, а что-то выменивал у вояк из другой роты на горячительное, в основном, на пастис или «Женевьев».

Для Конте, выросшего на улице, вскоре нашёлся дом: гауптвахта. Да, это место стало для него вторым домом, и если бы не острая нехватка солдат, то он бы просидел в холодной сырой камере до окончания войны. Конечно, его не обошла стороной битва при Дюнкерке, и ему даже посчастливилось быть в числе эвакуированных в Плимут, где рядовой Конте всё равно не потерял своих привычек. Тиссо-Лагард прекрасно отдавал себе отчёт, что такого самодура легче убить чем перевоспитать, потому через движение «Сражающейся Франции» бросает его на авось в составе разведгруппы близ демаркационной линии Виши. Операция называлась «Эскарго-8» и уже заранее была обречена на провал, на верхах к ней относились крайне скептически, но решили не сдерживать амбициозного лейтенанта Жан-Поля Вилье, которому требовалось минимум средств и максимум трое добровольцев. Вместе с Вилье были готовы пойти на риск лучший радист Тайной армии де Голля Жиль Эрве и лидер итальянского подпольного движения «К Свободе» Ренцо Бользонаро. Не хватало только третьего, но благодаря стараниям Тиссо-Лагарда, Конте был быстро перемещён на юг…

В разгар лета сорокового

– Это что за красотка на картинке? Твоя цыпочка? – задиристо спросил Конте, рассматривая найденные на столе фотокарточки. На одной как раз улыбалась миловидная девушка: овальное личико, большие, широко распахнутые глазки, наспех сплетённая добротная коса и простецкое фламандское платьице. Несомненно, её природная красота могла бы затмить многих разукрашенных светских дам.

В углу небольшой ранее пустовавшей сторожки сгорбился над радиоприёмником Жиль Эрве. Он был немного старше от Конте, но уж наверняка намного серьёзнее. Несмотря на возраст, в его светло-русых волосах уже пробивалась грубая седина – отпечаток военного времени, как и глубокий шрам над левым глазом и едва уловимая хромота. Искоса глянув через плечо, он холодно ответил:

– Моя сестра Мирей.

Развалившийся на стуле Конте с неистовым удовольствием выкуривал сигарету, выпуская дымовые кольца под потолок лачужки. Нельзя сказать, что он был особо чем-то полезен в этой операции, просто Вилье, как и остальные, слишком поздно осознали, что им посчастливилось заиметь чужую головную боль.

– О, если подкинешь адресок, с меня блок сигарет и хорошее винцо! – продолжал цепляться Конте.

– Она невеста Ренцо. – отрешённо бросил Жиль.

– Чёрт, жаль! Очень жаль… Повезло парняге!

В этот момент появился и сам Ренцо Бользонаро. В Италии его хорошо знают как самоотверженного революционера, во Франции – как борца за свободу и правду, так как ещё до войны Ренцо работал иностранным корреспондентом, публикуя статьи на острые социальные и политические темы. Он был довольно видным молодым человеком: высокий рост, густые тёмные волосы, горящие янтарные глаза. Даже глубокие морщины над переносицей только прибавляли обаяния. Его вид выдавал в нём человека отчаянного, мужественного, с чертовски обострённым чувством справедливости. Отряхнув пот со лба, он бросил тугой моток бечёвки на пол и с порога поставил сослуживцев перед фактом:

– План меняется: нужно уходить до заката!

Жиль тревожно прищурился, сразу отложив наушники, в то время как Конте не шелохнулся с места и принялся смешивать колоды карт.

– Эй, с чего такая спешка? Ну это не дело! Вроде как мы условились выйти ночью, даже передохнуть толком не успели… – пыхтя сигаретой возмутился Конте.

– Ночью уже будет поздно. Они что-то задумали, в Сен-Клер слишком много возни. Наш связной не вышел на контакт в условленное время, но на случай, если он появится, кто-то должен быть там. – в голосе Ренцо чувствовалось напряжение и даже гнев. И причиной этому был даже не раздражающий своим поведением рядовой Конте, а нечто более серьёзное, с чем каждому ещё предстояло столкнуться.

– А лейтенант Вилье? – спросил Жиль.

– Внедряется на завод в Клермоне. Так что вам двоим предстоит действовать самим. Ваша задача покинуть сектор «Ф» и присоединиться к группе подпольщиков в Нарбонне.

– А пропуска?

– Увы, немцы поменяли форму аусвайсов и к тому же их выдают теперь только во Флёри. Так что в ваших же интересах не попадаться на глаза патрулю, Жиль.

Как всегда, Конте подлил масло в огонь своим ехидным смешком и неуместной ремаркой:

– Вот что я тебе скажу, дружище: бред, бред, бред и ещё раз бред! Гиблое это дельце, что играть в русскую рулетку до победного. Мы сколько здесь уже копаемся? Вторую неделю? И что мы успели сделать кроме как промелькаться у всех перед глазами?! Покинуть сектор… Присоединиться… Это тебе не за хлебом сходить, дружище! – съязвил Конте ловко перетасовав колоду.

Ренцо злобно зыркнул в его сторону и сжал кулаки, но просто проигнорировал выпад и по-прежнему продолжил излагать план, неизменно обращаясь только к Жилю, вскоре развернув перед ним карту:

– До Нарбонны 16 км ходу просёлочной дорогой, а если пойдёте через лес – то всего 10. Я бы советовал пойти именно по этому пути. Учтите, караул патрулирует местность каждые полчаса-сорок минут. Особое внимание обратите при подходе к мосту – вот здесь и здесь ключевые точки, недалеко блокпост и почтовая станция, будьте максимально осторожными. Риск минимален, пока они не подтянули силы в эту сторону, поэтому вы должны выйти как можно раньше. Уверен, сориентируетесь на месте, осечки быть не должно.

– До скольки нас будут ждать в Нарбонне?

– До первых сумерек, Жиль. Наш человек по фамилии Маршан будет ждать вас в трамвайном депо на углу Сериз-Деграно. Обязательно передадите ему все картосхемы и списки. Всё понятно?

– Да, Ренцо, не переживай, будет сделано.

– А ты Конте, – сквозь зубы процедил Бользонаро, – прекращай играть в случайного человека и включайся в работу, если не ради общего дела, то ради азарта. Хорошенько подумай, ведь приз более чем заманчив – твоя собственная жизнь. Или закончишь эту партию со штыком между рёбер!

Конте приподнялся и удивлённо поднял брови, но не из-за прожигающего взгляда Ренцо, а скорее из-за туза червей, выпавшего из колоды. Взяв в руки интригующую карту, он задумчиво произнёс:

– Не нервничай, женишок. Нутром чую, эту ставку я выиграю, причём с минимальным отрывом.

Ровно через час

Почти сразу за Бользонаро, убрав все следы со сторожки двинулись в путь Эрве и Конте. Воспользовавшись советом Ренцо, они сразу вышли в сторону лесополосы. Эрве шёл с опаской, и всякий раз оглядывался, когда его подошву цеплял хваткий дикий плющ. Конте со свойственной ему беспечностью словно находился на загородной прогулке и вообще мало куда смотрел. Чтобы максимально избежать встречи с патрулём и ещё больше сэкономить время, Жиль перестроил маршрут через тихую и сырую низину близ дубовой рощи, потому дорога была относительно спокойной: только пыльные узкие тропки, насыщенные ароматы сырой земли и терпких дубовых листьев были их единственными спутниками.

Но, как назло, когда оставалось всего лишь три с половиной километра до намеченной точки, словно ниоткуда послышался отдалённый собачий лай и нарастающий грохот моторов…

Притаившись в заросшей ложбине, им ничего не оставалось как рассчитывать на удачу, что кюбельвагены проедут мимо них, чего конечно же не случилось: несколько машин остановились за метров сто, перекрыв возможные отходные пути.

– Теперь нам ни вперёд, ни назад… Конте! Неужели они вышли на наш след?! – дрожащим голосом шепнул Жиль, пригнувшись к земле.

Конте осторожно прополз к терновнику, и сквозь колючие ветки навострил взгляд вдаль.

– Вышли, Эрве, только не на наш! Они взяли кого-то в плен. О, уже прикладом долбанули и бросили в кузов. Наверное, нужная «рыбка», раз сразу не изрешетили его пулями. Хорошо, что эти без собак…

– Чёрт, Конте, ты следил за интервалом патруля?

– Да следил я, следил! Я что, по-твоему, самоубийца?! Всё делал как надо, сверял время по данным Ренцо, сейчас этих идиотов здесь вообще не должно быть! К тому же, я не уверен, что это обычный патруль…

– Это тайная полиция. Наверняка, их кто-то навёл…

– Может и так, Жиль! Повырывать бы кишки этим шестёркам, чтобы не ладно было языками трещать!

– Чёрт, Конте, что же делать?! А если они пойдут в нашу сторону? Или может вернуться? Пойти просёлочной дорогой? Но тогда мы не успеем в Нарбонну в срок… Хотя, завтра нас бы снова ждали в депо, может всё же лучше вернуться и где-то перекантоваться до утра…

– Ты главный, Жиль – тебе и решать. Всё, чем я могу помочь – стрелять и копать. На большее, прости друг, лошадиных сил в башке не хватит. Так что мне вообще всё равно, идти-не идти, хоть спать ложиться посреди леса, всё одинаково.

Мечущийся между двух огней Эрве никак не мог принять верное решение. Вернуться назад означало не только потерять во времени, но и сбить срок всего дела, поставив операцию под угрозу срыва. И эти три с половиной километра: ничтожно мало, ничтожно близко…

– Так что, куда идём? В город? – прервал размышления Жиля нетерпеливый Конте.

– Нет! Нам осталось совсем немного, должны прорваться! – твёрдо ответил Жиль. – Они не станут так глубоко прочёсывать лес. Сначала увезут пленного, а патруль пошлют по старому маршруту. Мы же немного подождём и продолжим следование.

– Вот это дело! Конечно прорвёмся! До Нарбонны рукой подать, глупо было бы идти кругами. К тому же, где там скитаться ночью, ещё и в комендантский час? К тому же, так охота перекурить, скорей бы уже выйти из этой чёртовой чащи. – довольный Конте потирал ладони в предвкушении окончания суматохи, которая, по сути, ещё была только впереди.

Дальше всё было так, как предрекал Жиль Эрве: немцы разошлись по своим маршрутам, очистив дорогу к Нарбонне. Тайная полиция увезла пленного, а патрульные, так и не приблизившись к перепутью, свернули на другой конец леса. Конте и Эрве продолжили путь, и ничто не предвещало беды. Только вот от предательства стихии страховки не существует: внезапный порывистый ветер сыграл злую шутку, всё же позволив собакам патрульных уловить следы дерзких лазутчиков, пытавшихся затеряться в глубине леса.

Когда Жиль Эрве осознал, что даже несмотря на отрыв их почти взяли в кольцо, он нашёл укромное место в чащобе и спешно начал разводить небольшой огонь. Немного отставший Конте наконец вовлёкся в игру, осознав, что желает удвоить ставку. Оценив направление ветра, у него рождается план как можно спасти дело и провести вечер по-настоящему «с огоньком».

– Что ты делаешь, Жиль?!

– Нужно уничтожить все бумаги, Конте! Даже если и доберёмся до Нарбонны, то все эти данные я знаю наизусть, как и схемы. Но нам не уйти… Не уйти! Нам проще сгореть прямо здесь вместе со всеми сводками!

– Да ты с ума сошёл, дружище?! Ещё как уйти, если разделимся! Ты давай не дури, чеши в свою Нарбонну, а я возьму их на себя. Если пробегу как заяц перед носом у охотничьей своры, то точно отведу их в другую сторону. По любому, дело должно выгореть!

– Конте, что ты городишь?! Ты понимаешь, что это «дело» для тебя станет последним?!

– Ну давай смотреть на ситуацию иначе, друг: джек-пот мне всё равно не сорвать, и даже если я доберусь до Нарбонны, то что я буду там делать? Я ни чертошеньки не понимаю в этих схемах и точно запорю всю операцию. А у тебя хорошая память, золотые мозги и неплохие шансы подняться на ступень выше самого Вилье. Так что давай, не ломайся! Ну, будь здоров!

Дерзкий и нетерпеливый Конте ринулся вперёд не дожидаясь одобрения Жиля. Ошеломлённый Эрве на мгновение оторопел, и едва успел бросить ему вслед:

– Постой, Конте! Чтобы ни случилось, запомни: не проболтайся о Нарбонне!

– Да как иначе, Жиль – могила!

– И Конте… Спасибо!

Благодарный взгляд Жиля Эрве – эти глаза, полные надежды, отпечатались в памяти Конте, который считал, что для него проще и лучше повернуть всё именно так. На самом деле, он просто поступил так, как должен был поступить, и никак иначе.

Конте действительно походил на шустрого зайца: его не останавливали ни свистевшие пули над головой, ни коварные выступы почвы и скользкие корни вековых деревьев. Ему с небывалой лёгкостью удавалось уворачиваться и даже отстреливаться, при том, что он навлёк на себя лавину патрульных. Но также легко смог отделаться от них в уже почерневшем сумеречном лесу, нырнув в овраг и найдя укрытие под каменным выступом. Маленький узелок с махоркой хорошо пришёлся к случаю: втирая порошок в ладони и одежду, Конте надеялся сбить преследование патрульных псов. Сложно оценить, что именно сыграло роль – переменившийся вновь ветер или пресловутая махорка, но патруль потерял след. Всё, что оставалось делать Конте это отдышаться и выжидать.

Наверное, сидеть бездвижно и тихо для него было гораздо сложнее, чем увиливать от вражеских прицелов, но в этом и заключался залог дальнейшего успеха. Когда машины одна за другой проехали мимо, и лес снова погрузился в тишину с редким кукуканьем горлицы, Конте обрёл уверенность, что опасность миновала и тут же выбрался со дна оврага. «Нетерпеливый и неосмотрительный», так о нём сказал Ренцо в первый день их знакомства. Ещё тогда он пытался втемяшить Конте, как следует вести себя, когда тебе садятся «на хвост», как читать направление танков по рытвинам на сырой земле, как ориентироваться по кронам и мхам деревьев, но… Всё будто вылетело из головы, которая и так была пуста.

– Идиоты! – громко рассмеялся Конте, посмотрев вслед удалявшимся машинам. Уже мысленно он представлял, как прогулочным шагом вальяжно доберётся до Нарбонны, утром зайдёт в город, отметится среди своих и наконец расслабится в соседнем бистро…

– Стой! – приказал голос со спины, толкнув дулом винтовки в его спину.

«Да чтоб его, домечтался!», подумал Конте и посмеиваясь, поднял руки над собой.

Патрульный дал знак остальным, что смог выудить в свои сети любопытный улов. Вояки подоспели довольно быстро, окружив новоиспечённого пленного со всех сторон, наставляя штыки и винтовки. Но даже неопытному Конте показалось, что они словно разглядывают его как заразную бактерию под микроскопом. Несколько минут они о чём-то разговаривали между собой на немецком, чем вызвали неприкрытое любопытство уже у самого Конте, который ни на грамм не понимал их языка. «Что они там так долго решают? Чёрт, был бы здесь Жиль, он бы мне перевёл. Кстати, интересно, как он там? Надеюсь, он не оплошал и уже рапортует в Нарбонне», не успев подумать про себя, Конте услышал оглушительную канонаду выстрелов наперебой с воем собак где-то неподалёку. Впервые с начала службы его сердце вздрогнуло, дыхание замерло, и странная дрожь пробежалась по всему телу. «Дьявольщина… это точно был он! Он! И спрашивается, какого я решил сделать доброе дело?! Правильно говорят, добрыми делами вымощена дорога на тот свет… Бедняга Жиль! Но почему тогда они оставили меня в живых?». В живых… Надолго ли? Конте обыскали и обезоружили, связали, и погрузили в открытый кузов, словно чучело убитого медведя. Желая щегольнуть своим «уловом», машина выехала как раз на ту самую просёлочную дорогу. «Эх, ну почему мы не свернули сюда хотя бы часом ранее? Тогда уж наверняка Жилю удалось бы избежать столь досадного финала…».

В Мерси

Скоро довольные немцы привезли своего «карася» в пригород городка Мерси, где в заброшенном с 1901 года особняке мебельщиков братьев Цемеров обустроили весьма уютное гестапо. Это здание было единственным в округе, которое располагалось на значительном перепаде высот и было удачно скрыто за кипарисами и пиниями. Оно состояло из двух корпусов в холодном готическом стиле, без изысков и намёков на жизнь, а все парадные арки и входы венчали маскароны с изображением Медузы Горгоны, ставшей у фашистов символом власти и мести. В первом корпусе, где некогда жили сами Цемеры, был разбит оружейный и пороховой склады, а в самом укромном корпусе, бывшем мебельном цеху расположилась администрация Рейха. За высокими подпорными стенами таились десять гектаров тенистого сада, и лишь немногие знали, какие тайны хранят с виду невинные клочки земли. Под некогда элегантными клумбами и тротуарными дорожками проходили глубокие подземные ходы с тупиковыми или сквозными разветвлениями – подвалами и ныне пустыми погребами. Вместо вина и провианта теперь туда бросают пленных, которым отводилось очень мало времени на дачу показаний, а когда они становились бесполезными, про них просто благополучно забывали в этом бездонном подземелье.

Как неприступная серая крепость, одна из башен была поглощена диким плющом и ветвистыми лианами девичьего винограда, а на самом верху в маленьком узком окошке довольно ярко горел свет керосиновой лампы. Сложно сказать, думал ли Конте о чём-то в тот момент, когда машина заезжала на территорию гестапо. Скорее, в его голове всё ещё звучали выстрелы, поразившие бедолагу Жиля.

Первым делом, пленного выволокли к чёрному ходу – низкому и узкому тоннелю, прорезанному между двух подпорных стен. Чтобы взобраться наверх к башне по мелкой каменной лестнице, даже невысокому Конте приходилось пригибаться и протискиваться вдоль стёсанных каменных плит, то и дело спотыкаясь на щербатых ступенях. Наверху ему толком не дали выпрямиться, потащив прямо к главному уполномоченному, но стража на входе ветировала нарушать покой их генерала. Видимо, последний был занят делом поважнее, потому патрульным ничего не оставалось кроме как воспользоваться временем «антракта». Благополучно забыв о Конте (ведь всё равно никуда не денется), они устроили перекур со стражниками, попутно на что-то жалуясь и что-то обсуждая.

Конте с небывалым интересом сделал несколько шагов вперёд, обойдя здание с другой стороны и рассматривая всё вокруг. Рядом с одной из клумб бурно шумела вода в круглом фонтане, по центру которого стыдливо прикрывалась руками мраморная обнажённая и практически безликая нимфа. «Знать бы куда меня притащили, и главное – зачем? С чего столько чести? Не люблю я такую тягомотину, лучше бы я оказался на месте Жиля и остался в том чёртовом лесу… О, а это что за бабёнка?», подняв голову вверх, Конте встретился взглядом с большим маскароном Медузы Горгоны, этой мифической коварной бестии с неподвижными, вселяющими оторопь глазами. Конте встал на цыпочки, пытаясь отыскать в ней хоть капельку притягательной женственности, которую в итоге не нашёл. Наверное, всему виной были клубившиеся на голове змеи с разинутыми пастями и странное выражение лица самой богини. «Батюшки-матушки, какие-то гады из башки торчат, между глаз то ли звезда, то ли разорванный снаряд. Впервые искренне рад, что не вижу продолжения её «восхитительных» форм, наверное, это было бы то ещё зрелище! И что это за непонятная хреновина у неё во рту, словно крючок какой-то? Наверняка, тоже какой-то гад. Видимо, скульптор срисовал эту «красотку» со своей благоверной и заткнул ей рот, чтобы хоть какая-то из них молчала. Шутки шутками, а всё же? Чёрт, если бы руки были свободны, я бы тут всё облазил. Наверняка, они где-то тут прячут награбленное, разные дорогие вещицы, деньжата, может, даже и золотишко есть…», вновь разыгравшаяся фантазия Конте позволила ему снова потерять бдительность. Докурив, немцы спохватились, что их «карась» сделал ноги, и тотчас начали рыскать по всей территории. К их счастью, далеко идти не пришлось – Конте, словно на выставке в Лувре стоял за углом, не сводя глаз с надменной и холодной богини. Даже когда его поволокли на допрос, укутав отборными немецкими ругательствами, он как завороженный оглядывался на каменную дамочку.

Вот и Конте оказался внутри этой неприступной и чертовски сырой башни. Антураж был более чем на уровне – старые портреты, обрамлённые в добротные позолоченные рамы, потрескивавший камин, вырезанный из цельного малахита, увесистая хрустальная люстра с вычурными фигурками над головой. И конечно – изысканная мебель, не потерявшая ни качества, ни вида за столько лет. Огромной овальный деревянный стол напоминал своей окраской шкуру оцелота, и благодаря лакированному покрытию блестел как новенький в лучах настольной лампы. Кресла были вершиной мастерства – грациозная форма, высокая спинка, мягкая основа цвета благородного бордо, вдобавок ко всему тонкая резьба – подлокотники напоминали крылья с золотыми перьями, а ножки – копыта быка с золотыми подковами. Конте не сразу заметил толстого маленького типа, вдавившегося в кресло у камина и сверлившего его своими маленькими хитрыми глазками. Это и был уполномоченный всего вишистского юга – генерал Отмар Легель. Напротив него на подхвате стоял его помощник – высокий, выцветший тип с кривым носом и нервно подёргивающимся правым глазом. Пока генерал шептался со своим сподручным, Конте в свойственной ему манере думал обо всём так: «Что за цирк уродцев? Наверное, вон тот брюхоногий здесь главарь. А вон та глиста в мундире явно его правая рука. И чего это они на меня так зыркают? Ладно, будь я белым тигром на сафари, но по факту же – обычный драный кот. Несуразица какая-то».