Эксплеты. Совет Девяти

Бериот Дольвейн стоял в полушаге от нее и с вежливой заинтересованностью разглядывал испуганное лицо. Омарейл могла лишь надеяться, что он примет ее панику за нормальную реакцию провинциальной девушки, столкнувшейся с господином Советником, будущим мужем принцессы Севастьяны и вероятным отцом наследников престола.

Принцесса кивнула, и Бериот прошел вперед, чтобы взять с вешалки шарф и затем принести его к столику у окна. Там, освещенная солнечным светом, похожая на снежную фею, сидела Севастьяна. Ее волосы, почти белые, были собраны в сложную прическу, но легкие пряди будто бы случайно выбились из укладки и теперь нежно обрамляли бледное лицо. Кожа девушки казалась очень тонкой, на висках, переносице и вдоль подбородка были видны голубые вены. Омарейл не могла оторвать взгляда от сестры. Та, казалось, воплощала собой нежность и воздушность.

– Вот-вот, – пробормотала Лиса, заметив и по-своему трактовав реакцию Омарейл.

– Что они тут делают? – прошептала та.

Лиса ненатурально изобразила безразличие и отозвалась:

– Обедают, что ж? – А затем, все же не сумев сдержать рвущиеся наружу эмоции, которые девушка так ясно ощутила, склонилась и возбужденно зашептала: – Бордора посоветовал им мою таверну. Ее Высочество захотели посмотреть какое-нибудь «обычное» заведение, и Патер направил их сюда.

Омарейл заняла столик, сидя за которым могла исподволь наблюдать за парой. Чинность, с которой они ели, граничила с театральностью. И как же ей хотелось услышать, о чем они говорили, узнать об их настроении, просто подойти и сказать что-нибудь, пускай незначительное…

Но она осталась неподвижна: и когда они встали – Бериот галантно подал Севастьяне руку, а она привычно приняла ее, – и когда прошли к вешалке, чтобы забрать одежду, и когда вышли из заведения.

А на следующий день они уехали из Успада.

Это было вечером, в самом конце рабочего дня, и, кажется, весь город собрался в центре, чтобы проводить жениха и невесту. Взрослые и дети, мужчины и женщины, богатые и бедные – все выстроились вдоль Центральной улицы, чтобы помахать вслед проезжающей повозке с королевскими вензелями.

Омарейл тоже пришла, толком не понимая зачем. Ей быстро стало тяжело находиться в толпе, где буйствовало столько ярких эмоций, и она развернулась, чтобы уйти, но послышалась музыка. Крики и свист, приветствующие кортеж, раздавались все ближе.

Принцесса хотела сделать шаг к дороге, чтобы увидеть деликатно помахивающую всем из окошка Севастьяну. Но именно в этот момент молодой человек впереди заслонил Омарейл окошко между плечами тех, кто стоял в первом ряду. Она разочарованно попыталась попросить уступить место. Ее никто не услышал, зрители были слишком увлечены зрелищем. А затем кто-то ткнул девушку в спину, пытаясь прорваться ближе.

Это совершенно выбило Омарейл из колеи. Она побрела домой, чувствуя себя никчемной.

– Что случилось? – спросил Даррит, вернувшись с работы.

Нарезая картофель, он боковым зрением наблюдал за принцессой, безразлично глядящей в окно.

– Ничего, – бесцветным голосом отозвалась она.

– Не нужно быть эксплетом, чтобы понять: вас что-то огорчило.

Омарейл немного помолчала, а затем высказала то, что все чаще тревожило ее последнее время:

– Я ничего из себя не представляю без титула.

Даррит ответил не сразу, но, когда заговорил, голос его звучал категорично:

– Это не так. Вы просто не знаете, что из себя представляете. А это совершенно разные вещи.

Она покачала головой, чувствуя себя опустошенной. Даррит отложил картофель и подошел к принцессе. Он был выше ее, поэтому краем глаза она видела только ряд пуговиц на белоснежной рубашке.

– Чтобы найти себя, бывает, нужно потеряться, – произнес он тихо и проникновенно и едва ощутимо коснулся ее плеча.

Омарейл поддалась порыву и обняла мужчину за талию, прижавшись щекой к его груди. Никогда в трудную минуту она не могла испытать ощущения чисто физической поддержки. Часто ей действительно хотелось, чтобы кто-то обнял, похлопал по плечу, поцеловал в моменты болезни – но всю жизнь она была лишена этого, оставленная лишь читать о прикосновениях в книгах. Все, что у нее было, – несмелые рукопожатия родителей через плотную резиновую перчатку, торчащую в стене. Какая нелепость! Особенно учитывая открывшуюся правду о ложности предсказания!

Омарейл почувствовала, как Норт осторожно сжал ее в своих объятиях, и, позволив себе насладиться ощущениями еще несколько секунд, отстранилась. Ни к чему ей обзаводиться привязанностями, когда будущее так неопределенно.

– Все в порядке. Все будет в порядке, – поправила себя она и сдержанно улыбнулась, как будто это она пыталась утешить расстроенного Даррита, а не наоборот.

Следующие четыре дня прошли почти как один. Даррит ходил в управу, Омарейл скучала дома или ходила в город, где общалась с Лисой, Вереском и – иногда – его друзьями.

В городе же шли приготовления к празднику Весны, который должен был состояться уже в воскресенье, в первый день третьего месяца. Флажки, что висели на Центральной улице и Главной площади, которые Омарейл приняла за обычное украшение, оказалось, остались с визита Севастьяны и Бериота. Лишь приглядевшись, принцесса заметила на них королевские вензеля, официальный герб принцессы, герб семьи Бенедиктов с куницей и Дольвейнов – с жуком-скарабеем. Теперь разноцветные лоскутки заменили на украшения из кусочков ткани, вырезанных в форме листьев. По мнению Омарейл, это странно смотрелось на фоне укрытых снегом улиц, но, чтобы природа поняла, что наступила весна, следовало подать ей какой-то знак. Так объяснил эту традицию Вереск.

Лиса тоже готовила «Таверну» к наступлению нового времени года: она сменила цветы в вазах на ветки, украшенные бумажными листьями, помыла вывеску и витрины, повесила под потолком цветные ленты, которые провисали, создавая замысловатый рисунок из разноцветных дуг.

Чем ближе был праздник Весны, тем больше ажиотажа было в городе – он словно ожил от долгой спячки.

– Бордора после общего праздника всегда ходит в гости на семейный ужин к брату, – как-то сообщила Омарейл за трапезой.

Они были «дома» (и, о, как быстро она начала называть их жилище именно так!), с удовольствием пробуя новое блюдо Лисицы – мартовский салат с курицей, сухариками и чуть кисловатым соусом с маринованными огурчиками.

– Думаете, Вереск готов будет пригласить вас? – спросил Даррит, чуть нахмурившись.

– Пока мы только немного поговорили об этом, я не хотела давить на него, – ответила Омарейл. – Я почувствовала, что он еще не готов к такому. Завтра попробую снова подвести разговор к этой теме и вселю ему немного желания увидеть там меня.

– Это хорошо. У меня тоже есть неплохие новости. Во-первых, я задержался сегодня, так как заходил на вокзал. Завел новые знакомства. Думаю, смогу обеспечить нас билетами на поезд. Во-вторых, завтра вечером Бордора по приглашению коллег будет в «Таверне». Меня, разумеется, тоже позвали.

Это действительно были хорошие новости. Решив, что личная встреча с Бордорой могла быть для нее полезна, Омарейл предложила Вереску, позвавшему ее в субботу в клуб, посидеть в таверне.

– Еда там гораздо лучше, чем в клубе, – пояснила она.

– Это правда, – кивнул Вереск, а затем, чуть сощурив яркие зеленые глаза, заметил: – Для девчонки ты очень серьезно относишься к еде.

Омарейл закатила глаза:

– Я отношусь к ней совершенно нормально. Стараюсь хорошо питаться. Что тут такого?

Никто не мог объяснить, почему ее аппетиту уделялось столько внимания. Зачастую она ела ничуть не больше Даррита. Разве что в последние дни ее пристрастие к сладкому показалось чрезмерным даже ей.

Омарейл и Вереск пришли в «Таверну» первыми. Лиса, подмигнув девушке, поставила перед ними две порции пирога с капустой, а затем принесла по стакану горячего взвара.

– Мед, кстати, твой отец собирал, – обратилась та к Вереску, ставя перед ним сладкий пряный напиток.

– О, а я видела картинки, как собирают мед, – заметила Омарейл, улыбаясь. – Очень интересно, как работает пасека.

– Тогда тебе было бы, о чем поговорить с папой, он очень любит возиться с пчелами. У нас летом все с медом, даже мясо.

Принцесса улыбнулась.

– Да, мне было бы интересно с ним познакомиться, – отозвалась она. – Я ни разу не видела живого пасечника.

А затем она посмотрела молодому человеку в глаза.

– Надо вас познакомить! – решительно заявил он, приняв внушаемые эмоции.

Слово за слово, и вот Вереск уже приглашает ее на семейный ужин. Но она вежливо отказалась, объяснив, что не сможет пойти без брата. Разумеется, юноше не оставалось ничего иного, как пригласить и его.

– А ты уверен, что твои родители не будут против? – уточнила она.

В этот момент в «Таверну» вошли сотрудники управы.

Все прошло даже лучше, чем планировала Омарейл: Вереск решил спросить разрешения у Бордоры, как раз когда тот разговаривал с Дарритом. Патер был удивлен тем, что его племянник завел дружбу с сестрой Норта, а точнее – счел это интересным совпадением, и выразил благодушное расположение к идее совместного ужина.

Праздник Весны действительно отмечался с большим размахом. Он начинался с шествия горожан по Центральной улице. На многих из них были яркие наряды и маски в виде солнца, а в руках – длинные палки с пестрыми лентами, что красиво развевались на ветру. Затем на Главной площади начались песнопения: люди хором исполняли гимны, славящие солнце и приход весны. На месте рынка раскинулась огромная ярмарка, на которую съехались жители всех близлежащих деревень и сел. Там Омарейл надолго застряла у длинного стола, за которым делали завертушки. Каждый мог слепить из тонких жгутиков теста плетеные узоры в виде солнца, вслед за чем добродушная женщина в белоснежном переднике отправляла их в стоящую тут же печь.

То тут, то там стояли лоточники с леденцами в виде животных, звезд, полумесяцев, корон и даже целых дворцов. Они так настойчиво зазывали покупателей, что Омарейл, кажется, купила сладостей у каждого.

Все, что происходило, вызывало невероятные эмоции в душе принцессы. Она даже не подозревала, насколько интересны могут быть городские праздники! Правда, время от времени ей становилось трудно дышать – она все еще не умела полностью закрываться от толпы людей, слишком уж громким аккордом звучали их чувства. Даррит внимательно наблюдал за спутницей, и стоило ему заметить расширившиеся зрачки и бледность кожи, тут же отводил ее в сторону, помогая прийти в себя.

После полудня состоялось торжественное зажжение факела, символизирующего теплое летнее солнце.

Вечером Омарейл и Норт принарядились и пришли на длинную улицу с симпатичными двухэтажными домиками. Чувствовалось, что уровень жизни людей в этом районе был выше, чем там, где жили Омарейл и Даррит. Чего только стоили колодцы в каждом дворе!

Вереск жил в коттедже, огражденном простым деревянным забором, с голыми сейчас деревьями в саду и расчищенной от снега пустой площадкой перед домом.

Внутри все тоже удивительным образом сочетало ощущение достатка и скромности. Похоже, простота ценилась в этой семье выше, чем роскошь, но люди здесь знали толк в качественных вещах и комфортной жизни.

Праздничный стол был огромным, Омарейл никогда не видела ничего подобного. Их с Дарритом, после представления хозяевам, посадили у окна, рядом с незнакомой пожилой парой. Бордора, увы, оказался слишком далеко, чтобы они могли вести с ним светские беседы и не нарушать правил приличия.

Застолье было живым, бурлящим. То тут, то там равномерный гомон взрывался смехом, прерывался громогласными заявлениями или нарушался звуками ожесточенного спора. Напротив Омарейл сидел мужчина, который к середине праздника так раскраснелся во время очередного рассказа, что даже белки его глаз порозовели от мелкой сетки капилляров.

Блюда передавались с одного конца стола на другой, хотя везде всего было в избытке. Принцессу удивило то, насколько простая еда была предложена гостям, но насколько вкусной она оказалась. Одной только картошки было четыре вида, а уж закусок к основному блюду было столько, что не хватило бы пальцев обеих рук, чтобы их пересчитать… На время Омарейл забыла, зачем они пришли, просто наслаждаясь угощениями.

– Попробуй черной икры, дорогуша, – обратилась к ней пожилая женщина, передавая красивую серебряную тарелочку.

– Ох, нет, спасибо, – отозвалась Омарейл.

– Не стесняйся, девочка, здесь всем хватит.

Принцесса с сомнением взглянула на крошечную порцию.

– Благодарю, я просто ее не люблю. Мне десять лет каждое утро давали с ней тосты на завтрак, уже просто смотреть не могу.

Вокруг повисла странная тишина. Омарейл посмотрела на соседей и тех, кто сидел напротив: гости взирали на нее с изумлением.

– Очень забавно, Мирра, – с натянутой улыбкой проговорил Даррит. – Едва ли кто-то стал бы каждый день давать тебе такое дорогое угощение.

Девушка поняла намек и протянув растерянное «э-э», торопливо сказала:

– Дорогое? Разве… сушеные грибы – дорогие?

– Грибы? – изумилась собеседница Омарейл. – Это черная икра!

– Ах, икра! – не слишком натурально воскликнула принцесса. – А мне показалось, вы сказали: «Попробуй черные грибы», а я их ненавижу! Особенно… когда они мелко нарезаны…

Она взяла серебряную тарелочку и положила немного деликатеса на свою тарелку. Стараясь не позволить отвращению отразиться на лице, она коснулась икры губами.

Когда голод был утолен, Омарейл начала приглядываться к окружению. Она вновь заметила, как мало внимания в Успаде уделяли эстетике в одежде. Мужчины – почти все в черном, отчего Норт в своем темно-синем сюртуке казался ярким пятном. Женщины – в несколько старомодных длинных платьях (такие пышные юбки уже не носили), сверху у каждой – плотный жакет. Без украшений и излишеств, даже пуговицы у некоторых были обтянуты тканью. Принцесса подумала, что оделась слишком нарядно. Простое вроде бы платье, светло-серое, из тонкой шерсти, плотно сидящее на фигуре, с юбкой-тюльпаном до самого пола казалось верхом самолюбования и стяжательства.

Даррит тоже пока наблюдал, ни с кем не завязывая долгих бесед. Омарейл перевела взгляд на главную причину их сегодняшнего визита в этот дом. Еще при первой встрече в «Таверне» девушка была ошеломлена тем, как выглядел Патер Успада. Это был высокий мужчина с острым треугольным носом и цепким взглядом светло-голубых, как льдинки, глаз. Что поразило Омарейл больше всего, так это длинные, абсолютно белые, как снег, волосы с такой же белой короткой бородой с усами. Если существовало воплощение севера, если только был где-то дух зимы, он выглядел именно так. При этом мужчина не казался старцем, напротив, от него исходили сила и мощь. Высокие острые скулы оставались гладкими, будто Бордоре было не больше тридцати, тогда как Омарейл знала: Патеру недавно исполнилось пятьдесят восемь. Зато от уголков его глаз расходилось веером множество мелких морщин, становящихся заметнее, когда мужчина улыбался.

Говорил он решительно, безапелляционно. Когда кто-то пытался с ним спорить, Бордора заставлял собеседника умолкнуть одним только тоном своего голоса.

На его конце стола шел разговор о владении землей. Бордора критиковал тех, кто просто высасывал деньги со своих владений, ничего не вкладывая. Трое собеседников пытались убедить его в том, что в этом не было ничего предосудительного.

– Значение имеет не форма собственности, а здравомыслие хозяина, – произнес вдруг Норт, молчавший все это время. И, как ни странно, его услышали.

Бордора и его собеседники повернулись к молодому мужчине.

– Это во всем, Даррит, – ответил ему Патер зычным, глубоким голосом, и люди, что сидели между ними, притихли. – Но сейчас никто не регламентирует, кто и как управляет землей. И если половина предместий Успада досталась какому-нибудь дураку, который умеет только хвататься за мамкину юбку, это… – здесь Бордора дал лаконичную характеристику, от которой у Омарейл покраснели щеки. – Скот ему не нужен, хозяйство не нужно, на людей плевать. Все, что его волнует, – семейное поместье с винными погребами. А ты представляешь, что это значит для земли, если ее должным образом не возделывают? Заброшенные хозяйства, потерявшие источник пропитания фермеры.

– Не понимаю, как это связано, – проговорила Омарейл. – Почему фермеры не могут работать без внимания собственника?

Бордора посмотрел на нее снисходительно, а затем, не удостоив ответом, продолжил разговор с Дарритом. Принцессу это задело, она почувствовала себя неловко.

– И все оттого, что идиотам дается в руки власть. Идиотам дается возможность управления. А идиотов, Даррит, надо держать подальше от таких вещей, – чем дальше, тем больше Патер распалялся, голос его становился все громче, щеки все краснее. – Власть должна быть в руках того, кого выбрал народ, и выбрал за заслуги. Управлять должны те, кто хоть что-то в этом понимает! Я родился в этом городе, – мужчина громко ткнул пальцем в столешницу, подчеркивая весомость своих слов, – я жил тут всю жизнь. Я служу ему и его жителям, забочусь о процветании, и меня выбирают из раза в раз. Это правильная система, которая существует во благо народа. Передача земли по наследству – и я говорю, конечно, не о каком-нибудь домике с огородом, а о гектарах, о хозяйствах, деревнях – это устаревшая, гнилая система.

– Разве королевская власть не передается именно так? По наследству? – обманчиво мягко произнес Даррит.

Его спокойный тон так резко контрастировал со страстной манерой речи Бордоры. Омарейл заметила, что все в комнате замолчали, внимая каждому слову двух собеседников. Те трое, с кем Бордора начал спор, теперь с интересом следили за ходом беседы. Кто с хитроватой ухмылкой, кто с гримасой ужаса.

– Ты не путай луну с сырным обрезком, парень, – Бордора не замешкался, быстро и резко ответив Норту. – Королевская семья дана нам Солнцем, и приходит в нее только достойный. И с самого рождения наследника готовят к его миссии. Ты хоть представляешь, сколько учителей у нынешней принцессы, да воссияет имя ее? Какую школу она проходит?

Норт негромко хмыкнул, чуть подняв уголок рта. Шрам стал виден отчетливее, вновь создавая иллюзию кошмарной улыбки.

– Могу себе представить, – произнес он, и Омарейл почувствовала иронию его слов.

– Королевская семья не вызывает сомнений. Эти же… недоноски знают только, как тратить родительские состояния.

Даррит откинулся на спинку стула, положил ногу на ногу и задумчиво произнес:

– Но вот вы говорите, она дана Солнцем, но ведь наследниками, по сути, будут дети принцессы Севастьяны.

Бордора издал звук, похожий на рык. То ли это было возмущенное фырканье белого льва, то ли смешок, который издал снежный барс.

– А принцесса Севастьяна не из королевской семьи?

– А господин Дольвейн? Считаете его достойным?

– Он Советник Короля! – вскричал Бордора.

– Но мы же с вами говорим о вещах нематериальных, почти сверхъестественных. Освящен ли он небесным даром? Достоин ли стать отцом будущего Короля или Королевы?

– Бериот из первых семей. Его предки были ближайшими к Солу и получили частицу его божественного света. Когда будет заключен брак, церемония торжественного венчания свяжет их нерушимыми узами. Их дети по крови будут принадлежать династии Доминасолис.

Даррит поднял руки, будто готовый сдаться. Но когда Бордора наколол на вилку кусок картофеля, Норт негромко произнес:

– Вот только сначала Ее Высочеству принцессе Омарейл предстоит править нашим королевством. И не будет ли это именно так, как вы говорите? Когда наследница, получившая в свои руки весь Ордор, будет лишь бестолково принимать решения, о значении которых ничего не знает?

Омарейл подняла на Даррита мятежный взгляд. Ей очень хотелось возразить, но она сдержалась и промолчала.

– За такие рассуждения, Даррит, вас могут попросить выйти из-за стола. И из дома, – пугающе тихо произнес Бордора.

– Я лишь говорю о том, что принцесса не знает ничего о реальном мире. Вы же с ней встречались. У вас сложилось впечатление о ней как о человеке, способном оценить важность сельскохозяйственных реформ?

– Ее Высочество окружена людьми, смыслящими во всем этом побольше твоего.

– Вы хотите сказать, что вас не волнует полное непонимание будущей Королевой элементарных бытовых вещей? Спросите у нее при следующем визите, как одежда становится чистой или отчего ее обеды теплые.

Омарейл поджала губы. Она знала, почему еда теплая – у нее в комнате был камин, она понимала принцип нагревания. К тому же с ней все-таки занимались, объясняли не только научные явления, но и некоторые повседневные вещи. Да, про стирку никто не упоминал, но, например, она многое знала про общественный транспорт.

– Королева не обязана знать, как стирать портки, – рявкнул Бордора. – Ее работа – сиять и освещать всех своим светом, данным ей кровью, безмолвным согласием предков и благословением Магистра Света.

В этот момент в голове Омарейл вспыхнул огонек надежды. Мысли не сразу оформились в слова, но она поняла, что ухватила идею за шустрый хвост.

Слова Патера были цитатой из учения «О Свете, Власти и Монархии». Принцессу заставили выучить его наизусть. Власть королеве действительно давалась тремя вещами. «Кровью» – то есть в жилах наследника текла кровь Сола. «Безмолвным согласием предков» – это значило, что предшественник не отрек будущего монарха от престола, позволив тому естественным образом получить трон. И, наконец, «Благословением Магистра Света» – действующий магистр должен был провести коронацию. В ходе церемонии он смазывал уста будущего короля или королевы медом, символизирующим солнечный свет, – чтобы речи монарха были честными, справедливыми и мудрыми. Затем подносил свечи к его глазам, чтобы тот видел истинную суть вещей. Прикасался ко лбу, передавая часть своего собственного света, даруя мудрость и благословляя на правление.

– Но принцесса Омарейл не будет благословлена, – сказала вдруг она, в то время как Даррит и Бордора продолжали свой спор.

Удивительно, но ее услышали. Оба мужчины разом замолчали.

– Кровь и безмолвное согласие у нее будут, – пояснила Омарейл, – но Магистр Света не сможет провести церемонию медопомазания. Не сможет по всем правилам осуществить коронацию. Он не сможет прикоснуться к ее лбу, чтобы благословить.

В комнате повисла ужасающая тишина. Даррит обернулся к принцессе, и, конечно, она не могла почувствовать эмоций при помощи дара, но все же остро ощутила его восхищение. Оба поняли, что Бордора был глубоко верующим человеком, считавшим церемонии не просто красивыми ритуалами, а необходимыми атрибутами жизни.

– На мой взгляд, – медленно произнес Норт, вновь поворачиваясь к Патеру, – концепция с предсказанием с самого начала не выдерживала критики. Как вы считаете, господин Бордора, если бы сейчас Ее Высочество вышла из башни… Если бы прямо сейчас она оказалась среди нас, что бы произошло? Ее закидали бы камнями, за то, что она не смогла больше выносить полного одиночества, совершенной оторванности от мира?

Омарейл видела, как расширились зрачки Даррита. Его глаза от этого стали практически черными, с тонким синим ободком. Он пронизывал Патера взглядом, передавая какие-то эмоции. Плечи Бордоры поникли, губы искривились.

– Нет, конечно, девочка ни разу матери в глаза не смотрела. Когда я с ней разговаривал… – Патер резко вдохнул, будто боялся сказать лишнего, но затем продолжил: – Потерянное, отрешенное создание. Многих вещей, самых обыкновенных для нас с вами, она не понимает.

– И мы не можем ее за это винить, – проникновенно сказал Даррит.

Случайно ли он перестарался или намеренно вызвал сочувствие не только у Бордоры, но и у других гостей, но Омарейл отчетливо ощутила сострадание всех, кто присутствовал в комнате. Не сумев отстраниться от этих эмоций, она тоже почувствовала сжимающие сердце тоску и желание разделить несчастье, избавить от него…

Даррит бросил взгляд на спутницу и увидел слезы в ее глазах. Судя по его лицу, такого в планах не было.

– Я всего лишь хочу сказать, – медленно начал он, точно обдумывал каждое слово, – что разделяю ваше мнение, господин Бордора, о том, что управлять – страной ли или поместьем – должен тот, кто знает, как это делать. Уверен, принцессу с самого детства обучают всем премудростям и наукам, но самое-то ядро, понимание человеческой натуры и устройства этого мира, не прочитаешь ни в одной книге. И я, беспокоясь о будущем, которое нас ожидает, – будет воля небес, не скором будущем, да будет здравствовать наш Король…

Нестройный ропот гостей, повторивших последние слова Даррита, затих, и молодой мужчина продолжил:

– … беспокоясь о том, каким будет Ордор, когда править им станет королева, не могу не думать, как трудно будет ей делать это с полным пониманием и отдачей.

– Но предсказание, – вдруг произнес кто-то из гостей. – Вы же понимаете: если она выйдет, начнется война. Я готов потерпеть глуповатого монарха, если речь идет о безопасности.