Исправительный дом

Коул снова заглянула в папку:

– Меньше двух недель сидите, а уже от вас неприятности. Надо будет установить персональный контроль.

– Ничего хорошего из этого не выйдет, – отозвалась Табита.

Начальница очень медленно закрыла папку и произнесла:

– Вероятно, вам, мисс Харди, плохо объяснили, где вы находитесь. Так вот: это исправительный дом. Здесь запрещены наркотики, запрещено насилие и запрещено агрессивное поведение.

Коул взглянула в сторону надзирателя:

– Увести. Полный обыск.

– Что? – вскинулась Табита. – Что еще за «полный обыск»? Чего искать-то?

Но начальница уже перебирала бумаги на своем столе, а Мэри Гай вдвоем с жилистой надзирательницей схватили Табиту под руки и выволокли вон из кабинета. В приемной Табита увидела своих недавних обидчиц. Рядом с каждой стоял охранник.

Табиту отвели в совершенно пустое помещение с голыми стенами и окошком под самым потолком. Сквозь стекло был виден лишь клок серого неба.

– Вы же понимаете, что это идиотизм?! – вскликнула Табита, задыхаясь от гнева.

– Ждите, – сказала Мэри Гай.

– Чего ждать-то?

Ей никто не ответил. Прошло несколько мучительных минут, затем дверь отворилась, и в комнату зашли еще две надзирательницы. На них была та же униформа, но сами они выглядели сильно моложе двух первых. Ну, почти что школьницы. Девушки стали у стены, и Мэри Гай сказала:

– Смотрите, как это делается.

Она повернулась к Табите и приказала:

– Снять всю одежду и сложить в кучу!

– Какого хрена? – не выдержала Табита. – Я всего лишь вышла из своей камеры! У вас нет права на обыск!

– Не хотите сами по-хорошему, так это сделаем мы, по-плохому. И я уверяю, что вам это не понравится.

– Но я не осужденная, а подследственная! Вы не можете меня обыскивать.

– Мы все равно сделаем это, что бы вы тут ни говорили. Если будет нужно, я приглашу сюда еще надзирателей, и не только женщин.

Табита постаралась не думать о происходящем. Она стянула с себя свитер вместе с футболкой. Бюстгальтера у нее не было. Затем сняла туфли и спустила штаны.

– Всё! – прикрикнула на нее жилистая надзирательница.

Табита стянула трусы, которые тоже полетели в кучу.

– Я сказала, всё!

Табита посмотрела вниз:

– Что, и носки? Да подавитесь!

Она покачнулась на левой ноге и сняла правый носок. Затем левый. Бросила их на пол.

– Вам следует чаще подбриваться, – заметила Мэри Гай.

Позади Табиты послышалось хихиканье.

– Да пошли вы…

– Я запомню ваши слова.

Мэри Гай подошла почти вплотную, а потом стала за спину.

– Сесть на корточки!

– Я понимаю, зачем вам это, – сказала Табита. – Ни черта вы не будете искать. Просто хотите меня унизить в качестве наказания.

– Сесть!

– Нет.

– Неделю карцера захотели?

Табита подумала о своем свидании. О последующих свиданиях с людьми, в которых она отчаянно нуждалась.

Она присела.

– Ниже!

Табита с усилием опустилась еще ниже. Дико болела спина.

– Вот так и сидите.

Табита ощущала, как надзирательница стоит позади нее, и сказала:

– Вы не имеете права прикасаться ко мне.

– А я и не собираюсь вас трогать.

Послышался щелчок. Табита глянула вниз и увидела небольшое зеркальце, которое другая надзирательница просунула у нее между ног.

– Так мы проверяем, не прячет ли заключенная что-нибудь у себя внутри, – пояснила надзирательница. – Я хочу, чтобы вы подошли по одной и посмотрели сами.

Девушки так и сделали. Одна из них, присев напротив Табиты, глянула в зеркало, а потом улыбнулась. Это была почти ухмылка. Табита представила себе, как вечером девушка идет домой, как сидит с семьей за рождественским столом. И еле сдержалась, чтобы не заорать во все горло.

Час, а быть может, два или три спустя Табита лежала на своей койке спиной к двери. Услышав посторонний звук, она обернулась. В камеру вошли давешние девицы – бритая и татуированная. Бритая прикрыла дверь и стала подле. Татуированная шагнула вперед.

«Так вот оно как, – мелькнуло в голове у Табиты. – Значит, тут все и кончится».

Она поднялась на ноги. Сдаваться без боя было не в ее правилах.

Бритая девица протянула руку. Ладонь была пуста.

– Ты хорошо сделала, – сказала она. – Не заложила нас. Меня зовут Жасмин. А ее – Орла.

Табита осторожно пожала им руки.

– Оставьте Веру в покое.

Глава 12

Подходя к столу, Табита даже не представляла себе, кто на этот раз пришел ее навестить. Посетительница встала со стула, и Табита узнала ее. Женщина была викарием церкви Святого Петра, что находилась в ее деревне. Несколько секунд Табита тревожно пыталась вспомнить, как же ее зовут. Впечатление было такое, словно она ищет что-то в темной комнате, и внезапно зажегся свет.

– Мелани! – сказала она, протягивая руку. – Я могу называть вас викарием?

Мелани Коглан крепко пожала руку:

– Зовите меня Мэл.

– Извините, что в ваш прошлый визит не получилось увидеться.

– Все нормально. Как губа?

Табита поднесла руку ко рту и слегка вздрогнула. Губа все еще оставалась распухшей.

– В порядке, – ответила она. – Мне жаль отвлекать вас от ваших обязанностей.

Табита ни разу не видела викария во время службы. Впрочем, она и в церковь-то заходила всего один раз в будний день, когда там никого не было, чтобы полюбоваться старым нормандским интерьером. Мелани она часто встречала на улице. У той был вид человека, который много гуляет на свежем воздухе. Лицо украшал квадратный подбородок, а веснушки не исчезали даже зимой. Свои тронутые сединой волосы она завязывала в пучок. Наряд ее состоял из серого свитера, темных брюк и прочных кожаных ботинок. Шею закрывал пасторский воротник. Со спинки стула свисала объемная куртка, в которой Мелани энергично обходила деревню, созывая прихожан.

Она осмотрела комнату с явным удивлением, а затем перевела озабоченный взгляд на Табиту. В ее взоре прорывалось какое-то изумление, отчего Табита почувствовала себя забившимся в угол клетки диковинным экзотическим зверьком, на которого смотрят сквозь прутья.

– Вы разглядываете мой воротник? – спросила Мэл.

– Нет, вовсе нет.

– Пожалуй, мой наряд действительно выглядит довольно забавно. Я не очень похожа на традиционного викария и не стараюсь вколачивать людям в головы мысль о Боге. Но когда мне нужно посетить подобного рода заведение, этот вид подтверждает… ну как бы это сказать…

– Что вы не собираетесь пронести заключенным наркотики или сотовый телефон?

– Про меня ведь этого не подумаешь, верно? – неожиданно встревожилась Мэл.

– Нет, но вообще такие случаи нередки.

– Я принесла вам несколько журналов, – сменила тему Мэл.

– Спасибо.

Табита не читала журналов. Те, что принес ей Майкл, она сразу же отдала Микаэле.

Повисла пауза. Мэл выглядела несколько неловко, однако Табита не испытывала желания говорить. Она ждала.

– Вы, наверное, удивлены, что я пришла. Ведь вы не являетесь прихожанкой.

– К сожалению. Хотя чего тут сожалеть. Просто я не верю в Бога.

– Это необязательно, – улыбнулась Мэл. – На самом деле многие люди приходят в церковь, не особо веруя в Бога, который где-то на небе. Люди ищут общения, новые знакомства.

– Да, только у меня сейчас совсем другая проблема…

– Знаю, знаю… Но если моя работа в первую очередь с чем-то и связана, так именно с тем, чтобы навещать людей из моего прихода, попавших в беду. Я не собираюсь судить вас, а лишь хочу принести утешение.

– Речь как раз о том, чтобы судить меня, – возразила Табита, – и понять, что я не совершала преступления.

– Вам не нужно этого говорить. Вам вообще не нужно говорить что-либо.

– А вы посещали с утешением Лору Риз?

– Да, – немного помолчав, сказала Мэл. – Да, я была у нее.

– И как она?

– Плачет.

– Простите. Мне кажется, что мне неуместно говорить с вами о ней. Но она не возражает, что вы посещаете женщину, которую обвиняют в убийстве ее мужа?

– Она знает, что я забочусь обо всех своих прихожанах.

– Не отделяя агнцев от козлищ?

– Для меня это неважно.

– Стюарт тоже был вашим прихожанином?

– Да.

– И ходил в церковь?

– Стюарт регулярно ходил в церковь.

Табита раскрыла рот, чтобы задать новый вопрос, но остановилась, пораженная только что услышанным.

– Вы говорите об этом без особого восторга.

– Нет, что вы, я совсем не об этом, – сказала Мэл. – Дело в том, что одной из задач моей работы… вернее, одна из приятных сторон моей работы заключается в том, чтобы выслушивать людей, у которых могут быть разные взгляды на религию и на то, как ее исповедовать.

– И он считал, что вы недостаточно набожны?

– У него было свое мнение по этому вопросу, – весело улыбнулась Мэл. – И я отношусь к этому с пониманием. Пожалуй, нам не стоит это обсуждать. В общем-то я здесь, чтобы слушать вас. Чем я могу помочь вам?

– Вытащите меня отсюда!

Мэл издала нервный смешок.

– Ну хорошо, – сказала Табита. – Если это невозможно, то хотя бы расскажите, что сейчас происходит в деревне.

– Даже не знаю, что вам сказать, – произнесла после некоторого раздумья Мэл. – Ведь раньше у нас ничего подобного не случалось. Полиция и журналисты разъехались, а у всех осталось что-то вроде чувства растерянности и горя.

Табита недовольно поморщилась. Растерянность и горе – это понятно, но такие слова больше годились для проповеди, которую Мэл читала в своей всегда пустой церкви. Табиту интересовали конкретные подробности.

– Полиция опрашивала людей? – спросила она.

– Беседовали.

– И с вами тоже?

Мэл улыбнулась:

– Не уверена, что могу об этом говорить.

– Я понимаю, но в таком случае, может, вы расскажете людям обо мне?

Табита посмотрела на Мэл, но та ничего не ответила.

– Ясно, что это непросто, но мне хотелось бы знать, что обо мне думают.

– Они не знают, что и думать, – отозвалась Мэл. – Известно одно: Стюарт Риз убит, а вы, так сказать…

– А меня обвиняют в этом убийстве, – подсказала Табита.

– Ну да.

– Я не совсем вписываюсь в окхэмское общество…

– Ну зачем вы так!

– А Стюарт был дружен со всеми.

Любезная улыбка Мэл чуть скривилась:

– И здесь вы не совсем правы.

Табита помолчала, раздумывая.

– Тогда что вы сами можете сказать насчет этого?

– Ну вы же понимаете. Деревенский народ…

– Что вы имеете в виду? – удивилась Табита. – Я вас не совсем понимаю. Просто мне казалось, что Стюарт знал там буквально каждого, а я – почти никого. Вероятно, такие места, как Окхэм, не могут обойтись без таких, как Стюарт.

– Думаю, он знал всех без исключения, – снова усмехнулась Мэл. – Но ведь и я знаю там всех без исключения. И не все, наверное, испытывают ко мне приязненные чувства. «Вот опять приперлась!» – может, и такое кто-то думает.

– Ну уж это вряд ли. Но мне хочется знать, что думают обо мне. Вы ведь со всем приходом общаетесь.

Мэл глубоко вздохнула, словно решаясь на что-то.

– Табита, вместо того чтобы беспокоиться о мнении других, не лучше ли задать вопрос: а что вы сами-то о себе думаете?

– Не думаю, что это дельный совет.

– Я здесь, чтобы направить вас по верному пути и утешить, как могу.

Мэл наклонилась вперед с выражением такого искреннего сочувствия, что Табита едва удержалась от того, чтобы послать ее далеко и надолго. Но промолчала – Мэл могла ей еще пригодиться.

– Спасибо, – наконец, вымолвила она. – Это много для меня значит.

Глава 13

За окном хлестал мокрый снег. Природа словно бы и не собиралась успокаиваться.

Табита попыталась подсчитать проведенные здесь дни. Поскольку календарь показывал тридцать первое января, выходило, что Табита просидела уже три недели и один день. Завтра будет уже февраль, а это означало, что через неделю она предстанет перед судом. Одна неделя.

Микаэла расчесывала свои длинные волосы, стоя перед зеркалом. Табита избегала заглядывать туда, хотя иногда мельком видела свое бледное лицо, новые морщинки под глазами, кровоточащие губы и нестриженые волосы. Она надела чистую футболку, хотя чистой ее можно было назвать лишь с большой натяжкой. Кардиган протерся на локте, но все же это было лучше, чем старая толстовка.

– Сегодня придет адвокат, – сказала Табита Микаэле. – Надеюсь, с хорошими новостями.

– Следует ли напомнить вам, что вы сказали мне во время нашей предыдущей встречи? – начала Мора Пьоцци.

– Вы так говорите, будто я уже в суде, – отозвалась Табита.

Она заставила себя улыбнуться, отчего ее разбитые губы пронзила боль.

Мора Пьоцци не улыбнулась в ответ.

– Вы сказали мне в прошлый раз, что не можете припомнить ничего нового, что могло бы иметь отношение к делу.

– Это так, – осторожно сказала Табита.

– В самом деле ничего, Табита?

– Думаю, что да.

– Вчера в следственные органы пришло письмо, в котором говорится, что в школьные годы у вас была непристойная связь со Стюартом Ризом.

Табита почувствовала, словно кто-то с размаху ударил ее в живот. Она охнула и зажала рот рукой, чтобы не рассмеяться в голос.

– Так что?

– Что вы имеете в виду под письмом?

– Письмо.

– Кто же написал его? – возмущенно спросила Табита.

Ее лицо пылало, тело обдало жаром.

– Какая разница… Это правда?

– Разумеется, нет.

– И все же Лора Риз подтверждает этот факт.

– Какой именно?

– Я сказала…

– Я прекрасно слышала, что вы сказали. Зачем же спрашивать меня, если уже знаете, что это правда? Пытаетесь меня поймать в ловушку?

Ноздри Моры Пьоцци побелели, а губы вытянулись в тонкую прямую линию.

– Кажется, вам пора бы спуститься с высоты ваших моральных устоев! – резко и отрывисто бросила она. – Ранее вы заверяли меня, что ничего не скрываете. А теперь я узнаю от стороны обвинения, что в возрасте пятнадцати лет вы состояли в сексуальных отношениях с человеком, в убийстве которого вас теперь обвиняют! И вы хотите сказать, что это не относится к делу?

Последовала долгая пауза.

– Итак?

– Вряд ли, если говорить в сексуальном аспекте, – сказала Табита, встретившись глазами с жестким взглядом адвоката.

Ей так хотелось, чтобы ее голос прозвучал насмешливо, но вышло ровно наоборот.

– Вы были несовершеннолетней. Он – вашим учителем. Вы занимались с ним сексом. Потом вы возвращаетесь в деревню и покупаете ближайший к нему дом.

– В пяти минутах ходьбы, – едва слышно отозвалась Табита.

– Несколько недель спустя его находят зарезанным на заднем дворе вашего дома, – продолжала Пьоцци. – Вы никому не рассказываете, что между вами было, – и в самом деле, только что вы отрицали сей факт.

– Чепуха какая-то!

– Чепуха не чепуха, но вы хотите сказать, что это неправда?

– Нет. Просто вы произносите фразу за фразой, которые не имеют друг с другом никакой связи, и создается впечатление, что ваш рассказ логичен. А это не так.

– Господи боже мой, да почему вы не рассказали мне об этом? Вы должны были знать, что рано или поздно эти подробности всплывут на поверхность!

– Это никого не касается, – отрезала Табита. – Этот факт не имеет отношения к делу.

Пьоцци треснула кулаком по столу, отчего Табита отшатнулась назад.

– Да очнитесь вы, наконец! Вы даже не представляете себе, насколько плохо все это выглядит!

– Дела давно минувших дней. Какая теперь разница?

– Не изображайте из себя клоуна!

– Почему вы меня оскорбляете? Вы должны представлять мои интересы.

– Вот именно. Я должна защищать вас, а вы не рассказываете мне о вашей депрессии, о которой я узнаю от доктора Хартсона и из вашей истории болезни. Вы умалчиваете о том, что потерпевший изнасиловал вас…

– Неправда!

Мора Пьоцци уставилась на Табиту. Она не просто нахмурилась, а буквально напустила на себя выражение угрожающего недоверия.

– Табита, вам было пятнадцать лет! А он был вашим учителем.

– Все было не так!

– А как же?

Табита обхватила себя руками и посмотрела в сторону. Разум ее работал очень медленно. Она никак не могла понять, почему не сказала адвокату о… какое тут подобрать слово? Нет, не «отношения», но уж точно не «изнасилование». Как же назвать то, что было у нее со Стюартом? Теперь она понимала, что рано или поздно ей придется в этом разобраться. До сих пор она в нерешительности как бы гнала из головы эту историю, стараясь похоронить ее глубоко внутри себя. Теперь Табита совершенно растерялась и неожиданно ощутила страх.

– Не знаю, – сказала она.

– Что, не знаете, как это все было?

– Не знаю. Не могу сказать. Я вообще не хочу говорить об этом. Пожалуйста!

– Боюсь, что у вас нет выбора.

– Разве? Я думала, что могу просто молчать.

Адвокат вздохнула и провела рукой по лицу. Когда она снова взглянула на Табиту, то выглядела уже не разозленной, а огорченной.

– Я представляю ваши интересы, – сказала она. – Вы должны мне доверять. Я хочу помочь, но смогу это сделать, если вы сами пойдете мне навстречу. Понимаете?

Табита кивнула.

– Теперь-то видите, как обстоят дела?

– Как?

– Честно говоря, неважно. А то, что вы скрыли важную информацию, только усугубляет проблему.

– Да, понимаю.

– Давайте попробуем снова. Можете рассказать, что произошло между вами и Стюартом Ризом, когда вам было пятнадцать?

Табита уставилась на свои руки с браслетом экземы, на обкусанные ногти. Она чувствовала себя маленькой и грязной и не хотела, чтобы на нее смотрели.

– Да тут особо и нечего рассказывать. Это была совершенно другая жизнь, которая ушла безвозвратно, и я больше никогда не вспоминала о ней. Это правда! – поспешила она добавить, поймав недоверчивый взгляд адвоката. – А когда я вернулась в деревню и снова встретила его… знаете, я едва его узнала. Совершенно незнакомый человек. Когда я училась в школе, он выглядел ничего, а теперь разжирел, начал лысеть, зато отпустил бороду, как бы в качестве компенсации.

Это было первое, что Табита сказала ему, когда они встретились через два дня после ее переезда: «Ты отрастил бороду?» Стюарт погладил подбородок, словно удивляясь, что там растут волосы, и сказал, что это куда проще, чем постоянно бриться, хотя Лора не оценила такого решения. Стюарт заметил, что Табита хорошо выглядит, – при этом его взгляд ни на мгновение не задерживался на ней, а метался из стороны в сторону. Затем добавил, как хорошо, мол, что они соседи, и она должна как-нибудь заскочить к ним на чай, по старой памяти. Табита так ни разу и не зашла, но однажды Лора оставила у нее на пороге лимонный пирог.

– Что вы имеете в виду, Табита?

– Я имею в виду, что он стал другим человеком, и я тоже, поэтому прошлое не имело уже никакого значения. Как будто его и не было вовсе.

– Как будто никогда не было?

– Да.

– Не думаю, что присяжные сочтут это убедительным аргументом.

– А, все равно. Но это действительно так.

– Вам нужно быть осторожной. Сколько раз вы занимались сексом?

– Не так много.

– Один, два, десять раз или больше?

– Не знаю, – сказала Табита.

Она чувствовала, как медленно закрывается от внешнего мира и огоньки гаснут один за другим.

– Больше двух раз, – выдавила она.

– И вы никому об этом не рассказывали?

– Нет.

– Почему?

– Так было бы неправильно. Это личное дело.

– Вы были увлечены им?

Табита ощутила рвущийся из ее глотки смех и прикусила кулак.

– Он был грубым?

– Нет.

– Табита, послушайте меня!

– Слушаю.

– Через неделю состоится слушание вашего дела.

– Я знаю.

– В свете этой новой информации нам нужно подумать, как действовать дальше.

– То есть дело они прекращать не собираются.

Мора Пьоцци выглядела ошеломленной.

– Разумеется, нет! – произнесла она, наконец.

Затем, словно боясь, что Табита ее не поймет, продолжила:

– По моему мнению, у нас есть три варианта: вы можете заявить о своей невиновности, можете признать себя виновной в неумышленном убийстве или же…

– Подождите! – перебила ее Табита.

– Да?

– Я хочу вас спросить об одной вещи.

– Хорошо.

Табита глубоко вздохнула.

– Вы считаете, что это сделала я?

– Я ваш защитник. И моя задача – выполнить свою работу наилучшим образом.

– Это не ответ.

– Моя работа заключается не в том, чтобы искать истину.

– То есть вы мне не ответите?

– Нет.

– Это означает, что вы думаете, будто убийца – я?

– Это означает, что я выступаю в роли вашего защитника.

– Но мне нужно, чтобы мой адвокат верил в меня.

К своему ужасу, Табита почувствовала, как ее глаза наполняются крупными слезами. Она отвернулась и яростно заморгала, ощущая на себе пристальный взгляд Моры Пьоцци.

– Нет, Табита. Вам нужно, чтобы ваш поверенный сделал все возможное, чтобы защитить вас. Это все, что я хочу, но вы должны мне помогать.

– Плохи мои дела, да?

– Мы только в самом начале долгого процесса.

Табита не могла говорить. Слезы застилали ей глаза, все было как в тумане. Она отсчитывала дни до седьмого февраля, но сейчас ей стало ясно, что это только начало. Ей представилась ее камера, где небо было лишь маленьким квадратиком в бетонной стене, где ей по ночам казалось, что она вот-вот задохнется. Она услышала эхо удаляющихся шагов в коридоре, лязг металлических дверей, скрежет поворачивающихся в замках ключей, ночной вой и увидела глядящие на нее глаза…

– Табита! Вы слышали, что я сказала?

– Нет. Извините.

– Я говорю, что вы должны двигаться поступательно, шаг за шагом.

Табита кивнула.

– Ваш следующий шаг – суд. Вам следует хорошенько обдумать ваши варианты.

– Да… Вы сказали, что у меня есть три варианта: не признавать себя виновной, сознаться в непредумышленном убийстве… а что третий?

– Частичная ответственность.

– Я не понимаю, что это?

– Нужно указать на то, что Стюарт Риз надругался над вами, когда вы были несовершеннолетней. С тех пор вы находитесь в состоянии клинической депрессии и отчаянно пытаетесь справиться с ее проявлениями.

– Что вы такое говорите?!

– Я говорю, что вам, Табита, нужно выбрать наиболее подходящий вариант.

– Вы думаете, что это я убила его.

Мора Пьоцци поднялась со стула:

– Осталась всего неделя, – сказала она. – Подумайте об этом.

Глава 14

В средней школе Табита хорошо успевала по математике, химии и неплохо рисовала (ей больше нравилась графика, чем живопись). Небольшого роста, жилистая и сильная, она часто выходила победительницей в кроссе. Однако ей трудно было сходиться с ребятами, присоединяться к их компаниям, хотя тихоней она не была.

Табита не слыла «очаровашкой», не заигрывала с мальчиками, не хихикала с девчонками, не умела выбирать модные кроссовки, не знала новых танцевальных коленец, не отмечала вечер пятницы, не кичилась сексуальным опытом, которого не было; она не похвалялась умением пить или курить травку и не разбалтывала чужих секретов. В общем, она не походила на обычного тинейджера, а после смерти отца – и подавно. В лучшем случае Табиту воспринимали как одиночку, а в худшем – не стоит и говорить. Но она держалась молодцом, притворяясь, что ей все равно, и мало-помалу ей действительно стало все равно. А быть может, и не всё. Во всяком случае, она переносила свои невзгоды гораздо легче, чем в детстве.

Табита лежала на койке, вспоминая себя пятнадцать лет назад (срок в полжизни!) – колючей, угловатой, единственным ребенком в семье; невысокого роста, плоскогрудой, выглядевшей младше своих лет, скрывавшей застенчивость под маской раздражительности и неразговорчивости. Постепенно на нее перестали обращать внимание и отстали, но тут вдруг ее приметил учитель математики мистер Риз. Он был самым обычным преподавателем – не настолько харизматичным, чтобы о нем перешептывались девушки, но и не похожим на всеми презираемого мистера Уидона, который зачесывал волосы на макушку, чтобы скрыть лысину. Мистеру Ризу без особого труда удавалось поддерживать порядок в классе. Иногда и он мог выйти из себя, но не так, как остальные, которые просто орали и размахивали руками. Его гнев был целенаправленным, саркастическим и действенным.

Мистер Риз тоже не обращал на Табиту особого внимания, пока не наступила пора выпускных экзаменов. Тут она ощутила на себе взгляды учителя. Поначалу тот говорил с ней только об учебе, ведь Табита была лучшей его ученицей, которую он ставил в пример всем, кто плохо успевал по предмету (что, впрочем, никак не способствовало росту ее популярности в классе). Потом стал задерживать ее после уроков, давал более сложные задачи, чем для остальных учеников. Мистер Риз говорил, что Табита должна продолжить изучение математики в университете. Ей казалось, что учитель – единственный, кто смог понять ее.