Исправительный дом

– Скажите, чтоб принесли. Займите себя чем-нибудь. И берегите здоровье.

– А вы вытащите меня отсюда? Правда?

– Это моя работа, – ответила Мора Пьоцци. – Я сделаю все, что только в моих силах.

Табита проводила ее взглядом. Дверь отворилась и захлопнулась. Она представила, как Мора проходит по коридорам, как за ней закрываются тюремные засовы, как она выходит через пропускной пункт в мир, где можно дышать свежим воздухом и чувствовать себя свободным.

Глава 3

Табита не помнила, когда она последний раз стояла в очереди к телефону. В Окхэме была единственная красная телефонная будка, но без аппарата. Она служила своего рода деревенской библиотекой, куда сносили ненужные книги. Теперь же Табита стояла третьей, ожидая, пока толстая тетка закончит свой напряженный разговор то ли с мужем, то ли с любовником.

Табита нервно огляделась. Приближалось время обеда. От кого-то она услышала, что надзирательница может в любой момент разогнать всех по камерам. Кроме того, сама надзирательница – угрюмая бабища, которую звали Мэри Гай, – сказала ей, что для звонка нужно было заполнить соответствующую форму, где требовалось указать все номера телефонов для проверки.

Но Табита не помнила ни одного номера, кроме своего собственного. Остальные были забиты в память телефона. Наизусть ей, что ли, было их заучивать? Она было попросила Мэри Гай достать ее телефон, чтобы найти нужные номера, но та в ответ лишь рассмеялась.

Позвонить родителям она тоже не могла. Равно как и близким знакомым. Табита попыталась вспомнить адреса друзей, какие-нибудь сохранившиеся контакты, но она давно уже ни с кем не общалась. Все куда-то сгинуло, растворилось в небытии. Оставалась лишь Мора Пьоцци. Для начала неплохо. А есть ли еще кто-то? Кто-нибудь из той деревни? Например, Лора, жена Стюарта. Нет, это не пойдет. Еще скажут, что это незаконно. Энди? Его телефон можно узнать через Мору. С кем же она действительно общалась в той деревне? С Терри, что была хозяйкой местного магазина? Они перебросились как-то парой слов, когда Табита покупала у нее молоко. Но толком они не были знакомы.

Тогда она и подумала о Шоне Фрай. Они с ней ходили в одну школу, и Шона единственная, кто осталась в той деревне после того, как все остальные бывшие ученики разъехались кто куда. Табита, правда, не помнила номер ее сотового, зато знала домашний – 525607 – поскольку он зеркально повторял ее собственный.

Когда очередь наконец дошла до нее, до обеда оставалось пять минут.

– Табита! Мне сказали, что ты собиралась звонить! – раздался в трубке срывающийся от волнения голос Шоны.

– Да, я в курсе.

– Они интересовались, не буду ли я против, и спрашивали моего согласия. Это несколько странно, тебе не кажется? Разумеется, я сказала «да». Ты же знаешь, потому что…

– Прости, – перебила ее Табита. – У меня почти не осталось денег на звонок, и времени в обрез. Я хотела бы попросить тебя об одолжении.

– Конечно. Что я могу сделать?

– Во-первых, ты не могла бы прийти ко мне на свидание?

– Я?

– Ну да.

– Само собой, – сказала Шона. – Да, прекрасно. Конечно же я приду, да…

Она не смогла закончить фразу, и Табита снова перебила ее:

– Ну вот и здорово. Ты сможешь принести для меня кое-что?

– Да-да. Но там вроде есть какие-то правила?

– Мне нужна одежда.

– А я думала, в тюрьме выдают казенную одежду.

– Нет.

– Понятно. Хотя это странно. Что ты хочешь, чтобы я принесла?

– Пару футболок с длинным рукавом, штаны и свитеры. Тут довольно холодно.

– Тебе нужно что-нибудь конкретное?

– Да все равно. Меня должны скоро выпустить, так что это на пару-тройку недель. И еще нижнее белье.

– То есть трусы и прочее? – несколько смущенно спросила Шона.

– Ага. И носки. Теплые.

– А где мне все это найти?

Табита рассказала, что и где можно найти в ее спальне. Спальня располагалась наверху под самой крышей. Табита неслучайно выбрала себе это место – одно окно выходило на море, а другое на утесы. Она спала на брошенном на пол матрасе, а из мебели в спальне был лишь один комод. Остальные вещи так и лежали в коробках и чемоданах.

– Посмотри в спальне наверху, – сказала она. – Поройся там как следует.

– Что-нибудь еще?

– Ручки. Блокноты. Мыло и шампунь. И еще зубную пасту.

– Надо бы записать.

– Самое главное – это ручки и блокноты. Бумага должна быть на кухне на столе, а ручки с карандашами на подоконнике в большой чашке.

– Ясно.

– Да, еще писчую бумагу и конверты купи. А в магазине продаются блокноты из нелинованной бумаги, такие черные или коричневые. Возьми мне один, пожалуйста.

– Да, конечно, – произнесла Шона, но уже как-то неохотно.

– Деньги я тебе верну.

– Слушай, это, конечно, ужасно, но я сейчас совсем на мели.

– Тогда книги, – сказала Табита, немного подумав. – Там, рядом с кроватью. Сможешь принести их?

– Не вопрос. Но как я попаду к тебе в дом?

– Рядом с парадной под камнем есть ключ. Ах да, еще мне нужны марки.

– Сколько?

– Десяток. Или нет, давай двадцать.

– Первого или второго класса?

– Думаю, что первого. Просто нет времени ждать.

– Как ты себя чувствуешь? – поинтересовалась Шона. – У вас там, должно быть, несладко. Поверить не могу, что так все получилось.

– Я тоже. Сама не знаю, что со мной. Но пока держусь. Что говорят в деревне?

– Да только об этом и говорят.

Табита устало вздохнула.

– А тебе нетрудно передать мне телефонные номера моих соседей по деревне?

– Кого именно?

– Да кого угодно. Кто мог бы помочь мне. Я имею в виду городские номера. Звонки отсюда ужасно дорогие, а денег у меня, сама понимаешь…

– Вообще не пойму, о ком ты говоришь. Может, хоть фамилии подскажешь?

Табита уже было открыла рот, но тут откуда-то со стороны появилась чья-то рука, и разговор прервался. Табита обернулась. Позади нее стоял охранник, которого она раньше не заметила. Бледный, опухший, он выглядел словно сильно накачанный мяч.

– Э, что за фигня? – возмутилась Табита. – Я вообще-то по делу разговариваю!

– Обед, – промолвил страж и отвернулся.

Глава 4

Табита лежала в постели, свернувшись в клубок. Краем уха она слышала негромкие шаги Микаэлы, шум спускаемой в унитазе воды, какие-то шорохи. Она зажмурилась и натянула на голову простыню, словно затворяясь в темной пещере. Двигаться совсем не хотелось, да и свет мешал. В голове тяжко ворочались разные мысли.

– Ну давай, поднимайся, – раздался голос Микаэлы.

Табита ничего не ответила.

– Вставай, Табита!

Простыня слетела с ее лица.

– Не могу.

– Можешь. Ты должна!

Табита открыла глаза. Во рту было сухо.

– Встала! – приказала ей Микаэла.

– Как вы себя чувствуете?

Табита посмотрела на бейджик, что болтался на шее у психиатра. На фотографии доктор Дэвид Хартсон имел более пышную шевелюру и носил очки в другой оправе.

Коренастая надзирательница с длинными волосами – та самая, которую Табита видела в первое утро, – вывела ее из камеры и провела по коридорам сквозь бесчисленные двери. Наконец, они вошли в помещение, которое выглядело совсем не по-тюремному, а, скорее, напоминало самый обычный кабинет врача.

– Можно я первая спрошу?

– Разумеется.

– Кому это нужно?

Доктор Хартсон смущенно улыбнулся:

– Я вас не понимаю.

– Вы доктор. Вы здесь для того, чтобы помочь мне или поставить диагноз?

– Хороший вопрос, – кивнул врач. – Я действительно судебный медик. Но если мне покажется, что с вами что-то не так, я сделаю для вас все, что смогу. Итак, как вы себя чувствуете?

– Меня посадили в тюрьму и обвиняют в убийстве. Поэтому, как вы понимаете, я чувствую себя не очень.

– Не было ли у вас мысли о самоубийстве?

Табита отрицательно покачала головой:

– У меня такое ощущение, будто я попала в автокатастрофу, причем это повторяется снова и снова. Но скоро им станет понятно, что все это чепуха, и меня выпустят отсюда.

Доктор Хартсон потянулся за бланком, расправил его и положил перед собой. Затем достал из кармана ручку, щелкнул ею и стал записывать. Табита рассказала ему о своих школьных годах, о родителях, о смерти отца от сердечного приступа, когда ей исполнилось тринадцать, и о смерти матери два года назад. Доктор поинтересовался, сильно ли она переживала, и Табита сказала, что смерть родителей произвела на нее тяжелое впечатление. Была ли она близка с родителями? Табита на мгновение задумалась, и ответила, что было по-разному. Доктор никак внешне не реагировал на слова Табиты, а, нахмурившись, просто заполнял строку за строкой. Что именно он писал, Табита не могла разглядеть.

– Вы работаете?

– Да, я внештатный редактор учебников естествознания.

– Были ли у вас психические расстройства?

– Что вы имеете в виду?

– Расстройства, требовавшие медицинской помощи.

– Иногда случались легкие депрессии.

– Сейчас вы принимаете лекарства?

– Уже нет.

– У кого вы проходили курс лечения?

Табита, запинаясь, назвала пару фамилий, которые доктор тоже занес в свой бланк.

– Лечение имело положительный результат?

– Когда как.

– Провалы в памяти бывали? Потеря памяти?

– Не помню, – сказала Табита и нервно усмехнулась. – Простите, я не хотела. Я вообще не люблю шутить.

– В больнице когда-нибудь лежали?

– Была раз, когда училась в колледже, – стараясь казаться небрежной, произнесла Табита. – Я тогда бросила учебу.

– И попали в больницу?

– Ну, не в больницу… так, скорее, в клинику.

Она услыхала скрежет ручки о бумагу и добавила:

– Это было давно.

– Понятно. Но потом вы вернулись в колледж?

– Нет.

– А на кого вы учились?

– На архитектора.

– А сейчас работаете редактором?

– Да.

– Вам по душе ваша работа?

– Я сама себе начальник.

– И вам нравится быть самой себе начальником?

– Мне не нравится не быть им! – сказала Табита, и врач внимательно посмотрел на нее.

Ей захотелось зарядить ему в глаз.

– И как вы жили последнее время? – спросил доктор после некоторой паузы.

– Да как все, – пожала плечами Табита. – Иногда хорошо, иногда не очень. Зимой в деревне бывает мрачновато. В четыре вечера уже темно, ну вы понимаете?

Хартсон улыбнулся, однако глаза его остались холодны.

– Я понимаю вас. Но зачем вы решили переехать обратно в деревню?

– После смерти мамы я получила кое-что в наследство. И купила старый дом. Я о чем-то таком мечтала.

– Интересно. И в чем же заключалась ваша мечта?

– Мне нравится жить в собственном доме. Я люблю заниматься ремонтом. Мне приятно работать руками.

– А как вы себя чувствовали за пару недель до убийства?

– Да как обычно.

– То есть и хорошо, и плохо?

– Ну, скорее, хорошо, – покривила душой Табита.

– А в день убийства?

– Что?

– В тот день как вы себя чувствовали?

Табита посмотрела на кончик пера, что водило по бумаге, затем перевела взгляд на маленький влажный рот доктора. Нет, этому человеку она не хотела рассказывать правду.

– Да так себе, – произнесла она.

– То есть вы не можете отчетливо вспомнить?

– Не-а.

– Вы не помните точно, что происходило в тот день?

– Точно сказать не могу.

– Понятно, – отозвался доктор. – Понятно…

– Не думаю.

– Что, извините?

– Не думаю, что вам все понятно, – сказала Табита.

«Не напирай», – сказал ей внутренний голос.

– Просто это был обычный день, ну… понимаете… как у всех бывает. У вас такое бывает?

– Речь не обо мне, а о вас, о вашем состоянии.

– Да. Хорошо. Просто я мало что помню, и это все ерунда. Ведь так?

Доктор Хартсон немного подумал и ответил неопределенно:

– Да.

Он вновь заглянул в свой листок и спросил:

– Вы с кем-нибудь состояли в дружеских отношениях? Делились вашими проблемами?

– Я ни с кем не обсуждаю свои проблемы.

– Вам казалось когда-нибудь, что возвращаться в деревню оказалось ошибочным?

Какое-то время Табита с трудом подбирала слова.

– Сейчас мне кажется, что это действительно было большой ошибкой, – произнесла она.

Доктор поднял на нее взгляд:

– Я имел в виду – до убийства?

– Ну нет, я же только-только переехала. Прибирала в доме. Думала о том о сем.

– И о чем же вы думали?

– Что делать со своей жизнью. Впрочем, на данный момент этот вопрос, кажется, решен.

Табита хотела горько пошутить, но доктор даже не усмехнулся. Он перестал водить ручкой по бумаге и принял задумчивый вид.

– Ну, с этим вроде все.

Он отложил в сторону заполненный бланк, под которым оказался еще один чистый.

– Возможно ли посмотреть результаты вашего медицинского осмотра?

– А зачем вы спрашиваете?

– Мне нужно получить ваше согласие.

Доктор перевернул бланк и придвинул его к Табите. Она взяла протянутую ей ручку и поставила подпись.

– Все, кажется, хорошо?

– Все довольно просто.

– Что вы хотите этим сказать?

– А что вы хотели бы услышать?

– То, что я не могла сделать что-нибудь подобное.

Доктор ничего не ответил. Он только лишь улыбнулся, как обычно делают люди в конце светского вечера, прежде чем сказать: «О, я думаю, мне лучше уйти!» Однако в данном случае уходить нужно было именно Табите. Она оглянулась – ей очень не хотелось покидать кабинет, чтобы вновь оказаться в тюрьме.

– Все выглядит нереальным.

– И это вполне естественно.

Они оба встали со стульев.

– До свидания, мисс Харди.

– «Мисс Харди»… Меня никто так не называет. Просто «мисс». Хотя это ерунда. Да, кстати, если бы я заявила, что у меня есть склонность к самоубийству, что бы вы сказали?

Доктора удивил ее вопрос.

– Тогда я бы рекомендовал вам побеседовать с тюремным медиком.

Табита хотела было сердито напомнить ему, что он, в общем-то, сам является врачом и его основная задача – помогать людям, оказавшимся в трудных обстоятельствах. Но доктор Хартсон был нужен ей в качестве союзника. Так что Табита вышла из кабинета и сразу же увидела Мэри Гай, на поясе у которой позвякивала внушительная связка ключей.

Глава 5

Табита сидела в тюремной библиотеке. Тут было прохладно, но все же не так, как в камере. И хотя за окном была видна облупившаяся белая стена с колючей проволокой, Табите казалось, что она находится в самой обычной читальне. Библиотекарша с худыми руками и светло-каштановыми волосами мило улыбнулась:

– А вы у нас в первый раз?

Табита кивнула, внезапно лишившись дара речи.

– Меня зовут Галя. Приятно, что вы зашли.

– Табита, – хрипло представилась посетительница.

– Вы любите читать?

– Да. Но книжек с собой не захватила. Вот, приятельница должна скоро подвезти.

– Ну что ж, – качнула головой Галя. – Правильный выбор. Хотелось бы видеть здесь побольше народу.

Табита посмотрела по сторонам. Кроме одной женщины, что сидела за столом, читателей больше не наблюдалось.

– Я могу выбирать, что хочу?

– Если будете читать в зале, то да. А коли захотите взять книгу с собой в камеру, то вам нужно отметиться. Если же вам понадобятся какие-то особые издания, я могу их заказать.

– Как в настоящей библиотеке?

– А это и есть самая настоящая библиотека.

Табита окинула взглядом полки. В основном, конечно, художественная литература, но вот целый раздел с детективами и книгами о преступлениях, а вот – эротика на любой вкус. Табита повернулась к заведующей:

– У вас что, нет никаких запретов?

– И в самом деле нет. Единственное исключение – книги о преступлениях, которые совершил кто-нибудь из заключенных нашей тюрьмы.

– Ясно, – отозвалась Табита.

– И еще здесь запрещены издания с картами окрестностей. Хотя вряд ли вам понадобится такая книжка.

Табита снова посмотрела в окно на увенчанную шипами и колючей проволокой стену.

– Нет, – сказала она. – Я не собираюсь бежать. В общем-то, долго здесь я не намерена задерживаться.

Библиотекарша кивнула:

– Я отойду, а вы пока можете осмотреться.

Помимо романов и всякой любовной чепухи, тут было довольно солидное собрание классической литературы и много книг на иностранных языках. Кое-где виднелись корешки трудов по садоводству и ЗОЖ. Сборники кроссвордов и судоку оказались почти полностью исчирканы. Табита достала с полки книгу об Исландии, где ей всегда хотелось побывать. Она положила ее на стол, что стоял в центре зала, и уселась напротив читавшей женщины. Та выглядела лет под сорок, темноволосая с проседью, аккуратно подстриженная. Юбка и крапчатая водолазка. Табите показалось, что это еще одна библиотекарша. Она взглянула на обложку книги – женщина приподняла ее над столом, чтобы было удобнее, – книга оказалась собранием кулинарных рецептов.

– Уж не обессудьте, – обратилась к ней женщина. – Вот, изучаю рецепты, хотя, наверное, в этом месте это кажется глупым.

– А разве это плохо?

– Нет, я просто представляю себе, что я буду готовить, когда выйду отсюда. А вы что читаете?

Табита приподняла свою книгу:

– Про Исландию.

– Ну, это то же самое.

– Да, кажется, правда.

Табита посмотрела на обложку – киты, ледники, первобытная глушь, и все это в тесной тюремной камере! Ее едва не затрясло от тоски по свободе.

– А вы как здесь оказались?

Женщина склонила голову набок и выжидающе улыбнулась:

– Вам интересно узнать, что я совершила?

– Да.

Женщина вдруг замялась.

– Видите ли, – наконец, вымолвила она, – все вышло довольно глупо. Я работала в одной организации, которая вела, скажем так, неправильную финансовую политику. А я вовремя не сориентировалась, а потом уже стало слишком поздно. Руководству был нужен козел отпущения, и тут я как раз и попала им под руку. Повезло, что называется. Вот так… Каждый из нас может сесть в лужу, но я не виновата. Впрочем, все так говорят.

– Да уж, – отозвалась Табита.

– А вы, я вижу, новенькая?

– Это по ошибке, – объяснила Табита. – Но мой адвокат скоро меня вытащит отсюда.

– А как вас звать? Меня, кстати, зовут Ингрид.

– Табита.

– Ну вот, Табита. Первый вам совет… если бы у меня в свое время были советчики… Короче, правило номер один: никогда не спрашивать, кто за что сидит.

– О, простите! Я не хотела… в смысле, я не знала…

То-то Микаэла ощерилась на нее, когда Табита задала ей тот же вопрос!

– Мне-то все равно, – сказала Ингрид, – но многим это не нравится. Правило номер два: если ты считаешь, что тебя посадили ни за что, или на тебя кто-то настучал, – никогда не обращайся за помощью к надзирателю!

– А к кому же тогда?

– Ни к кому. Правило номер три: начальница тюрьмы та еще ведьма, и лучше перед ней не светиться.

– Что-то эти ваши правила не особо вдохновляют.

– Правило четыре: если ты попала в передрягу, то явно это случилось не на школьном дворе.

Табита поморщилась – Микаэла говорила ей о том же. Проклятая площадка оставила незаживающую язву.

– Слабость ни у кого не вызывает чувства приязни.

Судя по всему, это было всё.

– И что?

– Последнее, скорее совет, чем правило. Побольше активности. А, да, кормят здесь крайне паршиво. Выберите себе вегетарианскую диету.

– Да я и так не ем мяса. А вегетарианская еда здесь лучше?

– Не то что лучше, просто она причинит меньше вреда здоровью.

Женщина наклонилась вперед:

– Вам, Табита, нужно все это выдержать. И тогда будет хорошо.

Глава 6

Ее вывели на получасовую прогулку. Тюремный двор представлял собой грязный, отгороженный бетонным забором с колючей проволокой прямоугольник. У Табиты не было перчаток, да и одета она была не по сезону. Но зато хоть не камера, и небо над головой.

Женщины-заключенные сбились в кучку. Многие курили. Табита не стала подходить к ним. Она запрокинула голову, наблюдая, как плывут облака, и судорожно глотнула воздуху, как это делает утопающий.

Идя обратно через центральный зал, Табита заметила ту самую старуху с подагрическими пальцами, которую встретила в первый день, когда направлялась в душ. Старуха бормотала себе под нос, ни к кому конкретно не обращаясь:

– А, кажется, я нашла, что нужно. Теперь они все поймут!

Она полистала свою толстую кипу бумаг:

– Вот, глядите!

Половина листов выскользнули из ее пальцев и разлетелись по полу. Старуха опустилась на колени, чтобы подобрать их, и затем с трудом попыталась распрямиться. Заключенные и охранники прыснули со смеху. Табита шагнула было вперед, чтобы помочь, но тот самый одутловатый надзиратель, что прервал ее разговор с Шоной, оказался на месте первым. Он продел свои руки у старухи под мышками и поднял ее, словно большой куль. Ухмыльнувшись, охранник повертел своим толстым пальцем у виска. Табите жутко захотелось вмазать ему ногой по голени, но вместо этого она улыбнулась старухе и пошла прочь.

– Микаэла? – позвала она в ночи.

Наверху раздалось сонное ворчание.

– Ну что?

– Прости, что спросила тебя, за что ты сидишь. Я не знала, что это неправильно.

Тишина в ответ.

– Так тихо…

– Это потому, что все спят, мать твою. Все, кроме тебя. Ну, теперь и меня тоже!

– Прости, пожалуйста.

Табита смотрела сквозь темноту, слушая, как ворочается наверху Микаэла. Наконец, наступила тишина. Табита слышала, как дышит ее сокамерница, она слышала и свое дыхание. Это была ее четвертая ночь в тюрьме, а через двадцать шесть дней начнется суд, и ее дело будет прекращено. Четыре дня из тридцати, а если в процентном соотношении, то тринадцать и три в периоде. А завтра придет Шона и принесет теплую одежду, книги, бумагу и ручку. Она выдержит все это, превозможет… И все обернется просто дурным сном вроде тех, от которых она вскакивала по ночам вся в поту. Сном, который больше никогда не станет явью.

Но все же в камере было так холодно и темно, а в темноте мысли пронзали ее мозг, словно ледяной ветер, так что сердце ее колотилось о ребра и спирало дыхание. Ей казалось, что она вот-вот задохнется.

Она вспомнила о том, как врач спрашивал о ее настроении, о лекарствах, что она принимала, о больнице, где ей пришлось лежать. Зачем ей надо было говорить об этом, хотя ее слова были и правдивы, но теперь Табита чувствовала себя в какой-то трясине. В бесцветной, опутывавшей трясине, где не было ни горизонта, ни солнца, ни тени. С того самого дня, как она оказалась в тюрьме, она ощущала себя будто в гробу. Все воспоминания слиплись в один ком, она не помнила почти ничего, лишь ежедневное невыносимое усилие, чтобы вытащить себя из постели. Ее тело представлялось ей огромным, набитым землей мешком; вот нужно сходить в магазин, заставить себя окунуться в море, ибо так она себе положила… Но теперь она здесь, в камере, и ни купание, ни рубка дров, ни прогулка под ледяным дождем были ей не доступны. Табита понимала, что ей нельзя сорваться в пропасть своего подсознания, и едва удерживала себя.

Глава 7

– Мне ничего не дали пронести, – сказала запыхавшаяся Шона.

Она села напротив Табиты. Взгляд ее метался из стороны в сторону, впитывая новые впечатления. На ней была синяя атласная рубашка, в ушах покачивались большие серьги. Стриженые каштановые волосы поблескивали в тусклом свете. Табита чувствовала запах ее духов. Шона выглядела свежо, красиво – и совершенно неуместно в этом помещении. Глядя на подругу, Табита чувствовала себя маленькой, невзрачной и грязной. Она не могла припомнить, когда последний раз мыла голову, а когда стриглась – и подавно. Зато она успела почистить зубы, отчего во рту ощущалась приятная свежесть. Однако губы по краям воспалились – ей не хватало витаминов. Табита мечтала прогуляться на свежем воздухе, похрустеть яблоком или зеленым салатом, поесть наваристого овощного супа.

– Они должны все проверить. Ты все купила, что я просила?

Шона кивнула. Ее серьги снова качнулись.

– Да, кажется.

– Очень мило с твоей стороны.

Шона достала из кармана сложенную бумажку и развернула ее.

– Я записала, что сколько стоит. Ничего? Просто у меня сейчас неважно с деньгами.

Поскольку в тюрьме деньги иметь запрещено, Табита крепко задумалась.

– Поговори с Энди, – наконец сказала она. – С Энди Кейном. Я давала ему деньги на стройматериалы. Он с тобой и рассчитается.

Шона прикусила нижнюю губу:

– Извини…

Табита вдруг отчетливо, словно это происходило вчера, вспомнила, как они стояли вместе в очереди в городской бассейн. Им было тогда лет по двенадцать. Почему они оказались там вдвоем, ведь в школе вроде бы совсем не дружили? Но Табита прекрасно помнила дневную жару и то, что Шона надела тогда джемпер с короткими рукавами, который подчеркивал ее начавшую округляться грудь. «Есть два типа кожи, – сказала Шона серьезным тоном. – Сухая и жирная. У тебя какая?» Табита задумчиво подперла щеку: «Я не знаю». «У меня жирная, – заявила Шона. – Это значит, что будет много прыщей, зато, когда состарюсь, будет меньше морщин». Она наклонилась и заглянула Табите в лицо: «Сухая».