Исправительный дом

– Что, простите?

– Я так не думаю.

Судья чуть сдвинул парик назад, почесал голову и хмуро взглянул на Табиту. Он выглядел ошарашенным.

– Господи боже… Это же серьезное, непростое дело. Вам требуется юридическое представительство.

– Но мне говорят, что я должна признать свою вину.

– Адвокат будет действовать строго в соответствии с вашими указаниями.

– Но он не верит мне.

– Ваш представитель будет защищать вас на должном профессиональном уровне.

– Я буду защищать себя сама, – хриплым голосом отозвалась Табита.

– Просто смешно, – сказал судья, наклоняясь вперед. – Страшная нелепость, даже хуже! Вы только осложните свое положение.

– Это мое право.

Судья пристально взглянул на нее и не отводил глаз, пока Табита не почувствовала, что краснеет. У нее дрожали ноги, ей хотелось присесть, но никто не предлагал ей стула. Наконец, судья опустился в свое кресло. Его лицо уже не выражало той благожелательности, как вначале. Он несколько раз глубоко вздохнул.

– Если вам кажется, что вы от этого выиграете, то жестоко ошибаетесь, – изрек он.

– Адвокат хотела, чтобы я признала себя виновной, – пояснила Табита.

– Стоп! – воскликнул судья. – Ничего не говорите ни о каких разговорах, которые вы вели с адвокатом. Вы понимаете?

– Нет. Какое это имеет значение?

– На судебном заседании вы обязаны следовать указаниям суда. Вам понятно мое разъяснение?

– Ладно, хорошо, – сердито сказала Табита, стараясь успокоиться. – То есть я хотела сказать «да».

Судья повернулся к представителям следствия:

– Эта молодая дама говорит, что будет защищать сама себя. Ей советовали не поступать таким образом, но она настаивает. Таким образом, вы обязаны передать ей все материалы расследования по данному делу. Все. Вы слышали меня?

Следователи кивнули. Молодой человек с блокнотом в руках ухмыльнулся так, словно только что услышал анекдот. Табита нахмурилась, и он отвернулся.

– Я хочу, чтобы все шло в рамках закона. По окончании сегодняшнего заседания вы должны сообщить подсудимой номера контактных телефонов. Ей немедленно нужно вызвать офицера связи. Вам ясно?

Следователи кивнули.

– Как же мне передадут нужную информацию? – поинтересовалась Табита.

– Обычно мы пользуемся электронной почтой, – сказал молодой человек.

– Я в тюрьме.

– Это понятно, – все еще улыбаясь, отозвался молодой человек.

– Тогда можете воспользоваться телефоном, – раздраженно заметил судья. – Вам это доступно. Я назначаю слушание дела по существу на понедельник, третье июня. В течение пятидесяти суток, начиная с сегодняшнего дня, мисс Харди, вам будут предоставлены все относящиеся к делу улики. Затем вам надлежит представить стороне обвинения и суду аргументы защиты в срок не позднее сорока дней с этого момента.

Табита смотрела на судью, не понимая ни слова из того, что он говорил.

– Заявление защиты, список свидетелей, которых вы сочтете нужным вызвать, письменные ответы и заключения любых специалистов… Вам все понятно?

– Не совсем.

– Ну разумеется, вы же не юрист. Все это фарс и, добавлю, предосудительная трата времени и государственных средств.

Судья продолжал свою речь. Он говорил что-то о письменных заявлениях, предыдущих судимостях, заявлениях с чужих слов, первичных и вторичных раскрытиях.

Табита не слушала его, вернее, даже не слышала. Слова судьи воспринимались ею как какая-то тарабарщина. К тому же представители королевского обвинения тоже перешли на этот язык. Она вдруг ощутила себя опустошенной от усталости.

– Итак, покончим с этим, – произнес судья.

– С чем?

– Вы еще не огласили свой официальный ответ суду.

Женщина, что бесстрастно восседала перед судейской трибуной, встала со своего места и попросила Табиту подтвердить свое имя, национальность и дату рождения. Затем прозвучали слова:

– Табита Харди, вы обвиняетесь в убийстве. В пятницу, двадцать первого декабря две тысячи восемнадцатого года, вы убили Стюарта Риза. Признаёте ли вы себя виновной?

Табита ухватилась за край скамьи.

– Не признаю, – заявила она.

Глава 19

На обратном пути ей хотелось биться головой о металлические стены автозака. Хотелось пинать их ногами. В «Кроу Грейндж» ее вывели. Табита поклялась себе, что если ее снова подвергнут обыску с раздеванием, то она бросится на кого-нибудь из надзирателей и оставит кое-что на память о себе. Но дело обошлось лишь беглой проверкой.

Они вошли в здание тюрьмы. Табиту провели по коридору в главный зал. Она шла, не поднимая головы, глядя в пол перед собой. Она чувствовала, что если кто-нибудь как-то не так посмотрит на нее или что-то скажет, то дело кончится дракой. Ее мучило ужасное искушение не только кого-нибудь отколотить, но и самой быть избитой, почувствовать настоящую боль, чтобы хоть как-то притушить шипевшее внутри нее пламя.

Она вошла в пустую камеру, где задержалась на мгновение, чтобы взять полотенце. Обычно в это время она выходила из дома и шла на пляж – чем холоднее вода и выше волны, тем лучше. Здесь же оставался только душ. Табита разделась и открыла кран. На запрокинутое лицо ей упала лишь пара капель. Табита вспомнила давнишний совет постучать по трубе. Она так и поступила, но ничего не изменилось. Табита лупила сильнее и сильнее, а потом вдруг почувствовала, как что-то внутри нее лопнуло. Она ухватилась обеими руками за душевую насадку и повисла на ней всем своим весом, пока та не оторвалась. Затем Табита вцепилась в трубу, что шла вверх по стене, и потянула ее на себя. Труба не поддалась, и тогда Табита уперлась правой ногой в стену, чтобы иметь точку опоры, и откинулась назад. Сначала ничего не происходило, потом что-то заскрипело, следом послышался треск, и Табита грохнулась на пол, сжимая в руках трубу. Из трещины полилась струя воды и окатила Табиту. Со всех сторон раздались крики, вокруг собрались ошеломленные женщины. Табита рассмеялась и на какое-то мгновение почувствовала облегчение, какое не испытывала уже много месяцев.

Она завернулась в колючее полотенце, подхватила одежду и полуголая побежала в свою камеру, шлепая по полу босыми ногами. Ей слышались чьи-то крики, но кто это и что кричали, она не могла разобрать.

Табита толкнула дверь и ввалилась в камеру. Одежда – та, что одолжила ей Ингрид – полетела на пол. Табита натянула свои штаны и плотную рубаху. Ей хотелось броситься в воду, искупаться, а потом прошагать несколько миль навстречу яростному ветру. Что же сделать, чтобы укротить этот бешеный порыв? Табита прыгала по камере, чувствуя, как сердце бьется все быстрее и быстрее.

Но вот появились надзиратели: Мэри Гай, разумеется, и еще какая-то худенькая с уксусным лицом и нелепым красным бантом в волосах. Эту Табита видела впервые.

– Отойди в сторону! – приказала Мэри Гай.

– Пшшла прочь! – отозвалась Табита. – Это моя камера. Отвали и оставь меня в покое!

Мэри Гай провела рукой по столу, смахнув на пол все скудное имущество Табиты.

– Вы не имеете права! – закричала та.

– Вот как?

Мэри велела остальным надзирателям продолжать обыск, а Табите сказала:

– Пойдешь со мной.

– Не пойду! – отступила вглубь камеры Табита.

Надзиратели тем временем вытащили из ящиков всю ее одежду и побросали на пол. Туда же небрежно швырнули книги. Мэри Гай схватила Табиту за руку с такой силой, что девушка застонала от боли.

– Пошла! – последовал приказ.

Начальница тюрьмы бесстрастно смотрела на Табиту. Она не задавала вопросов. Она вообще ничего не говорила. Табита, в свою очередь, не собиралась оправдываться. Она просто смотрела на начальницу. Та перевела свой взгляд на Мэри Гай.

– Она сломала душевую стойку. Полностью. Оторвала трубу от стены. Затопило все помещение.

Дебора Коул глубоко вздохнула.

– Я слышала, что вы были сегодня в суде.

Табита ничего не ответила. Повисла пауза.

– Вы ничего не хотите сказать?

– Я не знаю, что мне сказать. Все вышло не так, как я ожидала.

– Вы собираетесь защищать себя сами?

– У меня нет другого выхода.

– Если вам угодно погубить себя, то пожалуйста. Это не мое дело. Меня заботит то, что происходит в этой тюрьме.

Коул отодвинулась от стола и посмотрела в потолок. Она испустила еще один глубокий вздох, словно стараясь сохранить спокойствие.

– Мне кажется, что вы не вполне осознаёте свое положение.

Табита тоже постаралась успокоиться.

– В каком смысле?

– Вы полагаете, что раз находитесь под следствием, то какая-то особенная заключенная и тюремные правила на вашу персону не распространяются. Но это не так. Ваши действия можно характеризовать как вандализм.

– Это не вандализм, – возразила Табита. – Этот душ никогда нормально не работал. Чтобы пошла вода, нужно было стучать по трубе. Я постучала и в этот раз, но воды все равно не было. Тогда я стукнула посильнее и потянула, и труба оторвалась от стенки.

Коул посмотрела мимо Табиты в сторону надзирательницы. Как та отреагировала, Табита не увидела.

– Меня очень соблазняет мысль дать вам неделю или две одиночного заключения, – молвила Коул. – Это предоставит вам возможность подумать о своем поведении.

– Вы не можете поместить меня в одиночку.

Губы начальницы тюрьмы сжались в ниточку.

– Отчего же?

– Если я отказалась от помощи адвоката, то мне потребуется дополнительная помощь. Мне будет нужно место для работы.

Снова повисла тишина, которая нарушилась постукиваньем пальцами по поверхности стола. Начальница проговорила медленно, отчеканивая каждое слово:

– Не надо мне говорить, на что я имею право, а на что нет.

Сердце Табиты екнуло так, что ей стало почти больно. Кровь ринулась по жилам, отчего у нее набухли вены. Дыхание участилось, глаза заметались. Выражение лица начальницы изменилось, и Табите показалось, что та опасается за себя – вдруг Табита бросится на нее или выкинет еще какой фортель? Это было похоже на противостояние двух воль, и тут Табита с болью осознала, что это противостояние ей не выдержать.

– Простите меня, – неискренне сказала она. – У меня был трудный день. Я не хотела ломать душевую стойку.

Опять неправда.

– Я сожалею, что так получилось.

Она ненавидела себя за слабость, но все же добавила:

– Я хочу сотрудничать с вами.

– Дело не в сотрудничестве, – произнесла Коул, не меняясь в лице. – Речь идет о соблюдении правил. На первый раз я ограничусь предупреждением…

Она помолчала.

– Да. Но в следующий раз…

– Спасибо.

– Спасибо, мэ-эм! – раздалось у нее позади.

Табита обернулась.

– К начальнику тюрьмы следует обращаться «мэм», – сказала Мэри Гай.

– Мэ-эм? – повернула голову Табита.

Она посмотрела на Дебору Коул и едва не рассмеялась от открывшегося ей нелепого зрелища. В следующую секунду ее охватила дикая злоба, отчего она едва не потеряла сознание. Эта женщина сидела в своем уютном кабинете и требовала, чтобы к ней обращались «мэм», а в то же время другие женщины буквально в паре шагов отсюда искали возможность вскрыть себе вены втайне от остальных, думая, как бы покончить со всем этим…

– Спасибо, мэ-эм! – сказала она.

Табита отворила дверь камеры, ожидая увидеть ужасный кавардак, но события минувшего часа оказался словно лишь плохим сном. Все ее вещи, как и прежде, лежали на столе. Табита выдвинула ящики своей тумбочки – ее одежда была аккуратно свернута и уложена в том же порядке, как и прежде. Платье Ингрид лежало на ее заправленной койке.

Табита хрипло вздохнула и протерла глаза.

Дверь камеры распахнулась. Вошла Микаэла.

– Это ты прибрала? – спросила ее Табита.

– В такой живопырке все должно лежать на своем месте, – пожала плечами та.

– Ты все разложила…

– Я подумала, что так будет лучше.

«Она запомнила, где что лежало, – подумала Табита. – Скатала мои футболки, положила на место дезодорант и зубную щетку, поставила правильно книги, прицепила ручку к блокноту…»

– Я не знаю… Спасибо.

– Да не за что.

Глава 20

В библиотеке Табита раскрыла блокнот в коричневой обложке, что купила для нее Шона, и разгладила ладонью страницу. Сняв колпачок с ручки, она задумалась. Перед нею лежал чистый лист бумаги. С чего же начать?

Накануне судья поручил стороне обвинения передать ей все документы по делу. Она что-то смутно помнила его слова о сроках и этапах. Тогда, встав со скамьи подсудимых на негнущихся ногах, она сообщила молодому человеку, из прокурорских, свои данные, чтобы с нею могли связаться. Но пока нет звонка – что ей делать? Сидеть и ждать?

Вверху страницы она написала: «Пятница, 21 декабря», – и подчеркнула. Нарисовала рядом снежинку. Вероятно, нужно было начать с того, что она точно помнила об этом дне. «Холод, слякоть, сырость, темнота…» – вывела она.

Табита попыталась вспомнить, что она рассказала Море Пьоцци о том дне. Вроде было так: проснулась рано, но с постели сразу не встала; собралась варить на завтрак кашу, но кончилось молоко, и она отправилась в деревенский магазин; потом заставила себя окунуться в холодное море – точного времени Табита не помнила, – потом виделась с кем-то, но тоже точно не помнит; Энди пришел к ней, когда уже стемнело, и именно тогда было обнаружено тело Стюарта.

Она записывала каждое свое воспоминание, отмечая их пунктами. Проблема была в том, что Табите иногда казалось, будто ее записи были воспоминаниями о том, что она рассказала Море, каковые являлись отзвуком того, что она рассказала полиции, а полицейским она говорила о том, чего на самом деле точно не помнила. Табита зажмурила глаза, сжала пальцами виски и попыталась представить себе, как она входит в свой дом. Вот она идет по посыпанной гравием дорожке через покосившиеся железные ворота (надо было попросить Энди их починить), под ногами раскисшая зимняя жижа, впереди здание из серого камня с полуразрушенными флигелями, а слева – старый бук, на который она в детстве все мечтала забраться. Вот она проходит через главный вход в зал с кафельным полом, где повсюду валом лежат стройматериалы, потом в кухню с низким потолком, капитальными стенами и широким подоконником. Окно выходит на море. Половицы на полу сняты – Энди как раз собирался положить новые. Стены оштукатурены и еще не покрашены в белый цвет, как хотела того Табита. Вот холодный камин – она его так и не разожгла в тот день, поскольку совсем не было дров. Рядом большой потрепанный диван, купленный на «Ибэй», на котором она лежала, укрывшись пледом, когда к ней постучался Энди.

Задняя дверь выходила в сад, где стояли несколько полуразвалившихся сараев, из-за чего он больше походил на грязную строительную площадку. Табита стала думать о распахнутой в декабрьские сумерки двери: вот груда досок, вот Энди присел на корточки, потянулся, нащупал полиэтилен, потом тело. Кровь… Мысленно Табита зашла обратно в дом, миновала кухню, оказалась в необитаемой гостиной. Потом она поднялась по узкой винтовой лестнице мимо маленькой ванной, заставленной коробками гостевой спальни; еще несколько ступеней, и вот она в своей комнате.

Табита выбрала этот дом из-за открывавшегося на море вида. В непогоду через маленькие окна отчетливо слышался шум прибоя. И сейчас, представляя себя у окна, она могла различить далекое дыхание океана.

– Табита Харди?

Раздавшийся голос заставил ее вздрогнуть. Перед ней стояла надзирательница с перекошенным лицом, та самая, которая помогала ее обыскивать.

– Ваш адвокат ждет вас в комнате для свиданий.

– Не может этого быть. У меня нет адвоката.

Надзирательница пожала острыми плечами:

– Как бы то ни было, адвокат вас ждет.

– Что вы здесь делаете? – спросила Табита.

– И вам здравствуйте! – сказала Мора Пьоцци. – Как ваши дела?

– Не особо.

– Мне не понравился исход нашего последнего разговора.

– Но это не ваша вина, – отозвалась Табита. – Я понимаю, что вы просто хотели помочь мне.

– И я не оставляю своих попыток.

– Что вы хотите этим сказать?

– Табита, вам не справиться одной.

– Отнюдь нет.

– Нельзя же так. Это безумие!

– Может, я и в самом деле сошла с ума. Во всяком случае, вы именно так считаете?

– Если вы будете защищать себя сами, то проиграете процесс.

– По крайней мере, я попытаюсь.

– В смысле?

– Попытаюсь выяснить, что на самом деле произошло.

Мора Пьоцци поморщилась.

– Вы серьезно собираетесь выяснять истину, находясь в тюремной камере? Это и есть ваша линия защиты?

– Вы доводите дело до абсурда.

– Потому что это и есть абсурд. И что хуже всего, это самоубийство.

Табита кивнула.

– Я пришла к вам не для того, чтобы вы восстановили меня. Могу вам порекомендовать другого адвоката. Хотя бы на время, пока вы не наймете своего.

Табита посмотрела на свои руки. Ногти были обкусаны, кожа высохла и растрескалась.

Первым ее побуждением было сдаться, согласиться с доводами юриста.

– Вы считаете, что единственный выход – это признание вины. Но я не могу так поступить, – совершив над собой усилие, произнесла Табита. – Так что благодарю вас, но нет.

– Это ваше последнее слово?

– Да. Последнее. Но дело в том, что я не знаю, с чего мне начать. Не имею ни малейшего понятия.

Мора Пьоцци наклонилась к кожаному портфелю, который стоял у ее ног, и вынула оттуда толстую пачку бумаг.

– Думаю, что вот с этого, – пояснила она. – Я распечатала все материалы, которые на данный момент передала прокуратура. Просмотрите документы – и узнаете фабулу обвинения. Хотя вы наверняка и так ее знаете.

– Вы очень добры… – хрипло сказала Табита.

– У стороны обвинения есть пятьдесят дней, чтобы представить вам все доказательства, относящиеся к вашему делу, включая информацию о свидетелях, которых вызовут на судебное заседание. Но здесь и так достаточно – это материалы, которые удалось собрать полиции и которые легли в основу обвинения. Свидетельские показания, копии документов, бо́льшая часть судебно-медицинских исследований, расшифровки ваших записей.

– Моих?

– Стенограммы объяснений, различные медицинские осмотры и тому подобное. Некоторые фотографии могут шокировать – добавила Мора.

– Его фотографии?

– Да.

Пьоцци подвинула в сторону Табиты всю кипу бумаг.

– Их уже проверили, так что спокойно забирайте с собой.

– Спасибо вам.

– После того как вам предоставят все материалы, у вас будет двадцать восемь дней, чтобы составить заявление защиты.

Табита отвернулась – ей казалось, что если она встретится взглядом с Пьоцци, то жалко захихикает.

– Так, ясно. Заявление защиты.

– Тогда по закону обвинение обязано предоставить вам любой материал, который поможет помочь вам в процессе и разрушить версию следствия. Но имейте в виду, что они не всегда выдают то, что обязаны.

– Почему?

– Действительно… Вы имеете право запросить доказательства, которые не указаны в деле.

– Но как я пойму, что мне нужно запрашивать?

– Хороший вопрос. А ответ таков: вам нужна юридическая помощь.

– Вы очень сердитесь на меня?

Мора Пьоцци склонила голову набок:

– Я в ужасе. Мне кажется, что вот-вот произойдет нечто страшное, а я ничем не могу помочь.

– Да уж, звучит невесело.

– Там, в бумагах, вы найдете мою визитку. Если что, я буду на связи.

– Спасибо.

Табита посмотрела вслед удалявшейся Море Пьоцци, а потом взяла со стола пачку документов. На титульном листе значились ее фамилия и личный номер. Табита отнесла бумаги в библиотеку, где лежал ее коричневый блокнот. Затем она сняла колпачок с ручки. Бумаг было очень много – с чего же начать?

Чтобы хоть как-то определиться, Табита стала листать документы. Вот множество изображений с камеры наблюдения, которая установлена на стене магазина. На снимках ничего из ряда вон выходящего. Проезжающая машина, идущий прохожий. Табита повернула еще один снимок. Не было никакой надписи, только справочный номер. Зато на каждой фотографии был указан временной код.

Табита продолжила листать, как вдруг ее остановил знакомый образ: она сама, смазанная, но все же узнаваемая. Руки спрятаны в карманы куртки. Да, это она, обвиняемая… Даже на фото выглядит как обвиняемая: сгорбилась, съежилась, словно хочет спрятаться от самой себя. Табита поднесла листок к глазам, чтобы получше разглядеть, и тут увидела, что лежало под ним. Это было четкое изображение человеческого тела на листе формата А4. Тела Стюарта, толстого, облысевшего, мертвого.

Табита отшатнулась, зажмурилась и несколько мгновений пыталась перевести дух. Затем осторожно открыла глаза и вгляделась в картинку. Руки в неестественном положении, остекленевший взгляд, отвисшая бородатая челюсть. Табита отодвинула снимок. Дальше шло фото Стюарта анфас, потом с левого и правого бока. Следом шли изображения полученных им ранений. Это выглядело уже не так страшно, потому что выглядело все как повреждения какой-то поверхности, которая не ассоциировалась с человеческой кожей или телом знакомого человека.

Когда-то, как Табита заставила себя признать, у них были то ли отношения, то ли Стюарт насиловал ее, или как еще можно назвать то, что происходило между учителем и его пятнадцатилетней ученицей? Он прикасался к ней. Ласкал ее. Трахал. Табита, не отрываясь, смотрела на снимки. Глаза ее горели. От ненависти к самой себе ее подташнивало.

Табита заставила себя просматривать каждое изображение, перекладывая их тыльной стороной вверх. Затем пробежала глазами расшифровки. Ей было трудно читать все целиком. В основном текст напоминал какую-то тарабарщину – сплошные «нет, нет», «пожалуйста», «я не знаю», «кровь», «хочу, чтобы все поскорее закончилось». Однако выделялись отдельные моменты. Ее спрашивали, испытывала ли она неприязнь к Стюарту Ризу, и она ответила отрицательно. Но что именно Табита хотела сказать?

«На самом деле мы занимались с ним сексом, когда мне было пятнадцать лет, но все это не имеет отношения к делу». «Было ли у вас желание выдать информацию, которая могла бы повредить вам?» Табита не могла точно ответить, но хорошо понимала, что это не прибавило бы ей очков в глазах суда.

Она пролистала другие расшифровки, не вчитываясь в текст. Что эти люди могли сказать о ней? Они ведь едва ее знали. О ее связи со Стюартом никто не знал, кроме самих Табиты и Стюарта. «Нет, – осекла себя Табита. – Это не так…» Знал еще один человек, причем не просто знал, а написал анонимное письмо в полицию. Но кто? Очевидно – Лора Риз, безутешная вдова. Но почему надо было писать анонимку? Не проще ли сообщить напрямую?

Другие показания были от Энди, который вместе с нею обнаружил труп. Потом – от доктора Мэллона, деревенского врача. Этот-то что? Он даже не лечил ее! А вот показания Мелани Коглан, викария.

Вверху одного из протоколов на глаза ей попалось имя: «Полин Левитт». Табита на мгновение перестала читать, стараясь вспомнить, кто это мог быть. «Ах да!» – сказала она себе. Это была старуха, которая ходила по деревне со своим толстым джек-расселом и палкой в руке, которой грозила проезжавшим автомобилям, если ей казалось, что те движутся слишком быстро. Встречаясь на улице, они только кивали друг другу в знак приветствия. Но знала ли Полин, кто такая Табита?

Показания Полин заинтригованная Табита прочитала до последнего слова. Язык был странным, словно показания были перефразированы полицейским офицером, который допрашивал Полин: «Незадолго до двадцать первого декабря я видела, как Табита Харди разговаривала со Стюартом Ризом, когда гуляла со своею собакой. Оба выглядели взволнованными. Табита говорила мистеру Ризу что-то вроде: “Тебе мало не покажется. Обещаю, мало тебе не покажется!”»

Табита отложила документ и ненадолго задумалась. Она даже едва не рассмеялась над абсурдностью описанной картины. Ну не могла она сказать ничего подобного! Если бы она действительно собиралась убить Стюарта, хотя бы ради спора, то стала бы она угрожать ему на улице посреди деревни, когда мимо проходила старуха со своим псом? Это же просто смешно!

Но то, что Табите казалось смешным, полиция таковым не считала. Показания Полин были зафиксированы в качестве свидетельства по делу и положены в основу обвинения. Как воспримет их суд? Табита изо всех сил постаралась сосредоточиться. Неужели Полин Левитт могла услышать подобные слова? Могла не могла, а это уже не имело особого значения. Она дала показания, что видела Табиту со Стюартом и слышала компрометирующие слова. Вполне вероятно, что Полин выступит в качестве свидетеля и повторит свои показания под присягой. И как потом доказать обратное? Чем?

Табита снова перечитала показания Полин. Возможно, ей удастся убедить суд, что эти слова вырваны из контекста. Впрочем, подобные доводы выглядели бы весьма блекло.

Табита вывела в блокноте первую запись: «Полин Левитт. Угроза?»