скачать книгу бесплатно
– Что же… спешу вас порадовать, она мне не жена, и сердце её свободно.
– Вы даже не представляете, как окрыляете мое собственное сердце.
– И вы уверены, что это единственное препятствие?
Старается держать лицо, снова чуть не теряет.
– Думаю, да… больше не вижу причин, которые мешали бы мне просить у вас разрешения повидаться с ней.
– Повидаться с ней… а мне нравится ваша самоуверенность… увидели мельком силуэт в окне, и уже намечтали счастливую жизнь и смерть в один день… Вы даже не знаете, какого она роду-племени, из каких краев, куда её завтра унесет судьба, не отвергнет ли она вас, не разобьет ли ваше сердце?
– По крайней мере… я попытаюсь…
Хитро прищуриваюсь:
– А скажите-ка… в каком окне вы её видели?
– В левом окне над кухней.
– И смотрели на неё довольно долго… скажите… она хоть раз шевельнулась?
– Нет, но… неужели вы хотите сказать…
– Знаете, современные живописцы умеют создавать настолько правдоподобные полотна, что вы ни за что не отличите такое полотно от живого, настоящего образа…
Делаю многозначительную паузу.
– И все-таки я хочу попытаться…
– Не боитесь ошибиться? Уверены в своих способностях отличать произведение искусства от живого человека?
– Думаю, что справлюсь.
– Право же, первый раз вижу настолько храброго молодого человека… слушайте, вы мне все больше нравитесь… если у вас ничего не получится с Бертой, имейте в виду, мне нужен толковый секретарь.
– Не хочу вас разочаровывать, но я уже посвятил себя медицине, и не вижу себя в другой роли.
– О, так это вообще великолепно, Берту ждет неплохое будущее… если, конечно, она окажется достаточно благоразумна, чтобы принять ваши ухаживания… что же… пойдемте, представлю вас моей… впрочем, не будем забегать вперед, вы сами догадаетесь, кто она…
– Добрый… добрый день, – мой гость замирает на пороге, смотрит на неподвижный силуэт в раме, хмурится, не понимает…
Пауза.
Ничего не происходит.
Берта не шелохнется, не дрогнет, будто бы не существует вовсе…
– Простите… я побеспокоил вас…
Берта, наконец, поворачивается к гостю:
– Да какой же день, вечер уже! – смеется чему-то, она всегда чему-то смеется, и трудно не засмеяться вместе с ней.
– Позвольте спросить… вы… вы не картина?
Вздрагиваю, чувствую, что никому не позволю оскорблять Берту, что он себе позволяет вообще, этот хлыщ…
Берта снова смеется:
– А вы-то сами как думаете?
– Я думаю… вы живая.
– Ну, пусть будет так, раз вы так хотите!
Слышу смех Берты на садовой дорожке, скрип повозки.
Сегодня Берта едет выбирать свадебное платье.
Мне не по себе, как-то быстро все получилось, а может, это я старомодный, мы-то годами ухаживали, не то, что молодежь сейчас, через пару месяцев решили обвенчаться. Ну да ничего, поживем-увидим, все будет хорошо…
– …нет ли препятствий для свадьбы?
Мертвая тишина в зале, все почему-то смотрят на меня, ждут от меня чего-то…
Откашливаюсь:
– Позвольте напомнить, что свадьба невозможна, если один из вступающих в брак является не живым человеком, а картиной.
Лекарь недоуменно смотрит на меня:
– Вы хотите сказать… что Берта…
– …ни в коей мере.
– Но тогда… в чем же дело…
– Взгляните на себя, друг мой, вас сделали настолько убедительно, что вас почти невозможно отличить от живого человека! И все-таки я это вижу… я вижу тончайшую рамку картины…
Вздох ужаса в толпе.
Ободряюще киваю Бетти, спасибо, милая, отлично сработано. Оглядываю сидящих в зале, ударяю молоточком:
– Итак, дамы и господа, сегодня на торги выставляется полотно «Сельский лекарь»! Стартовая цена – тысяча таймбургеров! Кто больше?
Ветер из настоящего
Сегодня на городок обрушился ветер прошлого – пригнал пески времени, устроил настоящую песчаную бурю, так что на улицу страшно было не только выйти, но и выглянуть в окно. Сидели по домам, пили чай, прислушивались к завыванию ветра. Наутро осторожно выбирались на крыльцо, расчищали ступени от обломков прошлого, которые принес ветер – осколки амфор, старинные монеты, кости древних животных, легенды о богах и героях. Ближе к вечеру нашли человека, изможденного долгой дорогой: когда-то белые, а теперь потускневшие одежды укрывали его тело, обожженное солнцем. Человек на ломаном, всеми забытом языке сказал, что странствует из прошлого в будущее уже давно, и стремится в дальние века, где все так хорошо и безоблачно. Мы пытались разуверить его, объяснить, что в будущем все может оказаться вовсе не так и хорошо, как ему хочется, а может, там одни руины и время, глодающее истлевшие кости – но он и слушать нас не хотел.
В понедельник ветер переменился, – теперь он дул со стороны будущего, принося с собой туман и холод. Мы не хотели верить, что будущее будет туманным и холодным, искали туману и холоду какие-то другие причины. Ветер из будущего набросал на город что-то легкое, невесомое, призрачное, тающее. Принес ветер и обрывки наших судеб – они цеплялись за ветви деревьев, повисали на фонарных столбах, трепыхались на крышах, вертелись на тротуарах, как осенние листья. Люди бросались подбирать их – скорее, скорее, – и кто-то наступил на обрывок моей судьбы за секунду до того, как к нему протянулась моя рука – и когда судьба оказалась в моей руке, там уже было ничего не прочитать, только чей-то жирный отпечаток ботинка.
Долгие дни стояло полное безветрие, и гость из прошлого нервно расхаживал взад-вперед по холлу, смотрел в окно, не заколышутся ли верхушки деревьев, предвещая новые ветра. Деревья и правда согнулись под ветром, но то оказался ветер из какой-то другой реальности – он принес нам узорчатые листья, обрывки газет на непонятных языках, рисунки причудливых зверей и птиц. Кто-то нашел газету, где на первой полосе было его фото, и очень этим гордился, всем и каждому показывал газету. Мы мягко намекали ему, что радоваться нечему, это может быть статья о его казни, или о том, как он совершил страшное преступление. Он и слушать нас не хотел, кажется, обиделся не на шутку.
Через неделю снова подул ветер из прошлого – на этот раз намного сильнее, яростнее, он налетал на наши тополя и клены, превращал их в причудливые араукарии, куксонии, сильфии. Мы попрятались по домам, боялись высунуться, чтобы не столкнуться с прошлым, настолько далеким, что про него толком никто и не знал.
А вот наш гость, напротив, обрадовался, так заторопился, что даже не попрощался с нами – просто расправил свои одежды, как паруса, и полетел по воздуху, только мы его и видели. Долго потом гадали, жив он или нет, и что ждало его там, в завтра, и какое оно вообще, это завтра.
Ждали пасмурных вечеров, когда уже не осень, но еще не весна (а зим у нас не было), и дует ветер из тех краев, где крылатые звери, говорящие птицы и деревья, которые видят сны. Мы все выходили на улицы, собирали молодильные яблоки, фляги с эликсирами бессмертия, страницы книг с заклинаниями, – на улицах стояла полиция, ловила листки, чтобы никто не прочитал заклятие смерти или неурожая, и какая-то ветхая старушка тянулась через ряды бравых солдат, дайте, дайте, сын умирает, сын умирает… мы вместе вступились за женщину, в кои-то веки делали что-то все вместе, да совесть имейте, в конце-то концов, сын же у неё… Старушке отдали листок, наутро сгорело полгорода, заклинание оказалось, чтобы вызвать пожар, старушка мстила городу, что тот когда-то казнил её сына, убийцу молодых девушек…
…мы ждали.
Ждали, когда во всю мочь подует ветер с другой стороны, принесет серые будни и тусклый реальный мир. Мы ждали этого ветра – чтобы, наконец-то поднять паруса и отправиться на нашем кораблете по ветру из реального мира дальше, туда, в ту сторону, где все больше и больше чудес…
На главную роль
– …я еще Гамлета могу… – говорю, сам не знаю, зачем, они меня уже не слушают, я это понимаю, – быть или не быть… вот в чем вопрос…
Они молчат – там, по ту сторону экрана. Я даже не знаю, есть ли там кто-то по ту сторону экрана, мне все больше кажется, что нет, что это насмешка какая-то, розыгрыш, или что похуже, и сейчас начнется – переведите на такой-то счет все свои сбережения… нет у меня никаких сбережений, да мало ли…
Мы с вами свяжемся, – пишут оттуда, пишут таким тоном, что непонятно, свяжутся или нет, да что непонятно, у них таких, как я, вагон и маленькая тележка…
У нас таких, как вы, вагон и маленькая тележка… мы не знаем, кого выбрать…
Вздрагиваю. Меня пугает их непосредственность, они говорят, что думают, вот так, откровенно, у них так принято, у кого, у них, когда, у них, через три тысячи лет, когда-то там никогда…
У вас новое сообщение.
Добрый день.
Высылаем вам сценарий.
Хорошего дня.
Холодеет спина, руки становятся раскаленными, я не верю себе, этого просто не может быть, чтобы мне сценарий, чтобы выбрали меня, из миллионов, из миллиардов – меня…
…тут же одергиваю себя, это ничего не значит, ничегошеньки-ничего, потому что… что-то подсказывает мне, что сценарий отправляют всем, всем, всем, и это еще не значит, что выбрали меня, это еще ничего не значит.
Что такое полиполис, спрашиваю я себя.
Что такое акциация, спрашиваю я себя.
Что такое кумолактика, спрашиваю я себя.
Не понимаю.
Продираюсь сквозь малопонятные слова, сквозь перевод с какого-то там на наш, современный, – кто-то пытался перевести мне сценарий, кто-то вспоминал слова, которых никогда не знал, кто-то писал – комната, чтобы отключиться, я понимал – спальня, и тут же через пару страниц хлопал себя по лбу, нет, никакая не спальня, они там правда что-то выключают, не пойми что. А надо понять, потому что я буду играть все это, я буду заходить в комнату и что-то выключать. И почему надо выбирать между акциацией и кумолактикой, тоже надо понять, и почему нельзя выбрать ни то, ни другое, просто невозможно выбрать, и все-таки надо выбирать – я тоже должен понять. Потому что это я буду выбирать, и не смогу отказаться от выбора.
Они обещали связаться.
Они не связываются.
Не связываются уже который месяц, и эти месяцы плавно перейдут в годы, в десятилетия, а я буду ждать неведомо чего до самой смерти, а они спохватятся через какие-нибудь двести лет, а это был, а как его, а не знаем, а где он, а как нет, а был же, а как это люди столько не живут, а сколько, а почему, а как…
Стоп, снято.
Опубликовать.
Почему вообще связались со мной, почему не с какими-нибудь бредопитами и томакрузами, почему меня, чей потолок – ютубовские видосики, полтора подписчика, три лайка…
Я представляю себе комнату для выключения, – не могу представить, я изображаю, как захожу туда и выключаю что-то… что-то… что, черт побери, я должен выключить. Я читаю сценарий дальше, герой убивает своих соперников, убивает какими-то древними, давно забытыми методами – долго думаю, что за методы, наконец, спохватываюсь, что прекрасно их знаю, – показываю на камеру, как закалываю кого-то ножом, раз, два, три, больше, больше, больше…
Вам сообщение.
Спина холодеет до абсолютного нуля, руки раскаляются до температуры поверхности солнца.
Покажите, как вы выключаете в комнате выключения.
Чувствую, что должен признаться, что никак, что я вообще не понимаю, что показывать. Мне пишут, что комната для выключения должна быть наверху, совсем-совсем высоко. Пишут так, что я снова не понимаю, взяли меня или нет, или можно не рассчитывать…
Начинаю понимать, что единственное, что я нормально могу сыграть в фильме – это финальную сцену, когда герой сидит на каменистом острове, на берегу ледяного моря перед остовом какого-то древнего вымершего животного, сидит, не то победивший, не то побежденный, и то ли это финал, то ли только начало настоящих приключений героя, то ли он не знает, что делать дальше – я так и не понял. А придется понять, придется играть все это…
Оно того стоит, говорю я себе.
Черт возьми, оно того стоит.
Чтобы увидеть мир через три тысячи лет, чтобы жить в пять тысяч каком-то там году, где-то там, впереди всех, вперед по стреле времени…
Интересно, как они это сделают, говорю я себе.
Хочу спросить у них.
Не спрашиваю.
Вместо этого спрашиваю другое, а когда вы, наконец, поймете, что вам нужен именно я, не какие-то там остальные восемь миллиардов, а я, единственный, неповторимый, полтора ролика на Ютубе, полтора подписчика, полтора лайка…
Они снова пропадают – на месяц, на два, на три, я живо представляю себе, как чего-то не хватает для фильма, денег там или ночлег каких-нибудь, и сценарий задвигают на дальнюю полку, в список Топ гениальных фильмов, которые никогда не были сняты.
А работу когда найдешь, а никогда, а жизнь когда нормально обустроишь, а никогда, и вообще, моя жизнь, а не ваша, и вообще, не скажу же я, что на хрена мне вообще все это, квартиры-работы-машины, я же жду, они же не сегодня-завтра постучатся в дверь, или что я говорю, ни в какую дверь они не постучатся, снова будет – вам сообщение, вы приняты, собирайтесь, интересно, как собираться… и буду ждать еще сколько-то-дцать лет, и смотреть в пустоту уходящей жизни тускнеющими глазами, не мелькнет ли сообщение, вы приняты…
А сколько еще таких, думаю я, скольких еще они подбирают для роли, – я все больше боюсь, что восемь миллиардов, не меньше, а то и больше, кто сказал, что им интересны только мои современники, они, может, перебирают актеров в театре Глобус, нет, мистер Шекспир, вы нам не подходите, или проводят кастинги в следующем столетии через какие-нибудь навороченные приложения, которые вставляются прямо в голову…
– …а я это… жду… на роль… ну, что мне роль дадут…
Мысленно хлопаю себя по лбу, на кой черт я это ляпнул, на кой…
Ника (если она правда Ника, не только по Инстаграму, а по паспорту какая-нибудь Дуся-Фрося окажется), так вот, Ника брезгливо морщится:
– Ой, да ну их, то да, то нет, ни му, ни хрю, то мы с вами свяжемся, то сценарий читайте, то не читайте, то так, то эдак, то вообще не пойми что… я вот и не жду уже… ну как… ну так, ну если позовут, ну я пойду, ну а так, чтобы ждать…
