скачать книгу бесплатно
– Поверить как раз легче легкого. Никто лучше меня не знает, что ты не способен на настоящее и смелое отступничество. Я-то знаю, для размазни вроде тебя это уже чересчур – на самом деле лизать кому-нибудь дырку в жопе, хоть вымазанную спермой, хоть нет.
– Джулия…
– И что, ты думаешь, теперь будет? Ты решил, что можешь говорить и писать все, что хочешь? Это, возможно, сходило с рук твоему отцу. Возможно, у твоей матери не хватает силы воли отказаться терпеть свинство. А я не собираюсь. Есть приличное и неприличное, это разное. Добро и зло разные. Ты этого не знаешь?
– Конечно, я…
– Нет, ты, конечно, не знаешь. Ты пишешь женщине, которая тебе не жена, что ее тугая шмонька тебя не заслуживает?
– Я не это на самом деле написал. И это было в контексте…
– И ты, выходит, вовсе не хороший человек, и не существует контекста, в котором такие слова были бы допустимы.
– Джулия, это был миг слабости.
– А ты забыл, что так и не удалил свою писанину? Что хранил всю переписку? Это был не миг слабости, а слабость личности. И пожалуйста, перестань повторять мое имя.
– Там все кончено.
– А хочешь знать, что хуже всего? Меня это даже не волнует. Самое печальное в этой истории – то, что совсем не опечалилась.
Джейкоб не поверил ее словам, но не поверил и тому, что она могла их произнести. Притворство, что их связывает, позволяло мириться с отсутствием любви. И вот теперь Джулия все расставила по своим местам.
– Послушай, я думаю…
– Сперму слизать с ее очка? – Она рассмеялась. – Ты? Ты же трус и сдвинут на микробах. Ты просто хотел это написать. Что хорошо. Даже отлично. Но признай иронию ситуации. Ты желаешь хотеть какой-то перенасыщенной сексом жизни, ну, а что тебе на самом деле нужно, так это мешок от микробов для прогулочной коляски, фильтр для воды, и даже свое высушенное, без оральных ласк существование, потому что это позволяет не тревожиться об эрекции. Господи, Джейкоб, да ты с собой носишь пачку салфеток, чтобы не пользоваться туалетной бумагой. Так ли ведет себя человек, который хочет слизать сперму с чьего бы то ни было очка?
– Джулия, перестань.
– И к слову, даже если ты окажешься в такой ситуации, с настоящим очком настоящей женщины, заполненным твоей настоящей спермой и манящим твой язык? Знаешь, что ты сделаешь? У тебя начнется твоя смешная тряска рук, рубашка насквозь промокнет от пота, ты утратишь свою желейную четвертинку эрекции, и тебе еще повезет, если и такая будет, а потом, скорее всего, уползешь в ванную смотреть несмешные видео для инфантилов на «Хаффингтон-пост» или в очередной раз слушать восхваления морских черепах на «Радиолабе». Вот что будет. И она поймет, что ты трепло, как, собственно, и есть.
– Рубашки-то на мне не будет.
– Что?
– Рубашка не промокнет от пота, потому что на мне ее не будет.
– Ебучие подлые слова ты сейчас сказал.
– Не выводи меня.
– Ты серьезно? Не может быть. Ты не мог это сказать всерьез. – Она, без всякой видимой причины, повернулась к раковине. – А ты думаешь, ты один такой, кто хочет пуститься во все тяжкие?
– Ты хочешь завести роман?
– Я хочу, чтобы все рухнуло.
– У меня нет романа, и я не хочу, чтобы все рухнуло.
– Сегодня я видела Марка. Они с Дженнифер разводятся.
– Чудесно. Или ужасно. Что я должен сказать?
– И Марк со мной заигрывал.
– Что ты затеяла?
– Я чересчур тебя оберегала. Щадила тебя, как неоперившегося птенца. Не говорила каких-то совершенно невинных вещей, которые бы тебя раздавили, хотя не дают и малейшего повода огорчаться. Ты думаешь, у меня не бывает фантазий? Думаешь, когда мастурбирую, я только тебя и представляю? Да?
– К чему ты это говоришь?
– Хотела я где-то в глубине души сегодня трахнуться с Марком? Да. Строго говоря, этого хотела во мне каждая часть тела, что ниже мозга. Но я не сделала этого, потому что не стала бы вообще, потому что не такая, как ты…
– Джулия, я ни с кем не трахался.
– Но я хотела.
Джейкоб второй раз за время разговора повысил голос:
– Черт, да чем это воняет?
– Твой пес, как всегда, нагадил в доме.
– Мой пес?
– Да, пес, которого ты взял домой вопреки нашей четкой договоренности не заводить собак.
– Это дети захотели.
– Дети хотят, чтобы им в руки воткнули капельницы с растаявшим пломбиром, а мозги замочили в ванне с семенем Стива Джобса. Быть хорошими родителями не значит потакать любым прихотям.
– Они тогда были чем-то расстроены.
– Всех что-нибудь да расстраивает. Перестань перекладывать все на детей, Джейкоб. Тебе хотелось быть героем, а меня выставить злодейкой.
– Это несправедливо.
– Абсолютно несправедливо. Ты приводишь домой собаку, хотя мы определенно договорились, что брать ее не надо, и ты стал супергероем, а я суперзлодейкой, и теперь у нас на полу в гостиной засохшая куча дерьма.
– А тебе не приходило в голову убрать ее?
– Нет. Как и тебе не приходило в голову приучить ее гадить на улице…
– Его. Приучить его. К тому же этот бедняга уже просто не терпит. Он…
– Или выгулять ее, или свозить к ветеринару, или мыть ее подстилку, или помнить про ее таблетки от сердечных глистов, или проверять на клещей, или покупать корм, или кормить. Я убираю его дерьмо каждый божий день. Дважды в день. И чаще. Боже, Джейкоб, я ненавижу собак, и этого пса ненавижу, и мне он тут не нужен, но если бы не я, он бы издох уже много лет назад.
– Он понимает, что ты говоришь.
– А вот ты нет. Твоя собака…
– Наша собака.
– …Умнее моего мужа.
И тут Джейкоб заорал. Это был первый раз, когда он повысил голос на Джулию. Вопль рос в нем все шестнадцать лет брака и четыре десятилетия жизни, и пять тысячелетий истории человечества – вопль, обращенный на Джулию, но одновременно и на всех людей, живых и живших, но в первую очередь на него самого. Год за годом Джейкоб неизменно оказывался где-то не здесь, словно в подвале за двенадцатидюймовой толщины дверью, он сбегал от реальности, прячась во внутреннем монологе, к которому никому – включая его самого – не было доступа, или в диалоге, запертом в ящике письменного стола. Но это был он.
Он прошел четыре шага, так что линзы его очков оказались так же близко к глазам Джулии, как и к его собственным, и заорал:
–?Ты мне ненавистна!
Несколькими минутами раньше она сказала Джейкобу, что самым печальным для нее было понять, что она совсем не опечалена. Тогда это было правдой, но теперь все изменилось. Сквозь призму слез она видела кухню: треснувший резиновый уплотнитель на кране, решетчатые окна, которые пока еще выглядели прилично, но рассыпались бы, если покрепче ухватиться за раму. Видела гостиную и столовую: по-прежнему прилично выглядят, но там уже два слоя краски поверх слоя грунтовки поверх полутора десятков лет медленного разрушения. И вот он: ее муж, но не партнер.
Однажды Сэм, тогда третьеклассник, вернувшись из школы, взволнованно сообщил Джулии:
– Если бы Земля была размером с яблоко, атмосфера была бы тоньше, чем яблочная кожура.
– Что?
– Если бы Земля была размером с яблоко, атмосфера была бы тоньше, чем его кожура.
– Наверное, у меня не хватает ума понять, что в этом интересного. Можешь объяснить?
– Посмотри вверх, – сказал Сэм. – Тонко? Как кажется?
– Потолок?
– Представь, что мы на улице.
Панцирь был так тонок, но всегда казался надежным.
На блошином рынке они как-то, десятками воскресений ранее, купили доску для дартса и повесили ее на дверь в конце коридора. Дети промахивались по мишени не реже, чем попадали, и каждый дротик, вынутый из двери, на кончике приносил немного краски из прежнего слоя. Джулия сняла доску, после того как Макс однажды вошел в комнату со словами «никто не виноват», а из его плеча капала кровь. Остался круг, нарисованный и окруженный сотнями дырочек.
Она смотрела на свой панцирь-кухню и с печалью думала, что точно знает, какие трещины откроются под ним, если слегка поскрести в тонком месте.
– Мам?
Обернувшись, они увидели в дверях Бенджи, привалившегося к косяку с ростовыми отметками и шарящего руками по пижамным штанам в поисках карманов, которых там не было. Сколько он уже здесь стоит?
– Мы с мамой просто…
– Ты хотел сказать истинна?
– Что, малыш?
– Ты сказал ненавистна, а имел в виду истинна.
– Вот, теперь можешь его поцеловать, – сказала Джулия Джейкобу, вытирая слезы и оставляя на их месте мыльную пену.
Джейкоб опустился на колено и взял руки Бенджи в свои:
– Приснилось плохое, дружок?
– Я не против смерти, – сказал Бенджи.
– Что?
– Я не против смерти.
– Ты не против?
– Если только со мной умрут и все остальные, тогда я вообще не против смерти. Я только боюсь, что больше никто не умрет.
– Тебе что-то приснилось?
– Нет. Вы ругались.
– Мы не ругались. Мы…
– И я слышал, как разбилось стекло.
– Мы ругались, – сказала Джулия. – У людей есть эмоции, иногда очень непростые. Но это нормально. Иди спать, малыш.
Джейкоб понес сына в комнату. Бенджи устроился щекой на отцовском плече. Какой он все еще легкий. И каким тяжелым становится. Ни один отец не знает, когда в последний раз несет ребенка в комнату на руках.
Джейкоб укрыл Бенджи одеялом и погладил по голове.
– Пап?
– Да?
– Я согласен с тобой, что рая, наверное, не существует.
– Я так не говорил. Я сказал, что не существует способа это точно узнать, и поэтому, наверное, не стоит строить жизнь в расчете на рай.
– Да, и вот с этим я согласен.
Он мог бы простить себе то, что отказывал в утешении себе, но зачем он отказывал всем остальным? Почему не мог позволить своему малышу-дошкольнику счастливо и безбоязненно жить в прекрасном и справедливом нереальном мире?
– А в расчете на что надо строить жизнь? – спросил Бенджи.
– Может, на свою семью?
– Я тоже так думаю.
– Приятных снов, дружище.
Джейкоб двинулся к двери, но помедлил в комнате.
