скачать книгу бесплатно
– Ты серьезно?
– Назови хоть что-то.
Джейкоб страдал. И каким бы заслуженным ни казалось это страдание Джулии, смириться с ним она не могла. Она столько сложила, стольким пожертвовала для его защиты. Сколько переживаний, сколько бесед, сколько слов принесено в жертву, чтобы пощадить его легко ранимую душу? Они не могли поехать в город, который она посещала двадцать лет назад с тогдашним другом. Ей не следовало оглашать осторожные наблюдения по поводу того, что в доме его родителей не признают границ, а тем более – о его собственных методах воспитания, которые чаще всего сводились к отсутствию методов. Она убирала дерьмо за Аргусом, потому что Аргус не умел терпеть и потому что, пусть даже она его не выбирала и не хотела и это было несправедливо, Аргус был ее собакой.
– Ты добрый, – сказала она мужу.
– Нет. По правде, нет.
– Я тебе приведу сто примеров…
– Три или четыре сейчас были бы очень кстати.
Ей не хотелось этого делать, но иначе она не могла:
– Ты всегда возвращаешь на место тележку в магазине. В метро ты складываешь газету, чтобы кто-то еще почитал. Рисуешь карту заблудившимся туристам…
– А это доброта или совестливость?
– Значит, ты совестливый.
А он бы смог не откликнуться на ее страдание? Ей хотелось бы знать, но его ответу она бы не поверила.
Она спросила:
– Тебя огорчает, что детей мы любим сильнее, чем друг друга?
– Я бы так не сказал.
– Ну да, ты сказал бы: «Ты мне ненавистна».
– Это же сгоряча.
– Понимаю.
– Я не хотел.
– Знаю, – согласилась она, – но сказал.
– Я не считаю, что гнев обнажает правду. Бывает, тебя просто несет.
– Знаю. Но не верю, чтобы хоть что-то могло взяться из ниоткуда.
– Я люблю детей не сильнее, чем люблю тебя.
– Сильнее, – сказала она. – И я сильнее. Может, так и должно быть. Может, эволюция заставляет.
– Я люблю тебя, – сказал он, поворачиваясь к ней.
– Знаю. Я никогда не сомневалась в этом и сейчас не сомневаюсь. Но это не такая любовь, которая нужна мне.
– И что это означает для нас?
– Не представляю.
Засыпай, Джейкоб.
Он сказал:
– Знаешь, как под новокаином теряешь ощущение границы между собственным ртом и тем, что вне тебя.
– Ну, наверное.
– Или как иногда думаешь, что вроде должна быть еще одна ступенька, а ее нет, и нога проваливается сквозь эту воображаемую ступеньку?
– Конечно.
Почему ему так трудно преодолеть физическое расстояние? Так не должно быть, но так было.
– Не знаю, что я нес.
Она чувствовала, что в нем происходит какая-то борьба.
– Что?
– Не знаю.
Он запустил руку в ее волосы, обхватив ладонью затылок.
– Ты устала, – сказал он.
– Я действительно вымоталась.
– Мы устали. Мы себя заездили. Нужно найти способ отдохнуть.
– Я бы поняла, если бы ты с кем-то спутался. Я бы злилась и страдала бы, и может, это заставило бы меня сделать то, чего я даже не хочу…
– Например?
– Я бы тебя ненавидела, Джейкоб, но по крайней мере я бы тебя поняла. Я тебя всегда понимала. Помнишь, как я тебе это говорила? Что ты единственный человек, который что-то для меня значит? А теперь все, что ты делаешь, меня озадачивает.
– Озадачивает?
– Твоя зацикленность на недвижимости.
– Я не зациклен на недвижимости.
– Как я ни подойду, у тебя на экране дома на продажу.
– Просто интересуюсь.
– Но зачем? И почему ты не скажешь Сэму, что он лучше тебя играет в шахматы?
– Я говорю.
– Да нет. Ты позволяешь ему думать, будто ты поддаешься. И почему ты такой абсолютно разный в разных ситуациях? Ко мне ты выказываешь холодную неприязнь, на детей рычишь, а вот отцу позволяешь вытирать о тебя ноги. Ты уже десять лет не писал мне пятничных писем, но все свободное время проводишь, работая над чем-то, что любишь, но никому не показываешь, и тут ты берешь и пишешь все эти сообщения, которые, говоришь, ничего не значат. На нашей свадьбе я обошла вокруг тебя семь кругов, а теперь я тебя и найти-то не могу.
– Я ни с кем не путаюсь.
– Ни с кем?
– Нет.
Джулия расплакалась.
– Это всего лишь обмен ужасно непристойными сообщениями с одной женщиной с работы.
– С актрисой?
– Нет.
– А с кем?
– А это важно?
– Если важно для меня, значит, важно.
– Одна из режиссеров.
– И ее зовут, как меня?
– Нет.
– Это та рыжая?
– Нет.
– Знаешь, мне все равно.
– Хорошо. Тут не о чем волноваться.
– Как это началось?
– Ну, просто… сложилось. Как бывает. Это было…
– Мне даже не интересно.
– Никогда не шло дальше слов.
– И долго это у вас?
– Не знаю.
– Знаешь, конечно.
– Месяца четыре.
– И ты предлагаешь мне поверить, что четыре месяца каждый день ведешь откровенную эротическую переписку с женщиной с работы и это ни разу не привело ни к какому контакту?
– Я тебя не прошу верить. Я говорю правду.
– Самое грустное, что я тебе верю.
– Это не грустно. Это дает надежду.
– Нет, грустно. Ты единственный человек, которого я знаю или о котором думаю, кто способен писать такие наглые сообщения, а жить таким паинькой. Я и правда верю, что ты писал какой-то женщине, будто хочешь полизать ей очко, и даже пойманный на слове сидел рядом с ней каждый день четыре полных месяца, не позволяя себе сдвинуть руку на шесть дюймов, чтобы коснуться ее бедра. Не находя в себе такой смелости. И даже не давая ей сигнала, что она вполне может принять твою трусость и сама положить руку тебе на бедро. Подумай, какие сигналы ты посылал ей, чтобы ее дырка все время мокла, но рука не тянулась к тебе.
– Джулия, это слишком.
– Слишком? Ты это серьезно? В этой комнате только ты не знаешь, что такое слишком.
– Я знаю, что зашел слишком далеко в этих сообщениях.
– А я тебе говорю, что ты не достаточно далеко зашел в этой жизни.
– Как тебя понимать? Ты хочешь, чтобы я с кем-нибудь спутался?
– Нет, я хочу, чтобы ты писал мне субботние письма. Но если ты предпочитаешь строчить порнографические послания кому-то другому, тогда да, я хочу, чтобы ты с ней спутался. Потому что тогда я смогу тебя уважать.
– В этом нет никакого смысла.
– Вовсе нет. Я бы уважала тебя гораздо больше, если бы ты ее трахал. Это бы мне доказало то, во что мне все труднее и труднее верить.
– И что это?
– Что ты вообще человек.
– Ты не веришь, что я человек?
– Я не верю, что ты вообще тут.
Джейкоб открыл рот, не зная, что сейчас произнесет. Он хотел вернуть все, что она ему вывалила: ее истерики, ее противоречия, слабость, лицемерие и злобность. Еще он хотел признать, что все сказанное Джулией правда, но дать поправку на обстоятельства – не во всем виноват он. Он хотел одной рукой вести кладку, а второй обрушивать на нее кувалду.
Но вместо его голоса прозвучал голос Бенджи:
– Вы где?! Кто-нибудь!!
Джулия громко рассмеялась.
