скачать книгу бесплатно
– Мистер Блох.
Было ли это утверждение? Подтверждение, что перед ним нужный человек?
– Да?
Мистер Блох, – потрясая пачкой страниц, как лулавом[6 - Лулав – ветвь (финиковой) пальмы; букет из четырех видов растений, который надлежит собирать на Суккот – еврейский паломнический праздник.], – откуда вы взяли все эти идеи?
И прежде чем профессор успел продолжить; «Они слишком сложны для человека ваших лет», Джейкоб отрапортовал:
– Харольд Блум.
Несмотря на неудовлетворительный балл и испытательный срок, Джейкоб был рад этому провалу – не потому, что в этом случае ему так уж важна была честность, а потому, что больше всего на свете он ненавидел, когда его уличали. В таких случаях он превращался в запуганного ребенка и любой ценой старался избегать подобного.
– Новые телефоны запрашивают пароль, – сказал Джейкоб. – По-моему, они без него не работают.
– Смешной способ ответить «нет».
– А какой был вопрос?
– Тебе ничего не надо мне сказать?
– Да у меня всегда куча всего, о чем я хочу тебе сказать.
– Я сказала не «хочешь», а «надо».
Аргус застонал.
– Не понимаю, что за разговор у нас, – отмахнулся Джейкоб. – А чем это так воняет?
Столько дней совместной жизни. Столько всего пережито. Как же они умудрились провести минувшие шестнадцать лет, разучаясь понимать друг от друга? Каким образом постоянное присутствие превратилось в постепенное исчезновение?
И вот, когда их старший ребенок на пороге взросления, а младший задает вопросы о смерти, они сидят на кухне и бьются над вопросами, которые вовсе не стоит обсуждать.
Джулия, заметив пятнышко на блузке, принялась тереть его, хотя знала, что оно давнее и несводимое.
– Догадываюсь, ты не забрал вещи из химчистки.
Джулия терпеть не могла чувствовать себя, как в этот момент, и хуже могло быть только одно – разговаривать, как она в этот момент разговаривала. Голда Меир, вспоминал Ирв, сказала Анвару Садату: «Мы можем простить вам, что вы убиваете наших детей, но никогда не простим, что вы заставляете нас убивать ваших». Джулия ненавидела себя такую, какой Джейкоб вынуждал ее сейчас казаться, – надутой и стервозной, занудливой женой-пилой, Джулия предпочла бы удавиться, чем стать такой.
– У меня плохая память, – сказал Джейкоб. – Прости.
– У меня тоже плохая, но я не забываю о делах.
– Ну прости, ладно?
– Было бы легче простить без этого «ладно».
– Ты так себя ведешь, будто я только и делаю, что все путаю и порчу.
– Ну поправь меня, – сказала Джулия. – Что в этом доме ты сделал хорошего?
– Ты серьезно?
Аргус испустил долгий стон.
Джейкоб повернулся к псу и выдал ему малую толику того, что не мог выдать Джулии:
– Да уймись уже, блядь! – И добавил, не улавливая, что шутит над самим собой же: – Я никогда не повышаю голос.
Джулия шутку уловила:
– Так ли это, Аргус?
– Не на тебя и детей.
– Не повышать голос или не избивать меня и не тиранить детей не считается чем-то хорошим. Это норма поведения. Да и к тому же ты не повышаешь голос, потому что ты под каблуком.
– Ничего я не под каблуком.
– Да неужели?
– Даже если я не повышаю голос поэтому, хотя не думаю, что поэтому, это все равно хорошо. Многие мужчины орут.
– Завидую их женам.
– Хотела бы, чтобы я был мудаком?
– Хотела бы, чтобы ты был личностью.
– Как это понимать?
– Ты уверен, что ничего не должен мне рассказать?
– Не понимаю, зачем ты меня об этом без конца спрашиваешь.
– Я спрошу иначе: какой пароль?
– К чему?
– К телефону, который ты сжимаешь в кулаке.
– Ну, новый телефон у меня. Велика важность!
– А я твоя жена. Я – важность.
– Ты ведешь себя неразумно.
– Имею право.
– Чего ты хочешь, Джулия?
– Твой пароль.
– Зачем?
– Хочу знать, чего такого ты не можешь мне сказать.
– Джулия…
– Очередной раз ты правильно назвал мое имя.
На кухне Джейкоб провел больше времени, чем в любой другой комнате дома. Младенец не знает, что мать вынимает сосок из его рта в последний раз. Ребенок не знает, что в последний раз называет мать «мамуля». Мальчишка не знает, что книжка закрылась на последней в жизни сказке, которую ему прочли перед сном. Не знает, что вот сейчас утекает вода последней в жизни ванны, принятой на двоих с братом. Юноша, впервые познавая величайшее из удовольствий, не понимает, что больше никогда не будет невинным. Ни одна превратившаяся в женщину девушка не знает, засыпая, что пройдет четыре десятка лет, пока она снова станет неплодной. Ни одна мать не знает, что в последний раз слышит от ребенка «мамуля». Ни одному отцу невдомек, что книжка закрылась на последней в жизни сказке перед сном, которую он прочел: «С того дня и на долгие годы мир и покой вновь воцарились на Итаке, и боги были благосклонны к Одиссею, его жене и сыну». Джейкоб понимал: как ни сложись, эту кухню он будет видеть и впредь. И все же его глаза стали подобны губкам, впитывающим детали, – полированная ручка ящика, шов в месте соприкосновения панелей из мыльного камня, наклейка «Особая награда за храбрость» на краю столешницы, с нижней стороны, выданная Максу за последний – чего никто не знал – вырванный молочный зуб, наклейка, которую видел каждый день по многу раз и не видел никто, кроме Аргуса, – ведь Джейкоб знал, что однажды до последней капли отожмет все эти последние моменты: они выйдут слезами.
– Ладно, – сказал он.
– Ладно что?
– Ладно, я скажу тебе пароль.
Он шмякнул телефон на стол с праведным возмущением, которое могло бы, если повезет, повредить систему, и добавил:
– Но знай, что это недоверие ложится между нами навсегда.
– Я это переживу.
Джейкоб посмотрел на телефон.
– Пытаюсь вспомнить, какой там вообще был пароль. Я его потерял сразу, едва купил. Я вообще не помню, чтобы включал его.
Джейкоб взял телефон и внимательно посмотрел на него.
– Может, обычный пароль семейства Блох? – подсказала Джулия.
– Точно, – отозвался Джейкоб. – Конечно, я бы применил и-э-т-о-п-р-о-й-9. Ну-у… нет.
– Хм… Конечно, нет.
– Наверное, можно разблокировать его в магазине.
– Наверное, и, ну просто наудачу, ты можешь написать первую букву заглавную, а вместо цифры написать слово «девять»?
– Я бы так не написал, – сказал Джейкоб.
– Нет?
– Нет. Мы всегда пишем его одинаково.
– А ты попробуй.
Джейкобу хотелось выскочить из этого детского сна ужасов, но в то же время ему хотелось быть ребенком.
– Но я бы так не написал.
– Почем знать, кто бы что сделал на самом деле? Возьми и проверь.
Джейкоб бросил взгляд на телефон, на свои пальцы, сжимавшие его, на дом, давивший со всех сторон, и Джулию, и в мгновенном порыве – столь же безотчетном, как подскок ноги после удара молоточком по колену, – швырнул телефон в окно, разлетевшееся вдребезги.
– Я думал, оно открыто.
А потом – тишина, сотрясшая стены.
– Ты думаешь, я не знаю дороги к нам на лужайку? – спросила Джулия.
– Я…
– Трудно тебе было задать пароль посложнее? Такой, чтобы Сэм не смог отгадать?
– Сэм копался в телефоне?
– Нет. Но лишь потому, что ты невероятно везучий.
– Ты уверена?
– Как ты мог все это писать?
– Что именно?
– Вот об этом говорить уже поздно.
Джейкоб знал, что момент упущен, и впитывал щербины на разделочной доске, кактусы между раковиной и окном, детские рисунки, приклеенные синей изолентой над мойкой и столом.
– Эти сообщения ничего не значат, – сказал он.
– Мне жаль того, кто способен сказать так много ничего не значащих слов.
– Джулия, дай мне возможность объяснить.
– Почему ты не можешь ничего не значить для меня?
– Что?
– Ты кому-то, а не матери своих детей, говоришь, что хочешь слизать свою сперму с ее очка, а единственный, кто заставляет меня почувствовать, что я красивая, – это чертова корейская флористка из лавки, которая даже и не флористка.
– Я мерзавец.
– Даже не начинай.
– Джулия, наверное, поверить трудно, но это была только переписка, и все.
