Галерен: мир без людей

– Кто ты? – хотела спросить Мириель, но слова застряли в горле, будто поглощённые туманом.

Обернувшись, она заметила мужчину в дальнем конце зала. Король. Его лицо было холодным и резким, взгляд – тёмным и безэмоциональным. Он смотрел на женщину с отстранённостью, которая вызывала дрожь. Когда Мириель наконец смогла разглядеть её лицо, сердце её сжалось.

– Ты никогда не будешь стоить даже его волоса, – голос женщины дрожал, но осанка оставалась гордой. – Ты никто и стал кем-то только благодаря ему!

Он даже не пошевелился, его взгляд не изменился. И чем громче она говорила, тем тише казался его молчаливый ответ. Мириель не могла понять, почему сердце её сжалось от ужаса, как будто она была свидетелем чего-то настолько интимного, что её сознание отказывалось это принимать.

– Говори, что хочешь, Аиша, – произнёс он, аккуратно застёгивая запонки. – Я больше не притронусь к тебе. Я сделал то, что считал нужным. Смирись… – он бросил взгляд на её живот. – С этим.

– Не думай, что я не поступлю с этим отродьем так же, как ты поступил с моим ребёнком! – выкрикнула она, ударив его по щеке. Затем, наклонившись к его лицу, прошептала с холодной яростью: – Если потребуется, я собственными руками выскребу его оттуда.

Его лицо исказилось от гнева. Он схватил её за челюсть и с силой бросил на кровать, нависнув сверху. Зажав её руки, он прошипел:

– Если с ним хоть что-то случится, готовься к тому, что весь Галерен будет утопать в крови. Каждый житель, каждая душа этого проклятого королевства будет слышать шепот, что всё это затеяла ты.

Аишалин злобно смотрела на него, тяжело дыша. Он, остановив взгляд на её губах, отпустил запястья, поднялся и, взяв сюртук, вышел из комнаты.

Сцена сменилась так внезапно, что Мириель едва успела осознать, что теперь находится в другом месте. Мервена, её мать, держала на руках младенца и спешила по длинным коридорам дворца.

Мириель не сразу поняла, что этим младенцем была она сама. Холодный камень отзывался эхом на каждый шаг, а воздух был пропитан тревогой. Мервена часто оглядывалась, её хватка становилась всё крепче.

Когда они добежали до темной, почти скрытой комнаты, их встретила Аишалин. Теперь она стояла в углу, её лицо было мокрым от слёз, но даже в этой уязвимости сохранялось что-то благородное.

– Возьмите, – прошептала она, дрожащими руками протягивая Мервене брошь, сияющую бордовым светом. Она плакала, её голос был почти не слышен за тяжёлым дыханием. – Никогда не… всегда носите её, всегда, слышишь? Она защитит вас.

Мириель стояла в стороне, её сердце колотилось. В глазах Аишалин читался страх, она держала брошь, как последнюю надежду.

– Придумал чушь, и думаешь в это поверят? – послышался голос позади Мириель и она обернулась.

Аишалин сжимала кулаки до крови. Перед ней стоял Баэльран. Он подошёл к ней, взял за руку и повёл к трону. Усевшись, он улыбнулся – холодно, хищно.

– Уже поверили. Твой дорогой друг, – его лицо скривилось на мгновение. – уже отбывает последние деньки в башне.

– Ты… – она замахнулась на него, но он крепко схватил её предплечье и, встав, повёл её к окну.

– Посмотри, Аиша, – он положил голову ей на плечо так, что она могла почувствовать его дыхание. – Весь Галерен вникает во всё, что я говорю, – затем он повернул её лицом к себе. – Я копил власть не для того, чтобы кто-то мог её так легко отобрать. Даже ты.

– Ублюдок, – сказала она, сломившись. По её щеке скатилась слеза, которую она не хотела ему показывать. Баэльран прикоснулся губами к влажной дорожке, и Аишалин резко отстранилась. – Он всё узнает, и тогда… – вытирая лицо, продолжила она. – Ты пожалеешь обо всём.

Окружающее начало расплываться. Мириель, пытаясь ухватиться за что-то, почувствовала, как проваливается в пустоту. Она зажмурилась…

И резко открыла глаза. Её тело было влажным от пота, а сердце бешено колотилось. Инстинктивно она коснулась броши на своей груди, ощутив холодный металл под пальцами.

Обрывки сна всплывали в её памяти: лицо Аишалин, залитое слезами, её отчаянная мольба, обращённая к Мервене. Что связывало их? Почему именно она видела это?

Она вновь попыталась понять, как брошь могла её спасти от Дайнфаеля. Как она могла противостоять магии столь могущественного существа? Эти мысли заставили её задержать дыхание. Брошь казалась простой вещью, но в ней явно таилась сила, превосходящая понимание Мириель. Это осознание, пусть и смутное, всё же вернуло ей каплю уверенности.

– Что ты такое? – прошептала Мириель, разглядывая брошь. Свет, пробивающийся сквозь грязные оконные стёкла, играл на её поверхности мягкими отблесками, создавая причудливые узоры. Она поднесла её ближе, словно надеясь увидеть ответ в металле.

Мириель знала, что Мервена была служанкой королевы. Но почему королева отдала такой ценный предмет обычной служанке? И что скрывалось за печалью в глазах Аишалин? Каждый вопрос порождал новые загадки, и каждая загадка углубляла чувство тревоги.

Брошь молчала. Её холод был неизменен, как и тайны, которые она хранила. Мириель раздражённо вздохнула и спрятала её в карман. Время для размышлений закончилось. Она больше не могла позволить себе отвлекаться на прошлое, когда настоящее требовало решительных действий.

***

Её шаги глухо отдавались по старым камням улиц, пока она вновь направлялась к нижнему городу. Мириель, укутавшись в капюшон, шла вперёд, но в её груди больше не было привычного тревожного трепета или всплеска эмоций. Всё казалось блеклым, даже разрушенные здания, в которых когда-то кипела жизнь, теперь были лишь пустыми оболочками. Город умирал, и она чувствовала, как и внутри неё что-то угасает.

Когда она вошла в нижний город, ей бросились в глаза грязные листовки, развешанные на каждом углу. Их угрожающие слова поблёскивали под светом солнца: приказ короля.

Эти слова обожгли её сознание. Оливер. Её первая мысль была о нём. Если его ещё не нашли, он в опасности. Смертельной. Эти листовки были предупреждением, но также это было безмолвным криком страха, который король пытался навязать городу.

Она замедлила шаг, оглядываясь на жителей, которые беспокойно спешили по улицам, их лица были мрачными и подавленными. Никто не разговаривал громко, лишь тихий шёпот пролетал мимо неё. Это было как тихая паника – скрытая, но всепоглощающая.

Она подошла к одному из торгашей, который быстро шагал мимо, нагруженный узлами с вещами. Его глаза метались из стороны в сторону, и, казалось, он был готов в любую секунду броситься прочь.

– Что происходит? – спросила Мириель, ухватив его за локоть. Его лицо резко повернулось к ней, и она увидела в его глазах страх.

– Ты что, слепая? Мы должны уйти, все, – прошептал он сдавленным голосом, оглядываясь, будто боялся, что кто-то подслушает. – мы сгниём тут, а им будет плевать. – затем он, поставив узелки на ящики, взял её за плечи. – Убежище. Я слышал, как стражники говорили о мятежниках, мы все сдохнем, если еще на минуту останемся здесь!

– Что за убежище? – спросила она снова, пытаясь понять больше. Мужчина покачал головой и, не отвечая, поспешил дальше, словно его жизнь зависела от скорости его шагов.

Мириель смотрела вслед уходящему мужчине, пытаясь собраться с мыслями. Убежище. Её взгляд скользил по лицам жителей – бледным, изможденным, полным страха и тревоги. Все спешили покинуть город, оставляя свои дома, имущество и прошлое.

Оглянувшись, чтобы удостовериться в безопасности, Мириель последовала за ними. Толпа сплотилась настолько плотно, что некоторые вставали на ноги друг другу, стремясь как можно быстрее пройти через городские ворота. Никому не было дела до остальных, стражники лишь равнодушно смотрели, думая: "Вы все равно обречены".

Мятежники. Она должна была их найти. Она протиснулась между жителями, пытаясь не попасться на очередной сапог. Ноги давили, но ей было всё равно. Выбравшись из толпы, она вышла за городские стены и увидела мир, который всегда был её, но теперь предстал перед ней впервые.

Она пошла вперед, следуя за теми, кто еще сохранил силы. Кто-то падал по пути от голода, а некоторых рвало от долгого перехода. Мириель морщилась каждый раз, когда кто-то не мог продолжать идти.

К западу уходил гнилой, пересохший пейзаж – протоптанные тропы в грязи, пологие холмы, поросшие кустарником, да треснувшие от мороза дорожки вдоль замёрзших канав. Люди шли, вытянутые цепочки сплетались и разламывались, как старые плетёные сетки. Многие пытались поддерживать друг друга, но с каждым шагом это становилось всё труднее. Некоторые молчали, сосредоточенные на тяготах пути, кто-то едва слышно всхлипывал, а кто-то просто упал и больше не поднимался.

Мириель, стиснув зубы, шла. Мысленно она повторяла: "Двигайся. Только двигайся". Слишком много происходило вокруг, чтобы испытывать жалость к себе или же долго думать о том, кого уже потеряли. Она продолжала, переставляя ноги, почти не чувствуя холода, впитавшегося в тело. Самый сильный страх был позади, в городе.

Еду, которую ей сунул в руки мужчина с деревни еще вчера, она берегла, как талисман. Ела понемногу, но челюсти всё равно постоянно сводило; слишком резкий вкус, солёный и плотный, вызывал спазмы в горле. А вода… она осторожно пила понемногу из кожаного мешка, стремясь утолить жажду. Каждый глоток обжигал её, но она снова находила силы подняться.

К вечеру всё тело гудело. Толпа редела. Те, кто ещё тянули ноги, выглядели так, будто скоро тоже развалятся на земле. Всё чаще ряды замедлялись, всё больше тел оставалось позади. Мириель понимала: нельзя идти со всеми. Они – мишень. Если найдут их, найдут и её. На мгновение она оглянулась, сверху холма глядя вниз, на бесконечную полосу сломленных фигур, на щели между телегами, где кто-то скрылся, а кто-то больше не скрывается – лежит, брошенный.

Вдалеке просматривалась чёрная полоса деревьев. Мириель долго смотрела на них, оценивая. Тьма сгущалась, и лес казался ей не местом спасения, а пастью какого-то чудовища. Но разве это не лучше? Тех, кого найдут на открытых равнинах, будет бесполезно оплакивать. Она в последний раз сделала глоток из кожаного мешка – вода была холодной и с неприятным вкусом, – и направилась туда, к лесу.

Заскрипели ветви, внезапный ветер выл в темноте. Шаги становились осторожнее. Лес будто дышал, томно и тяжело. Мириель остановилась, прислушиваясь к шуму ветра, который обманывал: вот, кажется, малумы ломают ветки где-то рядом. Её пальцы дрожали. Каждый звук заставлял сосредоточенно сжимать испачканный край своего плаща. Обман или нет – она шла.

Она вышла из леса почти к рассвету. Первое, что ощутила, – запах дыма. Стойкий, жёсткий, от которого заныло в груди. Тогда, как через костёр, как через горячий воздух, мелькнули тени. Ещё два шага – и перед ней открылась рыбацкая деревня, перекосившаяся от долгих бурь и грязевых приливов.

Но дым пах не уловом.

Посреди деревни собралась толпа: низкорослые бедные хижины сливались в одно место. Она медленно двинулась туда. На первый взгляд, жители были почти безмолвны, но эти звуки… Она вслушивалась и вдруг поняла, что это не молчание, а шёпот и сдержанный плач. Сердце оборвалось. Раненый, мёртвый… Что-то явно случилось. Она ступила ближе – тяжело, будто шаги её утонули в липкой грязи. В центре, склонившиеся фигуры жителей. На насестах и оградах мерцали незажжённые факелы.

Подойдя ближе, она увидела яму – свежевырытую. Все лица сразу слились в общую картину: злые и подавленные, испуганные, тёмные. Некоторые женщины держали детей за плечи, не давая подойти. Мужчины стояли чуть в стороне, молча, утирая пот и перемазанные землёй ладони, выглядели как статуи: не плакали, не смели даже говорить.

– Что случилось? – выдавила Мириель наконец. Никто не ответил. Она снова подошла ближе. Когда подняла глаза, то увидела, что около свежей могилы трое мужчин держали что-то на покрывале. Тело. Её взору явилось побледневшее лицо, покрытое синюшным налётом и красными пятнами. Старик. На его коже чешуя уже давно застыла, а грудь искажала рана, из которой больше не сочилась кровь.

В толпе кто-то не выдержал:

– Это его наказание! Все знали, что он собирался. Незачем было помогать, оставил бы его гнить в лесу – и сам бы не сгнил!

– Заткнись! – выкрикнула женщина в синем платке. – Как ты можешь так говорить? Сколько Альте для тебя сделал!

– Сделал, конечно, – мужчина плюнул под ноги. – А теперь у нас особый контроль. Подумать только, из-за человека! – он усмехнулся, будто сама мысль об этом была полной глупостью.

Мириель вздрогнула и подошла ближе, остановившись прямо перед ним. Она смотрела на него снизу вверх.

– Где… он? – спросила она, едва сдерживая дрожь.

– Кто? Человек? Надеюсь, он кормит землю, – бросил он раздражённо. Потом, заметив её выражение, выдохнул. – Забрали его, вырубили и унесли. Куда – не знаю. А ты что, переживаешь? Знаешь его?

Мириель не ответила, лишь отрицательно кивнула, отступая в сторону. Больше она не могла вынести этого мрака. Но один факт продолжал двигать её вперёд, заставляя искать хоть какую-то зацепку – Оливер был здесь.

Она встала позади толпы, пытаясь уловить хоть одно слово, хоть один шёпот, но ни одного признака не заметила. Стояла так, пока её не дернули за рукав. Она обернулась и увидела девочку – с опухшими глазами и покрасневшими от слёз щеками, как после пощечин, подметила Мириель.

– Я-я… – прошептала девочка, глядя на Мириель. Глухой, подавленный голос словно надрывал её сердце. – Я… позвала дяденек… Они… сказали, что надо говорить… и… зарубили, прямо там… И з-забрали…

– Куда забрали? – Мириель нахмурилась, чувствуя, как в груди сжимаются внутренности. Она подалась вперёд, ожидая ответа. Но девочка только всхлипнула, зарыдав. Мириель схватила её за плечи, встряхнула. – Куда, я спрашиваю?

– Я… с-слышала, – девочка снова затряслась от слёз. – Я слышала… в-во дворец. Человека.

Мириель стояла, ошарашенно глядя на девочку, её слова словно прорезали её тело надвое. Казалось, что страх и усталость не могли затмить осознания. Она чувствовала, как вокруг всё становится ясным и одновременно разрушается. Сковало чувство безнадежности. Она не стала больше трясти ребёнка, не нужно было этого. Просто опустила руки и отошла в сторону, оставив её в этом мраке стоять одной.

"Я ведь была так близко," – эта мысль пронзала разум. Мириель с трудом сглотнула, комок в горле перекрыл дыхание. Боль и ярость, радость и страх – всё перемешалось в один болезненный клубок. Её бросало в жар, потом в леденящий холод.

Это открытие давало ей надежду, но одновременно сдавливало грудь. Судьба снова тянула её назад, туда, где она ждала только смерть и ужас. Всё это время она пыталась убежать, спасаясь от того, что казалось неизбежным, а теперь её принуждали вернуться обратно.

Первый порыв был прост – отказаться. Смириться. Разрешить себе сломаться и признать, что она одна. Но она не могла. Не давала себе этого сделать.

***

Мириель, едва сдерживая дрожь, спряталась в маленькой холодной пристройке на краю деревни. Окно было заколочено досками, и сквозь щели пробивался лишь слабый свет луны, освещая пыльный пол и грубые стены. Ветер стучался в щели, его резкие порывы едва касались её ушей, но не приносили успокоения. Сон не шёл. После полуночи, когда холод стал почти невыносимым, она устроилась у стены, свернувшись в комок, пытаясь хоть немного согреться. Единственное, что грело её изнутри, была мысль о том, что Оливер жив. Хоть кто-то, кого она знала, всё ещё дышал.

Деревня встретила рассвет мёртвой тишиной. Жителей и так было немного, но теперь казалось, что за ночь их стало ещё меньше. Кто-то исчез, кто-то заперся в домах, надеясь, что деревянные двери и хлипкие засовы защитят их. Мириель вышла за пределы деревни, обходя рыбацкие лодки и деревянные мостки, уткнувшиеся в мутные воды реки. День предстоял долгим, и она знала, куда ей нужно идти – в Альвзаидские сады, в Верхний квартал столицы. В этот чистый, вычурный мир, где правили порядок и безопасность. Но старый маршрут был уже невозможен. Она выбрала путь вдоль другой стороны леса, где тропы были запутанными, но, возможно, хоть немного безопасными.

Путь был тяжёлым, каждая мысль давила на неё. Но всё изменилось, когда за её спиной раздался первый крик. Звонкий, пронзительный – он разорвал её усталый разум, как огненная вспышка. Реальность будто разлетелась в пепел, оставляя её без опоры и сил.

Её ноги замерли. Грудь окаменела. «Нет-нет-нет», – прошептала она себе, пытаясь прогнать наваждение. Второй крик прозвучал совсем близко. Резко обернувшись, Мириель увидела сквозь разрежённые деревья:

Деревня пылала. Пламя было не просто огнём – оно казалось живым, ревущим чудовищем, поглощающим всё на своём пути. Вдыхая тяжёлый, едкий воздух, Мириель пыталась сдержать панический приступ, что бил её по нервам. Но тут её взгляд упал на фигуры, что скользили между огнями. Чёрные пятна, плавно растекающиеся по земле.

Мириель замерла. Внутри всё оборвалось.

Сердце сжалось, а в ушах прозвучал дикий, режущий звук – такой острый, что казалось, он разрывает её изнутри. Она не могла пошевелиться. Их фигуры, их лица… нет, это даже нельзя было назвать лицами. Это были маски – искажённые, растянутые над черепами, словно кожа была слишком тонкой для того, чтобы скрывать то, что под ней скрывалось. Они не были живыми, но и мертвыми их тоже нельзя было назвать. Лысая блестящая кожа трескалась, как земля после долгой засухи, и каждая трещина источала что-то чёрное, липкое, напоминающее гниль. От каждого их движения воздух наполнялся шершавым звуком, будто они терли друг о друга старые кости.

И вот, один из них повернулся к ней. Мир вокруг сжался в одну точку, всё потеряло форму и смысл. Его глаза… нет, это даже нельзя было назвать глазами. Это были провалы, полные жара и голода, горящие так ярко, что она чувствовала, как этот огонь прожигает её насквозь. Никаких эмоций, никакого раздумья – только голод. Простой, первобытный, бездонный. Хоть она стояла далеко, это не давало ей ни капли спокойствия. Казалось, его взгляд может достать её, где бы она ни находилась.

Словно воплощение самого кошмара, его конечность потянулась в её сторону. Длинные, тонкие пальцы, покрытые жёсткой, потрескавшейся кожей, заканчивались острыми чёрными когтями. Когда один из когтей вонзился в дерево рядом с домом, где она ночевала, раздался хруст, и на коре остался кровавый след, который медленно растекался, будто дерево истекало жизнью.

Мириель почувствовала, как внутри всё сжалось до боли. Её ноги задрожали, и она сделала шаг назад, потом второй. Но каждый её шаг был пропитан ужасом, будто сама земля под её ногами хотела удержать её, не пустить прочь. Она знала, что должна бежать, но страх сковал её движения, заставляя двигаться медленнее, чем хотелось бы.

Вдалеке, за пределами деревни, жители пытались сопротивляться. Мужчины хватали всё, что могло стать оружием: ржавые мечи, вилы, косы, даже обломки досок. Они стояли на окраине, образуя шаткий строй, но их движения были неуверенными, будто руки отказывались подчиняться. Их лица блестели от пота, а глаза метались между тенями, приближающимися к деревне. Никто из них не был воином – лишь простые земледельцы, кузнецы, рыбаки, чьи руки привыкли к плугу и молоту, а не к оружию.

Женщины бежали. Они тащили детей, укутанных в тряпье, стараясь увести их как можно дальше. Но побег был бесполезен. Твари двигались быстро, их длинные конечности позволяли им пересекать расстояния огромными скачками. Один из малумов настиг группу женщин, спрятавшихся за сараем. Его когтистая лапа взметнулась в воздухе, и следующее мгновение тело одной из них рухнуло на землю, разорванное пополам. Кровь брызнула во все стороны, заливая пыльную землю и стены сарая. Дети закричали, но их крики тут же оборвались, когда другой малум вонзил свои когти в спину женщины, которая пыталась закрыть собой ребёнка.

Мужчины, видя это, зарычали от ярости. Один из них бросился вперёд, занося над головой ржавый меч. Он ударил по вытянутой конечности малума, но клинок лишь скользнул по коже, оставив едва заметную царапину. В ответ тварь повернулась к нему, её горящие глаза полыхнули яростью. Она ударила его когтем, и мужчина упал, его грудь была разорвана так сильно, что внутренности вывалились наружу. Остальные попятились, но страх сменился отчаянием. Они знали, что у них нет шансов, но продолжали сражаться, потому что отступать было некуда.

Крики заполнили воздух – крики боли, ужаса, ярости. Одна из женщин схватила горящий факел и бросилась на малума, который загнал её дочь в угол. Она ударила его факелом по лицу, и тварь отшатнулась, издав пронзительный звук, похожий на скрежет металла. Но её победа была недолгой – другой малум схватил её за волосы и резко дёрнул назад, вырывая кусок кожи вместе с черепом. Её тело упало рядом с ребёнком, который уже не мог кричать – только смотрел широко раскрытыми глазами.

Мириель слышала эти звуки, даже находясь далеко. Каждый крик, каждый хрип, каждый удар металла о плоть отзывался в её голове, словно она сама стояла там, среди этого кошмара. Она чувствовала, как её ноги подкашиваются, но заставила себя сделать ещё шаг, потом ещё один. Она знала, что если останется, то разделит их судьбу. Но внутри всё рвалось на части. Как она могла уйти? Как могла оставить их там?

Перед ней была её брошь. Она вытащила её, почти не замечая, как её рука дрожала. Этот маленький кусочек металла был её единственным шансом. Она сжала его, надеясь, что это спасёт хотя бы кого-то. Но брошь осталась холодной, не подала ни малейшего признака жизни. Не было ни света, ни тёплого ощущения, которое когда-то наполняло её душу уверенностью.

"Почему ты ничего не сделала?" – подумала она, обвиняя то ли брошь, то ли саму себя.

Мириель остановилась на мгновение, глубоко вздохнув, но воздуха было недостаточно, чтобы хоть немного успокоить её.

«Я бы ничего не смогла сделать», – успокаивала она себя.

Надежда угасла в груди, и она почувствовала, как внутренний мир рушится, как будто каждый кусочек её жизни сгорает вместе с деревней. Она пыталась найти в себе силы хотя бы для одного шага назад, чтобы вернуться и попытаться что-то изменить, но не смогла. Всё было бесполезно.

«Беги, Мириель!» – этот голос в голове продолжал звучать, но не мог отвлечь от того ужаса, который теперь прочно заполнил её душу.

Она бежала. Ужас перед тем, что было сзади, и перед тем, что ждало её впереди, заглушал разум. Но она продолжала бежать, не оглядываясь.

XIII. Безопасность

Дворец

Оливер очнулся резко, с шумным вдохом, отшатнувшись назад.

Первое, что он увидел – небо.

Точнее, потолок, высокий и массивный, украшенный золотистыми узорами, которые переливались в мягком свете, словно живые. Его глаза расширились, пытаясь осмыслить, где он находится. Оливер быстро сел, оглядываясь вокруг. Комната была огромной, величественной, будто созданной для кого-то гораздо более важного, чем он сам.

Это не подвал.

Не клетка.

Он лежал в огромной кровати с тяжёлыми шёлковыми покрывалами, которые струились по его рукам, как вода. Вокруг него располагались предметы роскоши: массивная мебель из тёмного дерева, ковры с замысловатыми узорами, гобелены на стенах. По комнате разливался лёгкий запах благовоний, сладковатый и успокаивающий, но в то же время тревожный.

Где он?

Оливер ощупал себя – он был переодет в красивую одежду, которая точно также, как и эта комната, была испещрена золотыми орнаментами. Это было странно. Неправильно.

Может, он опять попал в новый мир? Может, это участь, которая будет преследовать его вечно?

Но прежде чем он успел осознать хоть что-то, дверь с глухим стуком распахнулась.

Он вздрогнул.

В комнату вошли служанки.

Юные девушки, его ровесницы, но лица у них были усталые, натянутые, будто они давно забыли, что такое отдых. Они молча склонили головы, не встречаясь с ним взглядом, и остановились возле кровати, словно ожидали команды.

За ними вошла другая женщина – постарше, с высоко собранными волосами, в более дорогой одежде. Её осанка говорила о том, что она здесь главная. Её шаги были уверенными, почти бесшумными, а выражение лица – невозмутимым, как у того, кто точно знает своё место и роль.

– Доброе утро, господин, – произнесла она ровным голосом, лишенным эмоций.

Оливер открыл рот, но слов не нашлось. Он смотрел на женщину, пытаясь понять, что происходит. Это была ошибка. Какая-то жестокая шутка. Но её лицо оставалось спокойным, без единого намёка на насмешку.

Он не успел ничего спросить – главная служанка жестом велела остальным подойти ближе.

– Вам нужно привести себя в порядок, – продолжила она, не ожидая ответа. Её голос был холодным, но вежливым. Она привыкла выполнять приказы, не задавая лишних вопросов.

Прежде чем он успел возразить, его подхватили – осторожно, но твёрдо – и повели прочь. Оливер напрягся, но сопротивляться не стал. Его тело всё ещё болело после побега, после ночи в лесу, после всего, что случилось. Он просто позволил им увести себя, будто был марионеткой, которой управляют невидимые нити.