I измерение

– Так ты тут живешь? – теперь настала очередь удивляться Таньке. – А Лешка? – осторожно добавила она.

– Нет, – Ольга показала знаком: молчи.

– Что так?

– Все кончено и я не хочу это бередить вновь.

– Так ты получила мое письмо?

– Тань, пожалуйста , -Ольга встала с плетеного стула.

– Хорошо – хорошо.

– Представляете, девчонки, – перевела разговор на другую тему Любаша, – вот родим все сыновей. Они как потом дадут нам жара.

– Ты хочешь, чтобы у нас у всех троих были сыновья.

– Да.

– С ума сошла. Как соберутся вместе, представляете, что будет? – подруги рассмеялись.

– Ой, да ну вас! Пошлите лучше спать!

Наутро в комнату, где Наталья (собирались у Долговых) постелила Ольге и Татьяне, заговорщицки улыбаясь, вошла Любаша.

– Ольга, – она ласково потеребила девушку за плечо, – там тебя очень интересный молодой человек спрашивает.

– Скажи, что ты меня знать не знаешь, в первый раз про такую слышишь, – пробурчала Ольга, отворачиваясь к стенке.

– Очень настойчивый, – застрекотала неотступно Любаша и стянула у Ольги подушку из-под головы.

– Вот черт! – Ольга подняла вихрастую голову. – Что ему нужно?

Любаша пожала плечами.

– А подать его сюда! – шутливо приказала Ольга.

В комнату вошел Димка.

– А, Дмитрий Иванович, добро пожаловать! Садитесь рядышком! Прошу прощения, что не прибрана. А вы к нам какими судьбами?

– Оля, ты не перебивай. Послушай, Оля, я не могу так. Оль, вернись, а? Не могу без тебя. Хоть издалека тебя видеть.

– Дима…

– Я понял, что это великое счастье просто видеть тебя, просто видеть. Я что-то тут вовсе не то говорю. Прости меня.

В дверном проеме Любаша отчаянно показывала, что стол накрыт и нужно вести гостя к чаю.

– Дима, мне нужно одеться. Ты не мог бы довериться вот этой замечательной девушке.

Любаша сделала страшные глаза и затараторила:

– Да-да, любезнейший, пойдемте со мной. Мы вас накормим, напоим, пригреем, приголубим, – Любаша остановилась и взглянула на удивленное лицо Дмитрия, рассмеявшись, добавила, – ну что я несу такое.

Они вошли в столовую. Ольга быстро привела себя в порядок и вышла к завтраку. Когда застолье было окончено, она засобиралась домой.

– Я провожу, – Дмитрий подхватил Ольгу под руку и оба молча стали спускаться по лестнице.

– Что там в Енисейце, Дмитрий Иванович?

– Ваши родители обеспокоены тем, что вы давно не пишете, как вы тут устроились, как вам работа на заводе? Дмитрий Семенович, в принципе, и направил меня в командировку. Я привез вам деньги и письмо от отца.

Ольга кивнула:

– Как там Ленка Митяева?

– Она послала вам письмо. Сейчас занимает ваше место на ферме. Надо отдать должное ее стараниям. Елена Евгеньевна вам не уступает ни в чем.

– Хорошо, Дима, спасибо за компанию, за деньги и письмо. Скажите отцу, что я напишу в ближайшее время. А теперь идите.

Димка кивнул, но не двинулся с места.

– Идите же, Дима!

– Не могу, Ольга, не могу, не могу, – в отчаянии Димка присел на корточки, закрыл руками лицо.

– Хорошо, – холодно сказала Ольга. – Я могу. И мне, пожалуй, пора, – она молча развернулась и пошла к подъезду общежития, где теперь жила.

Он смотрел ей вслед до тех пор, пока она не скрылась за дверьми подъезда. Ольга поднималась по лестнице, и крупные горячие слезы заслоняли ей дорогу. Было безотчетно жаль Димку, себя и свою глупую непонятную жизнь. Почему так вышло? Ну почему? Не раздеваясь, Ольга легла на диван и так пролежала до вечера.

Димка поднялся с корточек, медленно переставляя затекшие от долгого сидения ноги, пошел прочь от общежития, когда на город спускались ночные сумерки.

ГЛАВА 6

Письма Енисея

Вечером в дверь постучались так тихо, что Ольге показалось, это во сне. Стук повторился, и дверь неуверенно открылась.

– Кто там? – с тревогой в голосе спросила Ольга .

– Да это мы,– прошептала Любаша и вошла в комнату, за ней вошла Татьяна Бальцерек.

– Включите свет, – громко сказала Ольга и с усилием села на диване.

– Ты одна? – неуверенно вглядываясь в темноту, спросила Любаша.

В это время щелкнул включатель, и на глупый вопрос не пришлось отвечать.

– Ты в порядке? – забеспокоилась Танька, глядя на бледное лицо и смятое утреннее платье Ольги.

– Тошнит немного, – сморщилась Ольга. – А так – полный порядок.

– Конечно, тошнит ее, – всплеснула руками Любаша, – с утра ничего не ела! Вот от голода и тошнит.

Ольга виновато улыбнулась. Ну вот, пришли подруги, а она не в состоянии встать с дивана и встретить их, как полагается. Но Любаша и Татьяна быстро дали понять, что в ее заботе не нуждаются. Адрианчук обшарила все шкафчики и, обнаружив всего 3 картофелины, проросшую морковку и луковицу, да немного гречневой крупы, ушла на кухню. Бальцерек, засучив рукава, принялась за уборку комнаты. Когда все было сделано, подруги представили к дивану Ольги маленький журнальный столик, на котором дымились тарелки с горячим супом.

– Ничего, похлебаешь жиденького – тошнота пройдет, – ворковала Любаша.

Ольга послушно дула на горячий суп и отправляла в рот маленькие кусочки хлеба.

– Оля так нельзя, – тихо, не отрывая взгляда от тарелки, начала Татьяна. – Нужно жить. Ты всегда была оптимисткой. Ты всегда любила жизнь. Что случилось, Ольга?

– Многое случилось, Танюша, – Лебедева обвела глазами комнату. – Но ничего, девочки, я обещаю сама себе, что завтра же начну новую жизнь…

Ее перебил стук в дверь. На пороге стояла тоненькая черноглазая девочка:

– Меня вахтерша попросила передать вам это, – девочка протянула конверт и быстро убежала.

– Ленка написала, – радостно сообщила Любаша и отдала письмо Ольге.

Быстро распечатав конверт, Ольга достала письмо и стала читать: «Привет, Оля. Ты, однако, нас своими письмами не радуешь. Я все хожу к дяде Диме, спрашиваю, не пришло ли им письмо. И он, в конце концов ,рассердился на меня, накричал. Он ведь тоже ждет, я понимаю. Поэтому ничуть не обиделась. Решила тебе первой написать. Тем более, что адрес мне теперь известен. Спасибо Наталья. Ей позвонила как-то с сельсовета, спросила как ты. Она дала мне твой адрес. Передавай ей привет от меня. У нас в деревне неспокойно. После твоего отъезда Лешка куда-то делся, да так до сих пор нигде и не видать. Шурка Сковородникова, ой, теперь уж Емельянова, по-прежнему работает секретарем у нашего председателя. Очень любит ездить на всякие заседания в Светлоярск. И даже на пару недель, по какому-то там приглашению, ездила в Красноярск. А мы, простые смертные, трудимся, как пчелки. Я теперь бригадир. Стараюсь держаться на высоте. Только вот иногда взгрустнется, да так взгрустнется, что моченьки нет. И пойду бродить по нашим нахоженным с детства тропинкам.

А Мишка-то, а Мишка-то наш Мейдзи! Он теперь заместитель председателя. Ходит по хутору весь такой доброжелательный, с каждой бабулькой за ручку здоровкается, жизнью каждой интересуется. Что-то в блокнот записывает. Его сначала наши девчонки насмешками было, а потом смотрим: он и взаправду помогает. «Вот, – говорит старик Шапошников,– дровишек б, а то, как в гражданскую в болотах воевали, так ревматизм мучает меня». Через два дня гляжу – подвода с дровами на двор к Шапошникову завернула. «Ну, – думаю, – дела». И все-таки кажется мне, что это неспроста. Что делается это не от доброты сердечной, а с каким-то умыслом. Ладно, черт с ним, с этим Мейдзи. Зато Людка Сковородникова, ой, опять, теперь уж Мейдзи, так вот, она беременна. Представляешь?! От этого рыжего чудовища родить еще каких-то… Михайловичей! Ужас!

Димка Емельянов. Ну, это особая статья. И знаешь, Оля, ты большая, круглая, прям набитая дура! Неужели его тебе ни чуточку не жалко? Это раз. Неужели ты не была бы вместе с ним счастлива? Это два. Даже если ты сама несчастна, то это подвиг сделать счастливым другого человека. Это три. Он любит тебя, всегда любил и всегда будет любить тебя, чтобы ты не сделала и как бы ты не издевалась над ним, показывая, какая ты плохая. Это четыре и пять: ты надутый павлин вместе со своей идиотской гордостью! И не стоишь ломаного гроша! А Димка – это человек, которому ты навсегда испортила жизнь. Ему больше никто не нужен, вот в чем беда. После твоего отъезда мы с ним сдружились. Мне его очень жаль, правда, по-человечески жаль. А Шурка от него беременна, а, может быть, и не от него. Может быть, от Лешеньки от твоего любимого, а, может быть, от какого-нибудь идиота Светлоярского.

Но и мне последнее время не до них до всех. У нас тут к началу учебного года приехали новые учителя. И знаешь кто? Известная Валька Сковородникова со своим московским мужем. У нас бабы судачат, что его родители не выдержали ненормальную невестку и выставили обоих вон. В общем, темный лес. Им выдали домик на обрыве, в котором раньше Любашка жила. Они, конечно, недовольны. Ну да ничего, построятся. Валька своих сестер младшеньких потрясет. Они ж теперь не последние люди в деревне: Людка жена зам председателя, Шурка жена главбуха. А Валька лишь рядовой школьный учитель. Вот тебе и учеба в Москве. Муж у Вальки отвратительный типчик. Даже не знаю, как его бесцветную личность описать. Приедешь, сама посмотришь.

Ты мне напиши обязательно, Оль, или, знаешь, лучше приезжай обратно.

Кстати, помнишь нашу поездку в Севастополь на свадьбу Таньки Бальцерек. Помнишь, Лешка Дегтярев искал тогда своего младшего брата Петьку. А потом мы его встретили у Таньки дома. Он тогда старуху, как ее там, Елизавету Михайловну и Монику ездил встречать на морской вокзал. А потом показывал мне Севастополь. Так вот, этот Петька недавно приехал в деревню и, по-моему, собирается остаться надолго.

Тетя Глаша, наш великий доктор, в больницу попала. Дунька работает, Лешка в бегах. Вот и ухаживает Петька теперь за своей матерью. Мы с ним познакомились поближе. Мне кажется, что все наши деревенские ребята ему в подметки не годятся. Он лучший! Да, смейся – смейся, а я влюбилась и знаешь, катастрофой это не считаю. Кажется, я ему тоже нравлюсь. Но мне даже страшно думать об этом.

Вот такие дела у нас. Ну все, пока. А то я что-то разболталась».

Некоторое время все молчали. Потом Ольга спросила, обращаясь к Татьяне:

– Слушай, а эта старуха Елизавета Михайловна еще жива?

– Да она всех нас переживет, – махнул рукой подруга.

– Она мне что-то хотела сказать, если … – Ольга не договорила, смолкла. – Она все в том же доме живет?

– Нет, – Танька о чем-то задумалась.

В комнате вновь наступила тишина. И вдруг Любаша тихо-тихо запела:

Непроглядно темна, бесконечна – тайга ты сибирская!

Средь долин и средь гор заняла ты простор – богатырская!

По горам, по хребтам, По глубоким падям Ты раскинулась!

Над широкой рекой Ты зелёной стеной понадвинулась

Вступили подруги:

Вновь, дождливый рассвет заприметил тайгу,

И решил: «Я в неё непременно войду!

Я войду, чтобы пыль наметённую смыть,

И проспавшей тайге дать прохлады испить…

Тихо пели девушки, прижимаясь друг к дружке. И так спокойно стало у Ольги на душе. Поняла она, что никогда не останется одна, что в самую трудную минуту всегда придут подруги, обнимут, поймут, тихо спою тебе старинную песню, – и все образуется, забудется, уйдет плохое.

Немного погодя, Ольга спросила:

– Таня, так ты не сказала, куда делась Елизавета Михайловна?

– Она уехала к своим внучатам в Гаагу, а Моника живет в ее квартире. Только как-то слишком быстро она уехала. И как-то все это очень странно.

– Ты о чем?

– Вечером приехала к нам. Василий как раз в то утро в море уходил. Мы его вместе с Елизаветой Михайловной проводили. Потом, вернувшись домой, она сказала, что отослала Машу. Она по-русски Монику так называла. Маша уехала на хутор под Севастополем к одной знахарке, у Моники сын очень сильно разболелся. Елизавета Михайловна и мне адрес ее сказала, говорит, бесплодие лечит. Посидели с ней так до вечера. Все хорошо было. Я проводила ее до дома. Хотела у нее остаться. Она меня не оставила. Очень сердилась. Потом вызвала такси, мне пришлось уехать. А утром я ей звоню, она не отвечает. Я бегом туда. Открыла дверь своим ключом. Влетаю – в квартире никого. Думаю, куда это моя княгиня с утра ушла. У нее, конечно, случались странности. Ближе к обеду Моника с Франком приехали. Пока туда-сюда, слышу, она меня зовет: «Таня, иди сюда. Тут какие-то внуки». Вхожу к ней в комнату. Стоит она у стола с листком бумаги в руках. А там ровненько аккуратненько написано: «Спешно уехала к внукам». За ночь собралась и уехала. Вот так старушка! Вот и странно. В начале лета было дело, и до сих пор не позвонила, не написала. Моника всегда на связи. Это на нашу Вершневу абсолютно не похоже.

Через несколько дней Ольга, Любаша, Андрей с Максимом на руках провожали Татьяну в Севастополь. Через пару недель возвращается ее муж, которого она не видела полгода.

Заплаканный осенними дождями перрон, огни ночного экспресса. И перед глазами Ольги стоит поезд с плачущей Танькой Даниловой, уезжающей в Севастополь. Судьба ее туда отправила. С этими мыслями Ольга, распрощавшись с Адрианчук, зашла в буфет перекусить. «Да, Танька услышала голос судьбы, а у меня никогда ничего путного не было. Я вон даже письмо до сих пор отцу не написала, и Ленке. Я – Обломов», – горько думала Ольга.

– Можно? – прервал ее мысли молодой военный, присаживаясь за столик Ольги.

ГЛАВА 7

Витька

Лейтенантик с искренним любопытством осмотрел Ольгу, даже под стол заглянул.

– Ну как? – недобро усмехнулась Ольга. И вдруг опрокинула на него кофе.

– Вот теперь точно, – он вытер лицо салфеткой, – очень похожи на мою единственную и неповторимую жену.

– Ну зачем же вы сами себе противоречите? Говорите, что я похожа на нее, а она – неповторима!

– Потому что это вы!

Ольга долго смотрела на этого сумасшедшего. Потом весело расхохоталась.

– Вот точно она! – развеселился новоиспеченный муж.

Ольга вдруг резко встала, кинув сухо: «Дурак!», – и вышла на улицу. Он выскочил следом, пошел рядом.

– Послушай, ты, муж, отвянь по-хорошему, не до тебя как-то.

– Да? А до кого? Я не вижу рядом с такой божественной красотой жалкое пресмыкающееся на вроде меня.

– Рядом со мной действительно никого нет. Рядом с моей божественной красотой не выдержал один из таких же пресмыкающихся, как ты. И убежал к красоте земной. А потом божественная красота узнала, что у нее будет ребенок. Ты все еще хочешь проводить божественную красоту? – Ольга говорила сухо, издеваясь не сколько над ним, сколько над собой.

– Да, – и пресмыкающееся взял ее под руку.

Они молча пошли вдоль Москвы-реки. И вдруг неожиданно с неба сорвались крупные снежинки. Они упали и мгновенно растаяли на мокрой набережной.

– Я дарю тебе этот снег! – раскинул руки лейтенантик, преграждая Ольге дорогу.

И ей сделалось так весело. Она схватила своего нового знакомого за руки, закружилась с ним по набережной. Снег уже валил огромными хлопьями, застревая в растрепанных волосах Ольги. У нее стало так хорошо, так легко на душе. Они оба шли и держались за руки, как будто были знакомы тысячу лет, и никогда не расставались друг с другом.

Он проводил ее до дома, долго смотрел на темные окна: в каком вспыхнет свет. И свет вспыхнул, и он ушел, самый счастливый человек на земле в эти минуты.

Ольга не вошла, а влетела в комнату. Она глянул на часы.

– Ого! Вот это я погуляла сегодня! – стрелки показывали без двадцати час. – Так, быстро спать! – приказал себе Ольга и взялась за покрывало, но ее остановила мысль: «мы ведь даже не спросили друг у друга имени». Ольга рассмеялась. Так было хорошо без всяких имен. Легла и мгновенно уснула.

Утром она проснулась от стука. Открыла дверь. Прямо перед ней, выставив перед собой огромный букет из ярко-красных, желтых, оранжевых и зеленых листьев, стоял лейтенантик. Он выглянул из-за букета, счастливо улыбнулся:

– Я принес тебе последний прощальный поцелуй осени! – он встал на одно колено и важно преподнес ей букет.

Девушка взяла букет, шутливо сделала реверанс. И, заметив, что за ними наблюдают показавшиеся любопытные лица то из одной, то из другой двери общежития, схватила лейтенантика и затащила к себе в комнату:

–Украдут еще! Позавидуют!

– А то, я жених завидный, – шутливо сказал новый знакомый, без стеснения снимая пальто, скидывая ботинки.

– Смотри! – он распахнул шторы.

В комнату ударил белый снег, занесший все улицы Москвы за эту волшебную ночь.

– Да, это действительно последний поцелуй осени.

В сердце Ольги легло светлое, чистое, новое чувство.

– Кстати, осень просила передать, – он повернул Ольгу к себе и поцеловал.

–Ну все, теперь моя совесть чиста перед осенью тридцатого года. Здравствуй зимушка зима! – он открыл форточку. В комнату ворвался свежий, зимний ветер.

– Все так неожиданно, – прошептала Ольга, зажмуривая глаза, пряча лицо в осенних листьях. – Я опять плыву по течению, надо остановиться.

Тем временем новый знакомый осмотрел комнату.

– А у тебя уютно, – одобрительно хмыкнул он. – Ну что, будем пить чай? – на белой скатерке, как по мановению волшебной палочки, появился пирог шоколадные батончики и пачка травяного чая.

– Как тебя зовут-то? – тихо спросила Ольга, заправляя постель.

– Ах да! Вот так джентльмен! Ухажер проклятый! – стукнул себя по лбу лейтенантик. – Мое имя Виктор. Фамилия моя Виденеев. Но думаю, что такую фамилию будешь носить и ты.

Ольга прибралась и поспешно оделась, когда Виктор вышел за чайником. Вскоре они уселись за стол.

– Да уютно у тебя. Но у меня еще уютнее. Кстати, сегодня вечером мы вместе с бабушкой ждем тебя у себя.

– Ты такой неожиданный. Я впервые вижу такого человека. А мой ребенок тоже будет носить фамилию Виденеева?

– Конечно, – без всякого сомнения выпалил Виктор, – и не только этот ребенок, но все наши дети. Такой бегающий визжащий и галдящий табор Виденеевых.

Оба расхохотались.

– Меня зовут Ольга.

– Я узнал на вахте, когда честно бился со сторожем.

– Бился?

– Мне пришлось сражаться сначала на шпагах, – Виктор вдруг вскочил, выхватил длинную деревянную линейку, торчащую из стаканчика на подоконнике, и начал изображать, как он сражается со сторожем. Ольга хохотала до слез. – Потом шпага сломалась. Я схватил свое тяжелое орудие, – он взял стоящую в углу метлу и стал изображать бой с копьем. – И в самый ответственный момент, когда проказник старик прижал меня к стойке с ключами, мое копье превратилась в метлу. Я прошептал заветные слова: «неси к любимой». Взлетел на воздух, и, освистав ошалевшего в стойку сторожа, примчался к тебе, моя любимая!

– Ой, Витя, я не могу больше смеяться, – вытирала мокрые от слез глаза Ольга.

– Оля, ты выйдешь за меня замуж? – Виктор взял ее за руки и заглянул в глаза.

ГЛАВА 8

Димка

В маленькую деревеньку на Енисее уже давно пришла зима. Завьюжило тропинку Ленки к Емельянову. Давно не показывается на высоком крыльце подружка. Давно не открываются шторки Емельяновского окошка. Совсем заброшенный стоит дом Димки. Не чищены дорожки, ни следов нигде нет на уже давно выпавшем снегу, лишь мелкие дорожки птиц. Нигде не горит по долгим зимним вечерам огонь в окнах Емельянова. Какой уж день нет Дмитрия Семеновича на работе. Долгов знает: Емельянов сдал кассу и остался в Светлоярске. Недавно стали доходить тревожные слухи: Емельянов запил у своих Светлоярских знакомых.

– Так, Александра Сергеевна, – обратился председатель к Шурке, – я даю вам задание и прошу по-человечески выполнить это поручение.

– Я вас слушаю, Кирилл Михайлович, – обернулась Шурка.

– Дмитрия надо привести в порядок и привезти домой.

– Я… – Шурка растерялась.

– Шурочка, ну вы жена или не жена, в конце концов?! Мы всю неделю без главбуха! Что это такое. Возьмите машину и сейчас же езжайте в Светлоярск! Привезите вашего мужа домой!

Он накинул на плечи Шурке ее новую шубку и вывел на крыльцо. Машина уже ждала. Шурка безропотно села в машину.

– Вот черт, а! – она покачала головой. – И как я его привезу? Да он выгонит меня , даже слово сказать не даст. И где я его найду? – не то шофера, не то себя спрашивала Шурка.

– Ничего, Александра Сергеевна, найдем. Я всех его друзей знаю. Найдем и привезем – уверил шофер, который не первый год возит Димку.

Всю дорогу они говорили ни о чем. Когда мимо стали проплывать улицы Светлоярска, Шурка замолчала.

– Да не волнуйтесь вы, Александра Сергеевна, – успокаивал шофер, остановив машину. – Ну, вот и приехали.

Он помог Шурке выйти из машины.

– Вы пойдемте со мной, пожалуйста.

– Пойдемте,– согласился шофер.

Они вошли в подъезд. Шурка поднималась вслед за водителем все неуверенней. Они остановились перед нужной дверью, шофер надавил на кнопку звонка. За дверью послышалось негромкое бурчание: кто-то возился с замком. Дверь открыл высокий мужчина с карими глазами и светлой курчавой бородой. Он приказал коротко:

– Заходи!

Они вошли. Не дав сказать Шурке ни слова, мужчина взял ее за локоть и повел в большую, залитую солнцем комнату с высоким лепным потолком и двумя арочными выходами на балкон, которые были распахнуты настежь. От этого в комнате было очень холодно. В углу между выходами стоял белый блестящий рояль. Стены были увешаны картинами в массивных рамках. Створки угловой печи были открыты и там умиротворенно лизал кирпичи огонь, рядом, прямо перед входом раскинулась самая настоящая шкура медведя. Посреди комнаты стоял круглый стол и стулья с высокой резной грядушкой. На одном из таких стульев спал сидя мужчина в сером плаще. На столе был обычный беспорядок после бурного празднования: несколько стопок, недопитая бутылка вина, сковородка с жареной картошкой, соленый помидор в рассоле и вихрастая голова спящего.

– Забирайте! – мужчина потрепал по лежащей на столе голове.

– Я собственно пришла за Емельяновым, – сказала Шурка, недоверчиво вглядываясь в лицо на столе. – А вы мне какого-то забулдыгу сбагриваете.

– Послушай, дорогуша, если бы я знал, что вот этот самый не Емельянов, а, как вы изволили выразиться, забулдыга, я давно бы выбросил его с балкона.

– Но это не мой муж!

– Твой – не твой, мне без разницы. Пришла за Емельяновым – получите, распишитесь! – с этими словами он взвалил спящего шоферу на плечо и провел к выходу.

Шурке ничего не оставалось делать, как пойти за ним. Домой ехали в полном молчании, с открытыми окнами. От спящего невыносимо несло черт знает чем. Шофер помог занести Емельянова в дом и положить на кровать. В комнатах было очень холодно, и Шурка, взяв лопату, вышла во двор. Долго она подбиралась к навесу с дровами. Мешал уже большой живот расчищать снег. И только к вечеру она разожгла печи в доме, натаскала воды в кадки. Начала прибираться.

Емельянов что-то прохрипел из комнаты. Шурка вошла, раскрасневшаяся с подоткнутой юбкой.

– Принеси воды, а, – попросил Димка.

Шурка принесла. Долго пил Димка из дрожащей в руках жестяной кружки.

– А я тут как оказался? – наконец спросил он.

– Я привезла, как же еще?

– А зачем? – кутаясь в свой серый плащ, спросил Димка.

– Я твоя жена, ты мой муж, и мы должны…

– Ничего мы не должны! – оборвал ее Димка. – Ни ты, ни я! Поняла?

– Скажи, ты меня хоть капельку, хоть мгновение любил?

– Дура ты что ли. И нечего из себя несчастную строить, знала на что шла.

– Знала, что ты мной воспользуешься.

– А ты? – Димка сел на кровати.

– Господи, зачем все это? – Шурка подошла к окну и стал нервно поправлять занавески. – Зачем мы все это нагородили с тобой?

– Принеси еще воды, – отрешенно попросил Димка, стягивать с себя плащ.

– Что дальше-то делать будем? – спросила Шурка, подавая кружку с водой.

– Жить, – процедил сквозь кружку Димка.

– Вдвоем?

Он пил. Шурка ждала, и вдруг решилась:

– Как с ребенком решишь? Твой ребенок-то.

Димка поставил кружку и опять улегся на кровать. Шурка ждала. Шурка ждала.

– Ты иди-иди, чего сидишь-то? – спросил у нее Емельянов, отворачиваясь к стенке.

– Да куда идти-то? – растерялась Шурка.

* * *

Всю ночь Шурка не спала, прислушиваясь к шагам мужа по соседней комнате. Димку мутило, он беспрерывно выходил на двор, обтирался снегом.

Начало светать, Шурка поднялась с постели, зажгла свет…

ГЛАВА 9

Ссора и общий язык

Тихо в Енисейце, когда опускаются морозы. Лишь изредка пробежит обыватель по прочищенным дорожкам в больших валенках. Ленка встала затемно, натопила печь, поставила хлеб, сходила по скотину. Прибравшись, села за вязание. К обеду пришел Петька. Сметая снег с сапог, он сказал выскочившей навстречу Ленке: