Десять

– Пап, почему в твоей коллекции больше чёрных и серых камней, почему ты не ищешь какие-то яркие, цветные, красивые камни? Что это вот за белый камень, почему он какой-то холодный?

– Ты не смотри, дочка, что он холодный. Он лежал миллионы лет на далеком Севере, он привык быть холодным. Но как только я взял его в руки, – смотри, – он моментально согрелся, чувствуешь, – положи его в руку! Видишь, – он уже тёплый, он быстро нагревается, его еще называют «Жаркий лёд». Представляешь, камень, простой камень сразу отвечает на тепло другого? Другие же камни совсем наоборот, – сколько ни держи их в руке, они не нагреваются, а остаются совершенно холодными. Представляешь, и камни, как некоторые люди, – мы к ним с теплотой и светом, а они отвечают нам холодностью. Вот так, девочки… – заканчивал отец, пока Лена с Таней вертели «камешки» в руках и пытались на них дышать. Потом он вспоминал подробности своих экспедиций, долго рассказывал при свете приглушенной лампы что-то о Севере, Камчатке, Африке, и останавливался только тогда, когда видел, что девочки уже давно спят в своих уютных кроватках.

4.

Жизнь, как цепочка бусинок-дней, тянется долго, когда каждый день думаешь об этом и вспоминаешь события, – вчерашние, позавчерашние. Но стоит оторвать с хрустом последний листок в настенном календаре, как начинаешь подозревать, что скорость жизни – обманчивая штука, и вот уже позади пять, а то и – десять лет. И тогда начинаешь чувствовать, что этот огромный маховик, это гигантское «колесо жизни» не остановить, не тормознуть, не замедлить.

А когда жизнь перевалила за большую половину, – вот тут появляется острое желание жить именно каждый день, – жить внимательно, содержательно, наслаждаясь каждой минутой жизни, пить каждый день как бы «по капле», по глоточку, чтобы почувствовать каждую минуту. Ведь их, этих минут, в целых сутках не так уж и много…

Так думал Алексей Германович, когда приезжал домой и видел своих уже повзрослевших дочек. Он был дома (по его мнению) довольно часто, – бывало по несколько раз в году, но всё равно, – ощущение, что дочки растут какими-то резкими, быстрыми рывками, не оставляло его. Вспоминал о возрасте дочек он только тогда, когда приехав к очередному дню рождения, бежал в магазин покупать торт. Стоя в кассе, он судорожно вспоминал, хватит ли свечек для торта, – и тут ловил себя на мысли, что не помнит, сколько исполнилось дочкам лет. Он тёр лоб, морщился и вспоминал те годы: «Когда же это было, наверное, в тысяча девятьсот восемьдесят… каком же году?»

Иногда он вспоминал. Но чаще всего покупал свечей больше, чем нужно, чтобы остались на следующий год.

Когда отец был дома, – это был настоящий праздник. Дочки, ещё совсем маленькими, в эти радостные дни устраивали настоящие побоища: с улюлюканьем ползали по полу, играя с отцом в индейцев, строили башни и машины из валиков старого дивана, ездили гулять в зоопарк, наедались мороженого, ели и пили то, что часто запрещала мама – лимонады, газировки, горячую кукурузу и квас из бочек. Наверное, поэтому дочки очень ждали отца из командировок. Никто так сильно его не ждал в те годы.

Мать этого весёлого и озорного семейства, измотанная работой и домашними заботами, уже не следила за календарями, не вычисляла, через сколько дней и месяцев приедет муж, – она крутилась, исполняя свои обыкновенные рабочие и домашние обязанности. Элеонора в это время работала в крупном торговом центре товароведом, благо дорога на работу и домой занимала немного времени. Дочки учились в школе, оставались на продлёнке, Галя, как старшая, следила, чтобы все девочки обязательно ели в обед сосиски с макаронами и делали уроки. Младшие дразнили Галю «училкой» и порой обманывали, – либо уроки делали не до конца, либо выкидывали содержимое тарелки, наевшись сладких конфет.

Алексей, как обычно, приезжал на месяц-полтора домой из командировок, привозил с каждым разом всёбольше и больше подарков и, кажется, старался баловать дочек всё больше и больше. Однако ему становилось неловко, когда он, возвращаясь домой, представлял, как он с дочками будет играть в очередных «индейцев», а дверь ему открывали радостные взрослые девушки, которые больше ждали подарков от отца, чем его самого. Они так искренне радовались этим подаркам, особенно, когда он возвращался из заграничной поездки, – всё эти джинсы, майки и топики, новые туфли и кроссовки, и наконец, импортные жвачки и «печеньки» – всё это постепенно заменило бешеных «индейцев», далекий зоопарк и унылые игры с валиками от дивана.

Элеонора уже не знала, радоваться приезду мужа или нет. Потому что за тот месяц, который муж жил дома, в доме всё становилось с ног на голову, – всё ломалось в привычном распорядке жизни.

Он водил младшую в школу, – хотя она давно уже ходила туда самостоятельно; он покупал на рынке какие-то экзотические фрукты и угощал ими дочек вместо заботливо приготовленного матерью борща; водил их в кино вместо того, чтобы помогать делать уроки и засиживался с книжками до самого позднего вечера, когда уже было пора ложиться спать. Элеонора уже много лет даже и не знала, радоваться тому, что он возвращается вот так, ломая всё и вся, или не радоваться.

Она не знала, как ей жить дальше. Ей самой хотелось иметь большую семью, но т а к а я семья, – в которой она одна толкает «телегу семейных хлопот» – была ей уже невыносима. Её мать к тому времени уже не могла помогать ей по хозяйству: болела, ложилась то в одну больницу, то в другую, и каждый раз ругала врачей, которые не оказывали должного внимания и не находили причину её болезни. Элеонора вынуждена была разрываться между работой, семьёй и больной матерью. Ко всему прочему, её пугало будущее дочек – даже трёхкомнатная квартира, в которой они раньше достаточно хорошо уживались, в скором времени, когда дочки будут выходить замуж, станет тесной.

Через несколько лет начавшаяся приватизация торгового центра, в котором она работала, дала ей маленькую, но давно ожидаемую надежду. Элеонора стала одним из акционеров нового торгового предприятия, которому перешло право аренды старых, но огромных торговых помещений, и ещё через пару лет она стала заведовать коммерческой арендой нового торгового комплекса, который появился на месте старого. В принципе, сменилась только вывеска, и внутри, невидимым образом, сменился владелец здания, – так часто получается, когда в перечне новых собственников обнаруживается кто-то из местной администрации, – и это открыло новые перспективы для опытной в торговых делах Элеоноры. Она как-то быстро встроилась в новые коммерческие отношения, завела дружбу с администрацией района, банкирами, овладела понятиями «кредит» и «наличность», завела нескольких бухгалтеров и главное, – она сама довольно сильно изменилась. Уже мало кто узнавал в этой красиво одетой и элегантной женщине в импортных нарядах бывшего товароведа Элеонору Павловну. Соседки, видя утром, как Элеонора грациозно садится на заднее сидение черной иномарки, цокали языком и приговаривали:

– Ну, Элька! Ну, Королёва! Пока ейный-то, геолог этот, по горам лазит, она вона как выбралась! Иномарка!

Другие соседки молча смотрели ей вслед каким-то едким, удушливым взглядом и отворачивали голову, когда машина проезжала мимо них.

Дочки к этому времени уже совсем выросли. Старшая, Галина пошла по стопам матери, – поступила в торговый институт, на товароведа, средняя заканчивала школу, младшая, Татьяна – восьмой класс.

Разница в характерах девушек была весьма заметная. Галя всегда эффектно одевалась и чувствовала каждый меткий взгляд в свою сторону от однокурсников и знакомых молодых мужчин. Она подолгу собиралась в институт, примеривая разные костюмы, джинсы, платья, уделяла большое внимание макияжу и интересовалась всеми течениями современной моды в рамках того, что могла выпросить у матери или купить самостоятельно.

Средняя дочь Елена интересовалась модой и гардеробом в меньшей степени, – ей больше нравились бизнес-истории, книги о предпринимательстве и бизнесе, она готовила себя в большой бизнес, мечтала поступить в экономический ВУЗ, чтобы навсегда обеспечить себя и свою будущую семью, не глядя на возможности будущего мужа. Ей казалось, что именно в этом заключается цель жизни современной женщины, – не ждать от будущего мужа успехов и средств, а создавать и зарабатывать их самой, чтобы обеспечить себя и свою будущую независимость.

Младшая дочь, Татьяна, больше всего на свете любила читать и не расставалась с книгами. Читала она всё подряд, не особо разбирая тематику и авторов, – приключения, путешествия, любовные романы, историческую прозу. Мечтать о будущем у неё практически не оставалось свободного времени, от книги до книги у неё не проходило и двух дней.

5.

Времена уходящих девяностых ломали многое из того, что было построено, выращено, создано поколениями прадедов, дедов и отцов. Ломались не только людские судьбы, ломались поколения, падали в бездну небытия целые отрасли, заводы, фабрики, лаборатории, научные институты. Тысячи людей оставались не у дел и не могли найти себе нового поприща.

Институт, в котором много лет проработал Алексей Германович, закрывался. У государства больше не было средств поддерживать науку, о чём директор института усталым и вдруг сразу как-то постаревшим голосом сообщил на последнем общем собрании. Здание, в котором помещались лаборатории, отдавали в аренду каким-то коммерсантам, и все экземпляры редких пород камней были перевезены в какое-то государственное хранилище. Через некоторое время оказалось, что не все: некоторые образцы были просто выброшены, видимо, не влезали в коробки и ящики.

Алексей, вернувшись в то время из очередной экспедиции, впервые никуда не собирался. Его уже не отправляли, не приглашали, не звали. Всё, что мог спасти из лабораторий своего многострадального института, он перевёз домой, в свою комнату. По вечерам, сидя на кухне с друзьями-геологами, он вспоминал былые годы, слушал своих коллег, которые материли на чем свет правительство, министров и президента, шутил, смеялся, и с большим удовольствием разглядывал редкие минералы из пополнившейся коллекции. Часто, ближе к ночи, заглядывали и его напарники по экспедициям, с бутылкой вина или чего покрепче, – им нужно было не столько выпить, сколько пообщаться, просто поговорить по душам. Глубокой ночью разговоры о политике, жизни и женщинах мягко перетекали в философские размышления о жизни, но мало кто отважился говорить и размышлять о будущем, о том, что ждёт их. Поколение, создавшее советскую науку, покорившее космос, было выкинуто на обочину жизни без надежд и ожиданий. Алексей успокаивал как мог своих друзей, убеждая их, что настоящее – всего лишь временное перед лицом вечного, рассказывал библейские притчи и истории и доказывал нескончаемое количество раз, что надежда и вера живёт лишь внутри человека, и что бы ни происходило вокруг него, надежда и вера не могут быть утрачены, не должны быть утрачены…

О том, что Алексей – верующий человек, многие его коллеги узнали только теперь, когда уже в прошлом остались многочисленные продолжительные и опасные экспедиции, крутые горные перевалы, будущие моря и злые океаны. Теперь многие его собеседники, друзья и коллеги, мало знавшие его раньше, в беседах с ним порой открывали что-то новое для себя, находили в себе силы не ломаться, не спиваться под тяжестью временных и полуголодных будней, – они шли к нему, находя в нем поддержку и опору для трудной, почти невозможной жизни в «новых рыночных условиях».

Эти «рыночные условия» неумолимо «пожирали время», проведённое в поисках случайных заработков, пожирали здоровье, потраченное на переживания и нервные расстройства, съедали последние сбережения, отложенные на детей и внуков, словно каток, «закатывали» в будничный асфальт мечты, ожидания и веру в будущее. За последние несколько месяцев Алексей похоронил двух своих коллег по экспедициям, своих друзей и приятелей. Он переживал эти события, часто подолгу не разговаривая ни с кем, не подходил к телефону.

Дома всё было напряжено.

Элеонора стала реже появляться в квартире, но её присутствие, её «дух», а также её финансовые и организационные требования к Алексею и к его образу жизни постоянно чувствовались в квартире. В те дни, когда она по каким-то вопросам заезжала к дочерям, она подолгу распекала мужа, теперь уже по факту бывшего мужа, за его мягкотелость, неуживчивость, за его беспечность, и за продолжающееся увлечение своими «камешками»:

– Теперь-то твои камни эти, минералы, кому нужны? Чего ты их целый день перебираешь? Разве можно вот так, всю жизнь перебирать и разговаривать с этими безжизненными кусками природы? Ведь люди должны что-то сделать в этой жизни, воспитать детей, внуков, подарить кому-то любовь, пожертвовать чем-то в своей жизни ради других. А ты что сделал, Королёв? Чем ты пожертвовал? Ты всю жизнь думал только о себе, только о своих увлечениях! Вот и остался со своими камнями, один, никому не нужен!

Алексей пытался не соглашаться, но Элеонора давила на него всем своим успешным видом, жизненным опытом и интуицией, и в конце разговора решительным жестом бросала на тумбочку пачку денег с требованиями купить продукты и заплатить за квартиру. К вечеру от этой толстой пачки оставалось уже несколько купюр, – дочки понимали, что отец не притронется к этим деньгам, но и обратно возвращать матери не станет, они пользовались случаем что-то прикупить себе из обновок.

Алексей в такие дни даже не отвечал Элеоноре на её вопросительные возгласы, лишь устало пожимал плечами и пытался шутить, – он понимал, что все чувства, которые когда-то были между ними, оторваны, разорваны и выброшены вон. Теперь, когда Алексей остался дома, без работы и средств к существованию, Элеонора впервые почувствовала себя свободной и независимой, – это было то чувство, которое ей было так необходимо ещё в молодости, – но тогда она зависела от условий и зарплаты Алексея. Теперь же она не зависела ни от кого, – зарабатывала прилично, могла позволить себе оплачивать собственную кооперативную квартиру, новую машину и полностью заботиться о своих дочерях. Она одевала всех троих, оплачивала учебу старшей дочери в университете, репетиторов для дочерей, оплачивала все расходы по содержанию семьи.

Алексей в эти годы как-то быстро сник и потерял интерес ко всему, что его окружало, хотя по-прежнему много шутил и острил, – но шутки его уже не вызывали смеха у дочек, – они все были заняты своими делами и с отцом в одной квартире виделись редко.

Он каждый день исправлял списки своей коллекции, делал выписки из научных журналов, читал книги и энциклопедии. Дома уже привыкли к тому, что он никуда не уезжал, и жили так, будто его и не было дома.

В эти годы отец уже не был так близок и так нужен дочерям, как раньше – как-то постепенно все потеряли к нему интерес. На работу он не выходил – его никуда не брали, а в грузчики и менеджеры он сам идти не хотел. Он был кандидатом наук и верил, что придёт время, когда его коллекция станет нужной кому-то. Но время шло, работы не было, а дочки тем временем выросли, и по вечерам в квартиру стали захаживать молодые парни, которые часто засиживались допоздна, пили чай с тортами на кухне, рассказывали анекдоты и громко смотрели телевизор. Выходить на кухню в это время Алексей Германович не хотел, – он боялся стеснить молодых, и долго сидел у себя в комнате с книгами под полутёмной лампой, не найдя возможности налить себе чаю.

Дома начались скандалы.

Никто в семье никак не мог привыкнуть, что в квартире как будто стало на одного жильца больше, – ведь он всегда приезжал и уезжал, а тут он остался! И так надолго! Постепенно чувства привязанности к отцу сменились каким-то другими чувствами, дочери не могли найти общий язык с отцом, ссоры вспыхивали буквально из-за мелочей.

6.

Когда Галине исполнилось двадцать пять, она торжественно объявила о том, что собирается выйти замуж и хочет занять отдельную комнату. Она долго объясняла отцу, что хочет жить не в маленькой комнате, а в большой, где размещался он, со своими книгами и коллекцией минералов, она предполагала, что её семья может в скором времени вырасти, поэтому ей была нужна большая комната.

Отец слушал её спокойно, понимал или пытался сделать вид, что понимает. Галечка, Галусик, Галчонок, – это милое создание, которое, кажется, совсем недавно он носил на руках, для которого бегал по утрам за молоком, убаюкивал тихими песнями в детской кроватке, – стояла перед ним, заломив руки и твердым голосом говорила об одном и том же. Не просто говорила, не просто просила, – она требовала. Строгим и спокойным голосом. От этого галиного голоса у отца шли мурашки по телу, – такой неродной, неласковой, чужой он ещё ни разу не видел свою взрослую дочь.

На его вопрос, куда ему девать свою коллекцию, Галя вдруг рассмеялась:

– Опомнись, папа! – говорила она. – Твоя коллекция уже никому не нужна, ты сам нам говорил об этом много раз. Зачем тебе нужно хранить эти камни, если они больше никому не нужны?

Алексей пытался что-то отвечать, приводил аргументы, что ещё не всё в стране продали, и что придут времена, когда наука будет нужна и востребована. Но, говоря это, он и сам не верил, что это будет скоро. А вот что выносить вещи из комнаты придётся уже завтра утром, он чувствовал очень болезненно.

И понимал, что другого пути у него нет.

Галя переехала в просторную гостиную, как и хотела, а камни и коллекция вместе с Алексеем Германовичем переехала в Галину комнату, поменьше. Отец расставил стеллажи с книгами и энциклопедиями и кое-как смог затащить в комнату свое старое кресло. Элеонора не появлялась в квартире уже несколько месяцев и лишь изредка звонила бывшему мужу, напоминая ему о платежах, которые он должен был сделать.

Через полгода Таня и Лена решили разойтись жить по разным комнатам, и скандал повторился. Они уже выросли, каждой хотелось жить отдельно от сестры, каждой хотелось приводить домой своих парней в отдельную комнату, и третья комната, – та, в которой жил отец очень сильно понадобилась. Отцовскую коллекцию решено было перенести на лоджию, и как он ни противился этому, делать было нечего – Таня и Лена, устроив отцу скандал, запротестовали жить в одной комнате. Скандал решился только с приездом мамы Элеоноры, – она быстро напомнила Алексею о том, что ремонт в этой квартире делался на её личные средства, квартплата в последние годы вносилась ею, и поэтому она имеет права расселять своих дочерей, как им этого захочется. О том, что эту квартиру отдала молодой семье бабушка Алексея, которой к этому моменту уже не было на свете, она не вспоминала. Или не хотела вспоминать. Алексею пришлось напомнить ей и про бабушку, и про деревню, в которую его родители, по семейному совету, отправили ту доживать свой век. «Как странно, – думал Алексей, – стоит только бабушкам и дедушкам подарить или отдать свою квартиру детям или внукам, как интерес к ним быстро пропадает, о них быстро забывают… Он думал так и ловил себя на мысли, что думает в данный момент именно про себя. Это он, Алексей, забыл свою бабушку, это он, Алексей, не приехал к ней ни разу в деревню, не простился с бабушкой, ни разу не был на её могиле…»

От этих размышлений голова начинала болеть, и ругаться и спорить ему уже не хотелось.

Алексей невнятно протестовал, но не хотел ругаться с дочерьми. Молча поставил свою раскладушку на кухне, и спал там, а со своей коллекцией и бумагами возился днём на лоджии, устроив себе там небольшой столик и выставив туда своё старое кресло. На дворе стояло лето, и он мало задумывался о том, как он будет тут работать в холодные зимы – пластиковые окна сквозили в ветреный день и о том, чтобы работать тут зимой не могло быть и речи.

В день очередного перенесения вещей из комнаты в комнату все были очень взбудоражены и нервны. Галя то и дело кричала на сестёр и своего мужа Анатолия, что они медлят и долго собираются с тряпками и вёдрами, Лена ругалась на Таню, Таня на отца – вся квартира стала полем битвы когда-то родных и близких людей.

Перетаскивая ящики с отцовской коллекцией, Толик уронил один из них и долго ругался на тестя за эти предметы далеко не нужной «музейной ценности», – он предлагал отнести все в музей, сдать государству или, на крайний случай, выбросить на помойку. Алексей Германович протестовал против попыток Анатолия выбросить коллекцию и полез сам собирать разбросанные по всей комнате экземпляры. Сёстры в это время, втроём навалившись на старый диван, двигали его из комнаты в комнату и, наступая на разбросанные камни, ругали отца:

– Пап, ну сколько можно это хранить? Ну убери куда-нибудь, чтобы они больше не мешали. Всю жизнь нам про свои камни рассказывал, ты на них всю жизнь дышал и верил, что они кому-то нужны? Ну, теперь-то, – ну не смеши, давай выбросим это всё! Кому сегодня нужны эти камешки?

В один момент Галя чуть не поскользнулась, наступив на небольшой ярко-зеленый камень, что попал под туфли, – тут она не сдержалась, и с языка сорвались очень неприятные слова в адрес отца. Таких слов он ещё никогда от дочерей не слышал. К вечеру переезд был закончен, все вещи были уложены, и коробки с коллекцией были вынесены на балкон. До самой ночи Алексей Германович сидел, разбирая и перебирая свои экземпляры, что-то записывал и под утро уснул прямо в кресле.

7.

Этот случай с переездом заставил задуматься его бывшую супругу, которая к тому времени появлялась в квартире не чаще одного раза в неделю. Элеонора понимала, что Алексею около шестидесяти лет, и что он ещё не слишком стар, чтобы оставаться одному – ведь он может создать новую семью или найти себе гражданскую супругу….

Элеонора раздумывала предложить мужу развод и раздел квартиры. Но раздел, в её понимании, должен быть решён в интересах трёх её дочерей, тем более что трёхкомнатная квартира очень хорошо делилась на троих. Имея к тому времени свою собственную новую квартиру и дачу, Элеонора решила предложить Алексею в качестве компенсации свою старую летнюю дачу, на которой он мог бы жить и ежедневно перебирать «свои камушки», тем временем, когда она, – ответственная мать и хозяйка, смогла бы разделить существующую квартиру на троих. Она считала, что главным в жизни является своя собственная жилплощадь, комната, пусть даже угол, – отсюда рождается самостоятельность семьи, её успех, её счастье и любовь. Свою собственную, как она считала, поломанную жизнь с Алексеем, начавшуюся просто с обыкновенной любви, она не считала примером, и рассказывала дочкам свою историю, как пример отрицательный, а не положительный. Дочки кивали головами, хотя и не особо верили матери, – теперь они видели мать красивой, успешной и обеспеченной, и никакой речи о «сломанной жизни» тут быть не могло. Лишь отец своим ежедневным видом напоминал им о том, что не всё может получаться, как у матери – успешно, красиво и быстро.

В очередной визит в квартиру дочерей, Элеонора предложила Алексею привести их отношения к настоящему, фактическому положению дел, – то есть предложила развестись и оформить квартиру на дочерей. Для его собственного личного проживания она предложила ему в полное владение старую дачу под Москвой. На удивление, Алексей не стал ругаться, спорить – он лишь махнул рукой, мол «делайте, что хотите, только оставьте меня в покое». Алексей в два дня подписал у нотариуса все необходимые бумаги и в течение недели переехал жить за город, забрав с собой лишь архив писем, некоторые книги и договорившись с Анатолием о том, что всю коллекцию до коробки перевезут ему в течение месяца на «газели».

Дочери облегчённо вздохнули, когда бесконечные коробки с камнями и минералами выехали с лоджии, и в ожидании квартирного ремонта, обещанного матерью, стали наперебой мечтать о том, как они оформят свои комнаты, как оформят большую кухню, прихожую, как сыграют когда-нибудь свадьбу Лена и Таня, как пригласят подруг и знакомых, как будут ходить друг к другу в гости… В квартире, правда, не прекратились ежедневные перепалки из-за ерунды – кто-то брал не свою ложку, кто-то пил чай не из своей кружки, кто-то не выключал свет в прихожей, когда уходил.

Через два месяца ремонт в квартире был почти закончен. Оставалось поклеить обои в гостиной, и обои были уже выбраны и куплены. Все ждали с нетерпением момента, когда можно будет выкинуть старую мебель, купить новую, обставить по-новому новую квартиру. Все жили в ожидании, – можно было подумать, что количество квадратных метров в квартире после ремонта значительно увеличится. Все ждали окончания ремонта, словно чуда…

Чудо откладывалось.

Как-то в субботу, поздно вечером, Элеонора неожиданно приехала на квартиру к дочкам с жутким известием. В пятницу, на даче, их отец, Алексей Германович, напарившись в бане, немного выпив с соседом по участку, заснул в кровати и не проснулся.

Ему было шестьдесят четыре года. Нужно было отложить все намерения и ожидания, чтобы подготовить всё необходимое, чтобы проститься с отцом.