Старый новый дом

Свет потух и сразу же зажегся. В отражении появился совершенно другой человек. Усердный парень, с мечтами, до которых можно дотянуться рукой, с хорошим будущим. Его счастье – жизнь. Жизнь близких и его собственная. Друзья, семья, любимая – все это стоит прямо перед ним, стоит только сделать к ним шаг. И одиночество – лишь верный спутник в их отсутствие. И грусть – лишь очередной повод для того, чтобы творить.

Но вот свет снова потух, и они вновь поменялись местами. Неопределенность будет жить, покуда двое противоположных людей не найдут понимание, научившись существовать вместе внутри одной черепной коробки. А для этого нужно решительное действие, без лишних раздумий. Лишь резкий рывок в сторону спасет от несущегося навстречу фатального локомотива, подгоняемого временем, имя которому смерть. И для этого нужно идти, незамедлительно.

Я, набравшись уверенности, отбросив любые размышления, ринулся навстречу следующему этажу. Позади оставались только грязные стены и пустой рваный портфель. Я буквально побежал наверх, желая встретиться с тем, что меня ждало. Прыгая через несколько ступеней, я несся туда, где я найду ответы. Я быстро проскочил один пролет и почти добрался к серым стенам десятого этажа. Я бежал, глядя на приближающуюся цифру «10». Но вот один неосторожный шаг, нога соскользнула на пивной бутылке, и я скатился по лестнице, считая ступени. Удар. Перед медленно закрывающимися глазами уходила вверх лестница, ведущая к пустому и негостеприимному десятому этажу. Наконец, глаза закрылись, постепенно стало холоднее, а голова отказалась слушаться.

Тишина. Я оказался в самом начале длинного школьного коридора, в конце которого был холл, турникеты и парадные двери. С каждым моим шагом они отдалялись от меня. Вокруг никого, звуки исчезли, а за окном накрапывал дождь, уничтожая пышные оранжевые подушки из осенних листьев. Я решил обернуться, чтобы выяснить, в правильном ли направлении я иду. В тот самый момент открылась дверь единственного кабинета и из темноты его помещения с безумным криком вырвался бездомный. Он был похож на дворнягу, весь серый в темных рваных вещах и с безумным оскалом. Я тут же побежал, услышав пронзительное хрипение сзади:

– Ты будешь как я!

– Почему я?! – кричал я в страхе.

– Потому что у тебя нет выбора! – он громко рассмеялся, что больше походило на кашель.

Выход отдалялся от меня все быстрее. Чуть впереди слева я увидел дверь и с огромной надеждой на то, что она открыта, я подбежал к ней и дернул за ручку. Дверь была открыта, и я попал в обычный школьный класс с трибуной, доской и портретами ученых под потолком.

– Вы опоздали, молодой человек, – сказал пожилой мужчина интеллигентного вида в очках.

– Простите, Юрий Алексеевич, больше не повторится, – тяжело дыша ответил я.

– Надеюсь на это, – он посмотрел на меня прищурив глаза и указал рукой на вторую парту. – присаживайтесь.

– Спасибо.

Я оглядел класс. На первой парте у входа сидели Рита и Маша, усердно обсуждая что-то и поглядывая на меня. Позади них сидели Катя и Юна. Они улыбались и махали мне своими тонкими руками. Я пошел к своему месту. Я прошел мимо первой парты среднего ряда, и мы стукнулись кулачками с Ваней, одиноко сидящем за ней. За ним сидели два служивых, тихо гогоча со своих рисунков. На первой парте у окна сидела Марина и прожигала глазами аквариум, стоящий прямо перед ней. Сзади нее сидела Соня, приветливо зазывающая сесть к ней. Я сел.

Выложив на стол телефон, я обернулся. На одной из предпоследних парт сидели Илья и Сева. Они улыбались и показывали на меня пальцем.

– Двоечник! – громко шептал Илья.

Я лишь показал ему средний палец и с улыбкой отвернулся.

– Так, Илья! – повысил голос Юрий Алексеевич. – не болтай, иначе мне придется взять у тебя дневник.

– А я-то что? У нас тут есть опоздавший.

Я обернулся и увидел его хихикающее лицо.

– С этим мы разберемся отдельно. А пока попрошу не разговаривать во время урока.

Я сидел за партой, ясно ощущая себя на своем месте. Все тот же кабинет, аквариум, странный набор людей, плохая погода за окном. На доске красовалась надпись «социализация и девиантное поведение». Получается, это был урок обществознания.

– Давно ты не появлялся, – сказала шепотом Соня, не поднимая на меня глаз.

– Я был занят.

– О, я знаю. У тебя всегда есть дела поважнее, – она лукаво, но беззлобно посмотрела на меня.

– А ты… – я не успел договорить.

– Да. Не отвлекайся, пиши. У нас впереди еще экзамены.

И я начал писать. Я писал полную несуразицу. Я не понимал, что пишу, не понимал, как оказался здесь. Юрий Алексеевич обратился ко мне:

– Назови мне пожалуйста основные нарушения норм социального поведения.

– Ну, – я замялся. – это те нормы, которые приняты в обществе. Они обуславливаются моралью и законом. То есть, убийства, воровство, все как в христианстве.

– Посмотрите на него! Нет, друг мой. Основные нарушения – это алкоголизм, отсутствие перспектив, разрыв отношений с близкими, – он переходил на высокий тон, словно упрекая меня. – наркозависимость, суицидальные мысли, когда человек живет прошлым! Ты понимаешь меня?!

– Да, я понимаю, – тихо сказал я. – но…

– Ты ничего не понимаешь! – он уже кричал, под звуки заливающегося хохотом класса. – ведь ты и есть олицетворение этих нарушений. Ты преступник, морально и законодательно!

– Не ругайте его, – хихикая сказал Илья. – он просто еще ничего не понимает. Он глупый, в этом его главная ошибка.

– Я не глупый! – возразил я. – я осознаю все свои ошибки, и исправляю их. Я не напиваюсь, я снова общаюсь с друзьями.

– На счет общения с друзьями забавно сказал, – добавил Илья.

– Я не употребляю наркотики, у меня нет никаких мыслей о самоубийстве, я не думаю о прошлом! – я старательно доказывал ему свою позицию. – вы напрасно меня осуждаете.

– Разве? Сева, расскажи нам, что ты видел, – сказал Юрий Алексеевич.

– Ну, я видел, как он пил коньяк с какой-то таблеткой.

– Так. А что нам скажут ребята со среднего ряда?

– Мы подрались. Он был сильно пьян.

– Хорошо! – продолжал учитель. – девочки, есть что сказать?

– Он заигрывал с нами. С каждой из нас, – говорила Маша, пока ее парень со звериной злобой смотрел на меня.

– И, наконец, спросим у вашей соседки, – он посмотрел на меня. – что же вы делали на крыше?

– Он звал меня туда, но я не пошла. Он собирался прыгнуть, я прочла это в записке, которую он там оставил, – тихо говорила Соня.

– А на счет отсутствия перспектив и так все ясно, друг мой. Вы не сможете оправдаться.

– Это все какой-то бред! – рассердился я.

– И даже мысли о прошлом вас не донимают?

– Нет, в последнее время я перестал думать о том, что было.

– Разве, сынок? – он злобно улыбнулся. – посмотри вокруг. Некоторые люди и есть твое прошлое. Они пришли из-за тебя. И ты хочешь сказать, что не похоронил воспоминания?

– Нет, это не так!

– Все так! – прикрикнул Юрий Алексеевич. – к директору!

Я встал и быстрым шагом пошел в кабинет директора, под осуждающие крики толпы. Илья разводил руками, Сева улыбался, глядя на меня. Соня провожала меня взглядом, полным отвращения. Двое служивых разминали кулаки. Девчонки брезгливо отводили глаза, и лишь Юна смотрела на меня с сожалением. Я вышел из кабинета.

Сразу же, минуя коридоры, я оказался перед кабинетом директора. Из-за двери послышался голос:

– Войдите, – властно прозвучал женский голос.

Я вошел. За столом сидела пожилая женщина в красном костюме, поверх золотистой атласной блузки. Я сел напротив нее и посмотрел ей в глаза.

– Я знаю, почему ты здесь, – сказала Елена Матвеевна.

– И почему же?

– Тебе нужно сделать что-то со своей жизнью. Ты теряешь себя, ты занимаешься противоправной деятельностью, сынок. И поэтому нам придется рассказать об этом. Это должно повлиять на учеников нашей школы. Плохой пример – лучший пример, – она была необычайно бодра и уверенна.

– И что со мной будет?

– Для начала, – она встала и подошла к граммофону, стоящему в углу. – я вызвала полицию. А потом, милок, у тебя будет куча времени, чтобы найти себя.

Я вскочил со стула и попытался выбежать за дверь, но она была заперта.

– Напрасно стараешься. Присядь обратно, – с наигранной добротой сказала она.

– Что я сделал? Я же ничего не нарушал!

– Спокойно. Я много повидала за свою жизнь. И я видела вещи пострашнее, чем то, что ждет тебя. Я видела смерть, видела боль. А тебя ждет, скажем так, отдых. Олежа, все для твоего блага.

– Но я не Олег, я не ваш сын! – я сходил с ума. Я пытался кричать, но связки не давали мне издать громкий звук.

– Я понимаю, что у тебя проблемы. Но не пытайся прикинуться дурачком. Я лишь хочу тебе помочь.

За дверью послышались шаги. Уже через секунду из кабинета меня вытащили двое полицейских. Они вели меня под руки к выходу из школы. Вдалеке, около мрачного кабинета стоял бездомный. Он крикнул мне: «Скоро увидимся!», – и залился своим туберкулезным хохотом. У парадных дверей стояла Юна. Она смотрела на меня с тоской, и перед тем, как меня вывели из школы, она с улыбкой сказала:

– Мы не увидимся?

– Увидимся, – сказал я.

– Не ври мне! – отдалялся голос девушки.

Меня вывели из школы, а там осталась стоять она. Меня бросили на землю. Полицейские спешно достали свои пистолеты и навели их на меня. За дверью послышалось:

– Помни, я рядом!

Выстрел. Эхом продолжает отдаваться фраза: «Я рядом». Снова и снова, пока я не открыл глаза.

Я лежал на лестничной клетке и пытался разлепить глаза. Голова болела сильнее прежнего. Я огляделся. Я был жив, и это не могло не радовать. Я лежал в скрюченной позе, накрытый плотным пальто. Вокруг меня валялись листовки. Тут же я подумал о странности сна, но даже не пытался восстановить последовательность событий. Бутылка, на которой я поскользнулся, лежала на седьмой ступени.

Спустя пару минут я встал и примерил новое пальто. Оно было великовато, но у меня не было выбора. Я поднялся на лестничную клетку десятого этажа. Подъезд продолжал олицетворять собой пустоту. Туман за окном развеялся, уступив место холодному закату. Я смотрел в окно, и услышал, как открываются двери лифта. Оттуда вышел паренек лет девяти и пугливо сказал мне:

– Здравствуйте.

– Привет, – ответил я. – лифт починили?

– Да-а, – протянул он. – уже давно, вообще-то.

– Спасибо.

– Пожалуйста, – сказал он и скрылся за дверью.

На улице холодало. Я почувствовал это, когда случайно прикоснулся к батарее. Их топили на полную. Я открыл окно и почувствовал дуновение сильного морозного ветра. Улица была полна грязи, как и всегда. Я выкурил сигарету, пытаясь вспомнить, что происходило во сне, но в голову лезли лишь мрачные картины осуждения и гримасы моих знакомых. Я счел это безумие последствиями удара головой и закрыл окно.

Десятый этаж был таким же грязным, как и предыдущий, как и погода, как и моя одежда. Я отряхивался, наблюдая картину полностью увядших цветов, мирно стоящего кресла и банки из-под кофе около него. Для кого-то такие удобства – бесценная роскошь. Мне же было грустно наблюдать за этим интерьером. Это наверняка было место успокоения какого-нибудь человека. Он выходил сюда не просто перекурить сложности, возникающие в жизни. Не просто отвлечься от проблем в семье или работе. Он выходил сюда ради того, чтобы очиститься. Чтобы слиться с тишиной, вдохнуть пыль и громко откашляться. Это и есть для него очищение – слышать, как горит табак, и как наружу просятся легкие.

Над одной из дверей красовался плакат с Лениным, кидавшим «козу». На нем была футболка с анархистской символикой. Из мусоропровода торчала пустая коробка конфет, которая явно была не по размеру. И на это все с ужасом смотрел вождь. Он смотрел, как кто-то избавился от «Красного Октября», но тот остался жить, пусть и на помойке.

Растения увядали, уходил за горизонт день, а мне предстоял недолгий путь до крыши. Стены потихоньку разваливались, краска тускнела, а полы протирались. Где-то не хватало плиток, где-то свисали провода. Под потолком ржавели трубы, и лишь батареи работали во всю, отдавая тепло бездушной бетонной коробке, в которой находился я.

Я уселся в кресло и начал размышлять. В голове царили хаос и спокойствие. Не знаю, какой безумный химик мог смешать эти элементы, но на выходе получилось что-то, что называется апатией. Мне не хотелось ничего, кроме как раз и навсегда решить свои проблемы. И я приступил к этому.

– Что будем делать с алкоголем?

– Ну, тут все ясно – пить нужно в меру. Сам по себе алкоголь неплох, но перебарщивать не стоит.

– С этим разобрались. Дальше что? Наркотики.

– Тут все еще яснее. Думаю, не стоит напоминать себе про Илью.

– Зачем идти на крышу?

– Только поднявшись на крышу, я пойму, зачем я все это время шел, и что мне делать дальше.

– А что с Юной?

– Я не знаю, что ждет нас впереди. Но то, что между нами – это начало чего-то хорошего.

– На этом все?

– Почти. Если что, у нас будет куча времени подумать, а пока нужно просто делать.

– Ты всегда теперь будешь вспоминать эти слова?

– Да. Это очень хороший совет, между прочим.

– Да-а, лучше бы решил, что будешь делать с головой своей. Ты же знаешь, что сам с собой разговариваешь?

На этом моменте я решил прервать внутренний диалог, который так или иначе привел бы к размышлениям о какой-нибудь чепухе. За окном начал тихо накрапывать дождь. Я сидел в кресле и курил очередную сигарету. Увядший цветок никогда уже не возродится. Также, как и наши самые худшие события. Они могут докучать нам воспоминаниями, но они никогда не прорастут в мозг, не распустятся и не привлекут туда злобных пчел.

Я вглядывался в ветхие стены хрущевки. «Когда-нибудь она развалится» – подумал я, надеясь, что она не рухнет вместе со мной. Но разрушение было совсем далеко. Тишина даровала мне спокойствие, а внутренний диалог уложил мысли спать. Я сидел и наслаждался умиротворением. Кажется, это кресло и правда было священным. Повезло тому человеку, который ежедневно здесь медитирует. Впрочем, та еще глупость.

Я решил, что нужно идти. Я спешно встал с кресла, кинул бычок в сторону прохудившейся из-за гноя тыквы и подошел к лестнице. Где-то наверху меня ждал пейзаж. Изменился ли он, пока я шел? И какие мысли он подарит мне сегодня? Может, как это было обычно, он не скажет ничего. Может, расскажет новую историю, и натолкнет на какие-то мысли. Думать об этом было бесполезно. Поставив на размышлениях точку, я выдохнул и уверенной неспешной походкой направился прямиком на одиннадцатый этаж.

Как только я поднялся, меня сразу же встретили две белоснежные единицы, выделяющиеся на фоне тусклых светло-коричневых стен. Под моими ногами был твердый бетонный пол. На этот раз я не мог дать себе покатиться вниз по лестнице. Я должен был идти.

Мир на этом этаже замер. Все будто притихло в ожидании чего-то. Казалось, будто жизнь, поставленная на паузу, решила уйти навсегда. Пыль не выдала свое нахождение, даже когда я резво поднялся на этот этаж. Закат за окном казался картинкой, фотографией, сделанной несколько лет назад, неизменной с момента создания. Молчание этого этажа нарушал лишь я, единственный, казалось, живой элемент остановившейся жизни.

Солнце отбрасывало розовый поцелуй на белые цифры «11» так, что казалось, что они смущаются. Оранжевые и красные полотна, возвышающиеся над линией горизонта, будто бы двигались все дальше, поглощая этот глупый мир, оставляя его в пламени. Хотелось думать, что закат этот был закатом человечества, но он означал всего лишь окончание еще одного дня. Он не сжигал и не уничтожал. Он, как и остальной мир, отправлялся куда-то в мир грез, чтобы завтра вернуться снова.

Я должен был успеть к тому моменту, пока город не погрузился в сон. На закате всегда приятнее смотреть на дома, людей и жизнь в целом. На закате солнце не бьет в глаза, даруя нам свет, но не перебарщивая с ним. Закат – это теплое прощание, пробуждающее скупые слезы счастья. Уходящее солнце напоминало мне мать, которая прочитав сказку на ночь своему ребенку, медленно удаляется из комнаты, гася свет и с улыбкой, оглядываясь, уже ждет твоего пробуждения.

Я приметил людей, возвращающихся с работы, снующих мимо машин и голых деревьев. Они были укутаны в свои плотные одежды, и быстрым шагом шли в свои дома, где их ждало тепло и спокойствие. Хотелось, по крайней мере, в это верить. А я шел наверх, где не было никого. Я был на верном пути. Я не оглядываясь пошел к лестнице.

Я было проскочил мимо предпоследнего этажа, но тут меня окликнул женский голос:

– Кого-кого, но вот тебя я не ожидала встретить, – говорила девушка в длинной футболке, с пышными каштановыми кудрями на голове.

– Ангелина! Я безумно рад, – я улыбнулся ей. – что мне нужно уходить. Было приятно не общаться, успехов!

– Да подожди ты! – наигранно смеясь, ответила она. – как у тебя дела? Давно не виделись, не общались. Я даже соскучилась по твоему сладкому лицу.

– Дела отлично. У тебя спрашивать не буду, потому что не интересно, – спешно отвечал я.

– А у меня все очень хорошо, между прочим. Временами, правда, грустно становится. Не хочешь поговорить?

Я не жаждал разговора. Но сам факт того, что моя ушедшая любовь позвала меня поговорить, как это бывало тогда, меня подбил согласиться. Это была глупая затея, но я не понимал этого.

– Только если у тебя есть сигарета и ты не будешь удерживать меня тут больше пяти минут, – сказал я.

– Ух, какой ты деловой стал! – ухмылялась она. – ну, хорошо. Держи сигарету.

– Ну, и о чем ты хотела поговорить? – мы подошли к окну, и я закурил.

– Да так, – безучастно выпалила Ангелина, чиркая зажигалкой. – чем занимаешься? Нашел девушку?

– Занимаюсь все тем же, чем и раньше – пишу, романтизирую бессмысленные вещи, выпиваю время от времени.

– Ты совсем не меняешься, – она пыталась найти точку соприкосновения. – ну, а любовь?

– Любовь мне непонятна. Да и какой в ней смысл, если она заставляет нас потакать прихотям морально неполноценных людей, так ведь?

– Засчитано, – кивнула она. – так значит, все не очень хорошо? У меня тоже.

– Я не говорил, что все плохо.

– Но ведь так и есть.

– Нет, и я этому безусловно рад, – я докурил сигарету и выбросил ее в закат. – это был самый неинтересный диалог за последнее время. Надеюсь, что больше не встретимся. Прощай!

– Подожди, – сказала она серьезно.

– Что? – устало ответил я.

– Ты же знаешь про Илью?

– Да, знаю.

– Мне очень жаль.

– Ага. Спасибо.

– Ты ведь не сильно расстроен?

– Ты шутишь, что ли? У меня друг умер. Ты сейчас серьезно это спросила? – грозно спросил я.

– Просто ты всегда говорил, что вы не друзья. Да, вы хорошо общались, но другом ты его никогда не называл.

– Во-первых, это мое дело. А во-вторых, если я не говорил, что мы друзья, это не значит, что так не было, – я взял паузу. – и я очень не советую тебе еще раз взболтнуть глупость вроде того, что меня его смерть не расстраивает.

– Прости, – она опустила взгляд.

– Проехали. Я пошел. Всего тебе наилучшего.

– Подожди, – тихо сказала она себе под нос.

– Что еще?

– Сева заходил ко мне вчера. Вы еще общаетесь?

– Вроде того. Мы снова дружим.

– И давно вы виделись?

– Буквально вчера. А что?

– Вчера? – она встрепенулась. – и он ничего тебе не говорил?

– Нет. Слушай, это все очень интересно, правда, но я пойду.

– Он мне рассказал про Илью, – она приняла серьезный вид.

– Ясно. И что?

– Сева рассказал, что он сделал, – на ее глазах проступили слезы. – я думала, что ты знаешь.

– Что знаю? – я был заинтригован.

– Прости, мне нужно умыться и немного успокоиться. Прошу, зайди ко мне. Это займет пару минут. Я не буду тебя держать, больно ты мне нужен.

– Ладно-ладно. Только быстро.

Мы направились в ее квартиру. Это была обычная двушка, в которой жило две женщины. В прихожей на тумбочке стояла куча различных тюбиков с кремами и была разбросана разного вида косметика. В остальном на входе был порядок. Кухня была вылизана до блеска, что ярко контрастировало с тем, что я видел у Вани. У Ангелины все было так же, как и в той ее комнате, в которую я приходил лет пять назад, чтобы помочь ей с математикой. Я только задумался о том, как сидел тогда на ее чистом постельном белье, оглядывая разбросанные вещи и кипу фотографий на столе, но к реальности меня вернул звук закрывшейся двери. Она вошла без единого признака слез. Она снова была бойкой и стервозной:

– Ну, хреновый у тебя друг, могу я сказать, – шмыгая сказала она.

– Почему?

– Потому что плевать ему на тебя, Ваню и Илью.

– И с чего ты это взяла?

– Он приходил ко мне недавно. Мы с ним и до этого частенько виделись.

– Да ну?

– Да. Где-то полтора года назад он начал ко мне заходить. Рассказывал про тебя, про то, как ты переживал о том, что между нами все кончилось, как ты перестал с ними общаться и все в таком духе.

– Так, – я ждал развязки истории.

– Спустя полгода редких хождений он начал дарить мне цветы и всячески ухаживать. Это было для меня странно, но все же приятно.

– Очень интересно. И что дальше?

– Мы гуляли. Ну, ты понимаешь, мы были вместе. Но когда мы с ним встречали Илью и Ваню, он начинал вести себя грубо со мной. И один раз они чуть не подрались с Ильей.

– Из-за чего?

– Я слышала, что Илья сказал ему, что это неправильно. Что я твоя девушка, пусть и бывшая. А значит, Сева не должен быть со мной. Сева сказал, что ты кинул их, поэтому плевать.

– По большому счету, он прав.

– Я не буду в это вдаваться. Суть в другом, – она набрала воздух и глубоко выдохнула. – В общем, на ту вечеринку, которая была позавчера, он принес какой-то концентрат, как он сказал. Я не вникала, но суть была в том, что этот порошок был мощнее, чем обычный.

– Он об этом не говорил.

– Поэтому мне сложно тебе рассказывать об этом, – она опустила глаза. – он пришел ко мне и рассказал о том, что хотел посмотреть, каково Илье будет, когда он понюхает. Он знал, что это будет делать только Илья. Говорил, что ему всегда было интересно, что может быть от этого порошка. Сказал, что сделал это ради шутки, что не думал о том, что такое может произойти.

– Так, – у меня в голове все постепенно переворачивалось. – то есть, он сразу пошел к тебе и рассказал об этом.

– Да. Мы с ним в хороших отношениях, – она сделала паузу. – так вот, когда он рассказывал, я не видела, что он сожалел о том, что сделал. Он лишь боялся, что до него доберутся.

– Ага, – я старательно придумывал ему мотивацию, но так и не смог. – то есть, он ради шутки принес порошок помощнее, не останавливал Илью и потом побежал к тебе, даже не сожалея.

– Это то, что знаю я. А что было на вечеринке?

– Когда Илюше стало плохо, он просто попросил у меня прощения и собирался пойти к Ване. Сказал, что боится, что его примут. А еще сказал, что позвонит мне через пару дней.

– Ясно, – она опустила глаза.

– Ага.

– Мне жаль.

– Есть что-нибудь выпить? – с тихой злобой сказал я.

– У сестры стоит какой-то вискарь. Я выпью с тобой.

– Хорошо.

Вновь о себе напомнила головная боль. Пока Ангелина носилась в поисках бутылки и стаканов, я должен был успокоиться. Но я думал только о том, как может быть фальшив человек, и насколько он может быть в этой фальши правдоподобен. Меня не покидало тянущее ощущение в животе. «Никогда не предаст» – вспоминал я свои слова. И ведь казалось, что общение с Ваней в прошлом, с Ильей у нас вечные споры, но с Севой все было определено. Он казался самым адекватным из нашей компании. Да из-за него у меня пропало предвзятое отношение к наркоманам. И это сущий пустяк по сравнению с тем, что я поверил в то, что мы снова друзья.

Может быть, раньше он не был таким. А может он всегда нас предавал. Главное – мы не сомневались в его верности. Тот факт, что его забава обернулась смертью, меня не волновал. Меня беспокоило его безразличие. И как не вовремя к этому подключилась история с Ангелиной. Она добавляла Севе дополнительных баллов в графе «предательство».

И неужели дружба – это действительно пустой звук, доносящийся из тех времен, когда это понятие хоть что-то значило? Или это моя исключительность в плане поиска неудач? Наверняка существует дружба после школы, дружба на всю жизнь. Но как бы было проще, если бы я не вернулся сюда. Я бы плакался о своем одиночестве, не подозревая, что оно лучше предательства. Я бы оставил друзей, но они были бы живы, Илюша был бы жив. И всем было бы лучше. Но я тут.

Да, так или иначе, все что произошло – это данность. Всему были причины, а в последствиях событий сижу сейчас я. К тому же, тот вечер был лучшим вечером в моей жизни, несмотря на трагичный конец. И то чувство единства, что я испытывал, держа в руках гитару, невозможно затмить каким-то гнусным и трусливым поступком. Что же до Ильи? Он на это уже никак не отреагирует, да и он, по большому счету, шел к этому почти целенаправленно. А Сева? Сева пускай живет, как жил.