скачать книгу бесплатно
Всем отделениям уголовного розыска. Часть 1
Андрей Владимирович Фаниев
В первые годы после свержения царского строя Советская республика столкнулась с валом преступности. Амнистированные Временным правительством уголовники – «птенцы Керенского», дезертиры и белогвардейские офицеры – объединяются в полувоенные, хорошо вооружённые отряды. Крестьяне бросают мирную жизнь и подаются в бело-зелёные банды. По кубанским степям и Екатеринодару проносится волна убийств и грабежей. Русский офицер Лавр Ермаков, до революции служивший в Екатеринодарском сыскном отделении, хочет эмигрировать за рубеж, но, не успев попасть в Новороссийск, вновь становится агентом уголовного розыска, где встречается со своим другом и наставником, бывшим начальником Екатеринодарского сыскного отделения А.П. Пришельцевым. Раскрыв ряд тяжких преступлений, Ермаков планирует начать мирную семейную жизнь, но на Кубань высаживается десант под командованием белого генерала Улагая, и ему предлагают возглавить диверсионную группу сотрудников милиции.На основе реальных событий.
Андрей Фаниев
Всем отделениям уголовного розыска. Часть 1
Какая милиция нужна нам,
пролетариату, всем трудящимся?
Действительно народная!
В.И. Ленин.
«Для объясненiя взаимнаго д?йствiя т?лъ чрезъ разстоянiя (лучистая теплота, св?тъ, магнетизмъ и проч.), необходимо допустить существованiе э?ира – весьма тонкаго вещества, наполняющаго в?сь миръ, какъ междупланетные пространства, такъ и междуклеточные и междуатомные. Частицы э?ира, подобно частицамъ физическихъ т?лъ, находятся въ движенiи». Лавр вздохнул и отбросил в сторону растрёпанный учебник физики Краевича
, где не хватало доброй половины листов. Он устало прикрыл глаза, слушая, как дождь глухо шелестит по соломенной крыше сарая, в котором его и ещё пять офицеров, держали уже третьи сутки.
Его и ротмистра Головина, на подходе к Новороссийску, задержал под Баканской кавалерийский дозор. Обыскав и не найдя ничего интересного, красный конник, безошибочно угадав в них офицеров, выругался: – «Давай золотопогонников для разбора в карцер! Дело говорю, в Новороссийск пробираются заразы!»
Их втолкнули в сарай, и они остановились на пороге, ожидая, когда глаза привыкнут к полумраку.
– Давайте знакомиться, господа. Полковник Белов, – слегка приволакивая ногу, к ним приблизился высокий сухощавый мужчина: – С кем имею честь?
Лавр огляделся и увидел ещё три пары глаз, внимательно разглядывавших вошедших. Он принял строевую стойку: – Штаб-ротмистр Ермаков Лавр Павлович, – и, подумав секунду, представил своего спутника.
– Ну что ж, нашего полку прибыло, – сказал Белов и назвал остальных по старшинству – подполковник Иващенко, подпоручик Фролов и лейб-гвардии корнет Подбельский – затем, усмехнувшись, добавил: – Все к вашим услугам!
Шли третьи сутки пребывания в сарае, и они уже потеряли счёт времени, измотав себя одной мыслью: «Что будет дальше?»
– Господа, я очень боюсь, что мы можем не успеть на пароход, – взволнованно, произнёс Подбельский, похрустывая пальцами.
– Во первых не пароход, а корабль. Там стоят английские военные суда и ещё, кажется, итальянские, греческие и французские. Хотя формально вы правы, наши пароходы тоже имеются. А во-вторых, корнет, вы бы лучше думали, как вообще живым выбраться из этого сарая, – тихо сказал Белов, зябко кутаясь в шинель, из которой ещё торчали нитки от срезанных погон.
– Вы о чём? – испуганно спросил Подбельский.
– О том, что нас, скорее всего, расстреляют, – зло ответил Иващенко, – сегодня ночью надо бежать. Вы слышите канонаду? Это корабельные пушки обстреливают город. Возможно, это артподготовка перед десантом. Часть, которая нас задержала, в каждую минуту может выдвинуться на Новороссийск или начать отступать. В любом случае мы будем ненужным балластом.
– Евгений Владимирович прав, – сказал Головин – в живых нас не оставят, это несомненно.
– Как расстреляют? За что? – опешил Подбельцев.
– Вас, кстати, корнет в первую очередь, – усмехнулся Фролов – ведь вы гвардеец, значит, дворянин. Я уверен, что товарищи обязательно захотят посмотреть, действительно ли кровь у вас голубая?
Подбельцев беспомощно огляделся по сторонам, ища у товарищей поддержки. Его длинные девичьи ресницы и щёки, покрытые лёгким персиковым пушком, дрожали. Он попытался овладеть собой и стиснул зубы, но на глазах всё-таки выступила предательская влага. Лавру стало его жаль.
– Зря вы так, – обратился он к Фролову, – может статься, что среди красных найдется знаток гвардейских традиций и их тоже заинтересует цвет вашей крови.
– Это еще почему? – взвился Фролов.
– У вас на манжете первая пуговица не застёгнута
, – усмехнулся Лавр, и с улыбкой спросил: – В каком полку служили?
– В лейб-гвардии гренадёрском.
Лавр шагнул к нему и протянул руку: – Вы участвовали в атаке, после которой ваш полк сократился до размеров батальона?
–Да… Мы были на Юго-Западном фронте, это было через месяц после боев у Ивангорода, когда прорвали австрийский фронт. Вам тоже посчастливилось, там побывать?
– Я служил в 3-м кавалерийском корпусе 9-й армии, мы стояли по соседству.
–У Лечицкого?
– обрадовано воскликнул Фролов, – а Келлеровском корпусе?
– Да, – скромно ответил Лавр, затем обернулся к Подбельцеву, и, глянув, на его щегольского покроя сапоги, с улыбкой спросил: – А вы, судя по розеткам
, из гусар будете?
– Субалтерн-офицер
3-й роты, 2-го взвода лейб-гвардии Гродненского гусарского полка! – Подбельский принял строевую стойку, и по-детски шмыгнув носом, печально добавил: – Я только начал службу в 16-м году, а в 18-м нас уже расформировали…
Лавр положил руку ему на плечо и ободряюще улыбнулся: – Ничего, ментик
ведь довелось поносить и сапоги в память о службе остались. Сколько девушек своими брандербурами
успели за два года с ума свести? Подбельский застенчиво покраснел и улыбнулся. Все рассмеялись, и в сарае сразу стало уютней.
Белов вздохнул: – Господи… Весь цвет русской армии собран в одном бараке…
Они ещё не знали, что орудийные залпы – предвестники Новороссийской катастрофы
, после которой Добровольческая армия
перестала существовать…
Разговор с Фроловым вернул Лавра в прошлое. Закутавшись в шинель, он лёг на сырое сено и, закрыв глаза, окунулся в воспоминания: – После ареста Людмилы он ездил к ней в Сибирь четыре раза, но выстрел в Сараево
поставил жирный крест на их планах. Европа, пережившая ряд политических кризисов и военных тревог, принялась воевать. Он сразу же подал прошение в действующую армию. Коллеги не отговаривали, понимали, что бесполезно. Только Пришельцев
, наполнив до краёв рюмку, сказал: – Лавр Павлович, вы, прежде всего, сыщик. Бог щедро наградил вас этим талантом. Не зарывайте его в землю. Война рано или поздно закончиться, а преступники останутся. Мы будем ждать вас с победой!
На следующий день, после отходной в ресторане гостиницы «Центральная», он уже ехал в литерном эшелоне, направлявшемся на Юго-Западный фронт. В бою под Хотином, когда неожиданно с фланга по пехоте ударил пулемёт, Лавр мгновенно оценил ситуацию и, определив сектор огня, на коне преодолел опасную зону. Уничтожив расчет метко брошенной гранатой, он зарубил ещё двоих, оставшихся в живых, гонведов
. После боя генерал Келлер лично прицепил ему Георгия на грудь, и дал под командование эскадрон. Солдатская удача сопутствовала ему, но во время Брусиловского прорыва, она на мгновение отвернулась, и две пули вошли ему в бедро. После лазарета он собирался вернуться в родную часть, но штабной писарь, перепутав Лавра Павловича Ермакова с каким-то неведомым Леонидом Павловичем Ермоловым, загнал его на Кавказский фронт, куда он попал, когда там уже наступило затишье. Благополучно дождавшись Эрзинджанского перемирия
Лавр уже предвкушал возвращение домой, но фортуна окончательно повернулась к нему спиной. Его эшелон попал в Шамхорскую резню
. Он получил пулю в грудь и чудом выжил.
Голос Фролова вернул его в реальность: – Полагаю, единственный вариант, ночью выбраться через крышу, убрать часового и в лес.
– Согласен, – ответил Белов. – Сейчас около трёх часов… будем ждать.
***
Дверь резко распахнулось, и весёлый голос громко произнёс: – Выходи господа офицера, на революционный суд!
Они вышли, и шестеро солдат повели их под конвоем к избе, около которой стоял часовой в обмотках, чёрных брезентовых штанах и офицерском френче со споротыми знаками различия. Неожиданно один из конвоиров остановился и положил руку на плечо Подбельцеву: – Погоди вашбродь, скидавай сапоги!
–Зачем? – недоумённо спросил корнет.
– А затем, – деловито пояснил солдат – Я сейчас в караул заступаю. Тебя, знамо дело, в штаб к Духонину
отправят дослуживать, и сапоги неизвестно кому достанутся. А в плен тебя я брал, значит, они мои по праву, – и, подтолкнув его штыком, угрожающе клацнув затвором, злобно добавил: – Давай, давай, не тяни время, или помочь тебе треба?
– Ты что, скотина, делаешь! – крикнул Лавр в бешенстве, и резко развернувшись, хлёстко ударил солдата в лицо. От неожиданности все застыли. Солдат медленно поднялся, сверля Лавра глазами, размазал кровь по лицу и вдруг проревел: – Ах ты ж сволота, контра белая! А ну в штыки их! – и, выполнив на удивление грамотно ружейный приём «С выпадом, длинным – коли!», ударил штыком. Лавр отклонился, ушёл от воронёного жала и, схватив трёхлинейку
за ствол, резко ударил его ногой в живот. Вырвав винтовку, он перехватил её и уже изготовился к бою, но услышав стук копыт, невольно обернулся и не заметил, как один из конвоиров, занёс над его головой карабин. Крик – «Прекратить!», выстрел и удар окованным металлом затыльником приклада по голове сошлись в одной точке вселенной, и Лавр провалился в пустоту…
***
Ощущение себя в пространстве происходило постепенно. Он увидел мутную грязно-серую, слегка плавающую перед глазами пелену и сообразил, что это саманный потолок. Затем услышал старческий надтреснутый голос: – Товарищ комиссар, это всего лишь обычное сотрясение мозга. Затылочная кость цела, шейный отдел, на первый взгляд, без смещения. Он должен скоро прийти в себя. Ночь понаблюдаем, а утром милости прошу. Сегодня вы вряд ли сможете общаться.
Дверь негромко хлопнула, Лавр попробовал повернуть голову, но движение отозвалось в голове резкой болью. Ощущение было таким, как будто мозг превратился в один большой раскалённый булыжник, который плавает в черепной коробке сам по себе.
– Отлично! Мы уже пришли в себя! – раздался уже знакомый голос.
Он попытался скосить глаза, но даже это незаметное в обычной жизни движение вызвало боль. Опустив веки, он бессильно откинулся на подушку.
– Лежите спокойно и не шевелитесь. Вас не тошнит?
Лавр улыбнулся: – Нечем…– и, почувствовав над собой лёгкую тень, медленно приоткрыл глаза.
Пожилой человек в белоснежном на удивление халате и шапочке, посверкивая стёклышками пенсне, доброжелательно улыбался: – Давайте-ка, батенька, попробуем встать. Только медленно! Сначала повернитесь на бок.
Лавр осторожно встал. Его шатнуло в сторону, и он ухватился за спинку кровати.
– Прекрасно! – сказал врач. – Попробуйте медленно повернуть голову. Нигде не болит? Теперь нагните её вперёд.
Он быстро, прохладными пальцами, ощупал его шею, приговаривая – С3, С4
в порядке, пятый, шестой тоже, слава Богу, в норме, – и поднял вверх палец, – следите, за ним, не поворачивая головы!
Поводив им в разные стороны, он приблизил его к кончику носа и убрав, удовлетворённо произнёс: – Незначительный горизонтальный нистагм
имеется, что, впрочем, и следовало ожидать. Я больше всего опасался хлыстовой травмы
, но Бог миловал! Полагаю, через недельку вы будете практически здоровы.
– Где я нахожусь? – он обхватил обеими руками голову и, не зная как обращаться к врачу, вопросительно поглядел на него.
– Вы находитесь в полевом лазарете 8-й Армии РККА
, а я ваш лечащий врач – и, вздохнув, добавил – губернский врачебный инспектор Курской губернии, доктор медицины Дмитрий Анатольевич Раев, ваш покорный слуга.
– Как же вас занесло в наши палестины?
Дмитрий Анатольевич снова вздохнул: – Война… Все смешалось в доме Облонских
, – он повернулся к стеклянному дребезжащему столику и начал готовить шприц, – сейчас я сделаю инекцию, вы заснёте, а утром вам будет гораздо лучше.
***
Доктор оказался прав, утром Лавр чувствовал себя значительно бодрее. Голова ещё слегка кружилась, но мозг уже не бултыхался, а сидел тихо, лишь иногда напоминая о себе лёгкой болью. Ему принесли миску пшённой каши и кружку с морковным чаем. Он с аппетитом поел и потянулся за папиросой.
– А вот от курения настоятельно рекомендую воздержаться, – произнёс Дмитрий Анатольевич, который внимательно за ним наблюдал, – вас не тошнит от приёма пищи? Это очень хороший признак! Дайте организму прийти в норму.
В дверь просунулась лохматая голова: – Доктор, пленную контру комиссар к себе требует.
Они вышли на узенькую сельскую улицу. Через два дома Раев остановился и указал на приземистую избу с красным флагом, криво прибитым к козырьку: – Вам сюда. Назад дорогу найдете?
Лавр усмехнулся: – Если доведётся… Но при любом стечении обстоятельств, я вам весьма признателен за верность клятве Гиппократа.
Он, не оборачиваясь, поднялся по трём скрипучим ступенькам, резко выдохнул, открыл дверь и шагнул в хату.
– Здрав…– у него перехватило дыхание, ноги вдруг стали ватными и он прислонился к косяку, не в силах шагнуть вперед. За столом в кожаной куртке, кубанке с красной лентой и маузером в тяжёлой деревянной кобуре сидела Людмила. Она подошла к двери, не торопясь, заперла и вдруг, резко повернувшись, обхватила Лавра за шею и неожиданно навзрыд по-бабьи заплакала: – Господи! Слава Богу, живой! Я же случайно назад вернулась, папку с постановлениями Реввоенсовета
забыла. Чудом успела в воздух выстрелить!
Слезы ручьём текли по лицу, спазм перехватил горло, и Лавр никак не мог взять себя в руки: – Дай воды…– сдавленно произнёс он.
Наконец они пришли в себя и сели за стол. Людмила налила чаю: Через два месяца после начала войны я вернулась из ссылки домой. Успела получить от тебя письмо, где ты писал, что отправляешься в действующую армию и всё…
– Я писал тебе с фронта, на сибирский адрес, надеялся, что письма перешлют. В 1918 году, в мае, приехал в Армавир, хотел найти твоих родителей, но мне сказали, что они уехали, а куда никто не знал.
Она горько усмехнулась: – В мае 18 – го они уже были в Вене, там у нас… – Людмила запнулась, – у них небольшая недвижимость. Был жуткий скандал, когда я наотрез отказалась с ними ехать. Отец меня проклял, – она помолчала, – наверное, это были самые тяжёлые дни в моей жизни.
– Господи… Людмила! Как ты оказалась в Красной Армии? Вот это всё… – он показал рукой на кожанку, маузер и стоящую в углу лёгкую шашку с серебряным набором, – откуда? Зачем?
– А где я должна была оказаться? – она искренне удивилась – Я в партии с 1906 года, прошла ссылку! Моё место здесь, среди товарищей. Лучше скажи, что ты здесь делаешь? Впрочем, можешь не отвечать, пробирался в Новороссийск?
– Да, – коротко ответил Лавр, и дёрнув щекой заросшей недельной щетиной, продолжил, – да, я пробирался в Новороссийск, чтобы уехать из этого ада, где с меня, боевого офицера, сорвали погоны и затоптали их в грязь на моих глазах. Где солдаты подняли на штыки полковника, который всю свою ратную жизнь пёкся об их благе и ел с ними из одного котелка! Не знаю, что я буду делать на чужбине, но здесь я оставаться не хочу! Я подданный Российской империи, которой более не существует ни в политическом, ни в физическом смысле. Есть территория под названием Евразия…, а ей я не присягал!
Спокойно выслушав гневную тираду, Людмила, не повышая голоса, произнесла: – В Новороссийск ты уже не успел. Сегодня утром последний корабль вышел из порта. То, что осталось от Добровольческой армии, кажется, Зюнгарский полк и остатки донцов эвакуированы в Крым, к Врангелю, но мы их и там достанем. Пойми…, белое движение – как единая боевая единица перестало существовать. Донские, кубанские и терские казаки приняли условия капитуляции. Давай, Лавр, вместе строить новую, свободную жизнь. Твоё будущее здесь, в России. Нет Российской империи, – в голосе проскакивали незнакомые Лавру интонации – Но есть Россия, которую надо поднимать с колен и выводить из разрухи, и вот ещё… – её голос вдруг смягчился, а глаза предательски заблестели. Она раскрыла папку и достала небольшую фотографию: – Это твой сын.
