Медальон и шпага

– Почему ты так поздно?

– Я был в Говард-Холле, – ответил Дэвид, снимая перчатки, – и спешу тебя обрадовать: жизни Фрэнка ничего не угрожает.

Делия отложила работу.

– Ты говорил с ним?

– Да, конечно же говорил, и он просит у тебя прощения за то, что не может приехать в Рутерфорд.

– Он не передал мне письмо?

– Письмо? – удивился Дэвид.

– Да. Надеюсь, он в состоянии держать перо.

– Нет, он ничего тебе не написал.

– Очень странно, – разочарованно проговорила Делия.

Дэвид сел на диван рядом с девушкой и обнял ее за плечи.

– Скажи мне, Делия, – обратился он к сестре, – неужели ты так сильно влюблена во Фрэнка?

– Да, он мне очень нравится.

– Не понимаю, – с насмешкой протянул Дэвид, – что в нем находят женщины? Согласен, у него смазливая внешность, но больше ведь в нем ничего нет. Его башка так же пуста, как бутылка из-под рома.

– Дэвид, – возмущенно воскликнула девушка, – это недостойно – говорить пакости об отсутствующем друге!

– Пакости? – рассмеялся Дэвид. – Допустим, всех пакостей я тебе еще не рассказал. Они не для женских ушей.

И он многозначительно хихикнул.

– Замолчи, пожалуйста, – прервала его Делия разгневанным тоном. – Я не желаю слушать твои пьяные наговоры.

– Я вовсе не пьян.

– Тогда это вдвойне мерзко.

– Ты защищаешь легкомысленного мальчишку, который не совсем подходящая кандидатура на роль твоего жениха.

– Дейви, – назидательным тоном произнесла девушка, – наши отношения с Фрэнком мы выясним без посредников, а в настоящий момент меня беспокоит не поведение Фрэнсиса, а судьба Эдвина.

– К сожалению, я не могу сказать тебе ничего нового, – резко ответил Дэвид, желая прервать разговор.

Взгляд девушки стал подозрительным и холодным.

– Или не хочешь сказать? – настойчиво спросила она.

Дэвид покраснел и быстро поднялся с дивана.

– Прости, Делия, – извинился он тоном, не терпящим возражений, – но я пойду к себе. Завтра на рассвете я должен отправиться в Оксфорд.

– В такую рань? – удивилась девушка. – Что тебе там делать?

– Меня ждет прокурор, – снова солгал Дэвид.

Делия укоризненно посмотрела на лорда Дарвела и взялась за рукоделие. Она поверила брату.

Глава 17. Крепость Сент-Джеймс

Небо просыпалось, медленно снимая серую вуаль ночи. Огненно-желтая полоса над горизонтом возвещала о рождении нового дня.

День обещал быть ясным и холодным. Серебряный иней на опавших листьях источал запах грядущей зимы. дорожная грязь, еще вчера досаждавшая путникам, скрылась под тонким зеркалом осеннего льда.

Дэвид безжалостно пришпоривал коня, не замечая колючего ветра, обжигавшего его бледное лицо. Хрупкий лед громко трескался под копытами лошади, распадаясь на мелкие острые осколки, и этот резкий стальной треск отдавался в голове Дэвида жестоким эхом отдаленных выстрелов.

Измученный бессонницей и нестерпимой душевной болью мозг Дэвида лишился ясности мышления и подчинился возбужденным чувствам молодого человека. Окружающая реальность перестала для него существовать. Она воспринималась Дэвидом как сон, как воображение, отделенное от мира мутной, туманной пеленой. Его разум сосредоточился на одной единственной, все еще не до конца осознанной мысли: “Эдвина расстреляют, расстреляют сегодня, расстреляют раньше, чем утреннее солнце поднимется над землей и заглянет в окна Рутерфорда… И когда наступит день, Эдвина уже не будет – не будет, словно никогда и не было на этом свете…”

Дэвид отказывался верить в эту страшную возможность, отказывался ее понимать. Она казалась нелепой, абсурдной, невозможной. Но это была неотвратимая, беспощадная реальность, и никакие усилия воли не могли избавить Дэвида от мучительной пытки, разрушающей его сознание.

Его охватила лихорадочная дрожь. Он закутался в плащ, намотал поводья вокруг запястья, чтобы они не выпали из дрожащих рук, и свернул с дороги на тропу, ведущую к форту Сент-Джеймс.

Единственная уцелевшая башня некогда хорошо укрепленной крепости возвышалась над деревьями темной каменной глыбой, похожей на громадный, одинокий утес. Над ее плоской, окаймленной высоким парапетом крышей, вилась тонкая струйка дыма, быстро исчезавшая в бездонной глубине утреннего, серого неба.

Подъехав к крепости, Дэвид остановился и перевел дыхание, чтобы справиться с волнением. Когда наконец ему удалось совладать с собой, он спешился и постучал в закрытые ворота.

– Что вам угодно, сэр? – спросил часовой, открыв смотровое окно.

– Я капитан Дарвел, – ответил Дэвид. – У вас должен быть приказ генерала Бредли пропустить меня в крепость.

Часовой недоверчиво покосился на Дэвида и позвал сержанта. Сержант явился через несколько минут. Он переспросил имя Дэвида, достал из кармана небольшой лист бумаги, заглянул в него, потом внимательно посмотрел на капитана, будто сомневался, тот ли это человек, чье имя написано на листе, и приказал открыть ворота.

Входя в крепость, Дэвид боялся, что ему придется давать объяснения старшим офицерам форта по поводу своего визита, признаться, что он брат герцога Рутерфорда, и терпеть сочувственные или, что еще хуже, злорадные взгляды, которые были бы для него невыносимы в эту тяжелую минуту. Но его появление в крепости никто, кроме часовых, так и не заметил. Весь свободный от несения караула гарнизон собрался во внутреннем дворе форта. Именно там и должна была разыграться последняя сцена трагедии роялистского заговора.

Дэвид привязал лошадь у ворот крепости, прошел в этот внутренний двор, встал у каменной колонны, чтобы не привлекать к себе внимание, и стал наблюдать за происходящим.

Место, где собрались военные и где обычно расстреливали осужденных военным трибуналом, представляло собой замкнутую площадку, окруженную полукруглым фасадом главной башни, двухэтажным зданием арсенала и высокой каменной стеной форта. Старый, изъеденный годами камень хранил многочисленные отметины смертоносных пуль, прервавших человеческие жизни по воле человеческого правосудия.

У арсенала в ожидании приказа прохаживались солдаты. Здесь же стояли их карабины, собранные в пирамиду у дерева. Дэвид с отвращением отвернулся от этих подневольных исполнителей приговора и поискал взглядом генерала Бредли: сэра Ричарда нигде не было. Но среди офицеров, явившихся поглазеть на расстрел роялистов, он увидел адъютанта Бредли майора Генри Эдвардса. Оживленно жестикулируя, майор рассказывал о чем-то своим приятелям, и Дэвид незаметно приблизился к их компании, чтобы подслушать беседу.

Из разговора офицеров он узнал, что роялистов привезли в крепость еще вчера вечером; что вчера их посетил генерал Бредли и уехал из форта в крайне удрученным настроении; что Кларенс Монтегю долго и упорно уговаривал герцога Рутерфорда обратиться за помилованием к Кромвелю и часовые слышали, как герцог отказался…

В речах офицеров не было слов ненависти. Достойные джентльмены обсуждали предстоящую казнь с тем наивно-жестоким любопытством, с каким вероятно, в Древнем Риме обсуждали начало гладиаторских боев.

Дэвида передернуло от этого безнравственного спокойствия. Его охватило чувство яростного негодования. Справедливый протест против казни Эдвина готов был вырваться наружу и обернуться вспышкой безудержного гнева.

Неожиданного раздалась громкая армейская команда. Солдаты повскакали с мест, разобрали свои карабины и выстроились в две короткие шеренги. Офицеры, прервав разговоры, переместились поближе к башне, чтобы не упустить ни одной подробности интересного зрелища.

Дэвид увидел, как дверь башни открылась, оттуда вышли двое военных, священник и человек в черном судейском плаще. За ними следовали Монтегю, Дуглас и Рутерфорд в сопровождении конвоя, а замыкали мрачную процессию судья Гроут и помощник прокурора Кейвуд. Эти ревностные слуги закона не могли отказать себе в удовольствии увидеть казнь людей, которых они своими стараниями обрекли на роковой конец.

Лица роялистов, как всегда, были спокойны и надменны. Они спустились по каменной лестнице во двор, с достоинством прошли мимо смотревших на них офицеров и без тени страха остановились перед строем солдат.

В крепости воцарилась гнетущая тишина.

Судейский чиновник в черном платье важно вышел вперед и торжественным голосом зачитал приговор.

Потом на сцену выступил пуританский священник, сочтя момент весьма подходящим для душеспасительного напутствия. Но роялисты наотрез отказались от его услуг, и он исчез за строем солдат с оскорбленным и злобным видом.

Командовать расстрелом должен был совсем молоденький лейтенант. Казалось крайне странным, что для исполнения смертного приговора выбрали столь юного офицера. Лицо молодого человека было бледным как полотно. Нерешительным, медленным шагом он подошел к роялистам и виноватым голосом спросил, нет ли у них каких-нибудь просьб.

– Нет, – ответил за всех Монтегю и с усмешкой добавил: – Генерал Бредли был так любезен, что удовлетворил все наши просьбы.

Когда лейтенант протянул Монтегю повязку, предлагая завязать глаза, тот с возмущением оттолкнул его руку.

– За кого вы нас принимаете? – воскликнул он. – За ничтожных трусов, подобных тем, что собрались посмотреть на наш расстрел?

– Нет, сэр, – пролепетал лейтенант, – но таков обычай.

– Дурацкий обычай! – рассмеялся Монтегю. – Ведь если я и испугаюсь, у меня не хватит времени упасть в обморок.

Лейтенант уронил повязки на землю и медленно побрел к своим солдатам. У него был такой вид, будто он сам осужден на смерть и вот-вот лишится чувств.

Первую команду он отдал так неуверенно и тихо, что солдаты в недоумении переглянулись, не решаясь выполнить приказ, и лейтенант был вынужден командовать заново.

Расстрел грозил превратиться в неумелое и неотрепетированное действие. Офицеры возмущенно зароптали, награждая лейтенанта весьма нелестными эпитетами.

Воспользовавшись общим замешательством, Дэвид отстранил стоящего впереди офицера и протиснулся вперед к шеренге солдат. Его охватило безумное желание броситься к заговорщикам и встать вместе с ними под черные дула карабинов. Отчаяние безжалостно толкало его на этот самоубийственный шаг.

Его остановил взгляд Эдвина. Герцог узнал младшего брата и едва заметно кивнул ему. Эдвин понимал, что происходит в душе молодого человека, и во взгляде герцога Дэвид прочитал жестокий упрек своему малодушию.

Новая команда лейтенант прозвучала откуда-то издалека. По лицу Дэвида заструился холодный пот, и шеренга солдат закачалась перед его глазами, как волна штормового моря. В закружившимся водовороте лиц, мундиров промелькнул дерзкий, насмешливый взгляд Монтегю, и яркая вспышка огня, полыхнувшая словно грозовая молния, погрузила мир в беспросветный мрак…

Дэвид очнулся только за воротами крепости. Он стоял возле форта и держал за повод своего коня. Он не мог вспомнить, как вышел из крепости, и понял, что какое-то время находился в полубессознательном состоянии потрясения, двигаясь и говоря только под влиянием внутренней силы рассудка.

Совершенно уничтоженный и униженный безмерным горем, Дэвид медленно пошел по пустынной дороге. Сознание так внезапно и несправедливо искалеченной жизни перевернуло его душу. Он знал, что как бы ни сложилась его дальнейшая судьба, эта ужасная трагедия навсегда останется вместе с ним. Она никогда не уйдет из его памяти, и эти страшные воспоминания будут преследовать его до последнего дня жизни.

Дэвид вскочил на коня и пустил его в галоп, не замечая ледяного ветра.

Перед глазами Дэвида встал Рутерфорд, согретый теплом рождественских свечей; Делия и Эдвин стоят у открытого окна, с детским восторгом глядя в морозную темноту праздничной ночи; хрустальные снежинки врываются в комнату прозрачным алмазным облаком и весело тают на их радостных лицах…

Сердце Дэвида застонало от невыносимой тоски. Он резко осадил коня и почувствовал на своем лице позабытые с детства слезы…

* * *

Утреннее солнце быстро уничтожило следы ночного мороза. Лед на дороге растаял, и осенняя грязь по-прежнему громко хлюпала под копытами лошади.

Когда вдали показался Рутерфорд, Дэвид пришпорил коня и пустил его в карьер. Он надеялся, что быстрая езда ободрит его бледное, измученное лицо и он сумеет избежать сочувственных расспросов Делии и отдалить тот момент, когда ему придется сообщить сестре о казни Эдвина. Не ведающий страха в морских сражениях, он безумно боялся этого объяснения с Делией и дорого заплатил бы за возможность уклониться от тягостной сцены.

Приехав в замок, Дэвид попытался незаметно проскользнуть в свою комнату, но это ему не удалось: Делия с нетерпением ожидала его возвращения из города и перехватила брата в гостиной.

– Ты приехал вовремя, – сказала она. – Я как раз собиралась обедать.

– Садись без меня, Делия, – ответил молодой человек. – Я не голоден.

Делия удивленно хмыкнула и пожала плечами.

– У тебя сегодня странный вид, – заметила она. – Ты, случайно, не заболел?

– Ради Бога, сестра, – раздраженно отмахнулся Дэвид, – прекрати выдумывать всякие глупости! Я выгляжу сегодня так же, как и всегда. Я просто замерз в дороге.

– Тогда выпей вина и согрейся, – предложила девушка, указывая на графин с кларетом, стоящий на столике у дивана.

Дэвид последовал совету сестры, подошел к столику и взял графин. Но его руки так сильно дрожали, что, наполняя бокал, он пролил вино на ковер.

Заботливое выражение на лице Делии сменилось откровенным презрением.

– Ты пьян? – с негодованием воскликнула она.

– Я? – переспросил Дэвид. – Нет, я не пил.

– Не лги, – сурово возразила Делия. – Ты сказал мне, что едешь в город на встречу с прокурором, а сам шатался по кабакам и напился так, что не можешь удержать в руках бокал с вином.

– Клянусь тебе, я не пьян! – возмутился Дэвид.

В ответ на его клятву сестра отрицательно покачала головой, и вдруг ее лицо стало серьезным и озабоченным. Она внимательно посмотрела на брата, подошла к нему и, взяв за плечо, заставила повернуться к окну на свет. Он покорно подчинился ей и увидел, что в ее глазах появились страх и недоумение, словно она смотрела на нечто пугающее и необъяснимое.

– Дэвид, что это? – с дрожью в голосе спросила она, протягивая руку к лицу брата.

Во взгляде Делии было столько неподдельной тревоги, что Дэвид в волнении бросился к зеркалу, висевшему между окнами.

В первое мгновение он не понял, что же так поразило его сестру, и вдруг в испуге отшатнулся от своего отражения: в его темных каштановых волосах блестела тонкая седая прядь.

– Что случилось, Дейви? – с волнением проговорила девушка. – Ты от меня что-то скрываешь? Плохие новости об Эдвине?

Дэвид невидящим взглядом смотрел на холодное стекло зеркала, понимая, что настал момент, когда он обязан сказать сестре о казни Эдвина. Он лихорадочно подбирал нужные слова, но они не приходили ему на ум, и Дэвид молчал, будто потеряв дар речи.

– Говори же! – воскликнула Делия. – Отвечай мне!

Дэвид расстегнул кружевной воротник, чувствуя, что ему не хватает воздуха и, призвав на помощь все свое мужество, повернулся к сестре.

– Делия, – еле слышно проговорил он, прижимая к груди руки девушки, – милая, прости меня.

– За что ты просишь прощение? – удивилась Делия.

– Я солгал тебе, – признался Дэвид. – Кромвель мне ничего не обещал. Он отказался помиловать нашего брата.

– Как? – с ужасом воскликнула Делия. – Как отказался?

– К несчастью, это правда.

– Но… но ведь его отказ означает, что смертный приговор остается в силе?

– Да, – подтвердил Дэвид.

– А Эдвин? Он знает?

Молодой человек вздрогнул от вопроса, которого ждал и виновато опустил голову.

– Делия, – произнес он, с трудом выговаривая слова, – сегодня в крепости Сент-Джеймс герцог Рутерфордский был казнен.

Девушка в ужасе отшатнулась от брата и медленно, словно в оцепенении, опустилась на диван.

Дэвид бросился перед ней на колени, охваченный чувством безмерной вины.

– Прости меня, Делия, – в отчаянии повторял он, – прости, что я не решился сказать тебе правду!

Девушка не слушала его. Некоторое время она сидела неподвижно, как кукла, глядя перед собой отрешенным взглядом. Дэвид ожидал, что она разразится горькими рыданиями, но Делия не плакала. В ее глазах не было слез, а только бессильная ненависть.

– Ты был там… в крепости? – спросила она тихим, удивительно твердым голосом.

– Да, – ответил Дэвид.

– Как… как он умер?

– Как благородный и бесстрашный человек.

– А Монтегю и Дуглас? Их тоже казнили сегодня?

– Да.

Делия прижала к вискам свои тонкие руки и покачала головой.

– Нет, – растерянно проговорила она, – я не могу в это поверить. Смерть Эдвина не может быть правдой. Это ужасно, нелепо, несправедливо!

– А разве в этом мире есть справедливость?! – воскликнул Дэвид. – Я уверен, что нет, не было и никогда не будет!

– Ты говоришь страшные слова.

– Я говорю так потому, что вокруг творятся страшные деяния.

Делия встала, подошла к окну и бессильно прислонилась лбом к холодному стеклу.

– Как же мне теперь жить, Дейви? – произнесла она дрожащим голосом. – Ты скоро уедешь, а я останусь в Рутерфорде одна – одна с моим горем, в окружении вещей, которые каждую минуту, каждое мгновение будут напоминать мне об Эдвине. Я не выдержу такой жизни Дейви, я сойду с ума!

– Я не оставлю тебя в Рутерфорде одну, – сказал Дэвид.

Девушка в недоумении посмотрела на брата.

– Ты намерен бросить службу и вернуться домой? – спросила она.

– Я хочу, чтобы ты на время переехала к нашей тете леди Флеминг, – ответил Дэвид.

– К леди Флеминг? – воскликнула девушка. – Но я не хочу к ней ехать!

– Делия, кроме леди Флеминг, у нас нет близких родственников.

– Ты прекрасно знаешь, что леди Флеминг никогда не считала нашу семью близкими родственниками. Лучше я останусь в Рутерфорде, чем переступлю порог ее дома.

– Хорошо, – согласился Дэвид, – мы поговорим об этом попозже.

– Нет, сейчас! – вскричала Делия. – Я хочу, чтобы ты объяснился немедленно! – Она говорила быстро, лихорадочно, как безумная. – Ты снова от меня что-то скрываешь! Несколько лет ты даже не заговаривал о леди Флеминг и вдруг предлагаешь мне отправиться к ней в гости! Да ты не вспомнил бы о ней до конца жизни, если бы у тебя не было на то серьезных причин!

Пронизывающий взгляд сестры не позволял Дэвиду солгать. Он не имел права держать ее в неведении.

Он налил себе вина и залпом осушил бокал. Его руки больше не дрожали. Он перешагнул грань, отделяющую отчаяние от бесчувствия, и постепенно к нему вернулось бесстрастное хладнокровие, как перед кровопролитным и неравным боем.

– Ты не сможешь остаться в Рутерфорде, – сказал он.

– Почему? – удивилась Делия.

– Потому что он больше нам не принадлежит. Все имущество нашего брата конфисковано как имущество осужденного за государственную измену. Не сегодня-завтра сюда явятся судебные исполнители и попросят нас покинуть замок. Мы должны быть готовы к этому заранее.

Делия судорожно стиснула руки, и гнев исказил ее лицо.

– Нет, Дейви! – воскликнула она. – Я не оставлю Рутерфорд, и, если эти кромвельские прихвостни захотят войти в наш дом, им придется сначала переступить через мой труп!

– Они переступят, Делия, и переступят так же равнодушно, как расправились с Эдвином. Это бессмысленная борьба, и нам не остается ничего другого, как смириться с тем, что произошло.

– Не слишком ли много смирения ты от меня требуешь? – возмутилась Делия. – А я не святая! Я не могу смириться с казнью Эдвина и не могу смириться с изгнанием из Рутерфорда! Никогда, Дейви, никогда!

Возбужденное состояние девушки грозило кончиться нервным срывом.

– Делия, милая, – заботливо проговорил Дэвид, – мы обязательно вернемся в Рутерфорд, но нам надо подождать. К сожалению, час расплаты для наших врагов не всегда наступает тогда, когда бы мы этого хотели.

– Но мы может приблизить этот час! – пылко воскликнула Делия.

– Ты слишком взволнованна, – сказал Дэвид. – Тебе необходимо отдохнуть и немного успокоиться. Сейчас мы оба не в том состоянии, чтобы поразмыслить над нашим будущим.

– Да, – отрешенно проговорила девушка, – ты прав. Сейчас я не могу ни о чем думать. Я поднимусь в свою комнату.

– Я провожу тебя, – предложил Дэвид.

– Нет, не надо, – отказалась девушка и направилась к лестнице, но едва она ступила на первую ступеньку, ее лицо смертельно побелело, руки соскользнули с перил, и она без чувств рухнула на ковер.

Дэвид в испуге бросился к сестре, поднял ее с пола и отнес на диван.

– Делия, девочка моя, – шептал он, – что с тобой? Ответь мне!

Дэвид гладил ее пушистые волосы, осторожно похлопывал по холодным щекам, согревал дыханием ее восковые руки, пытаясь привести ее в чувство.

Наконец она пришла в себя и посмотрела на брата: ее глаза были полны слез. Она обняла Дэвида за плечи, прижалась к его груди и громко зарыдала.

Глава 18. Отъезд

В глубине души Дэвид питал наивную юношескую надежду, что, несмотря на жестокую ненависть к его брату, Кромвель проявит великодушие к его семье и не станет карать ни в чем не повинных молодых людей. Дэвид надеялся, что Кромвель простит его дерзкие слова, сказанные во время аудиенции, и из-за уважения к его боевым

заслугам позволит ему остаться в Англии и вернет Рутерфорд законным наследникам. Дэвид надеялся на милость протектора до самого конца, до того рокового дня, когда в ворота Рутерфорда постучались судебные исполнители и предъявили ему составленное по всей форме решение о конфискации его владений. Дэвид понял, что должен ускорить свой отъезд, иначе в самое ближайшее время за ним захлопнется тюремная дверь.

Последний вечер, который он и Делия проводили в Рутерфорде накануне отъезда, был тягостным и мрачным. Подавленные безысходностью своего горя, они сидели у камина, уже не согревающего их теплом, и молчали, боясь неосторожным словом разбудить едва задремавшую душевную боль. Руки Делии машинально перебирали нити для вышивания, которое ей так и не суждено было закончить. У ее ног лежал, свернувшись клубком, большой черный дог. После отъезда Дэвида и Делии о собаке обещал позаботиться управляющий Рутерфордом Бернард Гейдж, но дог словно предчувствовал разлуку с любимой хозяйкой, и его взгляд выражал безграничную печаль.

Вдруг Делия резко встала, будто ее осенила какая-то мысль, подошла к брату и опустилась на колени перед его креслом. В ее повзрослевшем взгляде сквозь слезы и глубокое отчаяние вновь вспыхнул дерзкий огонь ее гордого, непокорного характера.

– Дэвид, – решительно проговорила она, – возьми меня с собой.

– Что за глупости? – воскликнул молодой человек.

– Я не поеду к леди Флеминг, – твердым голосом продолжала девушка. – У меня нет ни малейшего желания видеть эту старую ханжу.

– Сестра, ты непочтительно отзываешься о нашей родственнице, – одернул ее Дэвид.

– Не лицемерь! – возмутилась Делия. – Ты не хуже меня знаешь, что она не любила нашего отца и ненавидела нашу мать. При жизни дяди Герберта она скрывала свою ненависть, но теперь она полная хозяйка в доме Флемингов, и я не собираюсь жить по ее пуританским законам.

– Делия, это твои капризы! Я не спорю, что леди Флеминг – особа со странностями, но ее муж был братом нашей матери, и я уверен, что хотя бы из-за уважения к его памяти она не откажет в достойном приеме своей племяннице.

– Я не буду жить у человека, который рад смерти Эдвина, – упрямо заявила Делия.

– Откуда такие мысли?

– Откуда? А ты не помнишь, как она проклинала Эдвина за то, что он сражался на стороне короля? Ее слуги рассказывали, что она вознесла Богу благодарственные молитвы, когда после битвы при Нейзби Эдвина приговорили к расстрелу! Неужели ты думаешь, что она изменилась? Нет, Дейви, не заставляй меня ехать к леди Флеминг! Иначе я покончу с собой, клянусь тебе!

– У тебя совсем помутился разум, – воскликнул Дэвид.

– Нет, Дейви, я отвечаю за свои слова, и, если ты не хочешь меня потерять, ты возьмешь меня с собой!

– Но куда?

– В Портсмут. У нас есть немного денег, мои драгоценности. Мы снимем приличную квартиру и будем жить на твое офицерское жалованье.

– Это невозможно, – вздохнул Дэвид.

– Почему? – умоляюще спросила Делия.

– Я больше не служу в английском флоте, – признался молодой человек.

– Ты оставил службу?

– Не по собственной воле.

– А по чьей же? – удивилась Делия.

– По воле Кромвеля.

– Он выгнал тебя из флота?

– Хуже: он выгнал меня из Англии.

– Бог мой! – в испуге воскликнула девушка. – Но за что?

– За то, что я не проявил к его особе должного почтения и наговорил ему много такого, чего бы он не хотел услышать от своего офицера. Возможно, я совершил непростительную ошибку, но, когда Кромвель отказался помиловать Эдвина, да еще в таких оскорбительных выражениях, я не смог сдержать гнева.