Оzеро

Он сполоснул лицо, вытерся носовым платком, пахнувшим курицей гриль, и принялся за уборку. Через час комната обрела прежний вид, даже стала чище, чем до их прихода. Егор тоже пришёл в себя: морщины несколько разгладились, голова стала чуть соображать. И вдруг, собравшись уходить, он обнаружил, что пропали ключи от комнаты. Егор стал лихорадочно соображать – где они могли быть? Снова и снова обшарил все углы и закоулки, но тщетно: ключей не было. «Так-так-так, вчера девчонки ходили в магазин, – стал он размышлять. – Одни они пойти не могли, либо Эдик, либо Серёга ходили с ними. Значит, ключи, вероятнее всего, у кого-то из них, потому что ни того, ни другого вечером уже не было». Он прикрыл как можно плотнее дверь и пошёл на улицу.

В последний день их группа расположилась не в аудитории, а в большой комнате психологической разгрузки. Егор вошёл, как ни в чём не бывало, в комнату, в которой на диванах, стоящих вдоль стен, сидели его коллеги – поздоровался.

– Георгий! – позвал его староста. – Иди сюда! Это не твои ключи? – спросил он, показывая на ключи, лежавшие на столике.

– Ну конечно, – с облегчением выдохнул Егор. – Как они у тебя-то оказались?

– А кто знает? – сказал Эдуард. – Я утром залез в карман, а там ключи.

– Ну ладно, хорошо, что нашлись, а то я комнату оставил открытой, – сказал Егор, боковым зрением пытаясь найти Любу.

Вошла Инна, тоже поздоровалась со всеми и прошла, села рядом с Эдуардом. На ней был пиджак белого цвета. Егор не стал расспрашивать её ни о чём, вокруг были люди. Да и она будто не замечала его. Наконец он увидел, что Люба сидит одна в углу, на пустом ряду. Он прошёл через всю комнату, сел рядом с ней.

– Привет, – сказал он тихо.

– Привет, – таким же тоном ответила она. – Как самочувствие… после вчерашнего?

– Никакого, – ответил Егор.

– Да-а? А, судя по Инне Валерьевне – вы очень неплохо провели ночь.

Егор посмотрел на неё и не смог удержать своих эмоций: взял её за руку и, не обращая внимания на окружение, негромко спросил:

– Любаш, скажи, ну зачем ты ушла? Знаешь, я так хотел побыть с тобой наедине… Ты мне…, я думал, что мы…

– Тихо, тихо…, – прошептала она, взволновавшись. – Люди кругом, Егор, ты чего?

Он достал фотоаппарат, не зная, что делать, нажал кнопку. Люба посмотрела на него, тихо спросила:

– Ты чего, снимаешь, что ли?

– Люба, я немного, пожалуйста.

Она снова по-мальчишечьи поджала губы, глянув на него озорными глазами. Георгий смотрел на неё и не мог оторваться – так она была прекрасна. Люба едва заметно облизнула губы и у него едва не закружилась голова.

– Ты говори, говори, – прошептал он.

– Не буду, – нежно прошептала она. – Вблизи я буду как…баба-яга… Видишь, у меня сломался.

– Что, фотоаппарат? – спросил Егор.

– Ну да, – ответила Люба, так тепло посмотрев на Егора, что он совсем потерялся в своих чувствах и переживаниях.

– Уважаемые коллеги! – послышался голос Ларисы Ивановны. – Позвольте поздравить вас с успешным окончанием курсов и вручить вам свидетельства. Хочу сказать, что такой группы, как ваша, у меня никогда не было. Спасибо вам за работу, за действительно творческий подход к делу, и желаю вам всем больших успехов в вашем нелёгком труде! – Все захлопали, и Егору пришлось выпустить руку Любы. – А теперь – вручение свидетельств!

Лариса Ивановна называла фамилии, воспитатели подходили к ней, что-то говорили.

– Субботин Георгий Петрович, – назвала Лариса Ивановна.

Егор встал, одёрнул пиджак и подошёл к ней.

– Поздравляю вас, оставайтесь таким же, какой вы есть, – сказала Лариса Ивановна, пожимая ему руку.

– Небритым? – пошутил он.

– Мужественным, – поправила, улыбнувшись, Лариса Ивановна.

Субботин присел к столу, стал расписываться.

– Каширина Любовь Николаевна.

«Господи, ну неужели это всё просто совпадения? – подумал он, услышав имя своей нереализовавшейся мечты. – Даже наши свидетельства, и те лежали рядом, а мы…».

Когда были вручены документы и подарок Ларисе Ивановне, снова послышался голос старосты:

– Так, ребята, есть повод поздравить друг друга шампанским!

– Здорово!

– Оно как раз к месту! – раздались женские голоса одобрения.

Все стали собираться вокруг журнального столика, появились конфеты, бутылки шампанского. Субботин несколько минут постоял в стороне, посмотрел на сокурсников и, понимая, что это – финал, не прощаясь ни с кем, вышел в коридор. Остановился в нерешительности, понимая, что ещё шаг, два, три… и всё… – всё исчезнет. Сон, явь ли, – но это состояние, ощущение, окружение – всё исчезнет!

Люба, неприметно, но внимательно наблюдавшая за Егором в этот день, давно заметила его состояние потерянности, какой-то раздавленности. Она и сама переживала подобные ощущения. Чувство незаконченности их отношений, недосказанности, несвоевременности, а может и ненужности этого внезапного разрыва беспокоили её.

– А что Субботин ушёл? – спросила вдруг у неё Инна. – Ни с кем не попрощался даже.

– Ты у меня спрашиваешь? – удивилась Люба. – По-моему – кому, как ни тебе знать о его состоянии. А, подруга?

Инна глотнула шампанского, не смогла удержаться, созналась:

– А ведь он ночью не мной, а тобой грезил, – Люба вспыхнула, – меня твоим именем называл. Так что, тебе надо было остаться, а не мне. Меня даже проводить до такси не захотел…

Люба не дослушала, поставила стакан на столик и стремительно вышла из комнаты. В коридоре она увидела одиноко стоявшего Субботина, сердце её радостно вздрогнуло, и она пошла в его сторону.

– Ну что, всё? – сказала Люба, остановившись рядом и пытаясь понять, что же у него творится в голове.

– Всё, Любаша, кажется… всё. – Он говорил, не поднимая на неё глаз, будто боясь, что не сдержит себя, обнимет её при всех, здесь, в институтском коридоре, и не выпустит уже никогда… – До свидания…, приятно было познакомиться…, – с горечью сказал он, пытаясь улыбнуться. Затем взял её руку и поднёс к губам. Ответила Люба, нет ли, он не услышал, так как, поцеловав руку, Егор развернулся и решительным шагом направился к лестнице…

Люба, не успев открыть рта, так и осталась стоять в коридоре, не понимая, что же произошло, и почему так произошло. Она ещё постояла, приходя в себя, и тоже направилась к лестнице. Выйдя на улицу, Люба увидела, что белой «семёрки» у крыльца уже нет.

Субботин заехал в общежитие: комната также была прикрыта, никто в неё не входил. Он зашёл, сел на диван и окончательно загрустил, наполняясь пониманием безысходности ситуации. Ещё не выветрился воздух, которым дышала здесь Люба, ещё и пол не остыл от её сапог, но её уже нет, ни здесь, нигде, – такие мысли терзали его воспалённую последними событиями душу. Наконец Егор поднялся, вышел, закрыл дверь на ключ.

Приехав домой, Субботин не стал загонять машину в гараж, а сразу прошёл в дом. Дома было прохладно, как-то безжизненно и неприветливо. Только рыжий Буревестник сидел у печи и смотрел на хозяина, то ли с пониманием, то ли с осуждением. Егор бросил папку на подоконник, разделся и полуголый, прошёл в комнату, сел на кресло, не замечая ни холода, ни задёрнутой шторы. Откинув голову на спинку кресла, он закрыл глаза…

Перед глазами сразу возник образ женщины, которая только что была рядом. Чуть больше часа назад она была рядом… Её глаза…, такие близкие, родные глаза…, её губы…, губы, которых он так и не коснулся…, улыбка её – то невыносимо женственная, то притягательно озорная… Ему слышался голос, её голос, томный, низкий голос – шелест ветерка по полю, поросшему васильками, голубыми, с острыми краями листочков. Ветерок её голоса не треплет, он нежно гладит васильки и они раскачиваются, тихонько, чуть шелестя, задевая друг друга… Что-то шепчут… Может зовут его, Егора, может пытаются пробудить его, говоря: «Что же ты сделал, Георгий Субботин? Это же я была…, ты искал меня, а я искала тебя…, а теперь…».

Егор открыл глаза. Надо было учиться жить заново. Без неё, без этой женщины, без этих озорных серых глаз, без её манящих губ, без ласкающего голоса, без вздрагивающих пальцев, без соблазнительных коленей, чувственной шеи, красного палантина и бирюзового костюма; без этих шуток, разговоров, надежд и мечтаний. Всё, надо трезветь, надо учиться жить… Без неё…

Он поднялся, раздвинул, наконец, штору и увидел, что день кончился. Деревья за озером слились в сплошной тёмный лес, мартовское небо посерело и стало грустным и тяжёлым.

Егор прошёл в кухню, накинул махровый халат и вышел во двор. Загнав машину в гараж, он вернулся с охапкой дров, стал растапливать печь. С утра он ещё ничего не ел, кроме чашки кофе в институте, но ни малейшего признака голода у него не было. Достал с полки сухой корм, молча насыпал коту в миску, налил воды. Кот не сдвинулся с места.

Дрова в печи дружно затрещали, Егор принёс ведро угля и высыпал его через кружок на плите в топку. Затем открыл холодильник, достал колбасу, помидор, огурец, лук, и стал крошить салат. Намешав чашку салата, он поставил на плиту сковороду, льнул растительного масла и разбил три яйца. Всё это он делал будто на автопилоте: машинально, не смотря, да и не видя, что и как делает. Все мысли его были заняты той, чужой и далёкой уже женщиной.

В доме стало заметно теплее, когда Егор накрыл круглый стол, стоявший посредине большой кухни. Есть не хотелось. Он снова открыл холодильник, достал бутылку водки. Водка у него была всегда. Не потому, что он много и часто пил, нет. Он выпивал редко, – если уж совсем тошно становилось, невмоготу. А так он и после бани обходился горячим чаем. Потому и стояла водка подолгу.

Егор сел за стол, налил полстакана: почему-то стопки ему показалось мало.

– Ну что, Субботин, ноль-один в пользу одиночества? – произнёс он первые слова за прошедших полдня.

Комок снова подступил к горлу и по его вздрагивающим щекам вдруг потекли слёзы. Дома не от кого было скрывать свои эмоции, и он остался сам с собой, и стал самим собой. Слёзы не просто текли, – не задерживаясь на щетинках, они капали на клеёнку

Егор не двигался, смотрел в одну точку и плакал. Ему не было стыдно за себя, за эти слёзы. Он знал, – это не слабость: за свою жизнь ему пришлось много чего пережить: поделить на троих – не обидятся, что мало дали. А он перенёс, выжил и перетерпел: и смерть собственного ребёнка, и разводы, и измены, потери, нищету и много чего ещё. А потому и не корил себя, а просто давал возможность вытечь этой боли из его души.

Егор поднял, наконец, стакан, выпил. Ни один мускул не дрогнул на его, поросшем щетиной, лице. Кот, будто ожидавший, когда хозяин начнёт трапезу, тоже встал, подошёл к миске, стал есть.

В голове Егора зашумело и он почувствовал, что хмелеет. Он взял вилку, потыкал в салат и бросил её на стол. Затем встал, подошёл к окну, расстегнул папку, достал общую тетрадь с конспектами лекций и фотоаппарат. Снова сел за стол и включил просмотр видео. Кот оторвался от миски, подошёл к столу и по-хозяйски запрыгнул Егору на колени, стал вместе с ним смотреть на маленький экран фотоаппарата.

– Ты чего, снимаешь, что ли? – услышал он голос Любы.

– Люба, я немного, пожалуйста. Ты говори, говори…

– Не буду… Вблизи я буду, как баба-яга… Видишь, у меня сломался…

Егор смотрел на неё, поглаживая густую шерсть кота, слушал мелодию её голоса, окутывающего, дурманящего сознание, и не было никаких сил терпеть эту муку. Он открыл тетрадь. На первой странице был номер телефона старосты и ниже написано: Каширина Любовь Николаевна. Ещё ниже был указан её телефон: они обменялись номерами ещё в начале курсов. Егор соскочил со стула, скинув замлевшего кота, быстро подошёл к шкафу и достал из пиджака свой телефон. Никто ему не звонил и не писал.

Он сел за стол и, без размышлений, стал писать смс-сообщение: «Люба! Мы расстались несколько часов назад, но мне кажется, что всё не так, как надо. Почему-то очень тяжело даётся это расставание. Ты как себя чувствуешь? Уже дома? Егор». Отправив сообщение, он налил ещё водки, выпил и стал лихорадочно жевать салат с глазуньей. Телефон молчал.

Съев свой холостяцкий ужин, Егор ощутил огромную усталость, навалившуюся неподъёмным грузом сегодняшних событий. Он захмелел, но спать не ложился. Вставал, шёл в зал, но за окном был поздний вечер; выходил на улицу, – кроме освещённых окон соседнего дома, ничего не было видно. Егор вспомнил про трубку, – вошёл в дом, достал из книжного шкафа жестяную коробку из-под чая, в которой лежала трубка, табак и топталка. Набив трубку табаком, пахнувшим виски, он взял со стола телефон, нажал кнопку. Ответа не было.

Взяв на печи спичечный коробок, Егор снова сел за стол, зажёг спичку, прикурил, пыхнул дымом. Телефон пропикал, оповещая о пришедшем сообщении. Егор, едва не выронив трубку, схватил телефон, прочёл: «На вашем балансе осталось менее 5 рублей…». Он зло сплюнул, бросил телефон на стол, положил трубку и, медленно шагая, стал подниматься на второй этаж, в спальню. Скинув халат, Егор сдёрнул с кровати покрывало, упал поверх одеяла. «Как жить? – подумал он, не обращая внимания на кота, запрыгнувшего ему в ноги. – Чем жить дальше? Упустил…, – ругал он себя, – такую женщину, такой шанс…упустил… На работу послезавтра…, скорее бы…, отвлекусь, может…».

Проснулся Егор с ощущением, что его кто-то позвал. Вокруг была кромешная тьма. Он протянул руку к изголовью, включил светильник, висевший на стене. Часы на противоположной стене показывали половину первого ночи. Егор встал, спустился вниз, включил свет в кухне и, подойдя к столу, взял телефон. Его сердце вдруг застучало, по телу пробежала дрожь: пришло ответное сообщение от Любы. Он с волнением прочитал: «Только что добралась до дома, разбитая, как старая калоша… Егор, ты так внезапно ушёл, а ощущение недосказанности осталось. Мне тоже, почему-то, совсем не радостно, что всё закончилось…»

Егор сжал телефон в кулаке так, что послышался скрип пластмассы; вдруг забегал по кухне, засуетился, не зная, что предпринять – ответить сейчас же, или дождаться утра. Он просмотрел информацию – смс было отправлено час назад. «Разве я смогу уснуть? – спрашивал он себя, и радуясь, и боясь неожиданной надежды. – Нет, напишу, будь что будет. Ещё раз упустить шанс – это ни в какие рамки…».

Он сел за стол, стал нажимать кнопки: «Люба! Прости, что поздно, ты, наверное, спишь? А мне уже не уснуть. Скажи только одно слово: ты согласна продолжить наше общение?» Через несколько минут пришёл ответ: «Да…, сплю…». Он прочитал и, в замешательстве, встал, подошёл к прогоревшей печи. «Что бы это значило? – подумал он. – Да, согласна? Или – да, сплю? Да нет, устала, конечно, может и на работу завтра, вроде, говорила, что на работу с утра, заждались её там… Значит, согласна» – обнадёжил он себя и написал: «Спокойной ночи, не тревожу, приятных снов…».

Люба сидела в автобусе и дремала. Эмоциональные нагрузки, которые пришлось пережить за последние два дня, выжали из неё столько сил, что не хотелось ни о чём думать, не хотелось вспоминать, печалиться, да и смотреть в окно – не хотелось.

Дорога была не такой уж и дальней: полторы сотни километров всего, – но время отнимала около трёх часов. Бесконечные крутые спуски с гор и затяжные извилистые подъёмы чередовались с завидным постоянством. Трасса была свободна от снега: конец марта, всё-таки, – но вместе со сшедшей с дороги наледью, обнажились многочисленные ямы и выбоины, а потому автобус никак не мог взять равномерный ход: то ускорялся, то снова притормаживал, едва не останавливаясь.

Лес, по обе стороны дороги, по-прежнему казался безжизненным, пустым. Невысокие сосны и пихты, вперемешку с берёзами и осинами, ещё спали, ожидая не оттепелей, но, уже – тепла…

Люба не ждала никого и ничего. Завтра с утра визит к директору, затем, с головой в бумаги. Планы, программы, конкурсы, митинги, праздничные демонстрации, субботники, ветераны, посадка саженцев, советы профилактики, трудновоспитуемые, совсем не воспитуемые – казалось, всё, что требует хоть какого-то участия человека, всё ждёт её – Каширину Любовь Николаевну, заместителя директора по воспитательной работе обычной городской школы. Она знала, что воз задач за время её учёбы на курсах, вырос стократно, потому, в полудрёме, закрыв глаза, понемногу старалась перестроить себя с волны полупраздной жизни студентки на волну бесконечных «должен», «обязан», «сделать в такой-то срок, срочно».

Любовь Николаевна дала уже установку своему подсознанию на эту перестройку, хотя отчётливо понимала – чтобы оторваться от только что закончившейся жизни – нужно время. А его прошло всего несколько часов…

«Ушёл. Почему он так спешил? Стыдно было, что остался с Инной? Так ведь сегодня сел не с ней же, а со мной?.. Разговаривал… снимал на видео… Или куда-то торопился? Кто-то, может, ждал его? Так он, по его словам, живёт один… Да и если кто-то был бы у него, разве он остался бы на ночь с другой? Хотя… мужики на это дело легки на подъём… – размышляла Люба, тщетно пытаясь прогнать все мысли из головы и уснуть. – Руку поцеловал… А ведь волновался, уж это-то я не могла не заметить… Значит, всё-таки, что-то не договорил?.. Конечно… что толку сейчас ворошить уже прошлое?… Ну… понравился, да, – соглашалась она со своими чувствами, – хотя, совсем не мой типаж: и рост, и внешность… От высоких каблуков я всё равно не откажусь… А с ним… как я буду себя чувствовать?»

Автобус очередной раз ощутимо тряхнуло и она открыла глаза. За окном было почти темно. Люба достала телефон, чтобы посмотреть время: часов она давно не носила. Нажав кнопку, она увидела, что пришло сообщение от Субботина. На приходящие сообщения её телефон только щёлкал, а потому она и не услышала его. Прочитав текст, Люба с некоторым волнением посмотрела в окно и, почему-то, встревожилась. «Всё-таки – не договорил…– подумала она. – Та-ак… и как тут быть? Может, не стоит продолжений?.. Ну, что в нём такого необычного? Невысокий… щетина на бороде постоянно… Никогда у меня не было таких мужчин… Но голос…, говорит приятно, спокойно так, задумчиво…, аж мурашки по телу бегают… А глаза – насквозь, кажется, тебя пронзают… Не знаю. И не надо бы, но тянет ведь? Надо подумать…» – решила она и увидела, что автобус въезжает в её город.

Домой Люба приехала на такси: с вокзала автобусы уже не ходили. Войдя в квартиру – двухкомнатную, с высокими потолками, на первом этаже трёхэтажного старого дома – она включила везде свет и, войдя в комнату, уставшая, села на диван. Руки-ноги не хотели больше совершать ни одного движения. Квартира, почти две недели пустовавшая, будто осиротела: пыль на столах, на компьютере, на полу… И запах стал другим, нежилым.

Она посидела несколько минут, встала, скинула пальто, улыбнулась: «Господи! Хорошо-то как! Неужели я снова одна? Подруга уже не придёт – поздно; звонить никто, надеюсь, не будет… Субботин… Что ж ему ответить?» Она прошла в кухню, включила чайник, взяла тряпку, смочила и легко смахнула со стола. Затем вернулась в комнату, достала из сумочки телефон – ответила. Настроение совсем поднялось, когда она переоделась и, пока ванна наполнялась горяченькой водой, протёрла в квартире полы…

Люба засыпала, когда вновь щёлкнул её телефон, лежавший на тумбочке возле дивана. Она едва открыла глаза, прочитала сообщение от Субботина, написала пару слов: «Да…,сплю…»

Глава 6

Всё оказалось просто и достаточно запутанно, как в жизни и бывает. Субботин и Каширина были во многом схожи, но во взглядах на отношения были полностью противоположны. Субботин хотел найти в женщине не только и не столько наслаждения – жизнь прожита длинная и познано достаточно, – сколько понимающую, родственную душу. Любовь Николаевна же, давно определив свой образ жизни, ни перед кем душу не раскрывала и мужчина ей нужен был только для коротких, ей запланированных встреч. Ни на что большее она не расчитывала, и не хотела никаких близких отношений. Но, пообщавшись с Субботиным, она вдруг стала открывать в себе ранее неведомые или забытые ей чувства, какие-то неизведанные ранее ощущения. Она сравнивала его со своими прошлыми мужчинами и понимала, что что-то пошло не по её сценарию, как-то иначе она смотрит на общение с ним, нежели с другими.

Со дня расставания они заново открывали друг друга, будто и не было трёх недель, что они были рядом. С каждым их разговором, продолжавшимся по нескольку часов, с каждым их сообщением, коих отправлялось по нескольку десятков в день – они чувствовали, что им безумно интересно это общение. Субботин с радостью отмечал, что Люба понимает каждое его слово, намёк, даже – паузу. Впрочем, паузу – нет: Люба могла говорить без умолку и без остановок; Субботину нужны были паузы, чтобы осмыслить услышанное, подобрать лучшие слова.

Никогда раньше ему не удавалось встретить такую собеседницу, которой не надо было ничего комментировать, разъяснять, подсказывать: Люба всегда знала, о чём идёт разговор, на какую бы тему они ни говорили. И если до встречи с Любой Егор снисходительно относился к мнению, что отношения лучше всего складываются у людей одного, схожего интеллекта, кругозора и интересов, – то теперь он ясно понимал, насколько это важно, насколько это нужно, насколько это интересно и комфортно.

Однако, если б всё было так идеально, то и повесть можно было уже закончить словами: в потолок полетели пробки от шампанского; гости крикнули: «Горько!»; молодожёны были счастливы… Всё. Хэппи энд… Но этого пока не произошло… А может, и вовсе не произойдёт… Наверняка – не знаю. Идём дальше, следом за ними…

Любовь Николаевна, как говорит прозорливый всёвидящий народ, расцвела. Весна ещё сдерживалась, апрель пока не одаривал не то, что подснежниками – даже и черемши ещё не было на лесных проталинах, – весна в душе Кашириной буйствовала во всех красках на удивление своих коллег. Она с удовольствием замечала, что и на улице люди стали чаще оглядываться на её улыбающееся лицо, завораживающие ямочки на щеках и стремительную, и, вместе с тем – лёгкую женственную походку.

– Любовь Николаевна, вы хорошо отдохнули на курсах, пора браться за работу, – с чувствовавшейся в голосе завистью и плохо скрываемым неудовольствием, говорила ей директриса.

– Вера Семёновна, какой там – отдохнула? – притворно жаловалась Любовь Николаевна. – За три недели столько надо было успеть, что…

– Да знаю я, сама, что ли, не бывала на курсах? – прервала её директор. – Вы просто другим человеком приехали оттуда, прямо светитесь вся. Ну да это всё лирика. Хочу вас вернуть на грешную землю…, – говорила она, слегка задумавшись, будто размышляя: с чего начать «возвращение» своего, не в меру привлекательного заместителя. – А реальность такова: у вас готов сценарий последнего звонка?

– С чего он готов-то, Вера Семёновна? Несколько дней, как приехала… У меня одна голова и рук всего две, – ответила Любовь Николаевна в тон директору.

– А жаль… Так…, субботники пора начинать, снег раскидывать. Составьте схему и план работ для классов. – Директор сидела за столом, копалась в бумагах и на Каширину не смотрела. – Скоро майские праздники – тоже надо потихоньку готовиться: цветы, флажки, шары закупать.

– Сколько выделите средств? – спросила Любовь Николаевна, перестав цвести.

Вера Семёновна будто не услышала вопрос, продолжала:

– Акция в городе проводится, по высадке деревьев – вот, возьмите, ознакомьтесь, – протянула она лист бумаги. Любовь Николаевна взяла, в уголке прочитала: «Кашириной. К исполнению». – А со сценарием поторопитесь, пора репетиции начинать. Всё, идите, работайте. Любовь Николаевна, мне нужны результаты!

Едва Любовь Николаевна закрыла дверь кабинета директора, щёлкнул телефон. «Люба, знаешь, как моя душа радуется тебе! Таким счастливым я давно себя не ощущал…» – писал Субботин. Люба иронично улыбнулась: «Эх, Георгий Петрович, мне бы твои проблемы… Но, ничего – прорвёмся! Ведь у меня есть такой классный мужчина!»

Она едва дошла до своего кабинета, как у неё зазвонил телефон. Звонил Стас, мужчина, с которым она встречалась до последнего времени, но эти встречи давно уже тяготили её. Она много раз пыталась, но никак не могла ему этого сказать, боясь его обидеть, а он продолжал ей звонить и приезжать, будто не замечая давно произошедших перемен в их отношениях.

– Любань, привет! Ты приехала уже?

– Привет, Стас, – негромко ответила Люба. – Несколько дней уже.

– Я тогда сегодня же приеду, хорошо? Хочу тебя увидеть, соскучился!

– Подожди, Стас, – ответила Люба. – Я сейчас перезвоню.

Она поднялась на четвёртый этаж: там был единственный закуток, где можно было уединиться, – набрала номер Стаса.

– Алло, Стас, – глубоко вздохнула Люба. – Слушай…, не надо приезжать…, хорошо?

– Не понял! – удивился голос. – Любань, ты что, не хочешь меня видеть?

– Да, не хочу, – прямо ответила она. – Понимаешь…, мы не должны с тобой встречаться, хватит.

– Подожди-подожи, – остановил её Стас. – Что-то случилось?