Женькины байки

– Помолчи! – прервал её Касьян. – Я виноват перед тобой, Марьяна. Прости ты меня!

На Марьяну нахлынули воспоминания сорокалетней давности. Она вдруг увидела себя молодой, красивой, пышущей здоровьем бабой. Касьян вспомнился ей плечистым парнем, первым красавцем на деревне.

Долго добивался Касьян расположения Марьяны. Наконец отец Касьяна направил сватов в дом родителей Марьяны. Сыграли свадьбу на Покров. Безмерно счастлива была Марьяна. Ближе к лету следующего года Марьяна была на сносях. Ждала Марьяна появление своего первенца. Да и Касьян радовался будущему пополнению в его молодом семействе. Работал с утра до ночи, не покладая рук. Дни и ночи проводя в поле. Вернулся он в дом после посевной и был сильно навеселе. Хорошо отметил конец посевной с товарищами. И на пустом месте произошла у Касьяна стычка с Марьяной. Слово за слово, под пьяную руку избил Касьян свою Марьяну. В пьяном угаре не видел куда пинает в лежащую в его ногах беременную жену. Через несколько дней скинула Марьяна плод свой. Долго выхаживала ее свекровь, слывшая по деревне хорошей повитухой. Чтобы спасти Марьяну от гибели, выскребла старуха у нее всё нутро женское. После этого Марьяна не смогла более иметь детей. Очерствела она от этого, огрубела. Побои и унижения Марьяна простить смогла бы. Но не смогла простить она Касьяну того, что по его вине на всю жизнь осталась пустой, не способной породить жизнь. Касьян никогда не просил у жены прощения за содеянное. Муж жену поколачивает – обычное дело в деревнях. Не извинился, так и жил. Но чувство вины точило его изнутри. Поэтому и не слушал он советов своей родни, не бросил он своей бесплодной жены. Смирился он и с изменившимся характером своей жены. Знал причину этого. Так и жили все эти годы Марьяна и Касьян.

Вся жизнь пронеслась в голове у Марьяны. Бросилась она к своему умирающему мужу. Встав на колени у изголовья кровати, положила она свою голову на грудь своему мужу.

– Касьян, и ты меня прости, дуру, – зарыдала Марьяна. – Всю свою злость на тебя в сердце своем пронесла. Каждый день ядом тебя поливала и себя заодно.

– Перестань, Марьянушка, откуда яд этот взялся, известно. Искалечил я тебе твою жизнь и нашей совместной жизни не стало.

Положил Касьян свою ладонь на голову Марьяне и затих.

Схоронила Марьяна мужика своего. Злые языки в деревне только и судачили, осуждали смерть Касьяна, во всем Марьяну винили.

– Заела Марьяна своего Ипичку, – говорили по деревне. – Поедом его ела. А он тихоня и возразить не смел.

– Да, сейчас вот одна осталась.

– Некого пилить ей, – рассуждали на деревне. – Тоже видать вслед за Касьяном отправится.

И действительно, через неделю Марьяна умерла. Похоронили её рядом с Касьяном. И никто не знал, не ведал, какую боль в своем сердце через всю свою жизнь пронесли эти двое.

Афонька-юморист

Давным-давно это было. Отгремела гражданская война и вернулся в нашу деревню к мирной жизни мужичок один. Вернулся, да не весь. Вместо правой ноги у него деревянный протез появился. Звали его Афонькой. Уже больше ста лет прошло, а Афоньку в деревне помнят. Старики, вспоминая его, всегда смеются. Молодые, услышав от стариков эти истории, тоже начинают зубоскалить. А смеяться есть над чем. Уж больно юморил наш Афонька. Вот какой случай приключился с ним однажды.

В начале НЭПа продразвёрстку заменили на продналог. В это самое время за сбором продналога райкомпрод в нашу деревню прислал нового продовольственного комиссара. Комиссар этот оказался груб, мог и по матушке пройтись, а иной раз и зуботычиной, не понравившегося ему по какой-то причине, наградить.

– Боров-то этот, нажрал бока на нашем хлебе, да ещё и нас же попрекает, – жаловались в деревне на нового комиссара.

– Опять всё до последнего зернышка выгребет, – досадовали другие.

– Ох, и тяжело же крестьянину русскому живется, – печалились третьи.

В период сбора продналога комиссар этот сидел за столом на крыльце сельсовета и записывал кто сколько продукции сдал государству. Рядом с ним счетовод крутился. Комиссар этот местных никого толком не знал. Счетовод был из местных, всех наперечет знал и подсказывал комиссару кто к нему пришел. А комиссар этот в списках своих отметки нужные ставил.

По разнарядке Афоньке нужно было сдать за этот год три пуда мяса. В назначенное время приковылял Афонька во двор сельсовета. Вскарабкался на крыльцо, постукивая по ступеням деревянным протезом. Подошел он к большому столу, за которым сидел комиссар, перебиравший свои бумажки. Счетовод незаметно шепнул комиссару на ухо имя и фамилию Афоньки и тут же исчез за спиной у комиссара. Комиссар покопался в бумагах.

– А ты Афанасий, чего пустой пришел? – спросил его комиссар.

– Так, посоветоваться, к тебе пришел, – ответил Афонька. – Вот три пуда мяса предписано мне сдать.

– Ну?

– Так, вот Борька-то у меня не вытягивает, малой еще! – жаловался Афонька. – Я и картошкой, и лебедой его кормлю, а он, зараза, не вытягивает.

– Ну? – вопросительно смотрел комиссар на калеку.

В это время счетовод, стоявший позади комиссара, начал улыбаться.

– А старшая моя, Нюрка, вся в старуху мою пошла, тощая стерва, одни кости.

– Ну? – медленно начал приподниматься комиссар, сильно хмурясь.

Счетовод уже громче начал смеяться.

– А Сережке в этом году в армии служить, – продолжал свои пояснения Афонька. – Жалко урон боеспособности Родине-то наносить, ежели я его под нож пущу.

– Да, ты что, издеваешься надо мной? – рявкнул комиссар, стукнув кулаком по столу. – Обрубок ты, недоделанный!

Счетовода сразу как ветром сдуло. Скрылся он в сенях здания сельсовета.

Ну ясное дело, Афоньку в район под арест определили. Через неделю вернулся он в деревню. Пришлось ему все-таки сдать нужное количество мяса, заплатив при этом ещё и штраф. А для того, чтобы заплатить продовольственный налог и штраф, пустил Афонька под нож, ни детей, ни жену-старуху, а единственную корову свою.

Через месяц приходит другая разнарядка уплатить налог картофелем. Афоньке предписано сдать государству пять пудов. Наученный горьким опытом, он уже не собирался юморить как в прошлый раз. Начал он выкапывать картофель, чтобы часть урожая сдать, как положено, государству. Но картофель как назло в этот год не уродился, еще и проливные дожди зарядили на неделю.

К назначенному времени Афонька привез на тачке нужное количество картофеля.

Комиссар наркомпрода в этот раз стал еще более придирчивее к Афоньке. Стал осматривать привезенный картофель.

– Это почему картофель у тебя сырой и весь в грязи? – издеваясь, начал строго спрашивать одноногого.

– Ну какой уж есть! – начал огрызаться Афонька.

– Ты что, государству дрянной картофель хочешь подсунуть, с грязью пополам? – напирал комиссар на калеку. – Под суд захотел, вражина!

Афонька насупившись, молча стоял.

– Завтра привезешь картофель! – скомандовал комиссар. – Да, смотри, чтобы не сырой был! А то живо в кутузке окажешься, а может и вовсе у стенки!

На следующий день Афонька вёз к сельсовету на тачке картофель в двух огромных бочках.

– Ну, Афонька, привез картофель? – смеясь, спросил комиссар. – Не сырой хоть?

– Не сырой, – передразнил его Афонька. – Вот тут весь.

Комиссар подошел к бочкам с картофелем, склонился над ними и на время замер. Он медленно опустил руку в бочку. Вынув руку, он держал варёную картофелину. Весь картофель в бочках оказался вареный.

– Ты это зачем вареный картофель привёз? – спросил комиссар.

– Так, сам же ты мне велел вчерась привезти не сырой, – отвечал Афонька. – Вот я не сырой и привёз!

– Да, ты что сдурел что ли? – вскипел комиссар.

– Так ты сам мне велел.

– Что? – заорал комиссар. – Ах, ты, контра, тебя к стенке надо поставить за такое!

– Так, не сырой же….– тихо сказал Афонька.

Снова Афоньку на неделю под арест в район оправили. Через неделю вышел он из кутузки. Пришлось ему все нормы картофеля сдать и штраф оплатить. Сам же он остался на зиму без коровы и запасов картофеля.

Что делать Афоньке? И смекнул он как в городе можно раздобыть немного продуктов. В те годы страшным бедствием были клопы. Клопы заедали всех. Особенно в городах народ страдал. Вот он и придумал как на этом деле прокормиться. Расколол он пару старых кирпичей, размолол их в пыль. Завернул ярко-оранжевого цвета порошок в бумажки, сложив из них конвертики. И повез в город на рынок. У рынка Афонька отыскал во дворах старый табурет, поставил его на тротуар вместо прилавка. Разложил на табурете свои конвертики и стал торговать.

– Новое действенное средство от клопов! – кричал своим писклявым голосом Афонька. – Подходи, народ, разбирай!

А тут рядом три торговки стояли и заметили Афоньку.

– И почём средство твоё, дядя, – спрашивали его торговки.

– А, что из съестного дадите, всё и возьму, не поморщусь, – отвечал Афонька.

Бабы эти сразу смекнули, что можно этого старого деревенского мужичка обмануть. За Афонькино средство от клопов отдали ему торговки чёрствый хлеб, подгнивший лук, кое-какие другие залежалые да подпорченные продукты. Афонька всё брал, не брезговал. А куда ему деваться, коли зиму надо прозимовать?

Раскупив у Афоньки весь порошок, торговки отошли на свои места и начали перешёптываться меж собой.

– Бабы, а знаете, что? – начала говорить одна из торговок своим товаркам. – Можно у этого дурака деревенского весь его порошок за залежалый товар брать и самим втридорога средство это от клопов перепродавать!

– Верно говоришь, – согласилась другая. – И дрянной товар в ход пустим и подзаработаем еще на этом простофиле!

– Так и сделаем! – решили торговки.

Снова подойдя к Афоньке, который уже успел собрать вещи, торговки предложили забирать у него весь порошок за продукты.

Тот согласился. Бабы радостные вернулись к своим прилавкам.

Несколько раз ездил Афонька в город, отвозил торговкам свой порошок, обратно из города вёз корзины с подпорченными продуктами, которые в его семье шли на употребление.

Через неделю Афонька снова привез торговкам свой порошок. Но торговки на этот раз уже не улыбались ему.

– Чего-то, дядя, твой порошок не сильно помогает? – начала одна из баб.

– Как так не помогает? – удивился Афонька.

– Не помогает! – вступилась за свою товарку другая баба. – Все покупатели жалуются, что не помогает! Возвращают товар со скандалами!

– А вы сказали покупателям как надо пользоваться порошком-то? – поинтересовался Афонька.

– Обыкновенно пользоваться, – удивленно ответила одна из баб. – Рассыпать по углам, под кровати и туда, где еще обычно клопы живут.

– Да, вы что?! – возмутился Афонька. – Неправильно!

– Как неправильно?! – в один голос напирали бабы.

– Как, как? – передразнил их Афонька, складывая свои вещи в авоську.

– Ну, так как? – не унимались бабы.

– Да, просто, – начал тянуть время Афонька. – Берете порошок, встаете там, где клоп у вас сидит. Потом, значит, когда он выползает, вы хватаете его, а порошок этот ему прямо в глаза сыпете. Клоп от порошка слепнет и вас уже не увидит. Ну и кусать он вас уже не сможет. Поняли?

Бабы с полминуты стояли молча, разинув рты. Одноногий в это время уже отходил от них.

– Так, это чё делается, бабы? – начала кричать одна из них. – Этот клоп одноногий нас обдурил получается!

– Хватай его! – заголосила на всю улицу другая.

– Бей его! – закричала третья.

Бабы попытались догнать калеку. Но тот, постукивая по брусчатке своим деревянным протезом, оторвался от разъяренных торговок. Больше Афонька своим «средством» от клопов не торговал и на рынке не показывался.

Много было в жизни у Афоньки таких случаев. Этим он и запомнился. Спустя даже сотню лет помнят его в нашей деревне.

Злой язык

За окнами уже стемнело. Редкие снежинки освещались светом фонарей, тихо опускаясь к земле. В небольшой кухне за столом молча сидел молодой человек лет двадцати. На столе стояла в рамке фотография немолодой женщины. Рядом с фотографией находилась небольшая незажжённая лампа. Молодой человек смотрел на фотографию, что-то вспоминая.

– Это, неправда! – полушепотом произнес он. – Мама, это же неправда?

Он взял в руки фотографию и пристально всмотрелся в лицо своей матери.

– Это же неправда! – зарыдал молодой человек.

Вчера вечером он вернулся с похорон своей матери. Целые сутки он сидел на кухне, вспоминая свою мать и своё, как он считал до вчерашнего дня, счастливое детство.

На похороны матери пришли родные, знакомые и друзья. Все выражали слова соболезнования родным усопшей. Лучшая её подруга по имени Татьяна, женщина лет шестидесяти, с заплаканными глазами подошла к молодому человеку, оплакивающему свою мать.

– Миша, крепись! – сказала Татьяна, приобняв молодого человека. – Горе-то какое!

Михаил только молча кивнул головой.

После похорон все отправились в столовую на поминальный обед.

Татьяна не отходила от Михаила. Ухаживала за ним за столом.

– Миша, покушай! – убеждала Татьяна молодого человека, пододвигая ему тарелку с горячим супом. – Покушай, милый мой.

– Не хочу тётя Таня, – отвечал Михаил.

– Через не хочу, – настаивала Татьяна. – Тебе силы нужны.

Михаил сдался и проглотил пару ложек супа.

– А я что-то так продрогла, – наливая себе рюмку, сказала Татьяна. – Выпью за упокой души Натальи.

Татьяна выпила пару рюмок водки, и принялась есть суп. В супе она ложкой выловила кусочки лука и положила их на край тарелки.

– А ты Миша лук любишь? – улыбаясь, спросила Татьяна.

Молодой человек растерялся, и не найдя что ответить, просто пожал плечами.

– В детстве я помню ты не сильно любил лук?

– Может быть, уже не помню, – отстраненно ответил Михаил.

– А знаешь почему ты его не любишь?

– Почему?

– А Наталия луком тебя изгоняла.

– Как так? – заинтересовался Михаил.

– Ну Наталия тобой забеременела, а ей уже сорок первый год шел, – начала рассказывать Татьяна. – Испугалась она в таком возрасте рожать. Ко мне пришла. Ну вот мы с ней отвар луковой шелухи наготовили. Она и пила этот отвар. Потом я её на подоконник поставила, чтобы она с него прыгала на пол. Потом на шкаф усадила и помогала ей спрыгивать с этого шкафа. Ой, тогда она чуть ноги себе не переломала.

У Михаила широко раскрылись глаза, он перестал жевать. Ему казалось, что он падает в какую-то тёмную бездну. Он не верил своим ушам.

– Ну не помогло ничего, – продолжала Татьяна, наливая себе еще одну рюмку. – Крепко ты цеплялся за мать. Я со знакомой медичкой договорилась, чтобы без очереди и по-быстрому всё сделали. И Боря, отец твой, свое согласие дал. Наталия уже и на приём пришла, и документы там всякие подписала. А как повели её на процедуру, ты вдруг шевелиться начал.

Михаил молча слушал.

– Хотя это Наталье померещилось, скорее всего, – предположила Татьяна. – Какое шевеление, срок-то небольшой был. Решила оставить она тебя. Отказалась она аборт делать. Ходила тяжело она с тобой. Возраст-то дал о себе знать. А рожала как она тебя! Двое суток! Сама вся измучилась, врачи измучились! Но зато какой красавец родился.

Татьяна обняла Михаила и поцеловала в щеку. Михаил смотрел на стол. Его взгляд сфокусировался на упавшую на стол крошку хлеба.

После возвращения домой Михаил не мог прийти в себя. Его жизнь теперь разделилась на до и после похорон его матери, точнее до и после рассказа Татьяны.

Слова Татьяны острым лезвием разрезали его душу, они засели в его голове как игла. Все воспоминания Михаила о матери будто покрылись тёмным саваном. Смех и улыбка матери, ее забота о Михаиле и её любовь к нему, теперь вспоминались Михаилом под другим углом. Теперь воспоминания для Михаила стали не источником радости, счастья и сил. А источником тянущей душу боли. Он не мог понять, как мать, которая всегда так сильно любила его, хотела убить его, избавиться от него. И как отец согласился на это.

Вся жизнь Михаила переосмыслялась. Его память стала высветлять моменты, о которых он никогда не помнил до этого. Стали проступать в его сознании обида и даже злость к матери, отцу, самому себе, к Татьяне, которая открыла ему обстоятельства его рождения. И чем он больше думал обо всем этом, тем больше убеждался, что Татьяна и является источником его сегодняшнего несчастья. Если бы она промолчала, не рассказала правду, тогда Михаил был бы по-прежнему счастлив в воспоминаниях о своей матери.

Михаил в сотый раз взял в руки со стола фотокарточку своей матери и долго смотрел на неё.

– Не может быть это правдой!

Несколько дней душу Михаила терзали сомнения, обида, злость и вина.

– А вдруг это всё неправда? – размышлял Михаил. – Что если все слова тети Тани – это ложь? Но зачем ей это делать? Они с мамой всегда были подругами. И ко мне она всегда относилась как к родному. Нужно еще раз разобраться с этим.

На девятый день все снова собрались в столовой на поминальный обед. Татьяна хлопотала между столами, разносила еду, убирала пустые тарелки. Когда все стали расходиться, Михаил задержался, чтобы рассчитаться с заведующей столовой. В пустой столовой его ждала Татьяна.