Женькины байки

– О, в нашей команде пополнение, – первый приветствовал Димку Николай Павлович.

Николай Павлович, или Палыч, как его называли, был высокого роста, крепкого телосложения. По возрасту он был старше всех в своей бригаде, ему исполнилось на тот момент пятьдесят три года. Бывший геолог, объехавший, а точнее сказать прошедший, всю Сибирь. После выработки стажа в геологоразведочной партии и выхода на пенсию, он стал брать подряды по расчистке участков под высоковольтными линиями или под их будущую прокладку. В округе таких бригад как бригада Палыча было много, у каждой из них были свои участки и сектора. Бригады эти, находясь друг от друга на большом расстоянии, работали относительно автономно. Палыч подобрал в свою бригаду проверенных работников. Вместе они работали уже не первый сезон.

– Здрасьте, – несколько оробев ответил Димка, пожимая руку бригадиру. Николай Павлович познакомил Димку со своей бригадой. В бригаде работали бульдозерист Гоша и вальщик Витя. Оба они были средних лет. Моложе всех в бригаде был Саня. Он числился вальщиком, но зачастую был за водителя грузовика, ездил раз в две-три недели за провиантом до поселка, в котором и встретил Димку.

Димка обратил внимание, что все лица мужиков были темные, обветренные и распухшие от укусов гнуса, который тучей облепил его самого, как только он вылез из кабины. А еще руки у всех были темные, чуть ли не черного цвета, и заскорузлые от многолетних мозолей. Все, кроме Сани, носили бороды и усы.

– Ребята у нас все надежные, не первый год с ними работаем, во всем помогут, все объяснят.

– Только чур по работе не филонить, если что не так, сразу запинаем! – усмехаясь, сказал Саня.

– Никогда не сачковал! – не полез за словом в карман Димка, отвечая Сане.

– О, наш человек! – отметил, приветствуя Димку, Витя.

– Сработаемся! – прогудел Гоша.

Николай Павлович, провел Димку в бытовку, показать где тому расположиться.

Едва успел Димка войти внутрь бытовки, в нос ему ударило смесью запахов смолы, дёгтя, пота, грязной одежды и сапог, окурков, дизельного топлива и хозяйственного мыла. Палыч заметил, как Димка сморщил нос.

– Так пахнет взрослая жизнь! – ободрительно сказал Палыч, хлопнув Димку по плечу.

Внутреннее убранство было весьма простым. При входе на стене висела вешалка, на которую была беспорядочно накидана одежда, под ней в ряд стояла обувь. У единственного окна стоял стол с задвинутыми под него деревянными ящиками. На столе стояли несколько кружек, жестяных банок, пополненных сигаретными окурками, ножи, ложки, пара засаленных газет, и разделочная доска. В угол бытовки прижалась чугунная печка-буржуйка, труба из которой, через колено, была выведена в окно. У противоположной от окна стены стояли широкие двухъярусные нары. На них хаотично валялись какие-то дерюги и полушубки. Палыч снял с вешалки какой-то изношенный тулуп и бросил его на нары.

– Вот здесь будешь спать, – пояснил Палыч. – Когда на делянке дальше продвинемся, бытовку эту тоже перевезем. Отоспаться только сюда забредаем. А когда работы полно, зачастую, и на делянке ночуем.

– Как на делянке?

– Лапника накидаем на землю и ночуем у костра.

– А где тут руки мыть и куда в туалет ходить? – спросил Димка Палыча.

– За бытовкой, справа, будка туалетная стоит, а умыться и помыться – так вся речка твоя. Раз в неделю Гоша баню нам походную устраивает. Речные валуны накалит, на костре, а над костром на жердях брезент натянет – вот и баня тебе.

Все увиденное Димкой и услышанное от Палыча, немного привело молодого парня в замешательство. Палыч заметил его растерянность.

– Ничего, Дима, обживешься-обвыкнешься! – ободрил Палыч. – А теперь пошли к ребятам, ужинать.

Ужин состоял из варенной картошки и тушенки. В отдельном котелке был засыпан в кипяток рассыпной чай и каждый черпал своей кружкой из него столько чая, сколько ему было нужно.

– Да уж, хорошенький ужин! – отметил про себя Димка.

Было видно, что все устали за день. А завтра снова нужно было всем выходить на делянку. Так что никаких посиделок у костра не было. Да и вездесущий гнус не давал толком спокойно посидеть. Мужики спасались от укусов лишь без конца дымя своими папиросами. После быстрого ужина Гоша с Витей потащили мыть котелки к речке, так как сегодня было их дежурство.

– Ну ладно, ребята, пошли на боковую, – скомандовал Палыч. – Завтра ты Саня с Димой дежуришь!

– Принято! – отчеканил Саня.

После ужина все побрели в бытовку.

Все улеглись по полатям и вскоре над потолком до самого утра повис тяжелый густой храп вперемешку с назойливым жужжанием десятка комаров. Димке было непривычно ночевать в таких условиях, вдали от родного дома. Заснул он только под самое утро.

На востоке занялась заря. Небо над сопками окрасилось в сине-розовый цвет с желтыми разводами полупрозрачных облаков. Первый луч солнца приветствовали верхушки столетних сосен, елей и лиственниц.

– Малой, вставай! – потряс Саня Димку за плечо. – Пошли кашеварить.

Выйдя из бытовки, Димка был объят холодом утренней тайги.

– Давай за хворостом, а я воды наберу! – скомандовал Саня, который умывался, стоя в реке по пояс раздетый.

– Так тут же гора дров!

– Эти сухие сейчас используем, но нужно, чтобы всегда запас дров был.

Тяжелое утро выдалось для Димки. Несколько раз Саня его упрекнул в работе по розжигу костра, был недоволен количеством принесенных Димкой дров, и скоростью, с которой все это делал сонный Димка.

– Ты давай поторапливайся, здесь некогда рассусоливать! – подгонял его Саня.

Вскоре из бытовки вышли остальные. Сходили по своим делам и подсели к костру. Молча курили, ожидая, когда приготовится завтрак.

Димка, подкидывал в костер ветки, и заметил, как Палыч неоднократно, хмуро посматривал на часы у себя на руке.

– Выдрыхлись и торопятся пожрать! – думал про себя Димка. – Куда торопиться, рань такая!

После быстрого завтрака все как один направились к «Уралу». В кабину сел Палыч, за руль Гоша, в кузов залезли Витя, Саня и Дима. Машина тронулась и пошла в сторону делянки.

На делянке стоял бульдозер. Рядом со старой сосной был натянутый тент, под которым лежал весь необходимый инструмент. Вся делянка была утыкана пнями от недавно спиленных деревьев и усеяна кучками веток и сучьев.

Мужики выскочили из машины, подошли к убранным под тент инструментам. По очереди брали бутылку, лежащую тут же, и выливали черную вонючую жидкость на руки, размазывая её по лицу и шее. Это был дёготь с добавлением керосина.

– Это чтобы заживо не сожрали! – пояснил Гоша.

Димка сделал как остальные. Приятного в этом ему показалось мало. Места недавних укусов защипало, а вскоре от сильного запаха у него закружилась голова.

– Ну вот, Дима, натягивай на руки вачеги, бери топор и вперед за ребятами на обрубку сучьев, – пояснил Палыч. – Только к вальщикам не подходи близко, держись поодаль. Еще Гоше нужно будет помогать бревна чекировать, когда первый ряд деревьев подпилим.

Палыч, Саня и Витя спиливали взрослые деревья. Гоша на бульдозере свозил их в табеля. Димка принялся рубить сучья. Через пару часов такой работы его фуфайку можно было хоть отжимать от пота, а мышцы рук ныли от боли, кисти рук дрожали

от перенапряжения, на ладонях полопались мозоли. Лицо и глаза щипало от остатков дегтя, не смытого потоками пота. Мошкара впивалась в веки, уши, шею, залезала в рукава. Все лицо опухло и чесалось.

– Ну и работку же мне папаня подсунул! – злился про себя Димка.

Удалось Димке передохнуть только когда все сели обедать.

После обеда подоспела очередь свозить бульдозером бревна. Вдвоем с Палычем они подцепляли тросами бревна, обвязывали их, накидывая петли. Вдобавок к мозолям руки у Димки были исколоты стальными тросами.

– Иди дёгтем смажь, полегче будет! – посоветовал Палыч.

– Что там? – поинтересовался высунувшийся из кабины бульдозера Гоша. – А трудовые мозоли, бывает, пройдет!

– Ну, вот, Дима, такие у нас трудовые будни, – пояснил Палыч. – Между собой ребята их называют трудни! Теперь у тебя начались настоящие трудни.

К вечеру Димка настолько устал, что еле передвигал ногами. Когда начало смеркаться, мужики, уложив под брезент инструменты, прыгнули в машину, которая их быстро добросила до лагеря. Мужики прошли в бытовку. Димка направился с ними. Но Саня задержал Димку.

– Малой, давай за дровами, ужин надо готовить! – скомандовал Саня.

– Дай отдохнуть! – не вытерпел Димка.

– Сделай дело и отдыхай! – рявкнул на него Саня.

Димка не выдержал и со злости пнул треногу с котелком. Саня, недолго думая, подлетел к Димке и отвесил ему подзатыльник. Димка с еще большей злостью накинулся на Саню, который увернулся, ловко сбил Димку с ног. Саня прижал голову Димки коленом к земле.

– Ты чего, щегол, офигел? – кричал Саня.

– Пусти, сволочь! – пытался освободится и вылезти Димка из-под Сани. – Сволочь, пусти меня!

После этих слов Димка сразу получил кулаком по носу.

– Эй, хорош! – вылетели из бытовки мужики. – А ну, перестаньте!

Саня отступил от Димки, успев еще его слегка пнуть. Гоша с Витей загородили собой Димку, оттеснив Саню.

– Пнул, стервец, треногу с котелком, – объяснял Саня мужикам.

– А чего ты раскомандовался? – кричал в ответ Димка, утирая шедшую из носа кровь.

– Ты не на курорт приехал! – не успокаивался Саня, которого Витя уже успел отвести на значительное расстояние от костра. Гоша в это время, взяв топорик, пошел к кустам за дровами. Палыч, подойдя к Димке, отряхнул его со спины.

– Чего он командует? – как бы оправдываясь, начал Димка.

– Саня прав, – спокойно объяснил Палыч. – Работа сам понял какая. Мужики устали и жрать хотят. И нужно быстрее еду сготовить.

– Сразу в морду мне, сволочь! – сплюнул кровь на землю Димка.

– Еще раз такое услышу, сам тебе в морду заеду! – гаркнул на него Палыч.

Димка присмирел.

– Иди, умойся, и принимайся за костер! – спокойно проговорил Палыч.

Сначала Димка решил потребовать от Палыча, чтобы его отвезли до поселка, но вовремя одумался, так как понял, что никто его никуда не повезет. А перспектива идти пешком ночью по тайге в неизвестном направлении не внушала оптимизма. Димке пришлось смириться с тем, что произошло.

Через несколько минут Димка и Саня хлопотали у костра, как будто ничего между ними и не произошло. Однако все это время они меж собой не проронили и слова. Остальные тоже вели себя, как и прежде, ничем не выдавая произошедший между ребятами конфликт.

На следующий день дежурили Витя и Гоша. В последующие дни Палыч разбавлял собой дежурство Сани и Димки. То он дежурил с Димкой, замещая Саню, то наоборот, дежурил с Саней.

Так прошло несколько дней. Старые раны на Димкиных руках рубцевались, свежие появлялись вновь. К укусам овода и гнуса его тело уже почти привыкло. Боль в мышцах тоже стала не такой отчетливой. С Саней они уже разговаривали, как и раньше, забыв старые обиды.

В одно утро зарядил сильный дождь. В этот день бригада не занималась вырубками.

– Ну вот, весь день у костра будем! – потягиваясь, сказал Саня, выйдя из бытовки.

– Не поедем сегодня на делянку? – обрадованно спросил Димка.

– Поедем, только валить лес в дождь по технике безопасности запрещено, – спокойно пояснял Саня, – будем сучки и ветки сжигать.

Разводить костры и сжигать остатки деревьев было намного легче, чем работа в предыдущие дни. Настроение у Димки поднялось и даже проливной дождь не испортил его.

Наступила долгожданная всеми суббота. По субботам мужики не выходили на делянку. Это был банный день. Каждый стирал в речке свое белье, одежду, кто-то что-то чинил, пришивал. Гоша, как обычно, смастерил на берегу речки походную баню. Скинув на землю грязные одежды, все разом залезли под брезент и уселись на деревянные ящики. Периодически плескали воду на раскаленные камни из стоящего рядом ведра. Кто-то выбравшись наружу сразу кидался в холодную воду реки, кто-то стоял по колено в воде, натирая себя мыльной мочалкой с головы до ног.

После таких процедур зуд от бесчисленных укусов и боль во всем теле проходила. Вечером мужики сидели у костра, ждали приготовление ужина. Палыч к общей радости вынул из-за пазухи пузырь. Выпив и закусив все повеселели. Витя вынес откуда-то гитару и почти весь вечер играл на ней. Палыч с Гошей пели песни, Димка с Саней подпевали. В перерывах между песнями мужики делились историями из своей жизни, много говорили о своих семьях и детях, оставшихся дома, рассказывали сальные анекдоты, обсуждали женщин, спорили, смеялись.

Так, в работе до изнеможения и условиях далеких до комфортных, прошли пять месяцев. Бригада Палыча далеко продвинулась вглубь сибирского леса.

Наконец, все работы на участке бригады Палыча были завершены с недельным опережением. Все были рады окончанию работ. Мужики истосковались по своим семьям. Настало время возвращаться домой.

Отсутствие привычных удобств городской квартиры, окружение серьезных мужиков, не брезгающих использовать при объяснении элементарных вещей крепкие слова, назойливость гнуса, строгая дисциплина в бригаде Палыча, тяжелейшая работа, суровая природа тайги – все это оставило неизгладимый след в душе Димки. За это время Димка многое понял и принял. Он стал лучше понимать людей, на своем опыте познал, как тяжело зарабатывается на жизнь, научился преодолевать трудности и невзгоды, осознал свои ошибки и промахи. Он лучше стал понимать своего отца с матерью, переоценил и свои поступки.

Месяцы, проведенные в бригаде Палыча, дали Димке и бесценный опыт коллективного труда, слаженности в работе, достижения общей цели, построения товарищеских отношений.

Домой он возвращался уже совсем другим человеком, значительно повзрослевшим.

– Здравствуй, мам! – обнял Димка свою мать, войдя в квартиру.

– Здорово, батя! – крепко сжал он руку отца в своей сильной, почерневшей и заскорузлой от мозолей руке. – Вот я и приехал.

– А это вам, – вынул Димка из кармана тугую пачку бумажных купюр.

– А это сын тебе, – с настороженностью в голосе проговорил отец, протягивая повестку из военкомата.

Димка бегло прочел документ. Посмотрел на мать и отца.

– Ну, значит будем Родине служить! – улыбнувшись, сказал Димка.

Ипичка

Грузная баба, подобрав левой рукой подол своей юбки, склонилась с веником в руках посреди избы. Бубня себе под нос, она выметала сор из-под лавок и стола.

– Ну, хоть сруб скатали, – говорила она. – Все вперед. Старая баня уж совсем просела.

Резкими движениями она орудовала своим инструментом. Чуть поодаль от стола, на широкой лавке тихо сидел её белесый тщедушный мужичок. Он смотрел за работой своей жены чуть осоловелыми светло-голубыми глазами. Изредка приглаживал ладонью прядку своих жиденьких седых волос.

– Ну, подыми лытки-то свои! – прикрикнула баба на своего мужа. – Не видишь чо-ли, корячусь тут под тобой.

Старик бодро поднял свои ноги, согнув их в коленях.

– Иди хоть во дворе инструменты-то прибери! – в приказном тоне указала она. – А то так и свалили всё под ноги!

Старик шустро соскочил с лавки и направился во двор.

– Расселся тут, Ипичка! – продолжала она ворчать, метя пол. – Выпьет полстопки и уж весь разомлеет! Работничек!

Во дворе на тропинке были навалены разные инструменты: пилы, топоры, лопаты, наструги, ломы, несколько мотков веревок. Рядом стоял свежий сруб будущей бани. Меж венцами сруба то тут, то там торчали большие клочья желто-зеленого мха. Сруб будущей бани скатали сегодня мужики, которых пригласил на помощь хозяин. Хозяина звали Касьян Жуков, а его жену – Марьяна.

Касьян и Марьяна уже около сорока лет живут вместе. За всю жизнь детей они так и не нажили. Соседи в деревне считали, что именно по этой причине Марьяна имеет буйный нрав. Они постоянно наблюдали за тем, как Марьяна пилила своего кроткого мужичонку. Хотя соседкой Марьяна по деревне считалась хорошей. Всегда в хозяйских делах любую бабу выручит, что-то присоветует, чужому горю поможет. Особенно охотно Марьяна водилась с чужими детьми. Соседкам не нужно было долго просить об этом. Марьяна с радостью сидела с чужими детьми. Накормит, напоит, спать уложит, нос и другие места подотрет. Еще испачканные детские рубашонки выстирает.

– Приветливая Марьяна, – рассуждали бабы про нее. – Всегда поможет. Только вот почём зря мужика своего изводить. Злость у неё на него какая-то. Вроде он и не вредный мужик-то у неё.

– Чужа душа – потемки! –говорили другие. – Может и проштрафился Касьян перед Марьяной. Кто их знат?

В хозяйстве своем Марьяна полноправно всем распоряжалась, сгрузив на себя бабьи и мужицкие заботы. Касьян давно смирился с таким положением вещей. На непростой характер своей жены никак не реагировал, и в открытое противостояние с ней не вступал. Тихо и смирно терпел все атаки своей жены, исполнял все, что она скажет. По деревне среди мужиков Касьян конечно же слыл за подкаблучника.

– А скажи-ка Касьян, корову кто из вас доит, Марьяна али ты? – допытывались, усмехаясь, мужики.

– А юбку бабе своей не ты ли Касьян стираешь? – еле удерживали они смех.

– Да что ты все терпишь притеснения от бабы своей? – негодовали некоторые из них. – За космы потаскай её хорошенько, поддай ей, чтобы вмиг шелковой стала.

В ответ на все шутки мужиков и их советы Касьян только вздыхал и отмалчивался. Поворачивался и тихо брел в сторону своего дома, низко опустив голову.

– Ну все пошел до дому, за подол своей бабы подержаться! – осуждали Касьяна мужики.

А некоторые бабы Марьяне даже завидовали.

– Вот, у Марьяны какой Касьян исполнительный! – говорили они меж собой. – Был бы мой такой. Может не так бы и жили мы с ним. При мужиковой-то исполнительности и бабьим умом жить можно!

– Ну, уж с таким тютей и жизнь не в радость! – возражали другие. – Где его поставишь, там и стоит, куда положишь – там лежит. Хуже дитя малого.

– А что, лучше, когда кулаки свои об тебя чешет? – спорили первые. – Ты детей ему рожай, обшивай, обстирывай, корми, в кровать с ним ложись. А он, как ни выходной, как ни праздник, нажрётся со своими дружками, а потом домой приходит воевать. Прячься у соседей от него с детьми малыми. Зимой и нагишом из избы выбегать иной раз приходится. Так что ли? Нет уж, лучше пусть как Касьян, тихой сапой дома сидит.

– Да с таким как Касьян со скуки помереть можно, – делала вывод молодая баба. – Не зря Марьяна его шугает постоянно. Нет, бабоньки! Не по мне такие как он. Да и не в нем ли причина их с Марьяной бездетности. Настоящий мужик пусть уж и поколотит иной раз, а тёмной ноченькой к сердцу своему так прижмет, что дух из тела прочь! И такого мужика уж точно язык не повернется Ипичкой прозвать.

– Тьфу, срамота! – заключали бабы. – Все одно только, а жизнь-то семейная не из одних ноченек состоит.

А между тем все работы по хозяйству организовывала Марьяна. Касьяну оставалась лишь выполнять все, что скажет жена. Если подходило время очередной работы, Марьяна заранее думала о ее выполнении. Нужно было окучивать картофель, она велела Касьяну точить тяпки, наступала покосная пора – давалось указание мужу отбить литовку, наступало время сбора урожая – Касьян исполнял требование подправить яму, починить полки в погребе. В любом деле Марьяна продумывала все шаги наперед, давала готовые задания Касьяну для исполнения. А Касьян беспрекословно выполнял все, что ни скажет его жена.

Их совместная работа постоянно сопровождалась попреками со стороны Марьяны. Соседи только и слышали восклицания Марьяны.

– Так ты что стоишь как суслон? – окрикивала Касьяна жена. – Не видишь что-ли, что тут подержать надо, а тут подпереть!

– Ну честное слово, как туес замороженный! Не развернешься, не подпрыгнешь, не подскочишь! – попрекала она старика.

– Не стой тут болванчиком, пошевеливайся!

– Да, что у тебя вместо рук, грабли что ли? – продолжала она пилить своего мужика.

– Ну встал опять руки в брюки! – не унималась старуха. – Что смотришь-то?! Туча налетает, не видишь, совсем что ли ослеп, чума болотная!

– Да куда понес-то? Не туда? Под навес неси! – не унималась Марьяна.

– Опять тут встал! – гоняла она старика. – Отступи шага два назад! Вот горе луковое!

– Ну что стоишь, молчишь, смотришь? – не отставала Марьяна. – Опять зенки свои бельмовые вылупил!

Так и утюжила Марьяна своего мужика все дни напролет. Вдоль и поперек его пилила, сверлила, строгала. А Касьян невозмутимо всё сносил от своей бабы.

Соседи, слышали все эти попреки Марьяны в адрес своего мужа.

– Ох, и сварливая бабёнка у Касьяна! – говорил сосед своей жене. – Дал бы стерве промеж рогов, чтоб опомнилась! А он все терпит и терпит. Вот ведь и впрямь Ипичка!

– Иди уже, даватель! – наступала на соседа его жена. – Тебе ли лезть туда со своими советами? Может ему нравится так? Откуда знаешь?

– Чего? – возмущался сосед. – Как может такое нравиться?

– Иди уже!

– Я те пойду! – рявкнул сосед на свою жену. – Ишь вздумала орать тут на меня. Я тебе не Касьян. Терпеть не буду, вмиг вздую! Насмотрелась на Марьяну-то! Иди пожевать чего-нибудь приготовь!

Баба, присмирев, скрылась на кухне.

Так и обсуждали на деревне Касьяна и Марьяну. Все твердо были убеждены, что Касьян безобидный увалень, который волею судьбы подчинился тирании Марьяны. А бездетная Марьяна, по сути, несчастная баба, которая вынуждена жить с таким тетёхой, как Касьян.

– Вот ведь живут как! – рассуждала соседка. – Она его и в хвост, и в гриву. А он все отмалчивается.

– Ну так сама говорила, что ему нравится жизнь такая! – отвечал муж соседки. – Как говорится, по Сеньке шапка, по такой-то матери картуз!

– Не понимаю, за что Марьяна своего мужика так изводит. Столько лет живут. Он поперек слова ей не сказал. Ну, тюхтя он, ну и что? За что она так его со света сживает?

– Стерва потому что, как все бабы! – заключил сосед. – Вам ведь только слабину покажи, сразу с костями сожрете, не подавитесь! Да ещё и яловая стерва.

– Но ведь Марьяна в деревне никому слова плохого не сказала! А своего мужика так изничтожает! Странно это как-то!

– Вот и говорю, что стерва! Стерва вдвойне! Если бы и другие на деревне были как её Ипичка, тоже может сгрызла всех! А так на людях из себя строит человека!

– Да тьфу на тебя!

– Но-но заплевалась тут, пошла на кухню!

– И уйду, лишь бы тебя не видеть!

– Иди-иди! –покрикивал сосед вслед своей жене.

Не проходило и дня, чтобы Марьяна не пилила своего мужа.

– Сруб поставил, а стропила, когда начнешь ставить? – спрашивала Марьяна. – До осенних дождей ждать будешь?

– Да, надо под крышу завести будет, – соглашался Касьян.

– Ну так иди, договорись с мужиками, чтобы снова подсобили.

– Да, надо поговорить.

– Так, ты заранее договорись, – напирала Марьяна. – Уборочная у них скоро. Не до тебя людям будет. Мужики работают, не все на пенсии сидят.

– Поговорю.

– Вот чума болотная, так иди, поговори! Или мне идти с мужиками по стройке договариваться. Иди, уж с работы-то они вернулись, дома сейчас.

– Ну пошел я, что ли? – как бы себя спросил Касьян, отправившись к соседям.

– Охохошеньки, что за мужик такой мне достался! – промолвила Марьяна, глядя вслед удаляющемуся мужу. – Ипичка, Ипичка и есть!

Ближе к осенним заморозкам все летние дела по хозяйству были сделаны. Урожай был собран и убран в яму, ботва на огороде прибрана. Сруб новой бани заведен под кровлю. Внутренние работы были уже почти завершены. На Покров истопили новую баньку. После бани Касьян, прилег отдохнуть, а Марьяна хлопотала на кухне, заваривая чай.

– Ну, сейчас, можно и старую баню разбирать, на дрова испилить, – рассуждала вслух Марьяна. – Но дровишек-то все равно надо припасти. Ты хоть до Совета сходи, пусть выпишут. Слышь, что говорю, Касьян?

Касьян молча лежал.

– Слышь, что говорю? – уже громче крикнула Марьяна. – Совсем оглох что ли, пенек обрызганный! Про дрова говорю.

Касьян не отвечал. Марьяна вышла из кухни. Касьян лежал тихо и смирно, только смотрел на Марьяну своими светло-голубыми глазами, и улыбался. Но на глазах его выступили слезы.

– Что это ты, старый черт, совсем ополоумел? – пристально посмотрела на него Марьяна. –Что ты свои губы тонкие растянул. Ой, смотреть моторошно, как две синюшные пиявки на хайло свое накинул. Вот красавец! Краше в гроб кладут!

Еще много нелицеприятного наговорила Марьяна своему мужу. А Касьян только улыбался и плакал. Наконец, выпалив весь свой заряд неприязни на мужа, Марьяна замолчала. Стояла у изголовья кровати на которой лежал её муж и смотрела на него.

– Марьяна, – после долгого молчания произнес Касьян. – Марьяна, я ведь умираю.

– Вот те раз!

– Марьяна, ты прости меня за всю жизнь нашу с тобой!

– Да, ты что, очумел, старый?