скачать книгу бесплатно
Их подняли, только когда оба бойца вконец выдохлись и не могли сделать и раза, несмотря на все окрики и понукания. Грега лейтенант отослал к стене, обитой дерматином. На коричневой искусственной коже красовались силуэты людей, изображенных с помощью мела в натуральную величину. По приказу Грег начал бить уширу с разворота в 180 градусов, с каждой ноги попеременно. Удар сложный, и рядом с солдатом находился один из дедов, поправляя и координируя Грега.
Пашку Летеха отправил к самой большой груше, отрабатывать удары ногами. Впрочем, Пашка уже догадывался о таком развитии событий. Ноги – это его не самое сильное место. Это вообще не его.
За ним Летеха присматривал лично.
– Пашков, бьешь только ногами, – предупредил он, – все удары – мае, маваши, лоу, ушира, больше тебе пока и не надо, все остальные по большому счету нахрен не нужны. Руки у тебя поставлены, сами доработаются, а вот ножки никакие.
И под его присмотром Пашка хлопал ногами по кожаной тяжелой груше. Ноги жгло, они отказывались подниматься, а Летеха требовал все большей точности и силы удара. Иногда отстранял бойца и показывал правильное исполнение на груше либо на самом Пашке, попутно разъясняя нюансы.
– Маваши с ближней хорошо идет носком ноги, только когда ты в берцах или в жесткой обуви. В противном случае ты рискуешь поломать себе пальцы. В группе, кстати, это не такая уж редкость, так что береги себя, – Пашка не может понять, шутит офицер или говорит это серьезно. Прикалывается, наверное, – корпус в таком случае сильно не отклоняй, он сам отойдет немного, это нормально. Пока бей подъемом, колено старайся поднять выше и хлестко бьешь по перпендикуляру в голову или в открытый бок противника. Если расстояние малое и вы с ним практически в клинче, то и тогда можно ударить маваши. Вот предоставляется момент, и нога пошла… Здесь бьешь голенью в голову, как будто лоу, просто выше, высоко, – показал Летеха, продолжил, – и давишь массой всего тела, это «тяжелый» удар. С дальней лучше бить с проносом, нога летит по дуге вверх, бедро при ударе подается вперед. Нога идет подъемом сверху вниз, так больше вероятность попадания, если противник успевает пригнуться или закрыться, – Летеха выбрасывает свою длинную ногу в воздух и сверху на Пашкино темя обрушивается удар, – понял?
– Так точно, – тряся загудевшей головой, отвечает Пашка. Наверное, Летеха и в самом деле считает, что бьет несильно при демонстрации…
– Как сам? – задает солдату провокационный вопрос.
– Просто счастлив! – кричит Пашка.
– Мужчина! – одобрительно кивает офицер. Смотрит на часы, – продолжаем. Еще час в запасе.
Пашка стонет про себя. Кажется, эти занятия никогда не кончатся.
И он снова и снова молотит грушу измученными ногами, а Летеха продолжает свои бесконечные объяснения:
– Удар с дальней ноги, как правило, является завершающим, поэтому бьется с проносом только наверняка. В ином случае – классическая маваши с резким отдергиванием бьющей поверхности и возвращением ноги обратно в стойку.
Пашка бьет и бьет, постепенно свирепея.
Подходит Инструктор, наблюдает за бойцом некоторое время. Затем замечает:
– У Пашкова неплохо получается. Даже где-то получше, чем у этих… – небрежно кивает в сторону больших парней – Андрюхи и Сашки, все так же ожесточенно отбивающих друг другу головы.
– Возможно, – сдержанно отзывается Летеха, – росточком не вышел, но так, бойцовская вроде натура. Ты у нас КМС по боксу, Пашков?
– Так точно – КМС! – орет Пашка, с ненавистью колотя грушу.
– Это уже кое-что, – вздыхает офицер, – ладно, закончил, сейчас проверим на практике.
Пашку ставят в пару с Грегом.
– Короче, Грег, – раздает Летеха указания, – бьешь Пашкова как угодно, как хочешь. А ты, Пашков, защищаешься. Бить можешь только ногами. Сорвешься на удары руками – буду пробивать, долго и нудно. Бой!
Стройный и худой Грег двигается легко, как змея, вытянутая в струнку. Жаляще наносит удары и мигом отскакивает. Пашке хочется пустить в ход обе привычные руки, он злиться, не доставая чернявого паренька ногами.
– Давай, давай! Хорошо, бей его, Грег наваляй товарищу! – кричат Инструктор с сержантами.
Грег входит в раж. Смелеет, видя Пашкину сравнительную неповоротливость. Подскакивает чаще, наносит серию за серией, легко уходя от не быстрых ударов уставшими ногами.
В один из моментов Пашка не выдерживает и вмазывает все-таки боковой с левой руки в открытую голову почувствовавшего полную безнаказанность Грега. Мигом закрывшись, тот отходит далеко назад.
– Стоп! – командует лейтенант, – Пашков, в кибу!
Болезненно пробивает Пашку раз десять.
– Еще не все, – радует он Пашку, – теперь – бой с двумя противниками. Головастиков, ко мне!
Сашка подбегает, тряся красной бритой головой.
– С Грегом мочите Пашкова. Никаких поблажек. Задача ясна?
– Так точно, – преданно вытягивается Головастик. Пашка пытается восстановить дыхание. Ну ты сука, Андрюша.
– Бой!
С первых же секунд Пашку оттесняют к стене. Чудом вырвавшись оттуда, пытается быстро заходить с фронта одному противнику таким образом, чтобы второй оставался всегда за ним, чтобы они мешали друг другу. Но беда в том, что парни прекрасно знали об этой уловке. Они разом отходили на несколько метров от напарника, держа Пашку между собой и не давая уйти. Побегав несколько секунд, Пашка понял, что стратегия в «троечках» сегодня ему мало поможет. Товарищи щедро молотили его в четыре руки, и очень скоро он был схвачен за шею Сашкой. Пыхтя, тот прижимал его голову к себе, пытаясь перчаткой закрыть рот, а Грег с наслаждением отсаживал почки незадачливому одиночке. Задыхаясь, Пашка рухнул на колени.
– Встать! Бой!!!
Вскочил, бросился к Грегу. Тух-тух-тух – перчатки молотнули серию. Ушел вбок – там Головастик. Тух-тух-тух – ему серию. Быстро отскочил, уходя за его же спину. В бою с двумя противниками и двигаться надо вдвое быстрее. Правда, если противники опытные, это помогает ненадолго.
Головастик успел развернуться, в бок уже успел всадить пятку Грег и пошел бить дальше, догоняя уходящего к центру Пашку. Головастик одним огромным прыжком заскочил за спину, и Грег начал теснить Пашку прямо на него. Попытался вырваться в сторону, опять зайти за Грега, но Сашка уже успел встретить его добрым лоу, от которого подкосились ноги. Насадил на колено, два раза хрястнул кулачищем по голове. Пашка ушел в глухую защиту и понял, что на этом бой окончен. Следующим ударом его сбили с ног, а раздухарившийся Головастик добил сверху в голову. Масок на этот раз не одевали и голова громко стукнулась о доски уже за пределами татами.
– Ой! – только и сказал Головастик, горя широким простым лицом.
– Головастиков, да ты охренел! – расхохотался лейтенант, – так, Грег и Пашков, бьем Головастика. Бой!
Не имея возможности отдышаться, но горя желанием отыграться, Пашка бросился на приятеля прямо с пола. Головастик рубил справа и слева, крутил немыслимые вертухи, но смог продержаться немногим дольше Пашки и тоже оказался на полу, осыпанный точными непрекращающимися ударами.
Затем уже они на пару с Пашкой теснили Грега. И под конец почему-то опять Пашку.
Что я здесь, самый здоровый, что ли, со злобой подумал Пашка, в очередной раз поднимаясь с пола, уже заметно с трудом и потряхивая онемевшей головой.
Наконец молотилово закончилось и начались более спокойные учебные бои на технику с дедами и сержантами.
В самом конце занятий лейтенант строит избитый и измочаленный учебный взвод, рассматривает всех, заглядывает каждому в глаза. Взгляд холодный, но в глубине его переставший уже за сегодняшний день бояться Пашка читает некоторый интерес.
Вслед за ним идет по пятам Замок, ловя каждое слово командира.
– Вечером устрой им хороший кач после ужина, как обычно.
– Так точно, сам проведу, – отвечает он и обращается к бойцам, – учебный взвод, что вы хотите сказать своему командиру?
– Разрешите отжаться за спецназ на пальцах тридцать раз! – девять человек немилосердно рвут глотки, зная, что это завершающий штрих сегодняшних занятий по рукопашному бою, и этот штрих во всем должен быть выполнен безупречно.
– Разрешаю, – милостиво соглашается Летеха, и объявляет отжимающимся бойцам, – завтра, помимо боев, рассмотрим нападение и оборону с ножом и от ножа. Правда, – замечает он, – если вас захочет зарезать профессионал, он все равно вас зарежет, спасет только чудо. Но дело в том, что вы должны приблизиться к этому профессиональному уровню как можно ближе. Тогда быть зарезанным будет не так обидно. Да, еще виды активных удушений и снятие часовых, Соловей, напомни мне завтра. И штык-ножи пусть свои принесут.
На этом Летеха четко разворачивается на месте и уходит широким размашистым шагом. Когда большая фигура исчезает в проеме выхода спортивного зала, сержанты облегченно вздыхают. Наступает другая фаза жизни, но от нее учебному взводу легче не будет. Впереди вечерний кач, и никуда от этого не деться. Это неизбежное событие. Оно также неизбежно и масштабно, как наступление дня или ночи, как прилив и отлив на море. Правда, моря Пашка никогда не видел. И хочется заплакать от этого чувства безысходности. То же, наверное, читается и на других лицах, потому что Замок морщит лоб, оглядывая своих бойцов:
– Э-э, учебный взвод! Вы чего это, сынки, заскучали? С тыла! Варанчиком до раздевалки, две минуты переодеться и построение в казарме на ужин! Шире шаг!!!
Девять человек, проклиная Замка и все на свете, передвигаются на вытянутых прямых руках и ногах, дробно стуча по доскам разбитыми кулаками. Тело при этом вынуждено извиваться. Это очень смешное упражнение – «Варанчик».
– Последнего пробиваю!..
***
По расчетам Пашки, шли уже несколько часов. День постепенно сдавал свои права, превращаясь в вечер. Едва заметная тропка вела все время вверх, изредка огибая скалистые мрачные уступы. Зеленка стала ниже, не утратив при этом своей густоты. Здесь она доходила людям едва ли до пояса. Изредка попадались пустые прогалины, поросшие серенькой невысокой травой.
Отдельные облака казались нависшими над самой головой, вызывая внутри все то же ощущение некоторой нереальности происходящего. Пашка обернулся назад. Разгромленная низина осталась далеко позади, ее отсюда не было видно. Виден был лишь перевал над дорогой, где они переходили хребет, и тоненькой белой ниточкой далеко-далеко внизу вился серпантин дороги.
В воздухе стало заметно прохладнее. Разреженный воздух не давал уже столько кислорода, как внизу, и дышать стало более трудно. Пашка в свое время полазил уже по горам, но в этих местах бывать ему еще не доводилось. Военная машина до этих высот еще не добралась, располагаясь западнее этих гор.
Через некоторое время зеленка стала более редкой, прогалины пустых мест попадались все чаще, а через пяток километров кончилась совсем. Тропка вовсе исчезла, и отряд шагал по траве, нагретой за долгий день близким солнцем. Перед кручей, резко забирающей вверх, свернули направо. На соседнем хребте Пашка увидел сверкающий белизной снег. Где-то выше, на самой круче, виднелись такие же нашлепки ничем не тронутого чистейшего снега.
Но банда вверх уже не стремилась. Поднявшись и спустившись с пары горных холмов, наткнулись на ручеек, узенькой лентой неспешно бегущий вниз. Бандиты обрадовались ему, как старому доброму знакомому. Заголосили во все голоса, не опасаясь того, что их могут здесь услышать чужие.
Уже смеркалось, когда Султан, бросив взгляд на часы, довольно кивнул и махнул рукой. Боевики заголосили во все голоса, вознося славу Аллаху. Резво достали из мешков молитвенные коврики, выстроились в некоторое подобие стройных рядов, предварительно ополоснув в воде руки и бороды.
Пашку с Виталей уже никто и не охранял. Даже два свирепых чеченца, всю дорогу подгонявшие пленников, и те застыли в общем намазе с блаженными улыбками на заросших лицах. Молился Ахмет, не глядя в их сторону.
На время отошедший в сторону от всех Усман вернулся, ступая так, будто у него под ногами не мягкая земля, а корабельная палуба. Повернулся щетиной к пленным, блеснув рыжиной, пожевал губами и уселся на коврик, поджав под себя колени.
Правда, Пашка очень сомневался в том, что тот молился. Полуприкрытые, ушедшие под верхние веки глаза, отсутствующая улыбка и немного прижатый к телу согнутый локоть выдавали причину странного поведения.
Кроме Усмана, Пашка заподозрил в употреблении наркоты еще несколько бандитов. Чего только стоили бессмысленные улыбки вон той вот сладкой парочки афганцев. А тот, лет тридцати пяти чеченец, чего это его так подергивает в молитве, не давая толком сосредоточиться, что он нащупывает озабоченно в кармане, забыв не только об Аллахе, но и о собственной снайперской винтовке?..
Пашка внимательно оглядел весь отряд, окинул взглядом каждого. Лица уже стали более знакомы, примелькались не только два командира с Ахметом. За ними действительно не следили. А зачем, если ты прикован к другому, а вокруг на расстоянии нескольких километров все редкие кустики ниже колена. Далеко не убежишь, да и ловить никто не станет. Лишь на забаву проверят свою меткость.
Можно, конечно, попытаться выхватить у ближайшего исламиста автомат, а лучше подползти к тому жирному пулеметчику, и раскидать всю ленту по этим бородатым харям… Пашкины ноздри на мгновение дрогнули с наслаждением. Но нет… Затея маловероятная, да и умирать именно сейчас уже почему-то не хотелось. После целого дня ходьбы сидеть на теплой земле было таким наслаждением. И вообще, если что-то серьезное делаешь, то делать нужно наверняка. Сейчас же нет никаких шансов.
В наступившей тишине мягко обвевал разгоряченное лицо горный свежайший ветерок, от земли шло сухое тепло и добрый аромат травы, а где-то подальше, за журчащим ручейком весело застрекотала цикада, или просто кузнечик, может, пришел поприветствовать нечастых в этих краях двуногих. Совсем как в детстве, когда, бывало, набегаешься, до шума в ушах, а потом упадешь в траву в изнеможении, и слушаешь все эти звуки, дышишь этой открывающей себя природой. И вроде как нет тебя, хотя ты точно есть. Незабываемое чувство…
Нет, умереть можно и подождать, надо же в конце концов выяснить, чем закончится этот фильм. Должен же быть хоть какой-то интересный конец. Пашка подивился своему расслабленному состоянию. Взглянул на Виталю – тот устало сидел, прикрыв глаза. Их посадили прямо у ручья, чему Пашка несказанно порадовался. Потянулся вперед. Цепочка на руке натянулась. Поводил свободной ладонью в ледяной, несмотря на теплую погоду, воде. Ополоснул закопченное и покрытое пылью и грязью за целый день лицо. Сразу стало легче, будто смыл что-то черное с души. Вдохнул с наслаждением чистейший горный воздух.
Насколько он понимал в марш-походах, на сегодня приключения закончились. Хорошо, если это действительно так. Вылил из фляжки теплую воду, ополоснул и набрал полнехонькую этой. Напился с наслаждением, чувствуя, как сводит холодом зубы, остатки вылил себе на голову. Опять набрал полную, погрузив руку в студеный ручей и сунул Витале в ладонь. Тот вздрогнул:
– Дай попить.
– Так бери…
Пашка спокойно смотрел, как жадно тот пьет, стукая жестяным горлышком о зубы. Выдул всю воду до дна и, оттерев губы, вздохнул тяжело:
– Уф-ф… Еще…
Боевики тем временем уже закончили намаз. Застыли в последнем земном поклоне, отклячив зады, посидели и, умиротворенно покачавшись из стороны в сторону, начали подниматься. По приготовлениям Пашка убедился, что поход отложен до завтра. Заурчало в животе, когда узрел, что боевики снова достают свои сохранившиеся остатки провизии и принимаются за трапезу. Голод Пашка на этот раз ощущал неимоверный. На этот раз им перепало пол-лепешки, и он посчитал это за счастье, хотя брать и не хотелось. Султан сам подозвал Ахмета, отломил от лепешки, лежащей рядом, половину и небрежно указал в их сторону. Несмотря на всколыхнувшийся в груди протест, Пашка взял принесенное. Разделив аккуратно, принялся жевать на пару с Виталей., не глядя в сторону презрительно скорченных лиц.
Четверть лепешки ухнула куда-то в живот и пропала. Есть захотелось еще больше, но никто не выказывал большого желания кормить пленников. Пришлось безразлично отвернуться и глядеть на соседний заснеженный хребет, словно тот занимал его сейчас больше всего на свете.
Вспомнился дом, мама у плиты на кухне, чем-то вкусно скворчащая сковорода в ее руках. Вспомнилась трехлитровая банка свежего молока, каждое утро появляющаяся у их порога. Там было видно, что на треть она состоит их жирных, густых сливок. Сейчас бы он ее опустошил парой глотков, больше не понадобилось бы, точно. Ну, может, три глотка. Мысли вернулись к матери. И что это она сейчас делает, мамуля, в это время?.. Внутри заныло, начало сжимать горло. Блин, лучше бы шли себе, это не так больно…
Что делает, что делает. Наверняка сходит с ума по укатившему во вторую командировку сыну. И ведь обещал, что больше не поедет. А как не поехать, если в один прекрасный день просто называют списки отбывающих? Можно отказаться, но ты ведь этого не сделаешь. Не сделаешь по очень многим причинам, главная из которых находится в тебе самом. Так что нечего душу рвать, солдат. Молчи себе…
В первый свой раз Пашка пробыл в Чечне полгода, в основном проведя их в столице. Занимал Грозный в тот дикий январь, зачищал с группой станицы, шерстил предгорья. Не вылезал из бронежилета круглые сутки, только успевая заполнять опустевшие магазины своего АКСа. Группа спецназа – в каждой бочке затычка, всюду сунут, где надо и не надо. В общем, все было не так уж плохо. Да, их было всего несколько «душар» в подразделении, и конечно, им приходилось тяжелее всего. Но это было в СВОЕЙ группе, это было привычно, нормально. Если это все вообще можно было назвать нормальным…
Во второй раз, какой-то месяц назад, его отправили сюда, но он уже был переведенным. Пятая мотострелковая рота, свирепые, налитые кровью глаза Прапора. Пашку передернуло при одном только воспоминании. Может, и грех это, но он никогда не будет горевать о том, что они все-таки пристрелили эту гниду. Теперь уже на веки вечные прекратит калечить пацанов и глумиться над доверенными ему людьми. Андрюха все-таки прав был тогда…
Бандиты тем временем укладывались спать прямо на земле. Усман прошелся по периметру, выставил посты. Улыбнулся доброжелательно, глядя на пленных, мурлыкнул по-своему, после чего их быстро скрутили, помимо наручников, еще и веревками. Привязали спиной друг к другу и в таком положении кинули на землю. Да, действительно уж лучше идти всю ночь, чем спать в таком положении.
Темнота окутала вершину, и Пашку просто вырубило от усталости и пережитых за этот длинный день впечатлений.
Из забытья его выдернул чей-то добрый пинок. Вокруг было еще совсем темно, но боевики поднимались, собираясь продолжить путь. Тело все затекло, и после того, как их развязали, пришлось еще какое-то время растирать конечности и пережидать, когда прекратят щекочущие иголки терзать кожу по всему телу.
Султан глянул на свои «Ролекс». Поднялся неторопливо с земли, уже полностью экипированный. Застыл на мгновение, вознося молитву Всевышнему, огладил бороду и махнул рукой. Так же неторопливо и расслабленно за командиром потянулись бойцы. У Султана люди прекрасно знали, когда необходимо торопиться. Потрусили две навьюченные лошадки, сонно потряхивая лохматыми гривами и пытаясь на ходу урвать еще клочок сочной зеленой травки.
Не оставив за собой ни соринки, отряд двинулся вдоль ручья, вверх по течению. Шли спокойно, ровным шагом, больше прогуливаясь, нежели стремясь к своей конечной цели. Поднялся день, вынырнуло из-за соседнего перевала солнце и сразу потеплело. Отряд шел и шел, никуда не отходя от журчащего жидким зеркалом ручья.
Водный проток весело нес свои прозрачные струи, изредка играя с одинокими камнями и разбрызгивая хрустальные капли, рассыпающиеся в пыль высоко в прогревающемся воздухе. Ручей словно здоровался с идущими вдоль его русла, стараясь не пропустить ни одного. Пашке показалось, что даже лица бандитов посветлели. Не забыл ручеек и его, плеснув маленькую серебряную волну на запыленный ботинок, а водная изморось покрыла ласковым холодом изодранную, разбитую руку. Пашка так и нес пулеметную коробку с лентами, хотя свою Ахмет уже давно отдал рябому.
Путь, по которому шел отряд, больше не забирался вверх, лишь изредка попадались небольшие подъемы. Все чаще Пашка обнаруживал, что идет по заросшему мхом и травой камню. Ширина и без того неширокого ручья становилась чем дальше, тем уже, и все тише текли его воды. Казалось, вот еще десяток-другой шагов, и ты увидишь его исток, начало его рождения.
Но вместо этого камень под ногами стал еще более различим, а ручей резко уходил вправо, теряясь в нагромождении огромных острых валунов и шумя по скальной породе. Какое-то время пришлось перебираться по осклизлым, мокрым камням. Тропка, если ее можно еще было так называть, пошла впритык к потрепанной вековыми ветрами скале. Идти пришлось по самой воде, что растекалась здесь более широко, обнимая ледяными водами огромные булыжники и подмывая скалу.
Боевики шагали осторожно, стараясь не оступиться. Напряженно шел Виталя, слегка отставая и натягивая цепочку. Пашку же мало заботила дорога, он просто бездумно переставлял ноги, глядя на завораживающую, величественную королеву-природу. Сразу за неожиданно окончившейся скалой оказался просвет, проходя который явно не в первый раз, боевики замедляли шаги, восторженно вахая и цокая языками. Остановился и Пашка.
Вид отсюда открывался поистине волшебный – впереди, на сколько хватало глаз, простирались одни только горы. Горы, горы, вершины, окутанные сизоватой дымкой, снежные остроконечные пики, высоты поменьше, зеленые высоты, высоты коричневые и смешанных оттенков. Здесь нигде не было ни одного ровного места. Сердце замирало от древнего величия и непреходящей веками красоты. К этому примешивалось чувство собственной человеческой незначимости, слабости перед таким огромным, бескрайним миром, что уходил далеко-далеко вдаль, не исчезая, а только прикрываясь сероватым туманом, словно подброшенным вверх и медленно опускающимся пуховым одеялом. Отсюда смешно наблюдать свои переживания и страхи. Здесь, в этом месте, сознаешь как никогда то, что ты был и уйдешь, а мир скорее всего и не заметит этого. Он стоял всегда и будет стоять еще сотни и сотни долгих веков, тогда как твои личные переживания не будут иметь никакого значения уже через каких-то тридцать-сорок лет для тебя самого. Если удастся еще прожить такой феноменальный срок, конечно.
Кто-то из молодых наемников не удержался на скользких, коварных камнях и рухнул прямо в воду, забрызгав всех вокруг. Засмеялся сам от собственной неуклюжести, быстро поднялся под общий смех и подначки, осмотрел оружие – не попала ли вода.
Рыжебородый, к которому вернулась его обычная упругая жесткая походка, прикрикнул на них недовольно. Замешкавшиеся двинулись вперед, шлепая по воде и поправляя оружие.
За разлитым протоком оказалось, что отряд идет по хребту горы. Не по самой его вершине, что тонула своей короной в набрякших сизых тучах, но очень близко к ней. И теперь по обе стороны можно было наблюдать бескрайние горные просторы.
Дальше ручей делился надвое, уходя своим началом в вершину. Отряд отошел от радостного узенького пасынка горной реки направился по диагонали вбок, периодически спускаясь.
Воздух здесь имел явный недостаток кислорода. Пашка хорошо прочувствовал это, когда банда слегка ускорила шаги на спуске. Дышать стало неимоверно тяжело, а Виталя, так тот и вовсе задыхался, жадно ловя ртом высокогорное разряженное пространство.
Перешли на другую высоту по мыску, поросшему высокой, по щиколотку, травой. Вниз уходила маленькая пологая низинка, а соседний склон был густо поросшим ярко-зеленой порослью. При виде ее бандиты радостно загукали, и Пашка решил, что они, в общем-то, уже пришли. Но расчеты не оправдались, они шагали еще весь день по всем этим высотам, периодически то поднимаясь, то уходя вниз.
И только к концу дня Султан растянул толстые губы в улыбке и обернулся к Усману, сказав только:
– Наконец-то, слава Аллаху…
Рыжебородый ничего не ответил, лишь скучно кивнув.
Кто-то из старых боевиков восхищенно выдохнул:
– Алеллайя…
При виде конечной цели путешествия все ускорили шаг и через каких-нибудь полчаса вошли в высокую густую зеленку. В воздухе потемнело, смеркаясь на глазах. Султан заторопился, на ходу отдавая распоряжения. Усман тоже оживился от своей наркотической спячки, что-то объясняя рядовым наемникам. Крикнул что-то Ахмету, указав рукой в сторону идущих позади Пашки с Виталей.
