скачать книгу бесплатно
Жирный пулеметчик забрал у Пашки свою коробку, в благодарность сплюнув на землю, презрительно что-то сказал.
– Пожалуйста, конечно, ублюдок, – вполголоса произнес Пашка в жирную спину.
Чеченцы – конвоиры, почти не обращавшие на пленников внимания всю вторую половину пути, потянули их в сгущающейся темноте к краю от лагеря, шипя для острастки. Хотя границ этого стана вечером не представлялось возможным определить более-менее точно.
Пашка резко остановился. Зашедший вперед чеченец откинул с земли замаскированные кусками дерна широкие доски. Перед пленными открылось зияющее чернотой круглое отверстие около двух метров в диаметре.
Охранник что-то сказал, второй сзади болезненно ткнул в спину стволом. Пашка понял, что ему предлагают лезть вниз, про себя удивившись только тому, что чеченцы так и не сказали за весь путь им ни слова по-русски, хотя матерились отменно. Принципы, что ли, у них… Вот и сейчас послышалось уже знакомое:
– Билядь! – и похожая на змеиное шипение тирада дальше.
– Полезли, – хмуро произнес Виталя, – а то ведь скинут сейчас.
Чеченцы и правда решили не церемониться с пленными, грубо схватили за одежду и потащили к яме.
– Эй, эй, лезу я, лезу, – предостерегающе крикнул Пашка.
Сел на краю, пытаясь хоть что-то разглядеть внизу. Кашлянул, упираясь ладонями о земляной край. Темнота не отозвалась ни единым звуком, лишь сухо осыпались крошки под руками.
– Наручники-то снимать будем? – спросил он на всякий случай, и тут же получил прикладом по голове.
Избегая второго удара, наклонился вперед и оттолкнулся руками. Постарался съехать вниз, упираясь пятками в стенку. Не получилось. Яма расширялась книзу, и Пашка просто рухнул на дно, причем оказалось, что ее глубина даже больше, чем он представлял. Браслет на руке больно впился в изуродованное запястье, цепочка натянулась и, глухо вскрикнув, на голову Пашке свалился Виталя.
Стоящие наверху чеченцы весело заржали. Их силуэты с трудом можно было разглядеть на фоне темно-синего неба. Крикнув что-то оскорбительное и плюнув вниз, они снова закрыли проем досками, щелкнули замком и, по всей видимости, ушли, о чем-то договариваясь между собой.
В яме наступила тишина. Издалека слышались голоса боевиков, располагающихся на ночлег и радующихся своему становищу, как родному дому. Раздалось тарахтение заводящегося движка. Равномерно гудя, он напомнил Пашке армейские стоянки. Ого, удивился он, у них тут даже электричество есть.
Впрочем, в яме от этого светлее не стало. Виталя рядом лежал без движения. Пашка первым делом ощупал себя, убедился в целости костей, потрогал сочащееся кровью запястье, сдвинул браслет ближе к кисти, чтобы лишний раз не бередить рану. Хорошо хоть, наручники не самозатягивающиеся, а то всю руку пережало бы, нашел он для себя утешение.
Потрогал Виталю, тот дышал. Пашка, вздохнув, растолкал его. Виталя вздрогнул и застонал от боли. Произнес гнусаво:
– Значит, правда… А мне сон приснился, я и не понял… – и, кажется, тихо заплакал.
Пашка ровным голосом спросил:
– Ты как, не поломал ничего?
– Да вроде нет, – Виталя с трудом задвигался, проверяя члены не прочность, – с носа только вот, течет немного опять.
– Это ерунда, – сказал Пашка.
– Угу, – печально согласился Виталя и сообщил, – чуть руку не сломал. Я думал – хана, сейчас хрустнет.
– Не сломал же, – резонно заметил Пашка.
– Да-а, чего говорить, – прозвучал в темноте грустный голос, – и так все поломано. Я не думал вообще, что дойду.
Пашка решил промолчать. Какое-то время сидели в тишине, которую нельзя было назвать полной лишь из-за тарахтения движка где-то наверху. Виталя слабо зашевелился:
– Надо бы поспать нормально, – голос заплетался, – может, сейчас уже расстреляют… Может, с утра. Черти поганые… – и послышалось неровное дыхание. Кажется, Виталя уснул еще до того, как произнес последние слова.
Пашка тоже устроился поудобнее, привалившись спиной к сухой земле. Удалось даже вытянуть измученные ноги, которые разом заныли, почувствовав долгожданный отдых. Заломило кости, и боль пошла по всему организму, пронизывая каждую клеточку. Боль навалилась со всех сторон, впилась в тело, словно только и ждала момента расслабления.
Пашка застонал сквозь зубы, через боль пошевелился, подтянув тело повыше. И боль расползлась по телу, въелась незаметно в кровь, через какое-то время стала привычной. Но спать не хотелось. Вспоминались прошедшие трое суток. Перед глазами встал обреченный горящий танк, в агонии пытающийся нанести последний удар. Ползущий солдат с полуоторванной ногой. Зверский оскал Султана с РПГ в руках. Афганцы, режущие теплое еще человеческое тело.
Картина сменилась огромными, в дымке, горами – заснеженные хребты, уходящие в неизмеримую даль. Веселый ручей под ногами. Откуда-то послышалась тягучая горская песня. Древняя-древняя, как сами эти горы. Она усиливалась эхом, отражающимся от огромных каменных стен, и подплывала, казалось, все ближе. И вдруг Пашка увидел перед собой седого старика-аксакала, внимательно смотрящего на него добрыми умными глазами. Пашка почему-то сразу проникся к нему огромным доверием. Хотел высказаться, пожаловаться старику на его сыновей, что так немилосердно поступают с ним, с Пашкой. Старик печально кивнул Пашке и неожиданно перевоплотился в стройную маленькую девушку. Она махнула Пашке прозрачной рукой и произнесла тихо:
– Спи!..
И он почувствовал, как сон засосал его в себя, что он давно уже спит. Ощутил себя в этом сне и провалился в темноту, где царил Сон без границ, без сновидений, безмолвный и неподвижный.
***
ПИСЬМО №2
Я люблю тебя, очень-очень!
Самые счастливые дни моей жизни были проведены рядом с тобой. Целый год вместе… Как много он для меня значил, как много для меня значишь ты, твоя любовь. Извини, я забыла с тобой поздороваться, но ведь это не главное, самое главное я уже написала. И для меня главное, чтобы ты меня любил и не забывал, слышишь? Береги себя, ты обязательно должен вернуться назад невредимым. Ты должен, мы ВСЕ ждем тебя. Передо мною твоя фотография, и я уже не представляю, как я жила без нее. Мне не отвести от нее взгляда. Какой же ты красивый. Просто не верится, что тебе уже совсем скоро будет двадцать лет. Ты для меня совсем уже взрослый, да? Ужасно, но я ревную тебя ко всем на свете. Наверное, я страшная эгоистка и так нельзя, но я не могу по-другому. Любимый, я хочу, чтобы ты был только со мной, чтобы только я целовала тебя, обнимала твои крепкие плечи. Милый, мы ведь еще встретимся, ведь я не могу долго без тебя. Не слышать твоего голоса, не смотреть в твои улыбающиеся глаза – Боже, за что нам все это?! Я так люблю тебя, так хочу быть с тобой. Никто не заменит мне тебя. Ты единственный для меня человек, знай же это наконец, по-другому не будет. На улице дождь, и, может, поэтому у меня такое плаксивое настроение.
Я целую тебя так долго, как только могу.
Твоя …..
***
Из глубокого сна его вывел шум и голоса наверху. Не успев толком проснуться, тело напряглось в ожидании худшего. Рядом сидел Виталя, напряженно глядя на доски, сквозь которые режущими полосками пробивался утренний свет.
К яме подбежали, шурша травой и первыми осыпающимися листьями с зеленки. Доски откинули в сторону и пленных озарила светлая синева нового дня, беспардонно ворвавшаяся в глубокую яму. На фоне яркого после сна и серой темноты неба появились бородатые фигуры. Испуганно зашуршала по стенам потревоженная ботинками пришедших земля.
Султан был легко узнаваем хотя бы по одним только «Ролексам» и своему перстню на мясистой руке, золотом сверкнувшие на солнце. Рядом, зевая и почесывая рыжую щетину, стоял Усман, равнодушно глядя вниз. Чуть позади Ахмет, это точно, за ним один из конвоиров и вроде Жук, тот, которого все зовут, кажется, Абу. Телохранитель… Денщик хренов…
Остальных не было видно, хотя наверху слышались еще голоса.
Глаза резало после сна и Пашка опустил голову, жмурясь и смаргивая выступившие слезы.
Султан довольно рассмеялся. Щенок не выдерживает его взгляда. Еще никто не мог выдержать этого взгляда. Боится… Как славно чувствовать себя наверху, главным вершителем судеб. Жизнь хороша, и только ради одного этого поистине мужского чувства можно жить. Вчерашняя победа и быстрый, без задержек и погодных неурядиц переход на зимнюю стоянку окрыляли Султана, его просто распирало изнутри. И еще он придумал новую забаву для птенчиков, попавших в эту маленькую ямку. Да, никто не даст умереть им так легко, так просто. Не зря же их тащили сюда за собой такую дорогу.
Пнул землю у края зиндана, отчего пленных внизу осыпало крошками. Издевательски засмеялся и отошел. Глянул на молча ждущего распоряжений Ахмета:
– Русских кормить два раза в день. Не мало, но и не много. Не много, понял? Мне нужно, чтобы они оклемались немного, но сытыми я их видеть не хочу. Ты понял?
Ахмет мрачно кивнул.
– Пусть сидят пока, – Султан хохотнул и пошел дальше, проверяя состояние своего лагеря и занятых подготовкой к холодам людей. Настроение было превосходным, давно уже за последнее время он не чувствовал себя так хорошо. Внизу очередное перемирие, сюда русские никак не полезут, сами готовятся к зиме, можно успокоиться и может, часть людей даже отпустить домой. Пока…
За главарем потянулись все остальные. Удаляющиеся шаги и смех. Движок, генерирующий электроэнергию, днем не работал, и в воздухе можно было расслышать чвирканье какой-то птицы, а если прислушаться, то и шелест листвы, по которой пробегал легкий осенний ветерок. Сюда он не проникал, тут была только запах затхлости и достаточно сильно воняло.
– Умер здесь кто, что ли? – проворчал он и замолк, увидев, как съежился при этих словах сидящий в той же позе Виталя.
Стряхнул земляные крошки с головы. Пару недель назад обритая голова уже подзаросла жесткими антеннками волос. Волосы у Пашки всегда быстро отрастали. Провел ладонью по шее, убирая грязь, и снова глянул вверх. За ночь он все-таки замерз. Это сейчас сверху немного стекает солнечного тепла, а ночи становятся все холоднее. Об этом напоминают и несколько желтых листьев на дне ямы. Пашка подобрал их и принялся бездумно крутить в пальцах. Вспомнил, какие ужасно холодные здесь ночи, если это не лето. А тут, в горах, наверное, и подавно дубак полнейший.
Потопал по земле каблуком. Утоптанно до них. Рыли зиндан с явным знанием дела. Книзу яма расширялась, принимая форму раструба. Стенки были ровно обтесаны, не зацепишься. До верха было даже дальше, чем он предполагал ночью. На глаз около пяти метров, хорошая глубина для тюрьмы на природе. Если Пашка со своими метр с кепкой залезет на плечи более высокому Витале, до края останется еще о-очень далеко. Учитываем так и не снятые наручники, форму зиндана, и наверняка следившего хотя бы краем глаза какого-нибудь охранника поблизости, и идея выбраться отсюда была совсем нереальной. Это сейчас им оставили свет, не закрыв проем досками, а на ночь и они застегиваются на замочек. А днем и не полезешь.
Пашка вздохнул и встал в полный рост, превозмогая ломоту в ногах и костях. Руки мелко тряслись. Это от этих мешков, блин, многотонных.
Звякнув цепью, перевернулся набок Виталя, очень аккуратно, чтобы не потревожить свои болевые места.
– Да, вонища тут…
– Кто-то до нас сидел, – пожал плечами Пашка, – а как ты учуял, у тебя же нос сломан?
– Не знаю, пробило немного, – Виталя осторожно потрогал распухшую переносицу. Под глазами ярко выделялись черно-синие пятна, а сквозь загар пробивалась нездоровая белизна.
Постояв, Пашка снова сел. Усталость давала о себе знать. Интересно, что там этот черт говорил про них? Догадывайся теперь, что к чему и когда. Некоторое время прислушивался к голосам в отдалении. Поймал себя на том, что глаза снова закрываются. Есть ведь что-то хорошее и в тюрьме, усмехнулся он, можно спать сколько влезет, вроде никто пока не трогает. И чутко уснул.
Из легкого забытья его снова вывели шаги наверху. От неожиданности Пашка вскочил на ноги. Сердце бешено колотилось, застилая противным страхом голову.
Наверху, нависая крупной фигурой, стоял Ахмет. Коротко сказал Пашке:
– Держи.
На веревке вниз поехало маленькое пластиковое ведерко, доверху наполненное водой.
– Это на весь день, – Пашка дал знак, что понял. Ладно хоть, не на неделю. С этих станется. Отвязал ведерко, осторожно поставил к стенке, чтобы не пролить ни капли. Веревка змеей взвилась наверх.
– Держи.
И вниз полетел завернутый в тряпку небольшой сверток. В животе сразу дико заурчало.
В свертке лежало целое богатство: две лепешки, горсть грецких орехов вперемешку с сушеными финиками и тушенка, высыпанная из банки прямо на лепешки. Предусмотрительные, черти.
Виталя, почуяв запах, подполз ближе, жадно раздувая ноздри.
Подняв голову, чтобы поблагодарить Ахмета и попробовать порасспросить его, Пашка увидел чистое синее небо над головой. Чеченец как-то незаметно ушел. Ладно, может, появится еще. Устроив сверток поудобнее на коленях, принялся за дележку. Сразу решил, что половину нужно оставить на вечер. А то вдруг и это тоже на весь день. Отложил одну лепешку и несколько орехов в сторону, а вторую лепешку поделил надвое. Тушенку не удержались и съели всю. Невозможно целый день смотреть на нее и глотать слюни. Ею здесь все пропахнет. Воды напились вволю до и после еды. Пашка на всякий случай набрал еще и свою фляжку, которая до сих пор висела у него на поясе.
Изголодавшийся организм принял проглоченное с благодарностью, заставив на время забыть все невзгоды и страх будущего. Оба пленника растянулись на земляном полу и с наслаждением прислушивались к движению внутри себя. Пашка отполз к противоположной стене, положил голову на вытянутую руку с пристегнутым браслетом. Солнце поднялось, проходило прямо над ямой, касаясь их теплыми лучами и нагревая земляное дно.
У Пашки эта яма не была первой. В местах дислокации полка тоже всегда была вырыта подобная ямка, пусть и не такая обширная, как эта. В свое время его и Андрюху посадил в нее командир полка на двое суток. Дело выеденного яйца не стоило. Дедам понадобилась сгущенка, сладенького захотелось. Во всем полку ее нет. Что может быть проще, чем сказать своим «душарам»: искать, сынки! Если нет, то где найти? Не бежать же в Москву за ней. Впрочем, сгущенка была в складе, в палатке, оборудованной под склад. Несколько маленьких «но» – она была обнесена колючей проволокой в несколько рядов, у входа всегда стоял один часовой, и в самой палатке обитал «зампотылу» – майор с колючими глазками и очень невоздержанным языком. Он был жадный и худой. Это очень осложняло задачу. Жадный – сгущенки не допросишься, не вытянешь никакими доводами. Был бы не жадный, возможно, что в полку хоть где-нибудь у кого-нибудь была бы заветная баночка. А худой, значит – внимательный, нервный и спит вполглаза.
Старшие товарищи Пашке с Андрюхой дали время до утра.
Утром товарищ майор обнаружил пропажу ящика сгущенки, связанного часового у входа, взрезанную колючку и небольшой подкоп под палатку. Более того, на что он и налегал при объяснении с командиром полка – суровым высоким полковником – то, что ворюгам надо было пролезть до этого ящика и вытащить его же под самой майоровой койкой, так как именно это отделяло злоумышленников от объекта их вожделения. Как они умудрились проделать все это абсолютно бесшумно, он не представляет, он спит очень чутко и бережет вверенное ему хозяйство.
КэП знал, что «зампотылу» убежденный трезвенник и очень ответственный человек. Поэтому по окончании рапорта он сказал:
– Искать у разведчиков либо у спецов. Только не сразу, а ближе к вечеру, когда появятся пустые банки.
Расчет был верен. Днем весь полк ел привычную пшенку, которую повара наконец-таки научились готовить более-менее съедобно за четыре месяца командировки, без этого отвратительного вкуса и пригорелой корки в пару сантиметров. А к темноте, сделав боевой рейд по мусорным ямам всех подразделений, зампотылу обнаружил в одной из них сразу аж три пустых жестяных банки, врезанных несколькими движениями солдатского штык-ножа. Поразительно, но на самом деле мусорки принадлежали элитной и во всех отношениях образцовой группе специального назначения.
Виноватых долго не искали. Благо, что весь полк знал, кого именно из своих молодых деды ГСН отправляют на поиски дефицита. Тех, кто достаточно ушлый для подобного рода операций. Старшина молча показал сержантам пудовый кулак, рявкнул, чтобы Пашков и Васильев появились через минуту с ящиком под мышкой. По истечении минуты приказ был выполнен. Только ящик был уже не полон. Конечно, Пашка с Андрюхой были не настолько простаками, чтобы отдавать дедам все принесенное. Одну баночку они оприходовали сами, тремя поделились по-братски с бойцами своего призыва, а остальное запрятали до лучших времен. Общеизвестно, что если деды захотели «сгухи» один раз, то они захотят ее и во второй. Так что в следующий раз усиленные поиски можно имитировать, на самом деле «загасившись» куда-нибудь от повседневных обязанностей. Туговато приходится тем солдатам, кто не умеет вертеться во всякой обстановке и обращать любую ситуацию себе на пользу.
Тогда в полковой яме протусовались почти двое суток. Но то было не сидение, а сплошное удовольствие. Пацаны таскали пожрать, шугая часовых-комендантов, и тоже можно было отоспаться. Только холодно было тогда по ночам, весна только-только вступала в свои права. Яма была выкопана неподалеку от командирской штабной машины. К середине второго дня КэП не выдержал раздававшейся из-под земли распевки «Интернационала» и распорядился выпустить преступников на волю. Пашку с Андрюхой это все равно мало порадовало, потому что они прекрасно знали, что сержанты еще спросят у них за то, что не сумели вовремя запрятать следы этого криминала, то бишь пустые банки. Как ни крути, пока ты молодой, ты всегда будешь во всем виноват.
Кстати сказать, по прямому приказу КэПа весь полк на ужин к своей порции пшенки получил по полбанки на брата восхитительной, сладкой до одури, ароматной сгущенки.
Никогда Пашка не представлял себе, что доведется сидеть не где-то, а у самых натуральных боевиков в такой вот, самой натуральной яме. Довелось… Впрочем, опыт подсказывал, что эта жизнь абсолютно непредсказуема, и порой просто неуправляема. Последний год был именно таким. Реальная армия оказалась слишком беспощадна и жестока, а эта война… войну он видел раньше только в кино. Сравнивать было не с чем. Невозможно сравнивать с придуманными историями реальную жизнь на этой земле.
***
Рация в кармане разгрузочного жилета на плече зашипела и сквозь треск слабо выдала:
– Тайга-2, Тайга-2, я – Роща-5… прием.
– На приеме Тайга, – отозвалось с небольшими помехами.
Армейская железяка вновь протрещала издалека:
– Вижу «поляков»… Группа, штук тридцать. Засели под заводом… Мне накрыть ее?.. Это северо-западная стена.
Ротный лихорадочно выдернул из внутреннего кармана карту местности.
– Это же где-то здесь… – заводил он пальцем по глянцевой поверхности, – гляньте за угол!
Один из дедов высунул ствол за угол.
– Чисто!
Тем временем рация после минутного молчания поинтересовалась:
– А кто там, что за группа? Точно «поляки»? Прием, Роща!
– А хрен его знает, – плюнула рация, – наших там не должно быть, это слишком далеко. Тайга?..
Ротный матерно выругался. Рация снова заработала на прием. Оттуда для начала послышалось несколько выстрелов, и после снова голос:
– Роща, выждите еще немного, немного выждите, и если это точно «поляки» – тогда накрывайте. Как понял, Роща?
Ротный выхватил рацию из кармана, словно это был штык-нож.
Не успела Роща прошелестеть свое «понятно» и отбиться, как Ротный уже орал:
– Тайга-2, это Бурый, ответь Бурому!!!
Спустя долгие мгновения послышалось:
– Объявился, Бурый! Ты где был, прием?
– Я пробивался сквозь численный перевес, дошел до нужного квадрата через канализацию, подземным ходом! – Ротный не скрывал своего бешенства, – вы чего там, командиры хреновы, у меня двое «трехсотых», а вы рассуждаете, как нас тут прихлопнуть?!! Для этого сюда зазывали?..
