скачать книгу бесплатно
Он продолжал качать головою. «Ни капли шампанского! Скажите на милость! – повторял он.-Нужно сейчас же раздобыть.
Жена, принеси-ка перо и бумагу. Я напишу княгине».
Но когда бумага была перед ним, он её отодвинул от себя.
– Ах, – вздохнул он, – я столько сегодня работал. Напиши-ка, жена, я продиктую.
Фрау Гонтрам не двинулась с места. Писать? Только этого не доставало!
– И не подумаю даже, – сказала она. Советник юстиции посмотрел на Манассе:
– Коллега, не могли бы вы мне оказать небольшую услугу? Я так страшно устал.
Маленький адвокат негодующе поднял глаза. «Страшно устал? – захохотал он. – От чего же? От бесконечных рассказов? Хотелось бы знать, откуда у вас всегда чернила на пальцах! Ведь не от писания, конечно!»
Фрау Гонтрам рассмеялась: «Ах, Манассе, это ещё с Рождества, – он подписывал тогда балльники детям! Впрочем, что вы спорите? Пусть Фрида напишет».
Она подошла к окну и крикнула Фриду. Пришла Фрида вместе с Ольгой Волконской.
– Как мило, что ты тоже здесь! – поздоровался с нею советник юстиции. – Вы уже ужинали? – Да, девушки ужинали внизу на кухне.
– Садись-ка, Фрида, – сказал отец, – вот сюда. – Фрида повиновалась. – Вот так! Ну а теперь возьми перо и пиши, что я тебе продиктую.
Но Фрида была истинное дитя Гонтрама, она ненавидела писание. И тотчас же вскочила с места.
– Нет, нет! – закричала она. – Пусть Ольга напишет, она умеет лучше меня.
Княжна стояла возле дивана. Она тоже не хочет. Но у подруги было средство заставить её.
Это помогло. Послезавтра был день исповеди, и список грехов княжны ещё далеко не полон. Грешить перед конфирмацией нельзя, но каяться всё-таки необходимо. Нужно обдумывать, вспоминать и искать, не найдётся ли хоть какой-нибудь грех. Этого княжна совсем не умела. Зато Фрида была очень искусна. Её список грехов представлял предмет зависти всего класса, особенно легко выдумывала она греховные мысли, сразу целыми дюжинами. Это было у неё от отца: она могла выложить сразу целый ворох грехов. Но зато если действительно грешила, то уже пастор никогда не узнал бы об этом.
– Пиши, Ольга, – шепнула она, – я одолжу тебе восемь хороших грехов.
– Десять, – потребовала княжна.
Фрида Гонтрам утвердительно кивнула головою: ей было безразлично, она согласилась бы и на двадцать, только чтобы не писать.
Ольга Волконская села к столу, взяла перо, вопросительно посмотрела на Гонтрама.
– Ну, так пиши! – сказал тот. – Многоуважаемая княгиня…
Но княжна не писала:
– Если это маме, так ведь я могу написать: милая мама!
– Пиши что хочешь, только пиши.
И она начала: «Милая мама!»
И дальше под диктовку советника юстиции:
«К великому сожалению, должен известить, что ваше дело подвигается медленно. Мне приходится много раздумывать, а думать очень трудно, когда нечего пить. У нас в доме нет больше ни капли шампанского. Будьте добры поэтому, в интересах вашего процесса, прислать нам корзину шампанского для крюшона, корзину Роттегу и шесть бутылок…»
Сен-Морсо! – воскликнул маленький адвокат.
«Сен-Морсо, – продолжал советник юстиции. – Это любимая марка коллеги Манассе, которая помогает мне иногда в вашем деле.
С наилучшими пожеланиями, ваш…»
Ну, вот видите, коллега, – заметил он, – как вы ко мне несправедливы! Мне не только приходится диктовать, но я ещё должен собственноручно подписывать!
И он подписал письмо.
Фрида отошла к окну.
Вы готовы? Да? Ну, так я вам скажу, не нужно никакого письма. Только что подъехала Ольгина мама и идёт сейчас по дорожке сада. Она давно заметила княгиню, но молчала и не прерывала письма. Если уже она даст хороших грехов, то пускай хоть другие поработают. Таковы были все Гонтрамы – и отец, и мать, и дети: они очень не любили работать, но охотно смотрели, как работают другие.
Вошла княгиня, толстая, рыхлая, с огромными бриллиантами на пальцах, в ушах и в волосах. Она была какой-то венгерской графинею или баронессою и где-то на востоке познакомилась с князем. Что они поженились, несомненно. Но, несомненно и то, что с первого же дня оба стали мошенничать. Ей хотелось настоять на законности брака, который по каким-то причинам с самого начала был невозможен, а князь, считавший его вполне возможным, старался изо всех сил воспользоваться пустыми формальностями и сделать его незаконным. Сеть лжи и наглого шантажа – прекрасное поле действий для Себастьяна Гонтрама. В этом процессе все было шатко, ничего определённого, малейшее упущение тотчас использовалось противною стороною, – всякая законность сейчас же опровергалась законами другой страны. Несомненно одно: маленькая княжна – князь и княгиня признавали себя отцом и матерью, и каждый требовал Ольгу себе – этот плод странного брака, которому должны были достаться миллионы. В данное время на стороне матери шансов оказывалось больше.
– Садитесь, княгиня! – советник юстиции скорее откусил бы себе язык, чем сказал этой женщине – Ваше Сиятельство. Она была его клиенткою, и он не обращался с нею ни на йоту почтительнее, чем с простою мужичкою. – Снимите шляпу! – Он ей даже не помог!
– Мы только что написали вам письмо, – продолжил он. И подал послание.
– Ах, пожалуйста! – воскликнула княгиня Волконская. – Конечно, конечно! Завтра же утром все будет доставлено! – Она открыла сумочку и вынула большое толстое письмо. – Я, собственно, к вам по делу. Вот письмо от графа Ормозо, – знаете…
Гонтрам наморщил лоб: только этого недоставало! Сам император не мог бы заставить его работать, когда он сидел вечером дома. Он встал, взял письмо.
– Хорошо, – сказал он, – хорошо, мы рассмотрим его завтра в бюро.
Она воспротивилась:
– Но ведь оно спешное, важное…
Советник юстиции перебил:
– Спешное? Важное? Скажите на милость, откуда вы знаете, что оно спешное и важное? Вы понятия не имеете! Только в бюро мы можем выяснить это. – И затем тоном снисходительного упрека: – Княгиня, ведь вы интеллигентная женщина! Получили кое-какое воспитание! Вы должны бы знать, что людей не обременяют делами вечером, когда они дома.
Она продолжала настаивать:
– Ведь в бюро я вас не застану. На этой неделе уже четыре раза была там…
Он рассердился:
– Так приходите на будущей неделе! Неужели вы думаете, что у меня одно ваше дело? Вы думаете, мне ни о чем другом и поразмышлять не нужно? Сколько времени отнимает у меня этот разбойник Гутен! А там ведь дело о человеческой жизни, а не о каких-то миллионах!
Он начал рассказывать бесконечную историю про замечательного атамана разбойничьей шайки, который, между прочим, был плодом его фантазии, и о юридических подвигах, совершенных им в защиту несравненного убийцы, который убивал женщин лишь из сладострастия.
Княгиня вздохнула, но всё-таки слушала, по временам смеялась, всегда там, где не нужно. Она была единственной из его многочисленных слушателей, которую не удивляла его ложь, – но зато она была и единственной, не понимавшей его острот.
– Маленький рассказ для девочек! – протявкал адвокат Манассе. Обе девочки жадно слушали рассказ и смотрели на Гонтрама, широко раскрыв глаза и рты.
Но тот не унимался:
– Ах, что там! Им нужно знакомиться с жизнью.
Он говорил таким тоном, точно убийца женщин был самое обыденное явление и такие преступники попадаются на каждом шагу.
Наконец он кончил и посмотрел на часы.
– Уже десять! Вам пора спать! Выпейте-ка по стакану крюшона.
Девочки выпили, но княжна заявила, что ни в коем случае не вернётся домой. Она боится, она не сумеет спать одна. Не ляжет она и со своей мисс… Быть может, и та переодетый убийца. Одна останется у подруги. У матери она даже не спросила позволения. Спросила только у Фриды и у фрау Гонтрам.
– Пожалуйста! – сказала фрау Гонтрам. – Но не проспите, ведь вам надо рано вставать, чтобы поспеть в церковь!
Девочки сделали книксен и вышли из комнаты. Под руку, тесно обнявшись.
– Ты тоже боишься? – спросила княжна.
Фрида ответила: «Папа врал!» Тем не менее, она все же боялась. Боялась – и испытывала в то же время какое-то странное желание думать об этих вещах. Не переживать их – о нет, конечно, нет! Но думать о них и так же рассказывать. «Ах, вот был бы грех для исповеди!» – вздохнула она.
В столовой выпили крюшон. Фрау Гонтрам выкурила последнюю сигару. Манассе встал и вышел в соседнюю комнату. А советник юстиции принялся рассказывать княгине новые истории. Она зевала, прикрывшись веером, но по временам старалась вставить словечко.
– Ах, да, – сказала она, наконец, – чуть не забыла! Разрешите покатать завтра вашу жену в коляске? Хоть немного, в Роландзек!
– Конечно, – ответил он, – конечно, если только ей хочется.
Но фрау Гонтрам заметила: «Я не могу поехать».
– Почему же? – спросила княгиня. – Вам очень полезно подышать свежим воздухом.
Фрау Гонтрам медленно вынула сигару изо рта: «Я не могу поехать, у меня нет приличного платья…»
Княгиня засмеялась, точно сказано было в шутку. Она завтра же утром пришлет модистку с последними весенними моделями.
– Хорошо, – сказала фрау Гонтрам. – Но пришлите тогда Беккер, – у неё самые лучшие. – Она медленно поднялась со стула и пристально посмотрела на свой потухший окурок. – А теперь я пойду спать, спокойной ночи!
– Да, да, уже поздно, я тоже пойду! – поспешно заговорила княгиня. Советник юстиции проводил её через сад до улицы, помог сесть в экипаж и тщательно запер калитку.
Когда он вернулся, его жена стояла на крыльце с зажжённой свечкой в руках.
– Спать лечь нельзя, – спокойно заявила она.
– Что? – спросил он. – Почему это нельзя? Она повторила: «Нельзя. У нас в спальне улегся Манассе». Они поднялись по лестнице во второй этаж и вошли в спальню. На огромной двуспальной постели мирно и крепко почивал маленький адвокат. На стуле было аккуратно сложено его платье, тут же стояли ботинки. Он достал из комода чистую ночную сорочку и надел её. Возле него свернулся клубочком Циклоп.
Советник юстиции Гонтрам подошел к нему со свечой.
– И этот человек ещё упрекает меня в лени! – сказал он, недоуменно покачав головою, – А сам до того ленив, что не может дойти до дому.
– Шшш! Шшш! Ты разбудишь и его, и собаку. Они достали из комода постельное и ночное бельё, и сошли вниз. Тихонько, стараясь не шуметь, фрау Гонтрам постелила на диване.
Они заснули.
В Большом доме все спало. Внизу, возле кухни, Билла, толстая кухарка, с нею три собаки; в соседней комнате четыре буяна: Филипп, Паульхен, Эмильхен, Иозефхен. Наверху две подруги в большой комнате Фриды; рядом с ними Вельфхен со своим черным окурком; в гостиной Себастьян Гонтрам и супруга его. Во втором этаже храпели взапуски Манассе с Циклопом, а совсем наверху, в мансарде, спала Сефхен, горничная, которая вернулась только что с бала и тихонько прокралась по лестнице. Все они спали крепчайшим сном. Двенадцать человек и четыре собаки.
Но нечто не спало. Медленно кралось вокруг большого дома.
Вблизи, мимо сада, струился Рейн. Вздымал свою закованную в каменную броню грудь, смотрел на спящие виллы и пробивал себе медленно путь к Старой Таможне. В кустах шевелились кот и кошка, пыжились, кусались, царапались, бросались друг на друга, широко раскрыв горящие как уголь глаза. И обнимались – сладострастно, в самозабвении, в томительной мучительной страсти.
А издали, из города, доносились пьяные песни буйных студентов.
Что-то кралось вокруг большого дома на Рейне. Кралось по саду мимо сломанных скамеек и хромых стульев. Смотрело благосклонно на шабаш сладострастных кошек.
Кралось вокруг дома. Царапало твердыми когтями стену, – и кусок её с шумом падал на землю. Царапалось и у двери, которая тихо дрожала. Еле слышно, точно от ветерка.
Потом зашло в дом. Поднялось по лестнице, осторожно прокралось по комнатам. Остановилось, оглянулось вокруг, беззвучно рассмеялось.
В огромном буфете из красного дерева стояло тяжелое серебро. Богатое, дорогое, ещё времён Империи. Но стекла окон были разбиты и трещины заклеены бумагою. На стенах висели картины голландских мастеров, но в них были дыры, и старое золото рам покрылось паутиной. В зале висела роскошная люстра-из дворца архиепископа, – но её разбитые хрустальные подвески засижены мухами.
Что-то кралось через весь тихий дом. И куда ни пробиралось, всюду что-нибудь ломалось и разбивалось. Правда, пустяк, почти незаметный, ненужный. Но всё-таки оставались следы.
Куда ни кралось оно, всюду среди ночной тишины раздавался еле слышный шум. Слегка трещал пол, выскакивали гвозди, сгибалась старая мебель. Скрипели оконные стекла, дребезжали стаканы.
Все спало в большом доме на Рейне. Но что-то медленно скользило вокруг
Глава 2. Которая рассказывает, как зародилась мысль об Альрауне.
Солнце взошло уже, и свечи зажглись в люстре, когда в залу вошёл тайный советник тен-Бринкен. У него был торжественный вид: во фраке с большой звездой на белой сорочке и золотой цепочкой в петлице, на которой болталось двадцать небольших орденов. Советник юстиции поднялся, поздоровался с ним, представил его, и старый господин пошел вокруг стола, со стереотипной улыбкой говоря каждому какую-нибудь приятную любезность. Возле виновниц торжества он остановился и подал им красивый кожаный футляр с золотыми кольцами – с сапфиром для белокурой Фриды и с рубином для брюнетки Ольги. Сказал обеим мудрое напутствие.
– Не хотите ли нагнать нас, господин тайный советник? – спросил Себастьян Гонтрам. – Мы сидим здесь с четырех часов – семнадцать блюд! Недурно, не правда ли? Вот меню – пожалуйста, выбирайте, что вам по вкусу!
Но тайный советник поблагодарил, – он уже пообедал. В залу вошла фрау Гонтрам. В голубом, немного старомодном платье с длинным шлейфом, с высокой прической.
– Мороженое не получилось, – воскликнула она. – Билла поставила его в печку!
Гости рассмеялись: этого нужно было ожидать. Иначе им было бы не по себе в доме Гонтрама. А адвокат Манассе закричал, чтобы блюдо подали: ведь не каждый день увидишь мороженое прямо из печки!
Тайный советник тен-Бринкен был невысокого роста, гладко выбритый, с большими мешками под глазами, довольно-таки некрасивый: толстые губы, большой мясистый нос. Левый глаз почти всегда закрыт, но правый зато широко раскрывался.
Позади кто-то сказал: «Здравствуй, дядюшка Якоб!»
Это был Фрэнк Браун.
Тайный советник обернулся: нельзя сказать, чтобы он был очень рад встретиться здесь с племянником.
– Как ты сюда попал? – спросил он. – Хотя, в сущности, иначе и быть не могло! Студент рассмеялся.
– Конечно! Ты сразу, дядюшка, понял. Впрочем, ты ведь тоже здесь, и к тому же официально, в качестве действительного тайного советника и профессора, при всех орденах и знаках отличия. Я же инкогнито-даже ленточка корпорации у меня в жилетном кармане.
