скачать книгу бесплатно
Зеркало Умбры
Яни Эш
No Name company
Кира – Чеширская кошка. Через поверхность зеркал она может заходить в Сеть – некое иррациональное пространство, содержащее всё то, что не попало на лицевую сторону реальности. Обнаружив там коды своих собственных эмоций, Кира помещает их в аудиофайл, получив таким образом музыкальную дорожку. Впоследствии подобные треки оказывают неожиданный наркотический эффект на слушателей, и девушка находит в этом своё призвание. Вот только игра длится недолго. В один день Сеть начинает требовать плату за свои секреты. Содержит нецензурную брань.
Яни Эш
Зеркало Умбры
ISDN 29/11 2017.08.02 Выборг, Россия
Запись телефонного диалога:
– Как часто вас одолевают кошмары?
– Каждую ночь.
– Нужно было сразу обращаться к нам. Или это началось недавно?
– Да.
– Ну хорошо. Допустим. Телефонная консультация стоит тысячу рублей. Они автоматически спишутся с вашей карты. Согласны?
– Да, я согласен.
– Опишите, пожалуйста, характер ваших снов. Есть ли что-то, на что следует обратить внимание?
– Всегда по-разному.
– То есть никакой общей картины нет?
– Есть. Это магазин. Да, каждый раз все начинается в магазине. Я не могу найти выход из него.
– Что за магазин? Реальный или вымышленный?
– Там продаются мебель и товары для дома. Всякая мелкая утварь.
– Вы можете управлять собой во сне?
– Да. Но если бы проблема заключалась только в этом, я бы не стал вам звонить. Блуждая по магазину, я слышу голоса. Как будто другие покупатели тоже потерялись и не могут выбраться. Однако, стоит мне пойти на голос, как я вновь оказываюсь в пустом коридоре.
– Вам ни разу не удавалось выйти из лабиринта?
– Один раз я наткнулся на бесхозное помещение. Там кто-то прикрыл люк в полу куском картона. Я отодвинул его и обнаружил дыру, абсолютно черную. Дыру в моем глазу.
– Что вы сказали?
– И кто-то сзади столкнул меня. Я летел кубарем в абсолютной темноте. Пока не упал с большой высоты на линолеум. Было чудовищно больно, но я не мог проснуться. Лежал на полу с переломанными костями. Я оказался все в том же магазине, только расположение залов изменилось.
– Вы не могли проснуться?
– Это и есть моя главная проблема. Я звоню вам из телефонного автомата в прикассовой зоне.
– Простите, что? Где вы сейчас находитесь?
– Помогите мне.
Конец записи.
ПРОЛОГ
Поезд мчался над верхушками деревьев. Их пушистые ладони щекотали брюхо монорельса. Ольга проснулась, когда солнце еще только-только выползло из-под горизонта, но сон сию секунду улетучился. Она видела Шомушку впервые: эти места оказались совсем не такими, как их описывали на гугл-картах. Деревья выше, а вода — темнее. Впрочем, сделать общие выводы мешал сильный туман. Облака под собственной тяжестью опустились так низко, что Ольга невольно всем телом ощущала их влагу. Даже будучи под защитой уютного вагона.
Оправдались только рассказы Тальберга о внезапных интерьерных изысках. Казалось бы, кто станет заморачиваться над простым шаттлом для сотрудников, курсирующим из города до научного комплекса? Ольга в исступлении снова и снова проводила рукой по золоченым перилам скамьи. Филигранная рукоятка (таких уже лет сто не делают) в виде головы рыси с черными бусинками-глазами, витраж, венчающий широкое окно, шелковые занавески — все выглядело настолько элегантно, что Ольге с трудом верилось в правдивость происходящего. Ей казалось, будто все вокруг — декорации для кино, где на сцене вот-вот должна появиться съемочная группа.
— Вам нравится поезд, Ольга Григорьевна? — улыбнулся пожилой господин на соседней скамье. От Ольги его отделял проход, застеленный красным ковром, возраст которого тем не менее было уже не скрыть.
Женщина подняла глаза на неожиданного попутчика, не сразу сообразив, откуда доносится голос.
– Очень.
– Первый раз в нашем институте?
– Да… — Ольга помедлила. – Надеюсь, получится остаться здесь навсегда.
– Опасное это слово: навсегда, – усмехнулся старик. – Как только начинаешь его произносить, планы твои стремительно меняются.
– Да, я про такое знаю. Но ничего не могу с собой поделать. Любому, кто пережил шторм, мало-мальски тихая гавань покажется раем.
– Неужели?
Ольга запнулась, решив промолчать и не провоцировать деда развивать диалог. Здесь невыносимо красиво. Так, что, впитывая эту красоту каждой клеточкой тела, не хотелось оставлять внутри место для пустой болтовни.
Тем не менее старик и не собирался исчезать. Вместо того чтобы верно истолковать молчаливый намек, он уселся напротив Ольги, опершись узловатыми локтями на зеркальный лак столика.
– Надеюсь, я не покажусь вам чересчур навязчивым, Ольга Григорьевна, – вновь заговорил он с надеждой. – Дело в том, что наш институт сейчас не в самом лучшем положении. После той трагедии в Санкт-Петербурге мы бросили все силы на… скажем так, латание дыр. Несколько ведущих сотрудников после тех событий подали в отставку. Как, например, ваш предшественник. Но вы об этом, конечно же, знаете.
Ольга отвернулась от окна и уставилась на попутчика, пожалуй, слишком бесцеремонно. Немного смутившись, она поспешила объясниться:
– Просто я никогда не видела ничего подобного. Признаться, я даже не знала, что у нас в стране есть подвесные железные дороги.
– Шаттл сохранился со времен Союза. Тогда реки частенько разливались по весне так, что железная дорога приходила в негодность. А специфика нашей работы требовала постоянных разъездов. Кроме того, для иностранных гостей этот шаттл сродни визитной карточке института. Сказать, что нас хорошо финансировали — ничего не сказать. Впрочем, никто и представить себе не мог, чем здесь будут заниматься полвека спустя.
– Моя работа до сих пор ограничивалась теорией, – Ольга мягко перевела тему. – И когда я получила приглашение, то подумала сперва, что это какая-то ошибка. Раз вы знаете, как меня зовут, значит, наверняка и диссертацию мою видели.
– Разумеется! Я, знаете ли, не каждого резидента еду лично встречать.
Ольга невольно смутилась:
– Ох, ну не стоило… Впрочем, мне приятно. Даже очень. Как я могу к вам обращаться?
– Юрий Львович. Храмович. Заведующий отделением протеомики. Рад с вами познакомиться.
Чем дольше Ольга общалась со своим спутником, тем больше понимала, что он вовсе не старик. Точнее, определить его настоящий возраст вообще не представлялось возможным. Храмовичу можно было дать как тридцать с хвостиком, так и все шестьдесят. Больше того, необыкновенно притягательные своей нечеловеческой чуждостью глаза-зеркальца чуть ли не физически гипнотизировали. Ольга опомнилась, когда поняла, что напрочь забыла о происходящем за окном.
Там внизу, на отмели, какая-то пузатая рыба выскочила из воды, на несколько секунд зависнув в воздухе. У Ольги дыхание перехватило от неожиданности.
– Раньше в наших водах водились филинвалы. Фестралийские киты. Говорят, иногда они подплывали так близко, что их можно было заметить с берега.
– Никогда не слышала об этом.
– Знаете, как рожают филинвалы? — неожиданно спросил Юрий Львович, и в глазах его заплясали искорки. – Филинвалы — очень интересные животные. Как и все киты, они — млекопитающие. Им нужен воздух для того, чтобы дышать. Когда самка филинвала чувствует, что детенышу пора появиться на свет, она плывет вниз, на глубину. Так глубоко, как только сможет. А потом что есть сил устремляется наверх. От перепада давления ей становится дурно, но она все равно летит все выше и выше, с каждым метром набирая скорость. Пока наконец не вынырнет на поверхность.
Вот в этот-то момент и рождается китенок. То есть… Он должен успеть выскочить из чрева матери в те несколько секунд, что она зависает в воздухе. Сделать первый вдох. От воды их отделяют всего несколько метров, так что шанс успеть в подходящий момент невелик.
Юрий Львович задумчиво посмотрел в небо:
— Если китенок не успевает, ему грозит гибель, а вместе с ним — и всему его роду. Фестралийские киты — вымирающий вид. Особенно теперь, когда воды наших океанов перестали быть столь безопасными, как раньше.
– Никогда бы не подумала, что в рождении китенка столько романтики, — сухо сказала Ольга.
– Позвольте один вопрос.
– Допустим.
– Дмитрий Тальберг сказал, чем конкретно вы будете здесь заниматься?
– Сказал.
– И чем же?
– Еще он сказал, что здесь будет изрядное количество желающих выспросить об этом до мельчайших подробностей.
К удивлению Ольги, старика ничуть не смутила эта (пожалуй, даже слишком) грубая прямолинейность. Напротив, он заливисто рассмеялся словно вчерашний школьник.
– У нас тут каждая лаборатория чем-то да отличается, – сказал он не без лукавства. – Так вот, ваш так называемый отдел ядерно-резонансной спектроскопии… Тьфу, язык можно сломать, пока выговоришь, так вот, ваша группа нетсталкеров славится своей маниакальной скрытностью. Это я держу в курсе на случай, если вы не заметили.
И он опять сверкнул глазами-зеркальцами. На этот раз в дань собственному остроумию. Ольге ничего не оставалось, кроме как придать лицу самое кислое выражение из имеющихся в арсенале.
Там, снаружи робкие солнечные лучи здоровались с витражом, который, в свою очередь, приветствовал гостью пурпурно-лимонными поцелуями.
– А вот и наша станция, Ольга Григорьевна. Добро пожаловать домой!
ЧАСТЬ 1
__________1. НЕДОАРХИТЕКТОРЫ
Мы утопаем в грушевых полях. В золотистых потоках памяти.
Здесь ими пропитано все: от нагретой душистой пыльцы до кооператива кипарисов.
Если отойти от реки чуть подальше в лес, окажешься на поляне, где кусты лепечут как в бреду. Но с ними мне спокойнее, чем с грохочущими волнами на побережье.
Когда мы сюда переехали, я думала, никогда не привыкну. В веб-дизайне есть такое понятие, как «обтравочная маска». Это некая область, ограниченная конкретной фигурой. Вы не видите того, что осталось за ее пределами, — весь рабочий мусор, обрезки и вспомогательные файлы. Вам показывают только отшлифованный, стерильный продукт, при взгляде на который глаза переживают эстетический оргазм.
Здесь так мало побочного, что я чувствую себя внутри обтравочной маски: ступишь за ее границу — и навсегда потеряешься. Но внутри — безопасность. Покой.
По утрам я ухожу в грушевые поля. Сезон только начался, но нагретые солнцем деревья уже провисают под тяжестью плодов. Я собираю их, чтобы отнести домой. Впрочем, когда выяснилось, что у Юджина аллергия, пришлось отказаться от частых рейдов.
Мне нужно чем-то заниматься, чтобы поверить в реальность этого места. В реальность происходящего за границами deepweb, ибо иначе придется выскребать из мозга саму себя напильником. Не для того мы проделали такой путь, чтобы испустить дух, перешагнув финишную отметку.
Юджин целыми днями возится с железом. Я в этом не разбираюсь от слова «совсем», поэтому не могу понять: симулирует он бурную деятельность или вправду решил завязать с тунеядством. Юджин говорит, ему поручено бережно со мной обращаться, и, дабы случайно не сказать чего лишнего, он предпочитает сычевать со стрессоустойчивыми железками.
Не то чтобы меня тяготило его общество — мы в какой-то момент просто сели и решили, что так лучше для всех.
Юджин обещает, что никогда не повторит того, что сделал. Никогда не дотронется до меня против воли, а я молча киваю и говорю ему, что прощаю.
Оставаться в Питере мне нельзя: Ткач уже почувствовал запах золотишка, вот почему мы сбежали. Говорят, здесь начинали не один, а целых два Архитектора. Разумеется, сейчас от их работы не осталось и следа, а местные жители едва ли смогут поведать что-то внятное.
Здесь, в паре километров от Фанагореи, практически не осталось местных. Я много об этом читала и вот что выяснила: зеркала, через которые можно попасть в Сеть и обратно, после взлома начинают работать как брешь. Память вытекает из зеркал, как кровь из раны, пока не затопит все вокруг и не размягчит масляной текстурой все оформленные штрихи.
Несмотря на то что сведения о петербургском происшествии тщательно замаскировали под утечку химикатов, нашлось немало страждущих искателей, докопавшихся до истины.
Не скажу, что на мне все это как-то негативно сказалось, — я благополучно переждала в подполье, работая потихоньку в «справочном бюро» да и бед не зная. Проблемы начались уже после.
Спустя полгода, когда PANDA выпустила свой первый студийный альбом.
Вот тогда мы дружно взялись за руки и перешагнули черту.
9 августа. Нежный четверг.
Я — Кира Ницке, двадцать один год, два тонких мизинца, два пальца без человеческих имен, но, как полагается, имеющих имена в Чешире. Два длинных средних пальца с перламутровыми ногтями дурацкой формы, ими хорошо дотягиваться туда, куда остальными сложно. Два указательных пальца, не принимающих участия в наборе текста на клавиатуре, но хорошо владеющих искусством каллиграфии третьей группой, резус плюс. Два больших пальца с одинаковыми шрамами от кошачьих царапин и родинками в основании ногтя, также зеркально отраженных друг на друге.
Я — Кира Ницке, жительница планеты Земля, одна из двух полуживых сестер. 21 год, 50 килограммов, 162 сантиметра. Мой любимый цвет — розовый. Любимый звук — клацанье компьютерных клавиш. Наверняка это могло бы послужить неплохим крючком, на котором можно повиснуть, однако мне опасно думать о крючках, потому что восьмикрючные детки паразитического червя только и ждут, чтобы забраться внутрь по лестнице домыслов и сожрать мои мыслишки. Те, что я готовлю на ужин.
Ужин. Южин. Юджин. Он перехватывает мой взгляд, когда я запрокидываю голову и смотрю на него снизу вверх, едва не решаясь встать на мостик.
Мостик. Мозик. Мюзик (добавим черточку к букве О, я же не зря вчера нашла под левым глазом ресничку). Именно ради музыки мы здесь, именно ради нее Ткач меня терпит.
– Кира! – кричит Юджин из окна. – Когда будем ужинать?
9 августа. Проклятый, уродский, ненавистный четверг, которому предстоит корчиться в страшных муках. Ненавижу трогать всю эту жуткую сырую еду.
Я лезу в ящик. Надеюсь, там найдется пара дошиков, иначе придется давиться холодным горохом из банки.
Вся проблема в том, что иногда я не могу, просто не могу, не могу, никак не могу заставить себя взять в руки это ужасное красное мясо, которое все о смерти, которое ничем на вид не отличается от моего. А мне слишком невыносимо представлять, что у меня там, под кожей нечто столь же немыслимое.
Юджин об этом знает, но он слишком ленив, чтобы помогать мне с едой каждый день.
