скачать книгу бесплатно
Он и так заботится обо мне в силу возможностей. Присматривает, так сказать, чтобы я чего не натворила.
– Эй, Юджин, – говорю, оборачиваясь вглубь комнаты, чтобы хоть как-то отвлечь себя от того, что вижу перед глазами. Консистенция здоровенного куска говядины врезается мне в мозг с той же безжалостной неумолимостью, что и лезвие ножа — в ее спелые бока.
Юджин лениво подает голос.
– Как день прошел? – спрашиваю.
Я хорошо готовлю, несмотря на все сложности. И блюда из мяса — мой конек. Сегодня я хочу порадовать нас с Юджиным гуляшом с печеной паприкой и грецким орехом. На гарнир, как обычно, гречка. Этого добра у нас тут запасы на год вперед. А вот дошики, увы, закончились быстрее, чем я предполагала.
Пока лезвие превращает единое в дискретное, я мысленно считаю слова, которые произносит персонаж из сериала по телеку. Юджин смотрит это дерьмо с первого дня нашего переезда.
– Юджин! – четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать, семнадцать…
Не фокусировать взгляд. Представить, что режу муляж для фильма. Оно не настоящее.
– Боже, да все прекрасно! Я смотрю 2х2, ты не слышишь?
Как не вовремя! — это, конечно, молча.
Янтарное масло в раскаленной сковородке уже начинает потрескивать. Когда я вываливаю туда говядину, по нашей небольшой кухне разносится характерный густой аромат.
Отмываю руки и разделочную доску в огромном количестве пены моющего средства. Юджин наконец-то спускается ко мне.
Вытерев руки полотенцем, я на всякий случай мою их еще раз, а затем мою раковину, чтобы ничто не напоминало о пережитом. Очищаю губку. Споласкиваю тарелки. После этого еще раз мою руки.
Мы тут кантуемся, по сути, в самодельном жилище, однако спасибо надо сказать его первому резиденту. Потому что это не дом изначально, а самый обычный маяк.
Да-да, маяк на скале, прямо перед морской далью. Здесь проведено электричество и даже водопровод, как в деревенских домах. Не дворец: перебои с горячей водой по утрам изрядно достали, однако вид! Какой потрясающий вид!
Когда Ткач привез нас сюда, я шутила, что, мол, для полного счастья не хватает вайфай-точки, хех. Никто тогда не смеялся.
Ткач — золотой человек, хотя нельзя отрицать, что именно его активная деятельность едва не привела Юджина за решетку, а меня — кое-куда подальше. Но об этом потом.
Сейчас я ворошу мясо деревянной лопаткой, равномерно замешав его с приправами и овощами. Душистый мясной соус мог бы стать серьезным испытанием силы воли какого-нибудь рядового вегана. Благо, здесь таких не водится, и никто не отнимет у нас этот великолепный ужин!
Я говорю Юджину, что ужин будет готов через десять минут, а сама вглядываюсь в медленно тонущее солнце за окном.
Сегодня ясный день — ни единого барашка на горизонте.
Наше жилье — мечта любого романтика, если, конечно, исключить проблему с ветром и отсутствием магазинов в шаговой доступности. Чтобы раздобыть еды, надо либо полдня ехать на мопеде в ближайший населенный пункт, либо плыть на катере часом меньше. Правда, катер у нас пока не работает, да и море почему-то не выглядит дружелюбным.
Впрочем, жаловаться пока не приходилось. Ткач с маниакальной точностью рассчитал наши запасы, составил схему расходов пищи и выдал немного денег. Он сказал, что вернется раньше, чем у нас закончится еда.
Так вот мы и живем: в маленьком четырехэтажном маяке. Ну как четырех… Последний этаж — технический. Там под сводом мутного стеклянного купола располагается здоровенный мертвый проектор, что во времена своей юности светил в ночи кораблям.
Этажом ниже — моя комната и зеркало, не подключенное к компьютеру, еще ниже — комната Юджина. На первом этаже — кухня плюс пристройка с импровизированным душем и кладовой. Помимо всего прочего именно сюда мой дружочек притащил старый телевизор, напоминающий здоровенную пухлую муху. А в руинах Фанагореи нам удалось урвать добротный диван-раскладушку, который даже почти не скрипит.
Я, конечно, говорю о тех останках Фанагореи, что лежат в коме чуть поодаль от нас. Морские ветра хорошо справляются с ролью аппарата ИВЛ, но по артериям давно ничего не протекает. Фанагорея умирала долго. Тихо. Никто и глазом моргнуть не успел, как город из жизнерадостного, полного надежд ребенка превратился в тлеющий скелет.
Говорят, это случилось за полтора года до нашего приезда. Дело, согласно слухам, в зеркале, из которого Архитектор Муравей выпустил так много памяти, что наш мир кое-где весьма существенно размыло.
Я не знаю, честно говоря, сколько тут правды. Имея некоторый опыт в сталкинге по зазеркальной Сети, я своими глазами видела эту память. Код, пишущий сам себя там, за границами наших человеческих полномочий. Алгоритмы нашей физики, цветов, идей, живых структур, эмоций и разума. Говорят, этот строительный материал бытия никогда не должен покидать свое матричное поле.
Когда мы сюда приехали, зеркало уже не работало на вход. Стало быть, на выход тоже. Мир вокруг выглядел и продолжает выглядеть как полагается: никаких признаков вмешательства в код. Никакой характерной ряби в воздухе, никаких пульсирующих оттенков и пластилиновых протечек.
Никаких аномалий, явно принадлежащих тем местам, где человеку не место.
Ткач говорит, люди просто испугались тогда. Ведь в Санкт-Петербурге махинации с зеркалами наделали немало бедствий. Кроме того Плерома… Слышали о Плероме? Это такая секта. Была. Она загнулась одновременно с исчезновением Архитектора Муравья. Больше о ней никто не слыхал. Мы с Юджиным тогда не особо интересовались всеми этими вещами, а теперь оказывается, что они могли бы спасти мне жизнь.
Да и не только мне.
Теперь, пытаясь убежать от зловещей тени своих ошибок, мы снова оказываемся в месте, пропитанном человеческим любопытством. Любопытством, нашедшим выход в экспериментах с начинкой мира. Наверное, это знание до самой смерти будет меня преследовать.
Когда солнце окончательно скрывается под жидкой поверхностью зеркальной кожи моря, я снимаю мясо с огня. Гречка тоже готова: я делю ее на две равные кучки в двух крафтовых тарелочках, отсыпав, впрочем, Юджину чуть больше. Все-таки он мальчишка, им надо хорошо питаться независимо от возраста и телосложения.
Нежный мясной гуляш, испуская горячий душистый пар, царственно венчает композицию. После чего я украшаю блюдо тертыми орехами и веточкой зелени. А сама стараюсь не думать, что все это похоже на чьи-то внутренности.
– Кира…
Юджин опять хочет забрать тарелку к телевизору.
Я выжидаю паузу. Руки трясутся, и я с силой сжимаю веки: мимолетная боль может прогнать наваждение.
– Кира!
Он рядом. Юджин выглядит совсем как человек.
Иногда что-то начинает происходить с этим местом вокруг: будто бы просыпается некий инопланетный инстинкт, который твердит, что все — фальшивка. Каждый уголок дома, каждый цвет, каждое знакомое лицо начинает становиться совершенно чудовищно не таким, каким должно быть. Бутафория, словно в фильме «Игра»: стоит открыть случайный ящик, как обнаружишь, что он пуст. А вместе с ним — и все остальное.
– Кира, ты в порядке? – Юджин подходит ко мне, и я с трудом сдерживаюсь, дабы не врезать ему промеж глаз. – Ты какая-то бледная.
– Расскажи, чем ты сегодня занимался, – заставляю себя сказать, но язык все равно предательски спотыкается. Мне так страшно, что я чувствую, как в горле застревает комок, а глаза стелет пелена влаги.
– О-о-о, боже, только не говори, что опять! Ты таблетки сегодня пила?
Пила ли я таблетки? Юджин все такой же медноволосый, что и всегда. Мелкие завитки волос вкупе с бородкой и тучным телосложением придают ему неумолимое сходство с Романом Трахтенбергом. Обычно подобные мысли заменяют мне таблетки.
Но сейчас…
Между кустистыми бровями Павла залегла глубокая складка, глаза пристально буравят подбородок. Отпечаток мощного мыслительного процесса так четко прилип к лицу Юджина, что не укрылся даже от меня.
– Не знаю, подходящий ли момент, – говорит Паша. – Но, надеюсь, тебя это отвлечет.
– О чем ты?
– Сегодня, пока ты гуляла, я нашел кое-что. Письмо.
– Письмо?
– Самое настоящее письмо. В конверте. Адресовано тебе.
– Не знала, что кто-то еще пишет бумажные письма, – растерянно говорю. – От кого?
– Если б я знал. Там нет обратного адреса.
Я чувствую, как мои собственные шестеренки начинают чертыхаться и поскрипывать. Вот уж действительно Пашка угадал. На несколько секунд я так зависаю, что практически забываю о страхе.
– Эй! – Юджин щелкает пальцами у меня перед носом. – Есть кто дома? Письмо на столе. Взгляни на него сейчас, пожалуйста. А я как раз поем.
Пока Юджин, словно шаман, готовится совершить ритуальное жертвоприношение пищи внутрь себя, я рассматриваю незваного гостя из плотной белой бумаги.
Он лежит на столе с таким видом, будто внутри что-то типа кольца Всевластия, но никак не мельче. Стоит вскрыть конверт, и мир прежним уже никогда не станет.
– Ну? – с аппетитом жуя, кивает Юджин. – Долго собираешься его гипнотизировать?
– Я просто… – а на самом деле совсем не просто. Какая-то сила заставляет меня медлить, пока в глаза не бросается то, что конверт уже вскрыт. – Стоп. Па-а-а-аш… Так ты уже знаешь, что внутри?
– Конечно! Ткач с меня шкуру спустит, если вдруг что случится. Мало ли, там яд?
Против этого железобетонного аргумента у меня ничего не находится, а потому я принимаюсь исследовать находку.
Конверт оказался самым обычным, но при этом на нем отсутствовали опознавательные знаки. Ни марки, ни имени, ни адреса отправителя. Ни даже моего. Только имя: Кира Ницке.
– Интригует, не правда ли?
Я тщательно прохожусь пальцами по бумажному фасаду, но не обнаруживаю там ничего, кроме пыли. Мое имя написано карандашом. Аккуратный, идеально ровный почерк может принадлежать кому угодно.
– Там внутри еще интереснее.
Я смотрю на Юджина искоса. Вряд ли он придумал эту игру с письмом, чтобы надо мной посмеяться, но кто знает, каким стал Паша после всего пережитого. Сеть меняет людей. Выворачивает наизнанку как кислота, с той лишь разницей, что спустя несколько часов реальность не встает на место. Притворяется, что встала, но не встает.
– Я нашел его в камнях у воды. Наверное, ветром сдуло, у нас ведь нет почтового ящика.
Внутри конверта оказывается один-единственный лист бумаги. Судя по неровности края, он явно выдернут откуда-то, причем в большой спешке. С одной стороны там пусто, зато с другой…
– Вот не лень им было сидеть и строчить, – буднично рассуждает Юджин, закидываясь гречкой. – Полагаю, у этого чела катастрофически скучные пары.
Лист заштрихован по всей площади — от первого до последнего миллиметра. Судя по всему, автор использовал все тот же простой карандаш, что и для подписи конверта. Впрочем, приглядевшись, я обнаружила, что это вовсе не штриховка.
Наслаиваясь друг на друга, пересекаясь и ломая строчку, всю поверхность листа занимала одна единственная фраза. Которую тем не менее я никак не могла прочесть.
– Тебя тоже повеселили эти точки в конце? – улыбается Юджин. Ему, похоже, все это кажется забавной игрой. А может, так оно и есть, просто я ко всему отношусь чересчур серьезно?
– Больше ничего не было?
– Ни песчинки. Я смотрел бумагу на свет — под слоем графита тоже вряд ли что-то есть. Впрочем, даже если есть, прочесть уже невозможно.
Я подняла лист к лампе и убедилась: заливка настолько плотная, что даже направление движения грифеля не распознать.
– Ну? – Юджин выжидающе глядит на меня.
– Что здесь написано?
– У тебя надо спросить.
– Когда оно появилось?
– Ну-у… Я проснулся в три. Спустился сюда, заварил кофе. Гляжу — дверь нараспашку. Думаю, ну наверное, ты ушла и забыла закрыть.
– Я никогда не забываю закрывать дверь.
– Так или иначе, дверь была открыта. В доме ничего не изменилось, только попадало кое-что из-за ветра, – Юджин задумчиво покрутил вилку в руках. – Сперва я, естественно, застремался, мол, что это за хрень такая. Решил осмотреться, прошелся по окрестности, вдруг вор, следы какие найду. А нашел письмо. Лежало почти у самой воды, но не отсырело.
– Больше ничего? Может, ты что-то пропустил?
– Можешь сама поискать, если хочешь. Я потом подумал, твоих рук дело, тем более что на конверте написано: «Кира Ницке». Вдруг типа подпись? Ну и открыл.
– Когда я уходила, часов… в одиннадцать… – припоминаю, – ничего необычного не видела. Никаких писем…
– Или ты просто не заметила. Что, в принципе, больше походит на правду, учитывая твою рассеянность.
– Юджин, – говорю серьезно. – У меня есть предположение, что это за письмо. Но нужен Интернет, чтобы проверить.
– Правда? – Юджин явно не ожидал такого поворота. – Хочешь сказать, ты понимаешь, что тут написано?
– Не совсем, но… Была такая женщина. Эмма Хаук вроде. Она писала письма своему супругу из психиатрической лечебницы. Содержание писем сводилось к одной-единственной фразе: «Любимый, приди» — но написана эта фраза была столько раз, что лист казался черным.
– Вот как?
– Однако даже при таких невеселых раскладах текст все равно хоть как-то читался, в отличие от нашего случая.
– Может, графологу какому-нибудь покажем? – нахмурился Юджин. – Как в треке Оксимирона про заброшенный ров, ну типа по мотивам Лавкрафта. Прикинь, если с нами пытается связаться иная цивилизация?
– Некоторые символы эмпиртанга вообще не распознаются компьютером как информация. Помнишь об этом? Что если это письмо – чей-то крик о помощи?
Я еще раз внимательно осмотрела лист. Это не может быть письмо бедняги Эммы, ведь бумага, на которой она писала, как минимум не была вырвана из постороннего источника. Кроме того, полная неразборчивость… После брожения по внутренностям Сети я уже не могла просто так взять и поверить в то, что держу в руках простой набор бессмысленных каракулей.
– Чей-то крик о помощи… – медленно повторяю. – Или дурацкая шутка?
– Если крик, то чей? – недоумевал Юджин. – И откуда, блин, оно взялось? Это же не электронное сообщение, а вполне реальный предмет. Его должен был кто-то принести и положить на наши ступеньки, правильно? Вот что меня пугает.
Я не знала ответов на эти вопросы. Как и Юджин — на мои. Но мы оба знали, что, когда имеешь дело с Сетью, нельзя просто так взять и скрыться за высокими стенами. Этот мир никого не отпускает, по крайней мере он хочет, чтобы все так думали.
Поэтому мы решили несколько дней не задерживаться допоздна и не отходить слишком далеко от дома.
Дома! Хех… Я и сама не заметила, как сиротливый маяк на краю света сделался мне ближе, чем родная квартира.
Во многом, надо признать, это заслуга Юджина. Он, несмотря на все свои недостатки, обладает неким тайным оружием против хаоса и умеет одним своим присутствием снижать энтропию окружающих вещей. В этом плане мы как нельзя лучше друг другу подходим.
