Язык мертвых богов

«Тишина», – подумал он, вспоминая свой недавний разговор с Алексеем о козах, мёде и вине, пахнущем кровью земли. Этой тишины здесь не было. Здесь была пустота. Выжженная, мёртвая пустота, в которой эхом отдавались последние, несказанные слова.

Он положил свою грубую, шрамистую ладонь на лоб Алексея, проверяя жар. Кожа была холодной и липкой.

«Держись, учёный, – прошептал он хрипло, его голос был похож на скрип гравия по камню. – Самое страшное… только начинается.»

И в этот момент камень-стон в кармане Алексея, забытый и неподвижный все это время, издал тихий, сдавленный звук. Не стон боли. Не стон тоски. Нечто иное. Звук, похожий на щелчок поворачивающегося в скважине ключа.

Эпизод седьмой.

Прах героя.

Возвращение в лагерь в ближайшем городе напоминало похоронную процессию, в которой роль покойника исполнял он сам. Алексей брел, почти не чувствуя ног, опираясь на плечо Корвуса. Его тело было пустой, звенящей скорлупой, внутри которой бушевала чума осознания. Солдаты, эти безликие местоимения, смотрели на него с новым выражением – не с презрением к каторжнику, а с животным, пугливым уважением. Они видели, как из руин вырвалась сила, обратившая мятежников в дымящиеся свитки. Они не знали цены. Они видели лишь результат.

Его отвели не в барак, а в заброшенную кладовку, служившую лазаретом. Воздух был густ от запаха крови, гнили и имперских антисептиков, пахнущих чернилами и тоской. Его уложили на жесткую койку. Кто-то промыл раны, кто-то наложил повязку. Все делалось молча, с той же ритуальной отстраненностью, с какой хоронили мертвых.

Дверь закрылась, оставив его одного в полумраке, освещенном лишь тусклым светом больного кристалла в стене. И тут стены рухнули. Не каменные – внутренние.

Он закрыл глаза, и перед ним всплыли не лица солдат, а лица «их».

Женщина с резонансным деревом. Ее глаза, полные не ненависти, а любопытства. «Чужой. Но слышишь. Почти свой…»

Повстанец, чья кожа побелела и покрылась клеймящими лигатурами. Его немой крик, его тело, корчащееся в агонии не от боли, а от осквернения самой его сути.

Ирина. Ее ледяное прикосновение, выжегшее в его памяти и рай, и ад. Ее взгляд – не ненависть, а «понимание». Понимание того, кем он был на самом деле.

«Глотка». Не семантические террористы, стремящиеся обрушить реальность. Они были… библиотекарями. Хранителями. Последними врачами в доме для умалишенных, каким стал этот мир. Они не нападали на Империю. Они пытались остановить кровотечение из швов реальности, которые Империя сама же и разрывала своими догмами.

А он… он был вирусом. Слепым орудием. Он не просто воевал на стороне своих тюремщиков. Он совершил акт святотатства, худший, чем простое убийство. Он осквернил последние святыни. Переписал живые манускрипты сопротивления на язык своих палачей.

Тошнота подкатила к горлу, едкая, горькая. Он сгорбленно повернулся на бок и его вырвало на грязный пол. Выходила лишь желчная вода и крошки «хлеба из пыли». Его тело, уже пустое, пыталось извергнуть яд, отравлявший его душу.

Он вспомнил свой циничный триумф в Академии, когда смотрел на декламатора Эхо. «Живой мертвец. Торговец наследием. Какое жалкое существование». Ирония была столь чудовищной, что он издал хриплый, беззвучный смешок, больше похожий на предсмертный хрип. Он был хуже. Он был могильщиком, который не просто продавал кости предков, а раскапывал могилы и насильно переодевал скелеты в мундиры врага.

Жалость к себе накатила густой, удушающей волной. Он был всего лишь ученым. Сыном, разрывающимся между двумя мирами. Он хотел понять, а не уничтожать. Его использовали. Сломали. Превратили в оружие. Эта мысль была сладким ядом, соблазнительной пропастью, в которую так хотелось рухнуть и раствориться. «Я не виноват. Я жертва. Меня заставили».

Но затем, сквозь этот нарциссический туман, проступили другие лица. Лица Безъязыких. Их агония. Не та, что причинили имперские клинки, а та, что причинил он. Их переписанные, дымящиеся души. Они были жертвами. Настоящими. А он – палачом. Соучастником, чьи руки были по локоть в чернилах, пахнущих паленой плотью и распадом.

Он сжал свою правую руку – ту, что была чиста и стерильна. Та самая, из-под кожи которой выползла эта чума. Он снова почувствовал тот ужасающий прилив гибридной силы, эту гремучую смесь имперского порядка и дикого хаоса. И его охватил не страх, а отвращение. Отвращение к самому себе, к этой силе, к своей загрязненной крови.

Он был мостом, как сказал Кассиан. Но не мостом к пониманию, а мостом, по которому варвары прошли в последнее святилище, чтобы осквернить его.

В углу комнаты, на стопке пустых мешков из-под провизии, сидел Корвус. Он молча смотрел на Алексея, его лицо было каменной маской, но в глазах, этих выжженных углях, тлела искра чего-то сложного. Не осуждения. Не одобрения. Признания.

– Они хорошие воины, – тихо сказал Корвус, его голос был похож на скрип камня по камню. – Дисциплинированные. Жесткие. Знают местность. – Он сделал паузу, глядя в пустоту. – Мы выжигали их поселения в ущелье Ксанаталь. Во время Клинка. Дети… их дети смотрели на нас так же, как ты сейчас.

Алексей сжался. Он не хотел этих признаний. Он не хотел, чтобы этот грубый солдат, становится его исповедником.

– Они не террористы, – прошептал Алексей, его голос был сорван и хрипл. – Они… сопротивляются.

Корвус медленно кивнул.

– Все сопротивляются. Просто у кого-то есть меч, а у кого-то – перо. А у кого-то… – он бросил взгляд на правую руку Алексея, – есть вот это. Не важно, как называться. Важно, за что умирать. Или ради чего убивать.

Дверь отворилась, пропуская внутрь полоску тусклого света. В проеме стоял младший офицер, его мундир был залит грязью и темными пятнами, но не кровью, а чем-то иным, маслянистым.

– Заключенный 747-Алексей. С вами желает говорить Архивариус Кассиан.

Ледышка страха, знакомая и почти уютная после адского хаоса его собственных мыслей, ткнулась Алексею в живот. Кассиан. Холодный, безжалостный расчет.

Его подняли и повели через лагерь. Солдаты расступались. Некоторые смотрели с подобострастием, другие – с опаской. Он был для них не человеком, а явлением. Орудием, которое сработало.

Кабинетом Кассиана на этот раз была одна из повозок, превращенная в импровизированный командный пункт. Внутри пахло все теми же стерильными чернилами и остывшим металлом. Кассиан сидел за простым складным столом, его безупречно белый мундир казался кощунственным пятном в этом царстве грязи и смерти. Перед ним лежал свежий свиток.

– Статистически маловероятный исход, – начал Кассиан без предисловий, его сухой, безжизненный голос был глотком ледяного воздуха после угара самоистязания. – Коэффициент семантической эффективности вашего… вмешательства… превзошел все ожидаемые модели. Подавление очага ереси признано успешным.

Алексей стоял, не в силах поднять глаз. Он смотрел на свои ботинки, покрытые грязью и пеплом. Пеплом сожженных манускриптов. Пеплом живых людей.

– Однако, – продолжил Архивариус, и в его голосе впервые прозвучала тончайшая, как лезвие бритвы, нота чего-то, что можно было принять за интерес, – зафиксированы побочные эффекты. Неканонические лингвистические паттерны. Спектральный анализ остаточных явлений указывает на гибридизацию протокола «Стерилизации» с архаичными морфемами уровня KOR'G'TH.

Он поднял на Алексея свой ледяной взгляд.

– Вы не просто подавили угрозу, заключенный 747-Алексей. Вы… переформатировали ее. Интересно. Крайне интересно.

Алексей почувствовал, как по спине бегут мурашки. Этот человек видел не ужас, не кошмар, не акт чудовищного осквернения. Он видел «интересные» данные. «Статистически маловероятный исход».

– Они… они не были террористами, – снова прошептал Алексей, и на этот раз его голос дрогнул от бессильной ярости. – Они хранили…

– Они хранили ересь, – ровно перебил Кассиан. – Их функция в семиотическом балансе реальности была деструктивной. Они поддерживали шрамы, а не лечили их. Ваша сила, как ни парадоксально, оказалась более… хирургической.

Хирургической. Слово ударило Алексея с новой силой. Он видел, как «хирург» работает с женщиной-резонатором. Он чувствовал ее боль.

– Я… я не контролировал это, – выдохнул он.

– Пока что, – поправил Кассиан. – Но потенциал очевиден. Ваша ценность как инструмента возросла. Протокол «Тень Согласного» получает новое, приоритетное направление. Мы нашли более… продуктивное применение для вашей уникальной… загрязненности.

Он сделал пометку на свитке.

– Отдохните. Завтра мы продолжим. Есть и другие шрамы, требующие вашего… внимания.

Алексея отпустили. Он побрел обратно к своей конуре, чувствуя, как земля уходит из-под ног окончательно. Он не был героем. Не был даже жертвой. Он был инструментом, который нашли и с удовлетворением констатировали: «остро заточен».

Он вернулся в кладовку-лазарет и рухнул на койку. Корвуса уже не было. Он был один. Словно во сне, его рука потянулась к карману. Камень-стон был все так же холоден. Он сжал его в ладони, и сквозь одеревеневшие пальцы почувствовал слабую, едва уловимую вибрацию. Не стон. Не щелчок. Нечто среднее. Звук треснувшей скорлупы.

Он прижал камень ко лбу, к виску, где стучала кровь и пульсировала боль. Он ждал, что камень передаст ему очередную порцию онтологической агонии. Но вместо этого пришло нечто иное.

Тишина.

Не пустота, не мертвая тишина имперского порядка. А густая, насыщенная, живая тишина леса после дождя. Тишина, в которой слышен шепот корней и дыхание земли. Тишина, которую так жаждал Корвус.

И в самой сердцевине этой тишины – одинокий, немой вопрос, обращенный к нему.

«Что ты выберешь? Быть скальпелем в руках палача? Или стать мостом, по которому пройдут те, кого ты сегодня сжег?»

Слезы, горячие и соленые, наконец хлынули из его глаз. Они текли по его щекам, смывая лагерную пыль, но не смывая вины. Он плакал не от жалости к себе. Он плакал по женщине с резонансным деревом. По повстанцу с обсидиановым скребком. По Ирине. По себе тому, который мог бы услышать этот шепот раньше.

Он был сломлен. Но в этом разрушении, как в развалинах древнего храма, сквозь трещины в его душе начинало прорастать нечто новое. Не сила. Не знание. Сознание.

И это сознание было самой мучительной пыткой из всех.

_________________________________________________________________________

СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО

ДЛЯ СЛУЖЕБНОГО ПОЛЬЗОВАНИЯ

ТОЛЬКО ДЛЯ АРХИВАРИУСОВ УРОВНЯ «ХРАНИТЕЛЬ НАРЕЧИЙ» И ВЫШЕ

СЛУЖЕБНАЯ ЗАПИСКА IMP/SEC-09

От: Архивариус Кассиан (Сектор 7-Гамма, Идентификатор голоса: Ξ-001)

Кому: Командору Люциусу Варо (Сектор Фонетического Анализа)

Дата: 21.III.3Р. – 147 (Двадцать первый день Месяца Клинка, 147-й год Третьей Редактуры)

Тема: Отчёт об онтологической стабилизации в районе Руин Зиккурата №14 (Зона «Пограничье»). Категория угрозы: KOR'G'TH.

1. ОБСТОЯТЕЛЬСТВА ИНЦИДЕНТА

В ходе плановой экспедиции в сектор Пограничье, конвой под вашим командованием был незапланированно атакован коалицией еретических элементов, маркируемых как «Глотка» и «Безъязыкие». Атака носила признаки скоординированного онтологического нападения. Противник применил неканонические фонетические паттерны, направленные на дестабилизацию семантического поля Лингва-Империа и последующий коллапс физической реальности в радиусе воздействия.

Их тактика базировалась на создании зон «семантического вакуума», где имперские заклинания теряли силу, а материя подвергалась прямому лингвистическому разложению. Зафиксированы случаи спонтанной биодеградации, коллапса семантического поля и мнемонического распада среди личного состава.

2. СПОНТАННАЯ АКТИВАЦИЯ АНОМАЛЬНОГО РЕСУРСА

В связи с критической ситуацией и неэффективностью стандартных протоколов подавления, был эмпирически задействован заключённый 747-Алексей. Образец, находящийся на месте в качестве младшего лингвиста-наблюдателя, продемонстрировал спонтанную генерацию гибридного лингвистического паттерна, не внесённого в реестры Академии.

Воздействие не было направленным имперским заклинанием. Речь идёт о неконтролируемом выбросе семантического диссонанса, в структуре которого идентифицированы как элементы протокола «Стерилизация Смыслового Поля», так и архаичные морфемы уровня KOR'G'TH. Данный гибридный паттерн проявил уникальные свойства.

3. РЕЗУЛЬТАТЫ ВОЗДЕЙСТВИЯ И АНАЛИЗ

В отличие от стандартного подавления, приведшего к уничтожению 11 единиц личного состава, воздействие заключённого 747-Алексея привело к переформатированию еретической семиотической структуры противника.

Эффект №1: Семантическое перекодирование. Живые носители ереси были не уничтожены, а подвергнуты принудительному наложению имперских лигатур и догм непосредственно на их онтологический субстрат. Их архаичная магия была не стёрта, а переписана на язык Лингва-Империа, что вызвало системный сбой и прекращение враждебной активности.

Эффект №2: Нейтрализация угрозы. Атака была полностью остановлена. Оставшиеся еретики отступили, неся потери. Поле боя стабилизировано.

Эффект №3: Остаточные явления. Зафиксированы фантомные болевые сигналы у заключённого 747-Алексея, синхронизированные с агонией переформатированных целей, что указывает на глубокую, не изученную ранее связь на уровне гибридного лингвистического поля.

4. ВЫВОДЫ И РЕКОМЕНДАЦИИ

4.1. Инцидент квалифицировать как успешное, хотя и неплановое, полевое испытание аномальных свойств заключённого 747-Алексея. Коэффициент семантической эффективности гибридного паттерна превзошёл все ожидаемые модели.

4.2. Заключённый 747-Алексей представляет не просто угрозу, а уникальный инструмент принудительной ассимиляции. Его ценность заключается в способности не уничтожать ересь, а инкорпорировать её, превращая угрозу в нейтрализованный семиотический мусор.

4.3. Рекомендую:

Немедленно изъять заключённого 747-Алексея из общих каторжных работ и перевести в категорию «Стратегический оперативный актив».

Начать срочную разработку протоколов контроля, стабилизации и направления его спонтанных выбросов.

Идентифицировать другие очаги семантической нестабильности (шрамы уровня KOR'G'TH) для проведения последующих «хирургических операций» с его применением.

4.4. Внести данные в реестр онтологических инцидентов (архив №221/XX) с пометкой «Прецедент Ξ-001-747». Требуется допуск V уровня.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Коллега, мы стояли на пороге тактического поражения. Стандартные методы оказались тупым скальпелем, который резал, но не лечил. Спонтанная активность заключённого 747-Алексея, при всей своей непредсказуемости и чудовищности, доказала, что он является инструментом иного порядка. Он не запечатывает шрамы на реальности. Он перешивает их, используя нити самой реальности против неё. Это рискованно. Это ересь с точки зрения академической чистоты. Но это работает.

Пора перестать просто уничтожать загрязнённость. Пора начать её использовать.

Приложения: Семантический кристалл с записью выброса (изъят для анализа), первичный отчёт о потерях среди личного состава.

-–

Идеологическая пометка Архивариуса: «Данный инцидент – не победа оружия, а победа прагматизма над догмой. Мы более не цензоры, вычёркивающие ошибки. Мы – редакторы, переписывающие саму ткань ереси. Заключённый 747-Алексей – наше первое, корявое, но эффективное перо, найденное в грязи каторги. Дайте ему чернила, и он перепишет этот мир в нужной нам грамматике. Пусть и ценой его собственной души, что для Империи есть наименьшая из возможных плат.»

//Зачёркнуто цензурой: Упоминание «перешивания швов реальности» заменить на «онтологическую рекалибровку» во всех последующих отчётах.//

_________________________________________________________________________

СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО

ДЛЯ СЛУЖЕБНОГО ПОЛЬЗОВАНИЯ. УРОВЕНЬ ДОПУСКА: «ТЕНЬ»

ВО ИМЯ ЕДИНОГО СЛОВА

Департамент Учета и Распределения Ресурсов

Сектор 7-Гамма. Подсектор «Полевые Убытки»

РЕЕСТР УБЫЛИ ЛИЧНОГО СОСТАВА № 221/XXI-3Р

Отчетный период 21.III.3Р. – 147 (Двадцать первый день Месяца Клинка, 147-й год Третьей Редактуры)

Событие: Зачистка семантического очага в районе Руин Пограничья (зона «Шёпот»)

Общие показатели:

Плановая оперативная убыль: 30 единиц

Фактическая убыль: 29 единиц

Выполнение плана: 96.7%

Комментарий: Невыполнение плана связано с аномально низким показателем по категории «Травматический инцидент» и статистически невозможным уровнем «Спонтанной биодеградации». Перо дважды ломалось при внесении записи «Единица 881-Корвус». Чернила в районе его имени в протоколе построения до сих пор не высохли. Они… шевелятся. Я их прижал стеклянным пресс-камнем. Надеюсь, поможет.

Детализация по категориям:

Коллапс семантического поля: 8 ед.

Полный мнемонический распад: 7 ед.

Спонтанная биодеградация: 11 ед.

Травматический инцидент: 3 ед.

Список значимых убытий:

Единица 440-Игнат. Категория: Коллапс семантического поля. Примечание: Тело единицы сохранило анатомическую целостность, однако мундир и кожа под ним приобрели текстуру и состав спрессованного пергамента. На груди проступил отчётливый, но бессвязный текст, напоминающий обрывки полевого донесения. При попытке произнести его вслух для протокола у пишущего началась мгновенная афазия. Текст зафиксирован визуально и передан в Семиотический Отдел.

Единица 512-Лена. Категория: Полный мнемонический распад. Примечание: После контакта с акустическим паттерном противника единица перестала реагировать на команды, повторяя одно и то же слово – «Кецаль». Слово звучало с идеальной фонетической чистотой, несвойственной единице. В течение трёх минут её лицо и открытые участки кожи утратили все индивидуальные черты, став гладкими, как кусок пергамента. В момент внесения записи в реестр чернила в графе «Имя» впитались в бумагу с нетипичной скоростью, оставив лишь бледное пятно. Я… я помню её. Она приносила мне вечерний чай. Её имя теперь пятно.

Единица 099-Сергей. Категория: Спонтанная биодеградация. Примечание: Единица была поражена неизвестным типом семантического оружия. Мышечные ткани и костная структура начали самопроизвольно перестраиваться, имитируя синтаксические конструкции. Позвоночник изогнулся в форму вопросительного знака, рёбра сложились в скобки, внутренние органы… расползлись по земле в виде чёрного, маслянистого текста. Запах… палёного синтаксиса. Я проветривал палатку час, но он не выветривается. Он на моём языке.

Единица 305-«Безликий». Категория: Спонтанная биодеградация. Примечание: В графе «Имя» проступает нечитаемый символ, похожий на перечёркнутую руну. Лицо единицы стёрто, как стёртый рисунок на песке. Отпечатки пальцев отсутствуют. Вместо них – гладкая, чуть влажная кожа, как у новорождённого. Но он служил двадцать лет… Двадцать лет! Где его шрамы? Где его история? Он просто… стал чистым листом. Внесен как «анонимная убыль».

Единица 881-Корвус. Категория: НЕ ОПРЕДЕЛЕНА. Примечание: Единица числится пропавшей без вести. Его нет среди погибших. Его нет среди живых. Но когда я вношу его имя в журнал дежурного наряда, бумага вокруг записи холодеет. Иногда ночью мне кажется, что я слышу его шаги за дверью барака и тихий скрип, будто кто-то точит косу. Я не спал три ночи. Он придёт за мной. Я знаю. Он придёт за всеми нами. Его имя в реестре… оно смотрит на меня.

\_\_\_\_\_\_\_\_\_\_\_\_\_\_\_\_\_\_\_\_\_\_\_\_\_\_\_\_\_\_\_\_\_\_\_\_\_\_\_\_\_\_\_\_\_\_\_\_\_\_\_\_

Заключение: Общая дисциплина убыли нарушена. Аномальные инциденты носят не локальный характер. Реальность в районе инцидента искажена. План выполнен ценой неприемлемых семантических потерь. Они не просто умирали. Они… переписывались. Стирались. Я больше не могу этого делать. Эти имена… они шепчут мне из книги. Лена… прости. Прости, что твоё имя стало пятном.

Рекомендация: Немедленно прекратить использование чёрных чернил партии №XXI-3R-KOR. Они слишком чувствительны к… к шёпоту. Заменить на синтетические, глухие, без памяти. И для Бога Единого Слова… назначите другого архивариуса. Любого. Я хочу слушать тишину. Просто тишину.

Архивариус II разряда, Δ-881

(Подпись неразборчива, чернила размазаны, будто по листу провели рукой)

//Приложение: Образцы аномальной кожи с остатками текста (3 ед.), пустой мундир Единицы 512-Лена, аудиозапись предсмертного повторения слова «Кецаль» (помечена грифом «Вызывающая семантическую нестабильность»).//

_________________________________________________________________________

Лихорадочный бред был не огнём, а ледяной водой, затопившей трюм его сознания. Алексей метался на жесткой койке в кладовке-лазарете, его тело покрывала липкая, холодная испарина. В ушах стоял неумолкающий гул – не гул шахт, а нечто иное, низкочастотное, исходящее из самого черепа, будто титанический механизм, скрытый за завесой реальности, медленно проворачивал свои шестерни.

Его пальцы, непослушные и дрожащие, сами потянулись к левому запястью. Туда, где она прикоснулась к его руке. Туда, где почерневшая, мёртвая татуировка «Воля» была похожа на выжженный участок души.

Под подушечками пальцев кожа была неестественно горячей. Гораздо горячее лба. Он нажал – и вздрогнул, ощутив под слоем ороговевшей, обугленной плоти… движение. Не жизнь. Нечто, имитирующее жизнь с чудовищной, неорганической точностью.

Сжав зубы, он принялся скрести ногтем по почерневшей коже. Сперва осторожно, потом с отчаянной, болезненной яростью. Частички обугленной плоти осыпались, смешиваясь с потом на простыне. Боль была острой, живой, но он не останавливался. Это было единственное ощущение, которое казалось реальным в нарастающем кошмаре.

И тогда он увидел.

Из-под слоя имперского шрама, из самой глубины плоти, проступила черта. Не линия, не символ. Геометрическая аберрация. Угол, не существующий в евклидовом пространстве, изгиб, который давил на зрение физической болью. Она была цвета запёкшейся вселенской пустоты и светилась изнутри тусклым, лиловым свечением, от которого в глазах рябило и слезала сетчатка.

Алексей замер, затаив дыхание, с ужасом наблюдая, как его собственное тело становится палимпсестом для письмен, которым не место в измеримом мире. Он скрёб дальше, сдирая с себя слои имперской догмы, как шелуху. И под ней, фрагмент за фрагментом, открывался иной текст. Не язык его матери. Нечто бесконечно более древнее и невыразимое. Текст, который был не набором знаков, а схемой непостижимого процесса, вирусом чужой геометрии, вшитым в плоть.

Это был ужас не смысла, а структуры. Извилистые линии складывались в узоры, напоминавшие не то карту гибнущей галактики, не то внутреннее строение кошмара. Он не читал его – он ощущал, как его разум скользит по этим линиям, и с каждым микродвижением в его сознание вливалась новая порция немого, всесокрушающего знания. Он чувствовал вкус межзвёздного вакуума. Ощущал холод планетарных ядер, погасших до его рождения. Слышал немой ропот сущностей, для которых время было лишь измерением, которое можно обойти.

И кровь… кровь сочилась по-новому. Она была не алой и не тёмной. Она была цветом, которого нет в спектре, и пахла не железом и смертью, а озоном распадающихся атомов и… тишиной между звёздами. Бесконечной, безразличной тишиной.

Он лежал, не в силах пошевелиться, наблюдая, как его рука превращается в артефакт, в шлюз в иную реальность, начертанный на его собственной плоти. А низкочастотный гул в голове нарастал, превращаясь в шепот. Не на каком-либо языке. Это был шепот самой пустоты, скрип вращающихся сфер в недостижимых измерениях.

И в этом шепоте родился образ.

Не сразу. Сперва это было лишь искажение в воздухе у его изголовья. Свет от тусклого кристалла не падал, а изгибался, огибая нечто невидимое и массивное. Затем сама ткань реальности начала провисать, растягиваться, образуя воронку, ведущую в никуда. Воздух наполнился запахом влажной земли, прелых орхидей и расплавленного золота – но это были лишь жалкие ярлыки, которые его мозг отчаянно наклеивал на нечто, не имеющее запаха в человеческом понимании.

ОНО.

Имя не пришло. Пришло осознание. Не мысли, а чудовищный, готовый штамп интуитивного знания, вбитый в его cortex. Это не было сущностью. Это был Процесс. Ампутация, которая обрела самостоятельность. Отголосок события столь чудовищного, что сама его память разъедала реальность, как кислота.