Отмель

Она не поднимала руки, а продолжала говорить, почти не моргая, глядя в водяную пелену, вслушиваясь в шум ливня.

– Я знала, что ты спал с ними, когда я была беременна. Всегда знала. И мама скорее всего догадывалась. Мне оставалось только надеяться на то, что все заканчивалось, когда у нас рождался новый ребенок. Я не держу зла. Правда. Уже точно не держу, если и было что-то. Говорила ли я себе, что все не так? Говорила. Но я ведь всегда знала. И про тебя. И про это все. И мама… в общем, сейчас это совсем неважно. Спасибо тебе за дом. Ты предоставил нам потрясающий дом. Помню, как ты впервые показал его мне. И там стояло пианино. Помнишь? Ты проводил меня в комнату, закрывая мне глаза ладонями. Прямо как… в романтических комедиях, ей богу! А потом показал мне пианино, этот дом, море, пляж… Ты сказал, что мы будем сюда приезжать каждое лето, а в итоге приехали сюда раза два или три – уже не помню. И никогда не оставались здесь надолго. Но это восхитительное место, правда. Ты очень много сделал для нас. И кто бы мог подумать, что этот дом сыграет такую роль в нашей истории, а? Теперь это наше единственное надежное укрытие. Ты, словно, знал, что такое может случиться и обустроил его для нас. Конечно, ты ничего не знал. Никто не знал. Все случилось так быстро, что…

По ее щекам медленно потекли слезы.

– Ее болезнь становится сильнее. И я не знаю, как мне быть. Мало того, что дети пострадали, так еще и она. Знаешь, порой я вижу это в ее взгляде, она… замирает. Замирает так, будто пытается что-то вспомнить. Что-то простое, понятное, незначительное, но не спрашивает, потому что не хочет пугать. Потом она либо вспоминает это, либо продолжает жить в забвении. Как будто… в один момент что-то в ней переключается и даже… выключается, и она уже не та, а другая. Она как… ребенок. А потом она возвращается к своей роли, снова становится бабушкой, а не той старой женщиной, которая со дня на день забудет, как зовут ее внуков. Если уже не забыла.

Пепел медленно капал на деревянные влажные доски. Лужи поднимались над травой. Дождь оказался сильнее, чем она ожидала.

– Я слышала, что это передается по наследству. Не знаю, не думаю… что это случится со мной. И это только потому, что я не чувствую… не чувствую, что доживу до этого. Я не хочу тебя пугать, но, правда, я ощущаю эту жизнь уже давно. С каждым днем мне кажется, будто я приближаюсь к порогу смерти. Что завтра наступит последний день, а он не наступает. И я снова просыпаюсь, кормлю Кошку, готовлю завтрак, помогаю маме собраться и выйти к детям. Помогаю дочери умыться, переодеться. Как дела у сына? Кошмары его мучают. Ты можешь с этим что-то сделать? Если можешь, то я бы была тебе благодарна. Если у тебя есть возможность прогнать тех, кто его мучает, то сделай это. Пожалуйста. Потому что мне уже самой страшно. Когда я нашла его рисунки, то… кажется, что в следующий раз я сама их увижу, потому что теперь могу представить, как они выглядят. Почему такая цена за жизнь? Мы вчетвером… мы выжили в тот день… я не произносила это вслух, но… помнишь Олю Синицыну? Я тебе вообще про нее мало говорила. Она угрожала мне тем, что обвинит меня в причинении телесного вреда, если я не отправлю ее на районный конкурс. Она была готова бить себя, ломать пальцы, резать руки… и в тот день я подумала о том, что как бы радовалась, если б ее чем-нибудь пришибло… и потом… наверное, ты видел, что случилось. Ее раздавило. Ее прихлопнуло и расплющило, как таракана тапком… господи прости! А ее мать… я видела, как она стояла над тем, что осталось от ее дочери… и она умерла из-за Тона. И каждый раз, прокручивая в голове потенциальное будущее, я представляя, как мы вместе отправляемся в поселение, пересекаем отмель, как на нас нападают… как они могут умереть… я вспоминаю ее, маму Оли. Я вспоминаю, как она кричала… громко так, больно кричала… и я представляю себя на ее месте. Мне сразу хочется умереть. Понимаешь? Прямо вот сразу! Наверное, она сама в тот момент думала о смерти, и Тон… подарил ей эту быструю смерть. Она недолго мучалась, оплакивая ребенка. Понимаю, ужасно так говорить… ужасно так размышлять, но это все, чем я занимаюсь. Я просто брожу по этим мыслям и утопаю в них, как в болоте, как в трясине. Проваливаюсь. Я варюсь в этом безумном котле с того самого момента, как мы приехали сюда. И уже не понимаю, какие мысли правильные, а какие нет. Они просто лезут друг на друга, карабкаются, пробиваются вперед, чтобы добраться до меня. Это терзает. Порой это просто невыносимо. Но от этого не убежать. Хочется просто свернуть себе шею, чтобы не думать. Сойти с ума… чтобы перестать обо всем переживать. Но это не выход, верно? Я знаю, что бы ты мне сказал: «Ты не такая». Да, наверное. Я не такая. Но порой против слабости так трудно бороться.

Мама посмотрела на сигарету.

Смотрела она недолго. Почти сразу она выбросила ее из рук и отправила пулей лететь под дождь. Она убрала пачку «Мальборо» и зажигалку в карман.

– Хочешь, чтобы я боролась, да? Знаю, хочешь. И так бы мне сказал об этом, да? Ты всегда говорил прямо мне все. И как я готовлю, и как воспитываю детей, и как веду себя при людях, и какая я в постели, и как я выглядела в том дурацком платье с вырезом на всю спину. Ты мне всегда говорил правду. Спасибо. Я хочу услышать еще. Просто подскажи, что нам делать. Что мне делать? Как их спасти? Ты же всегда находил решения. Даже в самых сложных и непредвиденных ситуациях ты всегда находил решение, ответ. Иногда мне хочется думать так же, как ты. Свободно. Понимаешь? Словно, у тебя нет рамок, нет никаких ограничений, никаких стеснений. Ты волен думать масштабно, открыто. А я только и делаю, что копаюсь в этом компосте мыслей. Понимаешь? Возможно, ответ лежит на поверхности. Возможно, он даже очень простой, но не вижу я… не вижу я его… не могу увидеть… словно пелена перед глазами. Хожу наощупь. И так живу. И веду их за собой, а это меня пугает. Я сама не знаю, куда иду, а они… они идут за мной следом. Что мне еще остается делать? Они рассчитывают на меня. Они верят, что я знаю, что делать. А я не знаю, понимаешь? Я не знаю!

Мама выронила беруши из рук и закрыла лицо ладонями. Она плакала, вытирая слезы, прикрывая рот, закрывая глаза.

Сквозь слезы она смотрела на беруши, лежащие у носков ее ботинок.

– Ну вот, опять реву. Тебе это никогда не нравилось, верно? Ты всегда разрешал мне плакать, но на самом деле ты ненавидел это. Ты никогда не умел нормально успокаивать, а потому не любил, когда я плакала. Впрочем, зная меня, никто бы не мог меня успокоить, да? Так что ты не виноват. Правда. Давно мы так не общались. Разоткровенничалась тут с тобой. Мы так говорили с тобой до свадьбы. Да, до свадьбы. А потом… быт, работа, дети… дети, дети… И поговорить некогда. Признаюсь честно, я и не хотела. Не о чем было. А ведь столько накопилось, да? И когда мы успели стать такими, а? Опять я жалуюсь. Опять ною. Ты не любил во мне все это. Нытье, слезы. Мужчины это не любят в женщинах, потому что не знают, что с этим делать. Могу понять. Правда.

Она наклонилась и подняла беруши, протерла их о край куртки и подула на них, сдувая грязные пылинки.

Дождь заканчивался. Как она и думала, он не собирался идти слишком долго.

– Пора домой. Они там ждут меня. Надеюсь, они додумались сменить беруши и хотя бы почистить уши. Вечно контролировать приходится. Все самой, все самой, так и живу. Да… Спасибо за разговор. Почаще бы так. Правда, теперь я понимаю, как мне этого не хватает. Как мне тебя не хватает. А сейчас пора… пора вернуться в эту жизнь и опять делать… делать, делать и думать, как нам поступить: как нам дальше-то жить.

Мама надела беруши, походный рюкзак, скатила велосипед по ступенькам, запрыгнула на него и начала крутить педали. Под уходящий дождь она поехала обратно домой.

Глава 8

Перед каждым своим уходом из дома Мама всегда говорила Мальчику: «Смотри за сестрой». И этот раз не стал исключением. Мальчик в ответ важно кивал, принимая на себя возложенную важную миссию. Девочка помахала Маме и Бабушке рукой и принялась сворачивать из своего рисунка новый бумажный кораблик.

Бабушка повернулась к Маме спиной, позволяя той помочь себя одеть. И когда Мама снимала куртку Бабушки с крючка, пачка «Мальборо» выскользнула у нее из кармана и шлепнулась на пол.

«Черт, как неловко», – метнулось у нее в голове, когда она поймала на себе удивленные взгляды своих детей.

Те, умные дети, не подали вид, что что-то случилось, чтобы это не заметила Бабушка. Мама поспешила расставить ноги пошире, чтобы присесть и быстро поднять пачку сигарет, а потом спрятать обратно в карман. Наклоны на шестом месяце беременности – дело, мягко говоря, проблематичное.

Мама в меру своей расторопности поспешила справиться с этой задачей. Поскольку Бабушка все это время стояла к ней спиной, то, вероятнее всего, ничего не увидела. По крайней мере, не должна была увидеть.

Но ситуация до стыда неловкая.

Мама уже пожалела о том, что не избавилась от сигарет по дороге домой. Мысль о том, что она закурит после рождения малыша, заставила ее сохранить пачку. Искушение оказалось сильнее.

Мама помогла Бабушке надеть теплую куртку. Начало холодать.

Бабушка позвала к себе Мальчика жестом, тот подбежал, и она одарила внука горячим поцелуем в щеку. Затем она послала воздушный поцелуй внучке и развернулась к дочери, показывая ей своим видом, что готова отправиться на прогулку.

Мама помахала детям и пригрозила им пальцем, намекая на то, чтобы те ни слова не сказали Бабушке про ее сигареты. Те театрально энергично закивали, напуганные ее «угрозой».

Если Бабушка узнает… мало не покажется! Ни Маме, ни детям!

Мама уже успела научить детей скрывать от Бабушки многие подробности их семейной жизни, но оплошности порой все-таки случались. И тогда ей приходилось несладко. А потом и детям тоже. Есть «преступление» – есть «наказание».

Мама взяла Бабушку под руку, они осторожно спустились по ступенькам веранды и вышли на улицу. Еще раз помахав детям напоследок, они вдвоем отправились вниз, к берегу моря.

Сегодня здесь дул морозный ветер. Мама ощущала приближение зимы в каждом дуновении. Близятся холода.

«Хорошо, что я успела запастись теплыми вещами», – подумала она.

Мама взяла с собой для разговора с Бабушкой айфон с приложением «Голосовой дневник», если потребуется выговорить нечто сложное и многословное.

– Как ты?

Спросила Бабушка невербально. Она все чаще задавала ей именно этот вопрос: «как ты?». Мама чувствовала, что в эти слова Бабушка вкладывала гораздо большее, чем могло показаться на первый взгляд.

Мама не успела ответить, и Бабушка добавила:

– Я беспокоюсь за тебя.

Мама уставилась на нее в ответ.

– За меня?

Та кивнула.

– Почему?

Бабушка посмотрела на бушующие морские волны.

– У тебя…

Она замерла, оставив жест незавершенным. Подумала и закончила:

– Другое лицо.

– Лицо?

– Ты грустная.

– Что ты имеешь в виду?

– Это страх?

Она боится.

Бабушка ее раскусила: да, Мама боится за нее, за детей, за их будущее, которое видится ей слишком мрачным и безрадостным, особенно с наступлением зимы.

– Это вредно для него.

Бабушка указала на ее живот.

– Ты мало ешь. Надо больше.

– Дети…

– Им хватает.

Мама выгнула бровь: впервые Бабушка заявила о том, что ее внукам хватает той еды, что они имеют. Сейчас она явно больше переживала за своего третьего нерожденного внука.

– Я в порядке.

Бабушка не успокоилась и перешла к своим козырям.

Одним резким движением Бабушка протиснула руку в карман Маминой куртки и выхватила из него пачку сигарет.

«Увидела все-таки», – раздраженно подумала Мама.

– Я не курю.

Бабушка трясет пачкой «Мальборо» у нее перед носом.

– Я сказала. Я не курю. Поверь мне.

Бабушка продолжает молчать.

– Я их нашла. Я не курю.

Мама выхватила у нее из рук пачку сигарет и вернула в свой карман.

Бабушка покачала головой.

Мама не выдержала: она достала айфон и открыла «Голосовой дневник». Она начала говорить, и ее слова воспроизводились текстом на экране: «Да я нашла эти сигареты во время вылазки но я не курила понимаешь я хотела закурить но не сделала этого потому что вспомнила о ребенке».

Потом на экране появились слова Бабушки: «неужели ах вот оно что ты не бросила курить после того как вышла замуж».

«На самом деле гораздо позже, но ей об этом знать не обязательно», – подумала Мама.

«и вот сейчас опять начинаешь почему» – появились новые слова.

Тогда Мама ответила слишком жестко, что сразу же пожалела об этом: «это не твое дело мама я уже взрослая и мне решать самой что делать».

Эти слова вогнали Бабушку в ступор, когда она их прочитала.

«Дай мне их» – новые слова.

Бабушка запустила руку в карман, но Мама ее перехватила и остановила. Они смотрели друг другу в глаза. Мама показала Бабушке экран айфона, на котором появилось новое слово: «Успокойся».

Бабушка сдалась. Она убрала руку и оставила попытки уничтожить пачку сигарет.

– Давай просто гулять, ладно?

Мама уже убрала телефон, а потому обратилась к Бабушке жестами.

Та обреченно вздохнула, но вынужденно согласилась. Видно, она тоже больше не хочет спорить и ругаться с дочерью. Им обоим это изрядно надоело. Каждый раз, оставаясь наедине друг с другом, вдали от детей, они начинают выяснять отношения. И эти разговоры никогда не приводят ни к какому логическому разрешению и не дают результатов. Это топтание на одном месте.

А потому дальше дочь и мать гуляли молча. Они прошли достаточно далеко, и вот наступил момент, когда нужно было развернуться и возвращаться к дому.

И в этот момент…

Губы Бабушки произнесли:

– Что я здесь делаю?

Мама прочла это по губам. Ей не понадобились ни жесты, ни «Голосовой дневник», чтобы это понять.

Бабушка резко отпустила руку Мамы и сделала шаг в сторону.

Бабушка смотрела на нее, как на чужую и спросила вслух:

– Кто ты?

Она приглядывалась к дочери, которую с трудом узнавала.

Маме стало не по себе.

«Опять», – стрельнуло у нее голове.

– Все хорошо, – Мама сказала это вслух и пожалела.

– Почему я тебя не слышу?

Бабушка направила свои руки к ушам, чтобы решить проблему тишины. Для Мамы это послужило сигналом.

– Нет!

Она рванулась к матери, схватила ее за руки и не дала ей вытащить беруши из ушей.

Мама не понимала, как сейчас ей следует разговаривать с Бабушкой. Понимает ли она сейчас что-то?

Бабушка долго вглядывалась в ее глаза, а потом интенсивно заморгала.

– Отпусти меня.

Мама поняла это по губам, но не решалась ее отпустить. Тогда Бабушка сама вырвалась из ее хватки.

– Что такое?

Это Бабушка спросила жестом. И Мама вздохнула с облегчением: она вспомнила жесты.

– Прости.

Мама подбежала к ней и крепко обняла ее. На мгновение ей показалось, что все потеряно навсегда. Провалы в памяти Бабушки случались короткими вспышками, но скоро все возвращалось. Мама с ужасом боялась того дня, когда процесс станет необратимым. Ведь бывали не только короткие вспышки, состояние ухудшалось постепенно. Бабушка, действительно, начинала забывать многие мелкие вещи. И забывала их навсегда, но не подавала виду. Она тщательно скрывала свою забывчивость от дочери и внуков.

Иногда Мама думала: «Могло ли кратковременное воздействие Тона повлиять и на нее?».

– Все хорошо, – сказала Мама, – идем домой.

Бабушка молча взяла ее под руку, оглянулась по сторонам, и просто пошла вместе Мамой, куда та ее повела.

Вечер прошел своим обычным чередом. На ужин мама приготовила макароны с зеленым горошком. Они попили чаю. Потом настал момент купания. Сегодня Мама мыла Девочку. А потом помылся Мальчик. Завтра она помоет Бабушку. А послезавтра наконец помоется сама. На купание Девочки и Бабушки уходило много воды и много времени. Это был сложный процесс, который отнимал у Мамы много сил, учитывая, что это уже конец непростого дня. Мальчик знал, что воду надо экономить, а потому мылся всегда очень быстро.

Мама долго не могла уснуть, не переставая прокручивать в голове прогулку с Бабушкой. Она ясно вспомнила свои чувства, когда увидела Бабушку, охваченную прогрессирующей деменцией. Это было страшно, пугающе. Эти глаза, напуганные, лишенные понимания происходящего. Словно новорожденный ребенок, выброшенный во взрослую жизнь.

Мама старалась принять неизбежное, но мириться с этим состоянием Бабушки просто невыносимо. Она не могла принять то будущее, которые может их настигнуть в любой момент.

В ее понимании забвение приравнивалось к смерти. Забыть свою жизнь. Забыть то, кем ты был, как жил, кого знал, что с тобой происходило… забыть своих детей, родителей, себя…

Это не давало ей покоя. Эти мысли терзали ее, душили, выворачивали наизнанку. В какой-то момент… Мама заплакала.

Ей просто хотелось плакать так, как тогда, во время вылазки во время дождя. Просто плакать, чтобы ее никто не видел и не слышал.

Находясь на границе сна и реальности, Мама услышала знакомый голос загадочной незнакомки:

– Путешествие.

И мир потерял свои черные краски ночи.

Все насытилось рыжеватым оттенком сепии.

Мир изменился.

– Путешествие? – переспросила Мама.

– Ты должна отправиться в путешествие.

Окно открылось. Подул морской бриз.

Мама встала с кровати и подошла к окну.

– Что еще за путешествие?

– Ты не готова…

– «Не готова»?

– Еще слишком рано.

– Но почему?

– Ты еще не готова отправиться в путешествие. Надо подождать.

– Подождать, чего?

Голос не отвечал.

Мама шагнула на подоконник. Она встала у самого края окна и посмотрела вниз.

– Мне идти за тобой?

Голос дал ответ:

– Как хочешь.

И она вышла в окно.

Мама оказалась на пляже, на отмели. А перед ней раскинулось молочное море. Белые волны поднимались вдалеке. Она шагнула в молоко босыми ногами и пошла вперед, к самому горизонту.

Мама продолжала идти, а молоко оставалось ей по колено.

Именно так был устроен залив в реальном мире. Водяная коса: нужно пройти достаточно далеко, чтобы добраться до приличной глубины морской.

Мама молча пересекала молочное море.

– Где ты? Почему ты молчишь? Что еще за путешествие?

– Путешествие, в которое ты отправишься, когда придет время.

Слыша этот голос, Мама ощущала облегчение.

– И когда же оно придет?

Мама осмотрелось – небо затянуто сепией. Как и весь мир, но море… оно оставалось молочно-белым, не холодным, не теплым, а просто приятным.

– Узнаешь…

Голос словно отдалялся от нее.

– Все узнаешь…

– Постой!

Мама побежала вперед, словно гналась за источником голоса, который никогда не видела.

– Расскажи! Что я должна делать?

Она остановилась, когда вдалеке увидела фигуру в длинных одеждах и в капюшоне. Этот силуэт показался ей знакомым. Он стоял к ней спиной.

Мама начала уверенно идти к нему. Она должна узнать, кто…

Но становилось глубже.

Молоко уже по пояс. Еще дальше – будет совсем глубоко.

– Кто ты?

Фигура так и стояла, не шевелясь.

– Покажись!

Она выжидала.

Она знала, что увидит… должна увидеть… лицо…

И незнакомка повернулась к ней. Под темным капюшоном скрывалось…

Ее лицо.

Мама моргнула, и фигура исчезла. Она осмотрелась вокруг: только молочное море. Ни берега, ни посторонних – ничего нет. Только она, море и небо в сепии.

– Где это я?

Ей ответили не сразу.

– Приготовься…

– К чему?

– Приготовься путешествовать.

– Но я… не понимаю!

– Поймешь… ты все поймешь…

А потом Мама почувствовала что-то на руках. Она посмотрела на левую ладонь… красная.

Кровь.

– Что это?

Ее рука в крови.

Она посмотрела на правую руку, тоже в крови. Но правая рука держала… бумажный кораблик, смятый, местами оборванный, испачканный алыми пятнами.

– Что… откуда…

Мама разжала кулак, и бумажный кровавый кораблик выпал из ее рук. Едва коснувшись молока, бумага вспыхнула рыжим пламенем.

– Огонь…

И голос сказал ей:

– Ты еще не готова путешествовать.

Мама смотрела на сгорающий бумажный кораблик, качающийся на белых волнах. Он не тонул, а горел, обращаясь в пепел, и пепел взлетал на воздух.

А потом…

Она утонула.

Дно ушло из-под ног, и Мама ушла под молоко, захлебнувшись в нем.

Она села в постели, вся в поту, не в силах сообразить, что с ней случилось. Мама отчаянно пыталась вспомнить сон, который ее так сильно напугал, но все ее старания оказались тщетны. Как бы она ни старалась, она не могла прийти в чувство, собраться с мыслями и просто… вспомнить этот сон.

– Проклятье!

Она встала. В комнате еще темно – ночь. Мама подошла к окну и открыла его, пуская внутрь прохладный свежий воздух.

Этого ей сейчас очень не хватало – просто подышать прохладой.

– Какого черта?.. что со мной происходит?

Она вытерла футболкой мокрое лицо и провела пятерней по взмокшим волосам.

Руками она опиралась на подоконник и вглядывалась во мрак.

Мама смотрела во тьму так долго, что заметила, как тьма смотрит на нее.

Глава 9

Наступил ноябрь. Зима подбиралась близко. Как ни старалась Мама убежать от нее, холодная чертовка наступала на пятки. Она подкрадывалась неспешно, совсем не заметно. Из-за частых дождей казалось, что осень продлится вечность. Но этому не бывать. Не здесь. Не сейчас.

Мама проснулась в тот день с большим животом и словно вспомнила про него после всех минувших дней. Остался месяц. Еще месяц и, когда зима вступит в полное право, заняв свое преемственное место в цикле сезонов, Малыш родится.

Малыш.

Так она его назвала, не зная пола третьего ребенка. Просто Малыш.

У нее уже есть Девочка, есть Мальчик. Теперь будет Малыш.

Отсутствие конкретного имени нерожденного ребенка делало его менее реальным, чем он был на самом деле. Но мучительная тяжесть в животе говорила об обратном.

Мама поставила воду в кастрюле на зажженную плиту и села за кухонный стол, чтобы перевести дух. Ходить становилось совсем тяжко, а она запланирована еще несколько вылазок. Много ей не унести. Придется брать по мелочи, только самое нужное: еду и предметы первой необходимости.

Мама взглянула на Девочку. Та на мгновение перестала гладить Кошку, посмотрела куда-то в сторону, словно прислушиваясь к себе, к своему организму, к своему внутреннему ощущению.

Мама поняла все прежде, чем узнала суть проблемы.

Девочка выпустила Кошку из рук, взяла листочек, карандаш, что-то быстро написала на нем, схватилась за колеса и подъехала к ней.

Мама безмолвно спросила: «Что случилось?».

Но Девочка положила перед ней лист бумаги с одной фразой: «Началось».

Сомнений не оставалось.

Нужно вести ее в туалет на второй этаж. Сама она не может взять ее на руки – тяжело. Мама встала, подошла к Мальчику, собирающему конструктор, который она раздобыла на последней вылазке, и попросила его отнести Девочку на второй этаж, в туалет.

Бабушка наблюдала за происходящим, сидя в кресле, оторвавшись от «Анны Карениной».

Мальчик донес Девочку до ванной комнаты и усадил ее на унитаз.

Мама его отблагодарила, тот кивнул и вышел. Сама она забежала в комнату Девочки, чтобы прихватить чистые трусики, а потом зашла к себе за упаковкой прокладок.

Она вернулась в ванную комнату, где дочь ее ждала, и закрыла за собой дверь.

– Покажи.

Девочка стеснительно подняла взгляд на мать.

– Не стесняйся меня.

Девочка решительно опустила домашние спортивные штанишки, оставшись в трусиках.

– Снимай. Я посмотрю.

Девочка кивнула и стянула следом трусики.

Девочка никогда не стеснялась Маму. Она не боялась быть перед ней голой, ведь в конечном счете Мама лично следила за гигиеной дочери и мыла ее. Но в этой новой ситуации Девочка чувствовала себя неловко.

Мама обнаружила на белых трусиках алое пятнышко размером с фалангу ее большого пальца.

Она не ждала такого раннего наступления месячных, в девять лет. У нее самой они начались в одиннадцать. Впрочем, насколько она знала, это норма.

– Я посмотрю?

Девочка нерешительно кивнула.

Мама позволила себе осмотреть наружные половые органы дочери, чтобы убедиться в их чистоте. Она не заметила других следов крови. Все осталось на нижнем белье.

– Я надену тебе…

Она указала на пачку прокладок.

– Будет неудобно. Они большие. Потерпишь?

Девочка кивнула.

Мама вскрыла упаковку, достала одну прокладку и вскрыла мини-пакетик. Она развернула ее, отогнула «крылышки», отклеила бумажные полоски с них и с центра. Затем приклеила прокладку к трусикам, а отогнутые «крылышки» завернула и приклеила к внутренней стороне. Прокладка оказалась размером гораздо больших, чем трусики Девочки. Из-за этого нижнее белье превратилось в подобие памперса. Мама помнила, что после менархе у нее целый месяц не было повторных кровотечений. Возможно, такая необходимость и сейчас потребуется всего на один день.