Отголоски тишины

Шел предельно осторожно, смотрел во все глаза, тем не менее, чуть не столкнулся с ним! Трудно разглядеть темное в темноте…

Оказалось, настоятель недалеко ушел, удалился лишь на десяток шагов от церкви, после остановился и стоял, спрятавшись за деревцем. Неимоверно худой, он полностью сливался со стволом, вот только широкая ряса раскачалась, выдавая его присутствие. Хорошо хоть ветер, хорошо хоть луна пробивалась сквозь облака. Если бы не это…

Повезло! Я успел, я остановился, увидел его, затравленно огляделся и шустро метнулся в кусты сирени.

«Вот оно как получилось, а я-то думал, дед Петро впал в немилость, и настоятель каждый вечер его проверяет, – блеснула мысль, даря надежду, – а он просто прячется и выжидает!».

Я ждал. Он, остановившись всего в нескольких метрах впереди, тоже ждал. Но вот тень настоятеля отделилась от дерева и, покачиваясь, двинулась в обратный путь, далее за угол церкви, туда, где, практически незаметная в темноте, находилась дверь на кухню. Тихо щелкнул замок, лязгнула, закрываясь, щеколда. Я обмер и было от чего! Из кухни он легко мог пройти в столовую, далее в холл, запереть входную дверь, вернуться к себе в келью и не блуждать бесцельно по двору! Что если он так и поступит?! Страшно представить, ведь все мои старания пропадут даром. Более того, ночевать придется не на своей пусть твердой, но теплой постели, а в холодном саду (не проситься же, опять к привратнику, он пустит, конечно, но неудобно, как-то…).

Стоя под окном, я дрожал от напряжения. Меня раздирали сомнения, терзали, разрывали в клочья, а я все не мог решить что делать, не знал, как поступить. В конце концов, созрело решение идти к входной двери, надо было хоть попробовать вернуться в келью, а уж если не получится…

Ступил шаг, первый он самый трудный, отделился от стены, и тут же остановился. Из кухни донеслись первые звуки. Загремела посуда. Окно озарило неверное пламя свечи. Я снова застыл. Пришло понимание ситуации: «А ведь все просто! Отец настоятель боится быть застигнутым врасплох. Вон сколько времени простоял в темной кухне, лишь бы убедиться, что за ним никто не следит! Следовательно, он не рискнет пробираться через столовую, он вернется также, в обход, по двору. Только вернется куда?».

Звуки на кухне резко стихли. Вот интересно, а что он там делает?

Миновали несколько томительно-долгих минут устрашающей тишины, в моей голове зашевелилась противная мысль. Она нашептывала ехидным шепотом, заставляла посматривать на свечу, которая горела ровным пламенем и практически не мерцала. Постоянное пламя означало отсутствие движения воздуха, а с ним и отсутствие движения вообще. Как тут не поддаться сомнениям, как дать отпор страхам! Что если он оставил свечу, а сам вышел? Что если он сейчас выйдет из темноты, наткнется на меня…

Не смог я, поддался сомненьям, подкрался ближе к окошку, схватился руками за подоконник и, насколько мог высоко подтянулся, пытаясь заглянуть сквозь грязное стекло. Удалось подняться, удалось упереться подбородком о холодный камень, удалось заглянуть внутрь…

Просто перед окном покачивался овал пламени, чуть-чуть, еле заметно, а в дальнем углу двигался темный силуэт. На удивление отчетливый силуэт. Настоятель это, он поворачивался!

Кажется, небо было ясным, почти ясным, луна еще не взошла, а от горизонта до горизонта ни облачка, но вдруг ночную мглу разорвала ослепительная вспышка. Молния. Я испуганно оттолкнулся, разжал пальцы и упал. Кажется, с той стороны окна долетел звук, приближались шаги. Кажется, они приближались. Громкие, звучные.

Я бросился за угол здания, туда, где должна быть дверь, туда, где должен быть спасительный вход. Я надеялся, очень надеялся, что он будет открыт. Дернул тяжелую створку, она легко скрипнула, впустила меня в темноту холла. Не чувствуя земного притяженья, я взлетел на второй этаж, остановился, вжавшись в стену.

Не знаю, сколько времени прошло, как долго я там простоял. Мне же казалось, вечность. Я задыхался, сердце бешено колотилось, пульс отдавался на висках, но вот удалось успокоиться. Суеверный страх, который несколько минут назад наполнял меня, отступил, забился в темные закутки сознания. Стало так легко и на удивление спокойно, что я даже начал подумывать, а не вернутся ли обратно, не проверить ли, чем там занят настоятель? Не успел. Ни пойти, ни решиться. Протяжно скрипнула входная дверь. Этажом ниже вспыхнуло пламя свечи, темным пятном в ярком свете покачнулась тень настоятеля. Почти сразу пламя погасло, тень растаяла, дверь шумно захлопнулась. Громкий звук, неожиданно громкий…

Не понимаю, откуда этот одуряющий, парализующий страх? Я ведь по сути своей человек двадцать первого века, чаще всего я это осознавал, а иногда как пронзит, то парализует, то совсем наоборот, прытью наполнит! Вот так и в тот раз, стоило увидеть силуэт настоятеля, стоило лишь услышать хлопок двери, как какая-то неведомая сила внесла меня в келью, захлопнула за мной дверь и швырнула бренное мое тело на жесткую постель.

На удивление быстро я уснул. Спал крепко, но отголоски страха продолжали преследовать меня. Всю ночь в ярком цветном сне меня отчитывал настоятель. Заслужил я это тем, что пробравшись ночью на кухню, украл булку хлеба и пытался приманить с ее помощью друга-стервятника. Зловредная птица сидела на колокольне, наблюдала за мной, качала головой, при этом громко кричала. Я же раскрошил весь хлеб, толстым слоем крошек покрыл монастырский двор. Стервятник, в конце концов, улетел, а я был препровожден в кабинет настоятеля. Не помню, что он мне говорил, но, кажется, все не мог подобрать соответствующее проступку, наказание…

С рассветом непонятные страхи развеялись. Сон остался всего лишь сном. Опасения не подтвердились. Наступило обычное утро. Настоятель надиктовал мне несколько писем, а после отослал в библиотеку разбирать новое поступление книг.

«Откуда же такое количество литературы!» – подумал я, оценивая фронт работ, но дальше раздумий дело не пошло. Подумал и забыл, к чему глупые мысли, мне ведь было о чем поразмыслить и так. В общем, за весь день к книгам я не притронулся. Не до них было. Я сидел и думал о вчерашней вечерней вылазке. Размышлял о вчерашней и готовился к сегодняшней.

Да, я почти решился, осталось совсем немного, сущая безделица, надо просто заставить замолчать непонятные страхи. Успокоить суеверные трепетания того меня, который жил в те древние времена. Так что, можно сказать, день я провел в переговорах. И, кажется, мне удалось с собой договориться. Вот только чтобы понять так это или нет, надо было дождаться вечерни…

Глава тридцатая

Я первым выскочил в ночную темноту. Позади, медленно и степенно, как и подобает слугам господним, выходили братья. Они вели беседу, обсуждали сегодняшнюю проповедь. Громче всех говорил толстяк, брат Тимофей, он шел последним, энергично размахивал лампой, подсвечивая как себе, так и остальным. Дышал он тяжело, порой казалось, что и вовсе задыхается, но это не мешало говоруну вставить свои несколько слов в качестве комментария к репликам любого из братьев. Никто ему не возражал, никто с ним не спорил, все знали, переспорить толстяка невозможно, потому нечего и пытаться…

Пусть они и не могли меня видеть, я решил перестраховаться, прижался к каменной кладке, ступил шаг в сторону, втиснулся в узкую нишу, неизвестно для чего сделанной в стене, замер, затаил дыхание.

Пока все шло отлично. Братья прошли мимо и скоро скрылись за углом здания. Спустя несколько минут в проеме двери показалась фигура настоятеля. Он огляделся, постоял минуту, перекрестился, запер церковь. Посветил на замок, обвел лучом фонаря окрестности. Еще несколько минут постоял у порога, кажется, вздрогнул то ли от волнения, то ли от холода. Я же не чувствовал ни того ни другого. Я знал, что должен выследить его, должен, во что бы то ни стало. Это цель, а стальное несущественно.

Отец Феофан погасил свет. Практически беззвучно прошествовал в метре от испуганного меня. Шаги, которые гулко звучали в тиши, затихали. Медленно, неспешно. Он удалялся, я стоял, не дышал, не шевелился, не чувствуя ни страха, ни волнения. Я был уверен, я точно знал, куда он идет и не ошибся. Когда спустя некоторое время я подкрался к кухне, в ее окне уже весело отплясывал огонек свечи. Все шло по плану…

Время тянулось медленно. Слишком медленно. Скоро я устал ждать, а кроме того замерз! Сильно замерз. Просто как тогда, на облаке. Вдобавок к холоду проснулось любопытство. Снова это зловредное чувство! Нашептывало оно, выспрашивало, намекало: «Ну, допустим это понятно – настоятель готовит незнакомке еду. А сколько для этого нужно времени? Не слишком ли долго он возится! Вдруг он все-таки ушел? Подойди, – шептало оно, – загляни в окно, приоткрой дверь, ну сделай хоть что-нибудь!».

Закончилось. Все закончилось. Затихло любопытство. Настоятель вышел. Остановился на пороге, погасил свет, несколько минут постоял в полной темноте. Я вновь позабыл о холоде, да и любопытство сдавало позиции, уступало место все возрастающему волнению…

Не скажу точно, сколько мы так стояли, он в тени высоких стен, я в густых зарослях сирени. Не знаю, что чувствовал он, но меня буквально колотило. С каждой минутой ожидания дрожь становилась сильнее. Уже не только я вздрагивал, высокий куст, приютивший меня, мерно дрожал вместе со мной. Сердце мое билось все сильнее. Пыталось вырваться оно из груди. Колотилось, стучало и совершенно не желало успокаиваться.

Лишь к тому моменту, когда в груди громыхало так сильно и так гулко, что этот звук должны были слышать все в монастыре и за его пределами, настоятель тяжело вздохнул и направился по своему вчерашнему маршруту. Царапая лицо но, не обращая внимания на мелкие неудобства, я заспешил следом.

Как оказалось, уже взошла луна. Сплошная облачность внезапно расступилась. Сквозь прореху в редеющих облаках на землю взглянул блестящий шар ночного светила. Взглянул на монастырь, осветил двор с постройками, колышущийся куст, меня, дрожащего под ним. Осветил окрестности удивительным серебряным блеском.

В лунном свете ярко вырисовался темный силуэт настоятеля стоящего на пороге (вот за это спасибо!).

Скрипнула дверь, мелодично лязгнул металл…

От этого ничтожного звука мое сердце, которое до того изо всех сил старалось вырваться из груди, замерло, сжалось и, кажется, остановилось. Засов! Да, похоже на то, слишком похоже…

В чем причина волнения? Дело в том, что входная дверь запиралась на замок, ключ от которого настоятель всегда носил с собой на одном кольце с ключом от церкви и еще несколькими, не могу сказать от чего именно. Сам замок в тот вечер меня мало волновал. Приготовился я! Не зря же весь день провел в раздумьях, размышленьях да воспоминаньях, я вспомнил! Однажды, когда дверь захлопнулась от сильного порыва ветра, а настоятеля не было в монастыре, дед Петро уже открывал этот замок. Тогда я присмотрелся к его действиям и сразу понял, что, несмотря на сложность вырезов на ключе, провернуть механизм легко и просто. Достаточно лишь обзавестись любым металлически прутиком, правильно изогнутым, вот, к примеру, как тот гвоздь, который висел у меня на пояске. Я предусмотрительно подобрал его, прогуливаясь у конюшен. Да, к этому я был готов, но если настоятель закроет дверь еще и на засов, то от моей предусмотрительной сообразительности никакого проку не будет. Ни малейшего!

Забывая о тишине и осторожности, я подбежал к двери. Нащупал замочную скважину, достал отмычку. Нет, не поддается, еще попытка вот, он щелчок, еще один! Замок открыт. Толкнул дверь – она не поддается. Руки сами собой опустились. Приехали! «Стоп! – начал понимать я. – Дверь, она ведь открывается наружу, а я с испугу толкаю внутрь». Пробовал еще раз, просто от сердца отлегло, ну совсем другое дело!

Порядок. Потянул ручку, в узкую щель проник предательски яркий лунный свет. Слишком яркий, надо подождать. Вот облачность снова проглотила ночное светило, я тенью проскользнул в чуть приоткрытую дверь. Увидел призрачное свечение – противоположная от входа стена освещена блеклым огоньком свечи. Отблеск пламени тускнел, терялся в темноте, но я уже понимал, куда направлялся настоятель. Он шел в подвал! В большой подвал, простирающийся под всем строением, а может, выходящий и за его пределы.

Так вот где она!

В самом подвале я ни разу не был, просто случай не представлялся, а вот тогда… Недолго думая, быстрым шагом, стараясь не шуметь, я заспешил к обитой железом деревянной двери. Приблизился, и чуть было не столкнулся с настоятелем. Нет, я его не слышал, не видел, просто почувствовал, каким-то непостижимым образом узнал о его присутствии. Оказалось, он погасил свечу и притаился в темном углу у двери, стоял, вглядывался в темноту и прислушивался. Я прижался к холодной стене, слился с ней, затаил дыхание.

Сердце пробило шестьдесят три раза. Минута, больше минуты, неважно! Послышался звук шагов, настоятель начал спуск. Я последовал за ним.

Пятнадцать ступеней, которые вели вниз, показались бесконечными. Мы шли, впереди настоятель, который уже давно изучил этот маршрут, я позади. Шел, стараясь ступать неслышно, дышать беззвучно и приказывая сердцу биться неощутимо.

Нащупывая очередную ступеньку, я чуть было не упал. Все оказалось просто – ее не было, спуск закончился, а я вышел на ровный каменный пол подвала.

Исключительно из-за чрезмерной осторожности я сильно отстал от настоятеля, но это было к лучшему. В тот момент, когда я начал осознавать, что лестница осталась позади, послышался треск, сопровождаемый яркими вспышками. Легко догадаться, что это – игумен Феофан высекал искры, намериваясь зажечь свечу. «Что у него за предосторожности такие, весь вечер, то остановится, то пойдет, то зажжет огонь, то погасит…».

Я отскочил назад и спрятался за колонной. Почему-то прижался к камню лицом и закрылся руками. Просто ребенок, который прячется от всего мира, закрывая себе глаза.

Запахи подвала щекотали в носу. Я подавил желание громко и от всей души чихнуть. Зажал нос пальцами, отпустил. Вдохнул. Снова зажал. А воздух в подвале оказался не таким уж и затхлым как я того ожидал. В прохладной даже немного морозной атмосфере чувствовались ароматы смолы, миро, ладана и чего-то странного, вызывающего ассоциации с хвоей и летним лесом. К нему примешивались более яркие, но менее понятные запахи, какие-то цветы, ягоды. Странно даже, откуда?

Пока я изучал особенности атмосферы монастырского подвала, настоятелю удалось высечь искру. Вспыхнул огонек свечи. Ее пламя осветило покрытые ровным слоем ржавчины металлические двери. Буро-коричневые они отлично вписывались в общий природно-каменный интерьер. В верхней ее части, посредине, небольшое прямоугольное окошко. Закрыто решеткой из нескольких переплетенных прутьев. Мрачная картина, от нее веяло подвалом средневекового замка, хотя чему тут удивляться, ведь именно в таком я и находился!

Настоятель снова оглянулся, тихонько постучал. Его ждали. Тот же час послышался металлический скрежет, дверь открывали изнутри.

Некоторое время звенела тишина. Угнетающая тишина в угнетающей темноте. Изредка в окошке мелькали отблески свечи, но они сразу гасли. Скорее всего, кто-то ходил по комнате, перекрывая пламя свечи. Я не пытался понять кто именно, я просто стоял, выглядывая из-за колонны. Стоял и ждал. Ждал продолжения.

Неожиданно яркий свет выплеснулся через решетчатое окно. Послышался скрип старых петель. Похоже, закончился срок договора с тем мною, которого выводит из равновесия все тот же суеверный парализующий страх. Словно очнувшись, я бросился по ступеням наверх. Плечом налетел на приоткрытую дверь, распахнул ее, вылетел в холл. Не оглядываясь и уже не беспокоясь о шуме, который мог бы выдать меня, взбежал по лестнице, ворвался в свою келью и, не раздеваясь, рухнул на кровать. Только успел успокоить бешено колотящееся сердце, как мимо двери прошел настоятель со свечей в руках. Точно не скажу, но показалось, что он задержался напротив моей кельи, так на несколько мгновений, но, как бы там ни было, заходить не стал.

Чувствуя себя человеком, который исполнил свой долг до конца и совесть его кристально чиста, я уснул. Быстро, крепко и безо всяких сновидений. Спал беспробудно до самого утра, до момента, когда колокол разбудил меня.

Ночь закончилась, время идти на службу…

***

Невозможно описать то нетерпенье, с которым я ждал следующего вечера и радость от того, что он наступил.

Понимал я, прекрасно понимал – теперь все просто. Нет более надобности следить за настоятелем, нет необходимости ждать его во тьме холодной ночи, незачем тайком пробираться следом. Все что мне надо было знать, я уже знал. Оставалось лишь дождаться вечера.

Этим я и занялся. С самого утра ушел в библиотеку выполнять распоряжение настоятеля. Точно как и днем ранее, к книгам даже и не притронулся. Я ведь ждал, а одновременно ждать и работать трудно, да практически невозможно…

День перешел в вечер. Окрестности огласил колокольный перезвон. Началось.

Сразу после службы я направился к себе и сразу же лег, притворившись спящим. Лежал, ждал, прислушивался.

Не знаю, сколько времени прошло, несколько часов, никак не меньше, но вот он долгожданный миг! Мимо моей специально неплотно прикрытой двери проследовал настоятель, подсвечивая себе свечей. Я уже не мог терпеть, не мог лежать, стоило лишь огоньку погаснуть, выскочил в коридор. Вжался в стену, потому как блеклые отблески пламени все еще плясали вдалеке, дождался, когда они окончательно погаснут, и быстрым шагом направился к лестнице, к спуску, к входу, к подвалу.

Освещать себе путь я не пытался. Во-первых, со светом выше вероятность быть пойманным, во-вторых, я и без того прекрасно знал дорогу, ну а в-третьих, что было наиболее весомым аргументом – светить было просто нечем. Да это и неважно, все-таки темнота, это не то, чего боялся я, тот я, из темного прошлого.

Все складывалось удачно. Достаточно быстро спустился на нижний этаж, притаился в нише, которая образовалась между ступенями и стеной. В том углу, в котором любил прятаться настоятель. Остановился, затих, прислушался. Слух настолько свыкся с тишиной, что я отчетливо расслышал громкий храп брата Тимофея, который будучи ответственным за кухню частенько ночевал на лавке в столовой. Это и не удивительно. Его келья находилась на третьем этаже, а тянуть туда всю его немалую массу – дело трудное, да почти невозможное. Внезапно захотелось заглянуть, проверить догадку, удостовериться, но я не стал, хотя и можно было. Брат Тимофей спал так крепко, что даже если бы его спящим вынесли во двор, он бы все равно не проснулся, разве что позже, от холода…

Убедившись в безопасности окружающей меня тишины, я направился в подвал.

Дверь оказалась запертой, но только снаружи и только на засов. Настоятель, который уже не в первый раз ходил этим маршрутом, даже смазал его маслом, чтобы тот не выдавал его действий предательски громким скрипом.

Дальше все было так, как и вчера. Часто касаясь рукой влажной стены, я нащупывал ногой ступеньку, ступал на нее, нащупывал следующую. Вот и пол. Я в подвале. Тишина, с ней темнота, а оттого спокойствие. На мгновение я даже подумал, а что если ничего не было, или я был в подвале, но мне все привиделось? Развеивая слабые сомнения, впереди еле заметно мерцал огоньком освещенный прямоугольник окошка. Мне туда. Я быстро подошел, нащупал рукой дверную ручку, потянул на себя – заперто. Тогда, вспоминая прошлый вечер, постучал. С другой стороны двери послышался шум. Призрачный свет в окошке стал ярче и вдруг вспыхнул, ослепляя меня. Я отскочил в сторону, прикрывая рукой глаза. Скрипнула, открываясь, дверь, послышался тихий шепот:

– Это вы отче?

Я убрал руку, давая себе возможность видеть.

Прямо передо мной стояла девушка, в ее руке свеча. Нижняя часть лица закрыта ярким цветным платком. Ее небесно-синие глаза смотрели на меня. В их бездне, озаренной светом пламени, читались любопытство и страх. Не могу сказать точно чего больше, не удалось рассмотреть. Уж слишком мало времени было мне дано. Девушка громко вскрикнула, задула свечу и вбежала в комнатку. Хлопнула, закрываясь, дверь, послышался противный лязг – сдвинулся засов. Ничего более я не слышал, ничего не осознавал. Я видел лишь огонек свечи, который игриво отбивался от синевы прекрасных глаз. Сиял он просто как молодой месяц на фоне вечернего неба. В густой тиши по-прежнему звучал ее голос…

Я еще раз постучал, увы, безрезультатно. Ответа не было, да так мне и надо! Ясно же, что-то я не то делаю, не так и не для того.

Минутой позже растаяли глаза и небеса с луною, был только я, подвал и тишина. Ничего не оставалось кроме как поворачиваться, медленно брести по ступеням наверх, обратно, в свою келью. Кажется, я вступил во что-то липкое, но не все ли равно, светить ведь нечем! Словом, будет утро, встанет солнце, тогда во всем и разберусь.

Глава тридцать первая

Новое утро нового дня. Рано еще, даже колокола не звонили, не провозглашали начало службы. Чувствуя чье-то присутствие, я открыл глаза и сразу же увидел бледное лицо настоятеля. Он нависал надо мною, в левой руке держал зажженную свечу, правую вытянул вперед, собираясь потрясти меня за плечо. Я удивленно посмотрел на него, он отвернулся.

– Мне искренне жаль, но я ничего не в силах изменить. Завтра утром с обозом ты отправляешься в Спасовский монастырь. Само собой, на сегодняшний день ты освобожден от всех работ, собирайся в путь.

Он остановился у порога, обернулся и, по-прежнему не глядя на меня, добавил:

– До отъезда, из кельи ни ногой!

После этих слов я окончательно проснулся. Догадаться чем заслужил изгнание, а в том, что это именно изгнание я не сомневался, было нетрудно. Наверняка о моих ночных похождениях стало известно. Все понятно, но сдаваться это не в моих правилах, потому я выдавил из себя:

– Но почему!

Игумен Феофан опустил свечу ниже и показал рукой на округлый след чего-то черного и маслянистого. Темное пятно, которое удивительно контрастно выделялось на общем сером фоне.

– На будущее, смотри куда ступаешь! В этот же раз ты не только в деготь вступил, ты влез в дела, которые тебя никак не касаются. Думай, прежде чем что-либо предпринять, твое излишнее любопытство может стоить жизни и не только тебе одному…

Похоже, он еще что-то собирался добавить, но решил не продолжать. Просто повернулся и стремительно вышел из кельи. За ним захлопнулась дверь, а я услышал звук, которого не слышал за все время пребывания в монастыре – отчетливо щелкнул замок.

В безделье и лености прошел день, за ним миновала ночь. Быстро же я смирился! Просто сам себе удивлялся: лежал, смотрел в потолок, даже не пытался ничего предпринять, не пытался ничего изменить…

На следующее утро уехать не удалось. Обоз, который должен был забрать меня и доставить в Спасовский монастырь, задерживался где-то в пути. Об этом мне поведал брат Тимофей, который принес завтрак. Постоянно разговорчивый, в тот день он помалкивал, изо всех сил пытался меня игнорировать, но поскольку он, как и большинство толстяков, добрый, отзывчивый, да и поболтать любитель, не удержался, проговорился. Правда, когда я попытался развить тему, задал еще пару вопросов, он боязливо оглянулся и прошептал:

– Не могу я. Игумен строго-настрого запретил с тобой говорить и слушать тоже запретил. Я ведь и так уже нарушил…

Он поставил поднос на столик и настолько быстро, насколько позволяла комплекция, выскочил в коридор. Краем уха я уловил что-то новое. Легкое, эфемерное, непонятное. Что-то, что обеспокоило меня, чуточку обрадовало и озадачило одновременно. Новое ощущение породило мысль, которая кружила в моем обленившемся сознании, упорно не позволяя ухватить себя за хвост.

Что за мысль носилась в моей голове, я понял лишь полчаса спустя. В тот момент, покончив с завтраком, я лег на постель и принялся анализировать непонятные ощущения, разбираться в странных идеях и мыслях. Вспомнил чуть не по минутам утро, и лишь тогда яркой молнией блеснула догадка – брат Тимофей забыл запереть дверь. Вот оно как – я не заперт! Да, так все и было, я не услышал щелчка! Это событие засело в голове и пыталось достучаться до моего, ой какого неповоротливого сознания.

«Отличная новость, – размышлял я, – думаем дальше. Похоже, своей попыткой разговорить, я заставил бедного монаха нервничать, а когда волнуется, он становится ужасно невнимательным. Любопытная информация! Надо будет нею воспользоваться».

Как оказалось, домашний арест это очень даже скучное занятие, особенно, если он затягивается. Весь первый день я просто лежал и смотрел в потолок. Удавалось оторваться от столь важного и полезного занятия только тогда, когда брат Тимофей приносил еду. В день второй я уже не мог бездействовать, а когда выяснилось, что дверь открыта и я практически свободен, жажда действия буквально взорвала меня изнутри.