Куда улетают журавли…

– Ну… Делись… Чего там опять надумала.

Я пожала плечами.

– А чего тут надумаешь? Мне кажется, все довольно очевидно. Смотри сама… Сначала бабуська, Царствие ей Небесное, чудесным образом находит мой браслет. При этом она выдает сведения, которые она просто не могла знать по определению. Затем передает мне этот ключ и предостерегает от злых людей, которые, якобы, за этим ключом охотятся. И в этот же вечер, заметь, сразу после всех этих событий, отдает Богу душу. Причем, очень замысловатым образом. Падает с лестницы, по которой ей бегать (заметь, тетка сказала именно что бегать, а не ходить или ползать) было привычно. Все это тебя не наводит на мысли о злом умысле? – И, не дожидаясь ответа, сама проговорила: – На мой взгляд, все эти события уж очень странные, если не сказать хуже.

Сенька нахмурилась. По-видимому, до сего момента она не рассматривала все перечисленные мною факты как некую стройную цепь событий, связанных между собой. И сейчас она задумалась. Проговорила нерешительно:

– Ну хорошо… Положим…, – она подняла вверх указательный палец и с нажимом повторила: – Я говорю, ПОЛОЖИМ, ты права. И все это между собой как-то связано. Но ни ты, ни я, не знаем как. По сути дела, мы ведь ничего не знаем… – И она принялась перечислять, загибая пальцы: – Откуда старушка знала про тебя такие подробности? Что это за ключ такой? И что это за злыдни, которые за этим самым ключом гоняются? И от кого конкретно ты должна этот ключ уберечь? А главное, почему именно тебе она решила его отдать?

Я вздохнула под пронзительным взглядом зеленых глаз сестрицы. Все верно… Ничего не знаем и, как следствие, не понимаем. Проговорила с легкой досадой:

– Ты еще забыла добавить, что теперь некому задать все эти вопросы. Ладно… бабулька сказала беречь этот ключ. На этом пока и остановимся. А там… думаю, если что-то начнет происходить, мы это сразу поймем.

На том мы и порешили. Хотя подобное решение покоя в мою душу, увы, не внесло.

Глава 3

Дни полетели за днями в будничной суете и хлопотах. Работа требовала много сил и времени, а также нервов и большого запаса не совсем литературных выражений. Тут надо бы пояснить, что сестрица моя была хозяйкой тех самых ювелирных магазинов, в которых я была директором. Ну ладно… Выражаясь юридическим языком, она была учредителем, а я – исполнительным директором, сиречь – управляющим администратором. В общем, как ни назови, а хлопот меньше не будет. Как минимум раз в два месяца я отбывала в командировки по ювелирным заводам нашей необъятной Родины, которых в последнее время развелось, как тараканов на помойке. Бесконечные договора, контракты и соглашения. К тому же нужно было следить за работой ювелирных магазинов, то есть за продавцами, бухгалтерами, охранниками и т. д. и т. п. Так что уже в мае месяце эта история почти стерлась из моей памяти. Напоминанием всего этого служил только тот злополучный ключик. От греха подальше я убрала его в хранилище, где лежали все золото-бриллианты, продаваемые в магазинах. Но где-то, глубоко в памяти, закиданной и заваленной всеми вышеперечисленными хлопотами, сидела, словно застарелая заноза, мысль об этих странных и трагических пасхальных событиях. Возможно, со временем все так бы и забылось потихоньку. Но видно, не судьба была мне так легко отделаться от этой истории. Прелестным майским вечером, когда в открытые окна моего кабинета, расположенного на первом этаже старого особняка в центре города, врывался, вместе с теплым ветерком, одуряющий запах сирени, я сидела над бумагами с мечтательным выражением лица, будто это был не бухгалтерский отчет, а стихи, причем собственного сочинения. В дверь осторожно постучали, и охранник Игорек, здоровенный детина, которому больше бы подошло имя «Игорище», просунул свою стриженую голову в образовавшуюся щель. Шаляпинским басом он пробубнил: – Евдокия Сергеевна… Там это… Хозяйка, в общем, приехала. Я кивнула головой и, поблагодарив парня, захлопнула папку с документами. Если на ночь глядя приехала Сенька, то работы уже не будет. Пока Игорек, гремя ключами, открывал черный вход (магазин уже был закрыт по позднему времени), я успела воткнуть на кофеварке все положенные кнопочки и даже достать из небольшого «хозяйственного» шкафчика вазочку с какими-то печенюшками и прочими сладостями. Сама я сладкого не жаловала, но для гостей держала. В коридоре послышался стук каблучков, и Сенька вихрем влетела в кабинет. Скинув на ходу плащ и швырнув его в кресло, стоявшее почти у самых дверей, она, остановившись в центре кабинета, сурово спросила: – И чего ты тут…? Все над златом чахнешь? В такой-то вечер… Ну, где тут мужика найдешь, если все время на работе пропадаем, черт побери! Вступление было обычным, в Сенькином духе. А вот интонации нужно было уловить правильно. Сейчас ее суровость говорила только об одном: сестрица решила влезть в какое-то сомнительное мероприятие. Я слегка насторожилась, но, вспомнив о законах гостеприимства, промямлила: – Кофе будешь? Сенька, суровости поубавив, плюхнулась на стул и милостиво махнула рукой: – Давай… Я поставила перед ней чашку с кофе и вазочку с печеньками и уставилась на сестру в ожидании. Сенька сделала маленький глоток из чашки и поморщилась: – Горячий… Я, не иначе как из вредности характера, хмыкнула и назидательно проговорила: – Кофе и должен быть горячим. – И чтобы как-то ускорить процесс, спросила: – Ну… С чем, барыня, пожаловали?

Сестрица, схватив печеньку, откусила от нее кусочек, запила маленьким глотком кофе и только потом, глубокомысленно произнесла:

– Слушай… Тут такое дело… – Подобное вступление меня насторожило еще больше, и я впилась в Сеньку взглядом. А она, словно не замечая моего напряжения, стала болтать ногой, продолжая с умным видом грызть сладость. Я уже совсем, было, собралась рявкнуть, как тут она выпалила: – Ко мне из нашей епархии приходили. Предлагают сотрудничество. Ты как к такому делу относишься?

Я вытаращилась на сестру.

– В смысле, «предлагают сотрудничество»? В хоре церковном петь, что ли?

Сестрица сморщилась.

– Ну чего ты дурочку-то из себя строишь? Какой, к чертям собачим, хор?! Предлагают дать нам на реализацию всякие там церковные штуки. Ну, типа, иконки в драгоценном окладе, крестики всякие, цепочки. – Она подняла указательный палец кверху и пояснила важно: – Все освященное. Самим митрополитом, между прочим. Во!

Я опять хмыкнула и заунывно прогнусавила:

– … Следовательно, цена сих освященных колябушек будет на тридцать процентов выше обычных, неосвященных изделий…

Сенька глянула на меня строго и с некоторой досадой изрекла:

– Ну и чего вредничаешь?! – Я вздохнула, изобразив взглядом раскаянье, и продолжила слушать. А Сенька, посматривая с подозрением в мою сторону (не поверила в мое искреннее раскаянье, зараза!), продолжила: – Нужно выделить отдельную витрину для этих вещей. – И пояснила, как слабоумной: – Это, чтоб покупатели церковные изделия с мирскими не перепутали.

Я пожала плечами.

– Ну, иконки, так иконки… А почему вдруг к нам в магазин? У них же, вроде, свои точки реализации имеются…

Сенька вздохнула, досадуя на мою дремучесть.

– Конечно, имеются… Но там все простенько. А тут – драгоценные оклады из золота, серебра, со всякими там камнями недешевыми. А у их точек ни доброй охраны, ни сейфов. Ну ты понимаешь…

Я понимала. Кивнула головой и покладисто проговорила:

– Как скажешь… В конце концов, ты у нас хозяйка, тебе и решать. От меня-то ты что хочешь? Витрину выделить. Так это хоть завтра…

Сестра мотнула головой:

– Да это понятно… Мне от тебя нужно, чтобы ты сама в епархию съездила и отобрала, так сказать, ходовой товар. А то знаю я этих дельцов! Напихают невесть чего, что оно у нас годами лежать будет… Ну, в общем, ты поняла. Завтра и поезжай. Только не в саму епархию, а в монастырь, в Свято-Троицкий. Там у них все епархиальные архивы и хранилища. Я договорилась, тебя там встретят и проведут. Вот, к десяти утра и поезжай.

Я кивнула головой и про себя мысленно выдохнула. Могло быть и хуже. А с этим как-нибудь разберемся. Хотя в глубине сознания завозился какой-то червячок нарастающей тревоги. А ехидный голос внутри меня тихонько хихикнул: «Ну вот, и началось…»

На следующее утро я, отдав на работе все нужные распоряжения, поехала в монастырь. Свято-Троицкий монастырь располагался недалеко от города, на крутом берегу, откуда открывался удивительно прекрасный вид на всю округу. Блестящая лента голубовато-серой реки, заливные луга, цветущие кущи черемух, где по ночам надрывались соловьи. Все эти красоты заставили меня на некоторое время позабыть о проблемах, как производственных, так и обо всяких прочих. И на фоне пронзительно-голубого неба, как на нарисованной картине, возвышался монастырский комплекс. Постройка была старой, если не сказать, древней. Я немного знала об истории возникновения обители на этом месте. Здесь, в пятнадцатом веке, была возведена небольшая часовня. А уже позже, лет эдак через сто пятьдесят, вокруг был выстроен из красного кирпича и сам монастырь. В общем, зрелище было впечатляющим. От высоких стен, огораживающих все внутренние постройки, так и веяло самой историей. Я представила, как эту крепость осаждали всякие враги, в коих за всю нашу историю недостатка мы не испытывали. Как тут сверкали факелы и свистели стрелы с копьями, и горячая смола лилась со стен на вражьи головы. С воображением я проблем никогда не испытывала, и так себе ярко представила эту картину, что холодок у меня пополз по спине. А может быть, это было некое предчувствие?

Я остановила машину на небольшой заасфальтированной площадке возле внушительных кованых узорчатых громадных ворот, рядом с двумя другими автомобилями. Похоже, не я одна сегодня в гости приехала. Впрочем, это могли быть какие-нибудь паломники. Хотя я представляла себе паломников как-то иначе, уж точно не на новеньких «Тойотах» и «Рено». Правда, я не была особо сильна в церковных правилах и порядках. Так что… В любом случае, я напомнила себе, что я-то приехала сюда как раз по делу.

У ворот меня встретил человек в черной рясе до пят и черном же клобуке, какие носили монахи малой схимы. Разговорчивым его назвать было трудно. Но, как бы то ни было, я приехала сюда не разговоры разговаривать. Он провел меня по темным мрачным коридорам в большой кабинет (простите, не знаю, как называется правильно та комната, в которой работает настоятель). Хотя от церковного в этой комнате были только иконы и лампадка под ними, расположенные, как и положено, в красном углу. Вся же остальная обстановка вполне соответствовала современному офису. Ну, может, слово «современный» здесь не совсем подходило. Вся мебель была в старинном стиле, из массивной древесины, с замысловатой резьбой. В общем, впечатление производила. Но назначение всей этой красоты вполне соответствовало современным целям и задачам.

Настоятель монастыря, отец Феофил, встретил меня довольно радушно, если не сказать ласково. Предложил чай с плюшками, стоявшими тут же в кабинете на небольшом журнальном столике и накрытыми чистым вышитым полотенцем. От угощения я отказалась, сославшись на то, что «делу – время, а потехе – час». Настоятель одобрительно крякнул и позвонил в колокольчик, стоявший у него на столе. В комнату вошел другой монах, в глубоко пожилом возрасте, с седой бородой, чинно лежащей на груди, но статный, с отменной, я бы даже сказала, военной выправкой. Не иначе как бывший военный. Настоятель коротко представил нас. Вошедшего звали отец Андрей. Когда он называл свое имя, мне показалось на мгновение, что он сейчас щелкнет каблуками и приложится к моей ручке. Я так увлеклась этим самым «представлением», что едва удержалась, чтобы не присесть в книксене, когда называла свое имя. Вот же… Придет такое в голову!

Ни о чем больше меня не расспрашивая, будто и впрямь исполняя военный приказ, отец Андрей повел меня в подземные хранилища монастыря, где у них был к тому же еще и архив. Семеня за старцем (язык так не поворачивался его называть, но, как говорится, в чужой монастырь со своим уставом не ходят), я успевала еще и по сторонам оглядываться. И уже не в первый раз за свою жизнь только диву давалась, как раньше люди строить умели. Стены здесь были метра полтора в ширину. В таких подвалах можно было и ядерную войну пересидеть безо всякого вреда для себя.

Спустившись по многочисленным лестницам в самый низ (это я так думала, а, возможно, еще и не в самый), отец Андрей опять повел меня многочисленными арочными переходами и длинными коридорами, пока мы не уперлись в могучую дубовую дверь, искусно окованную старым железом. Мой провожатый, впервые за время нашего короткого знакомства, подал голос:

– Тут осторожней, матушка… Дверь низкая… Гляди, голову не расшиби…

От обращения «матушка» со стороны почтенного старца я слегка оторопела, а потом вспомнила, что мы все-таки в монастыре. А тут так принято, все «матушки», да «батюшки». Не иначе как, заразившись от отца Андрея, пропищала:

– Благодарствую, отче…

Тот глянул на меня несколько настороженно, словно ожидая увидеть на моем лице улыбку или, того пуще, ехидное выражение. Но я была сама серьезность и почтительность: на голове шарфик, глаза долу и вся поза выражала покорное смирение. «Отче» как-то многозначительно хмыкнул, но комментировать ничего не стал. Дверь была, и вправду, низкая. Это, наверное, для того, чтобы проще было врагам головы сечь, если какие в нее полезут. Иного объяснения такой высоты прохода, при таких-то потолках, я у своей логики обнаружить не сумела.

Пока мы стояли с дверью рядом, я даже успела обнаружить на дубовых плахах следы от ударов топора или меча, что вызвало у меня глубочайшее почтение к делу рук старых мастеров. Сейчас любые современные двери (если они только не бронированные) кулаком прошибить можно. А тут… Стоят себе уже столько веков и ничего их не берет, ни топор, ни секира, ни гниль какая. А уж, надо полагать, враги-то старались на совесть, желая проникнуть внутрь! Впрочем, и о гнили тут разговора не было. Несмотря на глубину подвала, воздух здесь был сухой и совершенно не затхлый, что, опять же, лишний раз свидетельствовало об искусстве и отменных знаниях древних мастеров. От современного тут был только кодовый замок на двери. Отец Андрей набрал какую-то, известную ему комбинацию, и дверь со скрипом отворилась. Мы оказались в огромном… Нет, скорее, в громадном подвальном помещении с арочным потолком, поддерживаемым толстыми каменными колоннами. Кое-где на стенах были видны застарелые следы копоти, оставшиеся от былых времен. В стенах я умудрилась углядеть вмурованные железные кольца, назначение которых я даже боялась представлять. В остальном же это место походило на читальный зал в какой-нибудь крупной библиотеке времен царя Ивана Четвертого, если бы во времена Грозного вообще таковые имелись бы.

Яркое освещение от вполне себе современных светильников, низко свисающих на длинных шнурах, по периметру огромные, до самого потолка, книжные шкафы из старого темного дерева, закрытые стеклянными дверцами, лестницы, ведущие на верхнюю галерею, опоясывающую весь зал. Посередине обычные письменные столы, попавшие сюда примерно из шестидесятых годов. На каждом столе небольшой светильник и подставка под книги. Честно говоря, зрелище было впечатляющим. Я стояла и оглядывала все это великолепие чуть ли не с открытым ртом. Было ощущение, что я попала в какой-то совершенно другой мир, в котором не было места ни автомобилям, ни сотовым телефонам, ни драным джинсам.

Отец Андрей терпеливо пережидал, пока я налюбуюсь всем этим чудом-чудным, пряча в бороде вполне добрую усмешку. Надо полагать, он уже привык, что на чужаков, попадающих сюда, это хранилище древних знаний производит подобное впечатление. Тихим мелодичным и очень глубоким голосом (я-то думала, у него голос должен был быть громким, чтобы командовать кавалерийским полком, а тут…) отец Андрей проговорил:

– Эти подвалы веков на пять старше самого монастыря. По всей вероятности, они тут стоят еще с языческих времен. – И добавил, хитро улыбаясь, словно опытный искуситель: – Ты не поверишь, матушка, что мы здесь обнаружили, когда расчищали эти «Авгиевы конюшни»…

Он сделал внушительную паузу, по-видимому, рассчитывая на мое вспыхнувшее любопытство. Разочаровывать пожилого человека я не стала, спросив с придыханием:

– …Что??? Что вы тут обнаружили?

Довольный, что сумел меня раздразнить своими загадочными, можно сказать, завлекающими словами, он произнес почти шепотом:

– Древнюю библиотеку… думаю, она постарше библиотеки Ивана Грозного. – И добавил почти обычным голосом: – У нас уже из историко-архивного института люди работают. Отец Феофил, с разрешения самого митрополита, благословил на изучение сих документов… – Кивнул куда-то в сторону и закончил с легкой усмешкой: – Вон… Корпят, сердешные…

Я проследила взглядом за его кивком и только тогда увидела, что в самом дальнем ряду за столом сидит молодой человек. Впрочем, с того места, где я стояла, точно разглядеть его возраст было затруднительно. Щуплая фигура, взлохмаченные волосы, очки на носу. Рядом с ним, опершись на крышку стола, стоял мужчина чуть постарше. Довольно высокий, широкоплечий, с небольшой бородкой, которая больше была похожа на небритую трехдневную щетину. С этой самой щетиной он больше напоминал какого-нибудь разбойника с большой дороги, который подкарауливает беспечных прохожих по темным улицам, чем работника архивно-исторического института. И судя по его небрежной позе, «корпящим» его было назвать трудно. Но стоило только отцу Андрею заговорить о найденной библиотеке, как у меня в голове словно звякнул какой-то неведомый колокольчик, а сердце вдруг забилось сильнее. Что за наваждение такое!!!?? Даже самой себе я не хотела бы признаваться, что почему-то в моих мыслях я сразу связала так необычно появившийся у меня ключик с этой найденной библиотекой. С чего бы, казалось? Но объяснений этому, увы, у меня не было.

Заметив, что я заинтересованно разглядываю работников института, отец Андрей с улыбкой спросил:

– Хочешь, матушка, я тебя представлю?

Сами «работники» меня интересовали мало, но вот то, чем они занимались… Точнее, те древние рукописи, которые они изучали, мне, с непонятного мне самой перепуга, были очень интересны. Наверное, именно поэтому, вместо ответа, я просто кивнула головой, в глубине своей души понимая, что меня уже влечет, тащит, словно на аркане в какие-то неведомые мне еще пока тайны. Но остановиться я уже не могла. Это просто было выше моих сил! Отец Андрей опять усмехнулся себе в бороду, впрочем, вполне добродушно и даже с пониманием. Больше не тратя время на какие-либо объяснения, неторопливо, ловко лавируя между столами, направился в сторону «корпевших» сотрудников института.

Увидев, что мы направляемся к ним, этот с бородой-щетиной как-то сразу подтянулся. От его недавней вальяжности не осталось и следа. Взгляд стал острым и каким-то пронзительным. Им он словно ощупывал мою фигуру на предмет наличия спрятанного оружия. Я даже чуть было руки вверх не подняла, как для милицейского осмотра. Но вовремя опомнилась. Была я одета в строгий деловой костюм из шерсти темно-кофейного цвета. Костюм сидел на мне как влитой (не хочу употреблять слово «в обтяжку», монастырь, все-таки). Это я к тому, что спрятать незаметно какое-либо оружие при таком фасоне одежды было весьма затруднительно. Ну, если только в моей сумке, которая была довольно внушительных размеров. Конечно, не базарная кошелка, но и не дамская сумочка. Она служила мне и для документов, и для прочих женских штучек, типа расчески. Была у меня слабая надежда, что этот тип не кинется ее досматривать. Хотя, кто их знает, этих «научных» сотрудников!

В общем, взгляд его мне очень не понравился, и меньше всего он подходил какому-нибудь архивному «червю», коим его представили. Впрочем, второй, сидевший за столом над каким-то огромным фолиантом, как раз-таки этому образу очень даже соответствовал. Мы подошли ближе, и отец Андрей произнес со смирением в голосе, под которым он очень мастерски прятал легкий налет иронии:

– Вот, отцы мои… Позвольте вам представить матушку Евдокию. Она очень заинтересовалась вашей работой. – И уже ко мне: – Ты, матушка, пока здесь побеседуй с учеными людьми, а я пока распоряжусь, чтобы тебе все доставили из хранилища, как положено…

С этими словами он и отбыл, бросив меня, можно сказать, на произвол судьбы. По крайней мере, я именно так себя и чувствовала: словно злая мачеха оставила бедную падчерицу одну-одинешеньку в диком и темном лесу на съедение двум волкам. Правда, на поверку оказалось, что никакие это не волки, по крайней мере, один из них. Но не буду забегать вперед. Небритый язвительно улыбнулся и пропел голосом волка (опять, волка! Дались мне эти волки!) из сказки про Красную Шапочку, на манер: «Это, чтоб тебя лучше видеть, внученька…?»:

– А что же это вы, матушка, в мужском-то монастыре потеряли…?

Ну… Меня его язвительность несколько привела в нормальное чувство, которое я слегка успела подрастерять от всего окружающего меня средневекового, или даже еще более древнего, антуража. К тому же, улыбаться я тоже умела. Раздвинула губы в ласковом оскале, от которого обычно нормальных людей в дрожь кидало, и ответила, несколько подражая его интонациям на тему Красной Шапочки:

– По необходимости, батюшка, по казенной надобности. А так бы я ни в жизнь одна, да в мужской монастырь… Ни, ни… Не пристало нашей сестре по мужским-то монастырям в одиночку шастать… Да и не в одиночку, тоже…

В дрожь его, увы, не кинуло, но выражение его лица все же несколько изменилось, став еще более насмешливым. Лохматый смотрел на меня в некоторой растерянности, а его спутник вдруг улыбнулся (кстати, вполне себе, по-человечески) и, коротко хохотнув, проговорил:

– А я смотрю, вы за словом в карман не лезете…

Я, чуть пожав плечами, грустно ответила, словно сожалея о своей неразумности:

– …Так, если вы заметили, у меня и карманов-то нет… – И, чтобы не продолжать этого дурацкого разговора, сама спросила: – А вы, как я слышала, из историко-архивного института? Что-то конкретное ищете, или так… на диссертацию материал собираете?

Тут лохматый опомнился. Привычным жестом поправил указательным пальцем на переносице очки в тонкой металлической оправе (кстати… Очень дорогой оправе. Такие не по карману простому научному сотруднику. И это я знала доподлинно) и проговорил несколько писклявым голосом:

– Право, Миша… Что на тебя нашло? Девушка интересуется историей, и это похвально. Не часто в наше время… – И тут же сам себя одернул, смущенно улыбаясь: – Впрочем… Теперь и я болтаю всякую чушь… Простите, ради Бога. Позвольте представиться: Аникеев Константин Алексеевич, можно – просто Костя. Кандидат исторических наук. А этого весельчака зовут Волков Михаил Игнатьевич, аспирант того же института.

Я про себя хмыкнула. И здесь «волк». Надо же было найти мне такое сравнение! А «весельчак» добавил с шутовским поклоном:

– …Можно просто – Михаил.

Я чуть не закатила глаза от досадного недоверия. Меня что, совсем идиоткой тут считают?! Вот уж на кого этот «Михаил» был меньше всего похож, так это на аспиранта вообще какого-либо института! Но вовремя опомнилась и нацепила на физиономию прилично-нейтральное выражение. И, разумеется, вслух, по причине хорошего воспитания, выражать свое сомнение не стала. Пускай, будет аспирант… Собственно, мне-то какое дело? Я приступила сразу к расспросам, опасаясь, что скоро вернется отец Андрей, а я так ничего и не успею узнать. А узнать очень хотелось. Уж больно меня монах заинтриговал своим сообщением.

– А скажите… Константин, над чем вы здесь работаете? Отец Андрей сказал, что здесь, в подвалах монастыря, они какую-то удивительно древнюю библиотеку обнаружили? И каких она времен? Кому принадлежала? Вы работаете с ней?

Лохматый аж покраснел от удовольствия. Видимо, эта тема его очень волновала, и мой интерес к ней ему льстил. Возникновение румянца на его лице приписывать смущению из-за моей дивной красоты я не стала. Не напоминал мне этот «книжный червь» (в отличие от своего товарища) ценителя милых женских мордашек. Набрав в грудь побольше воздуха, он спросил:

– Вы что-нибудь слыхали о «Голубиной книге»?

Я, чуть вскинув бровь, спросила:

– Это, которая считается русским духовным стихом, которую отвергала Христианская церковь?

Константин, видимо, не ожидая от меня таких познаний в данном вопросе, так обрадованно закивал головой, что я даже начала опасаться, кабы не оторвалась она при таком активном движении с его тоненькой шеи. Обошлось. Он расплылся в улыбке и затараторил, глотая окончания:

– Именно!!! Ее датируют концом пятнадцатого века. Она написана в форме вопросов-ответов на такие темы, как, ни много ни мало, сведения о происхождении мира, людей, сословий… В общем… Вы совершенно правы!!! – Он заговорил, чуть понизив голос, оглядываясь при этом по сторонам: – Она опровергала многие Христианские догмы… Потому и была запрещена церковью! – Не иначе, как от волнения, что он решился высказать такую крамольную мысль в стенах святого монастыря, Костя стянул с носа очки и кинулся их протирать бесхитростно краем своей чуток помятой клетчатой рубашки навыпуск.