Под прицелом твоей души

– Ладно, Громовы слишком мелкая рыба, – признал дядя, махнув рукой. – Но есть ещё Лапины. Они ненавидели Диму, и не скрывали этого. Особенно ублюдок Гордей, – выплеснул он едко.

– Слишком рискованно для них, – сказал Михаил, качая головой. – Они в первую очередь ценят своё положение. Напасть на Диму, значит подписать смертный приговор.

– Ещё варианты? – в голосе Николая зазвучало нетерпение. Он оттолкнулся от стены и сложил руки на груди. – Если не Громовы, не Лапины, не соседние кланы, то кто мог осмелиться на такое?

– Возможно, это кто-то изнутри, – тихо произнёс Борис, и все разом замолчали.

Эти слова повисли в воздухе, словно удар молнии.

– Изнутри? – переспросил я, нахмурившись. – Отец, ты думаешь, что это кто-то из нашей семьи?

– Не обязательно из семьи, – произнёс отец, медленно постукивая пальцами по столу. В его голосе сохранялась внешняя сдержанность, но за ней ощущалась тревожная внутренняя напряжённость. – Те, кто сделали это, располагали точными сведениями. Они не просто знали, когда Дима выйдет из дома, им было известно, куда тот направится, что он будет один, без охраны и предупреждения. Такие визиты никогда не согласовывались заранее, он часто принимал решения в последний момент. Поэтому появиться там именно в ту минуту, когда он подъехал, было возможно только в одном случае – если за ним давно следили. А значит, это не случайность. Это слежка.

Отец сделал паузу, словно позволял остальным переварить сказанное, а сам в это время будто прокручивал всё в голове ещё раз.

– За ним наблюдали. Не день, не два и даже не неделю. Они собирали его распорядок, выжидали, подбирали точку. У них был чёткий, выстроенный план. И самое страшное – мы этого не заметили. Ни одна тварь в этой чёртовой семье не заметила, что за моим племянником идёт слежка. Мы упустили момент, когда угроза прошла мимо всех наших кругов.

Михаил нахмурился ещё сильнее, его взгляд стал колючим, как натянутая проволока.

– Хочешь сказать, что у нас предатель?

– Это всего лишь предположение, но оно самое логичное. Такое не совершается без помощи изнутри, – заверил Борис, его голос был наполнен точной уверенностью. – И я хочу, чтобы вы начали с него.

– С кого именно? – уточнил Антон, поднимая бровь.

– Сначала с ближайшего круга. Я должен знать, кто был рядом с Димой в последние недели. Все, до единого.

По телу прокатилась волна холода. Этот разговор может привести к вещам, которые я не хотел бы знать, но сидеть и молчать я тоже не мог. Михаил переводит взгляд в мою сторону, его голубые глаза пристально изучают выражение моего лица, словно пытаются найти в нём ответ.

– Нужно проверить место нападения на Ирину и Николая, – спокойно, но твердо произнёс он, опираясь руками на стол.

– Мы уже проверили всё ещё вчера вечером, – перебил Ник, его голос звучал жестче, чем обычно. – Там ничего нет. Ни следов, ни зацепок. Нападавшие знали, что делают.

– Ты так уверен? – Михаил прищурился, обращаясь к сыну, но не сдвинулся с места. – Я знаю таких, как они. Эти твари могли оставить след, даже сами того не осознавая.

– Например? – Я вмешался, скрестив руки на груди. – Что ты ищешь?

Он задумался на секунду, а потом, словно решившись, заговорил:

– Во-первых, маршрут нападения. Это не случайное место, а точка, которую выбрали заранее. Кто-то знал, что вы поедете именно этой дорогой. Значит, есть информатор.

– И ты думаешь, мы найдем его следы там? – с недоверием спросил Николай, но в его голосе появилась тень сомнения.

– Марк, – голос отца был особенно тихим. Теперь четыре пары глаз были устремлены в мою сторону. – Твой план с переездом Ирины… – он словно прочитал мои мысли, – в данной ситуации, это невозможно. Слишком опасно, чтобы рисковать жизнью моей внучки. Как я уже и говорил, ей лучше остаться в Москве. Так будет безопаснее.

– Да, отец, – я сглотнул. – Мы уже поговорили, она остается. – отец ободряюще кивнул, снова переведя взгляд тёмно-серых глаз к бумагам, лежавшим на столе.

– Война или предупреждение, – вдруг произнес Антон, отходя к камину. Он долго молчал. – Если Громов действительно замешан, то он не мог сделать это в одиночку. Кто-то здесь дал ему доступ. Человек изнутри.

Все замолчали, осознавая вес его слов. В этот момент отец медленно встал из-за стола, и его глаза вспыхнули холодным блеском, от которого становилось не по себе. Бумаги больше не волновали его, мы пришли к тому, с чего начали.

– Тогда найдите этого «кого-то», – сказал отец, обводя кабинет взглядом. – И найдите его быстро.

Глава 2

Ирина

Я запланировала подъём на девять, чтобы успеть к привычному времени семейных сборов в столовой. Неважно, кто находится дома, стол всегда накрыт. Завтрак. Обед. Ужин. Эта традиция не нарушалась годами. Особенно важны были завтраки: только утром семья могла быть в полном составе. В обед почти никого, а вот ужин, это уже обряд. Так было раньше. До того, как умер дядя. До того, как жизнь каждого из нас перевернулась.

Я потянулась, чувствуя, как тело лениво и с явным сопротивлением отзывается на попытку проснуться. Последние несколько дней я практически не спала по ночам, засыпая только под утро. Неделя, проведённая в этом доме, окончательно разрушила мой режим. Сегодня я должна была проснуться вовремя: пациенты расписаны, первый придёт в два, а мой негласный ритуал, быть на месте хотя бы за час до начала сессий, должен был помочь собраться с мыслями и войти в нужный ритм. Настрой, это половина работы. Но я проспала. От особняка до города ехать не меньше часа, а я открыла глаза лишь в половину первого.

Резко спрыгнув с кровати и не обращая внимания на холодный пол, который мгновенно привёл в чувство, я быстро побежала в душ. Вода текла тёплыми струями, смывая остатки сна и мои бесконечные мысли. Когда я вышла из ванной, вздохнула с раздражением, глядя на чемодан в углу комнаты. Он стоял там нетронутым с момента моего приезда. Ну почему я не приготовила всё заранее?

Разорив чемодан за считанные секунды, я вывалила всё его содержимое на белый ковёр. Вещи перемешались в хаотичную кучу, и я отчаянно искала что-то подходящее. За окном светило яркое солнце, редкое для января, но обманчивое, как всегда. Вчерашний снег чуть подтаял, превратив двор в серо-белую кашу, смешанную с песком и грязью. Земля была влажной, местами скользкой, и всё напоминало о том, что зима в Москве не сдается, даже если на мгновение притворяется мягкой.

Мой выбор пал на серое приталенное платье из тонкого кашемира, единственное, которое не нуждалось в глажке. Его рукава едва прикрывали плечи, а в районе талии ткань была собрана мягкими складками, подчёркивая фигуру. Я дополнила его высокими лодочками с острым носом в тон платью, хорошо осознавая, что, возможно, совершаю ошибку: пока дойду до машины, вполне могу замочить ноги. Но всё же решила рискнуть. В конце концов, я за рулём, и если повезёт, обойдусь без луж и сугробов. Когда я наконец посмотрела на себя в зеркало, отражение заставило меня нахмуриться.

– Уставшая, вымотанная… – тихо проговорила я, проводя пальцем по тёмным кругам под глазами. – Отлично выгляжу.

На макияж времени уже не оставалось. Я лишь успела провести утюжком по волосам, добиваясь безупречной гладкости. Год назад я решилась отрезать свои длинные, густые пряди, и теперь они были чуть ниже плеч. Но это было к лучшему. Новый образ добавлял строгости и взрослости, или, по крайней мере, я старалась в это верить.

Захватив косметичку, я сунула её в большую сумку. Туда же полетел телефон, наушники, зарядка и очки. Накинула длинное пальто и быстро спустилась вниз, впопыхах закрепляя тонкие часы на запястье.

В доме стояла тишина. В столовой я заметила двух женщин. Одна убирала со стола, другая собирала не тронутую посуду.

– Где все? – спросила я, остановившись в дверях.

Одна из них подняла голову.

– Добрый день! Ваша мама попросила принести обед в комнату, – мягко ответила женщина. – Елена с детьми на заднем дворе. Ваш дедушка, папа и брат еще со вчерашнего завтрака не возвращались.

– Понятно, – кивнула я, чувствуя странное опустошение.

– Могу собрать вам что-нибудь с собой, Ирина Марковна? – предложила она.

Я покачала головой.

– Не нужно, спасибо.

Мой голос прозвучал ровно, но внутри всё было иначе. Я задержалась в дверях на несколько секунд, не понимая, зачем. Может быть, надеялась услышать еще что-то. Увидеть кого-то. Но ничего не произошло. Поднос с едой, оставленный утром в моей комнате, тоже остался нетронутым. Голод напоминал о себе, но есть не хотелось.

– Спасибо, – снова произнесла я и, уже на автомате, добавила: – Как вас зовут?

Женщина смущённо опустила глаза, как будто мой вопрос застал её врасплох.

– Анастасия, меня недавно приняли на работу, – уточнила женщина.

– Благодарю, Анастасия, – сказала я, пытаясь выдавить улыбку. – Хорошего дня.

Она кивнула, и я поспешила к двери.

Выйдя на улицу, я тут же поняла, как сильно ошиблась: ледяной воздух мгновенно обдал ноги, пробирая сквозь тонкую кожу туфель, а по телу прошла мелкая дрожь. Если завтра я не заболею, буду благодарить вселенную всю оставшуюся жизнь, и больше никогда, «слышишь, никогда» не надену туфли в январе, даже если машина будет ждать прямо у порога.

Я торопливо направилась к машине, но невольно скользнула взглядом в сторону детской площадки. На заснеженной лужайке возились Лена и двойняшки. Они раскачивались на качелях, будто в своём мире, не замечая никого вокруг. Денис звонко смеялась, хлопая в ладоши, а Данил, подняв голову, встретил мой взгляд. Его маленькое лицо, как всегда, оставалось непроницаемо скучающим. Я поспешила отвернуться.

Я была готова к потоку вопросов, но охрана промолчала. Приказа не выпускать не поступало. Видимо, отцу сейчас было совсем не до этого, и похоже, он попросту забыл

Когда я села в машину, меня охватило странное чувство облегчения. Возможность уехать, пусть даже ненадолго, ощущалась как маленькая личная победа. Наверное, следовало бы предупредить папу. Но как? Коротким сообщением? Звонком? Он ведь чётко дал понять: у меня есть месяц. Значит, я имею право продолжить жить с того момента, на котором всё оборвалось, когда я временно переехала в особняк. Что ж, пусть будет так.

Мотор загудел низким урчанием, и машина послушно тронулась вперёд, выводя меня в сторону города. Москва встретила привычной суетой. Я вцепилась в руль, сосредоточившись на дороге и изо всех сил стараясь не возвращаться мыслями туда, что оставила позади. Обычно в такие моменты я включаю музыку, даю себе фоновый шум, чтобы немного отвлечься. Но сегодня внутри и так гудело слишком много мыслей, каждая пыталась перекричать другую. К тому же пробки, вечные спутники этого города. И всё же именно они сегодня неожиданно сыграли мне на руку: пока машины стояли в очередном заторе, я успела привести себя в порядок и даже накраситься. Первый плюс в копилку этого сомнительного дня.

Когда я наконец припарковалась у пятиэтажного частного корпуса больницы, часы нагло уткнули мне в лицо четырнадцать двадцать. Минус двадцать минут. Опоздание. Чёрт, как же я это ненавижу! Внутри всё скрутило от злости на саму себя. Ужасно. Просто ужасно! Я выдохнула, пытаясь убедить себя, что ещё не всё потеряно. Может, пациент тоже застрял где-то в дороге? Или передумал и вовсе не приехал? Хотя нет, глупо надеяться на такую удачу. Дилара непременно предупредила бы меня, если бы встреча срывалась. Да и Сара… она из тех, кто приходит раньше назначенного времени или опаздывает.

В приёмной пятого этажа меня ждала Дила. Внутри царила знакомая атмосфера: стены цвета слоновой кости, ровное свечение ламп под матовыми плафонами, мягко разливавшееся по помещению, и стойкий аромат свежесваренного кофе. Вдоль стены тянулась небольшая зоне ожидания с низким столиком и аккуратно разложенными журналами, создавая иллюзию домашнего уюта в деловом пространстве.

– О, привет! Я уже собиралась звонить, – она встретила меня с натянутой улыбкой, сжимая в пальцах чёрную ручку. По голосу было слышно, что девушка нервничает, но старается не показать.

– Знаю… – выдохнула я, запыхавшись. – Прости, Дила.

Я сбросила с плеч пальто, машинально передала его Диларе и не задерживаясь шагнула к столу. Рука сразу потянулась к распечатке расписания. Взгляд скользнул по строкам, всё вроде на месте… кроме одного имени.

– А это кто? – спросила я, нахмурившись и ткнув пальцем в самый низ.

– Новый пациент. Громов Виктор Александрович. Он записался ещё в четверг на пробную сессию, – ответила она, наклонившись к монитору. Голос был ровным, но в уголках её губ дрогнула едва заметная тень удивления. – Ты ведь не забыла, да?

Я остановилась с листом в руках, и щёки стремительно вспыхнули, как от неожиданной пощёчины.

– Нет… – пробормотала я. – Здесь написано два часа дня. Но разве это не время Сары?

Дилара подняла на меня глаза и медленно, почти с сочувствием, покачала головой. Губы были поджаты, как у учительницы, которая только что поймала ученика на списывании.

– Нет, Ир. Сара записана на три. Мы это обсуждали в четверг, я сказала, что запишу нового пациента, и ты подтвердила запись. Мы всё согласовали. Кажется… ты забыла, да?

– Чёрт! – громко вырвалось с губ. – Прости, Дила. Я… вообще не понимаю, как могла всё напутать…

Судорожно втянув воздух, я пыталась утопить в нём растущее чувство стыда, и затем схватилась за голову.

– Ладно… пожалуйста, скинь мне это расписание на почту, хорошо?

– Конечно, – кивнула она, уже щёлкая по клавишам. – Я всё продублирую.

– Хорошо, – я опустила взгляд, желая исчезнуть. – Он уже там?

Она чуть сморщила нос, покосившись на часы.

– Ага, пришёл. Уже как пятнадцать минут назад.

Что со мной происходит?

Я не понимала, как допустила такую ошибку. Как могла перепутать расписание? Мои пациенты были для меня как открытые книги, я знала их по именам, историям, даже по мелким деталям вроде любимого цвета. Но сегодня всё было иначе. Голова казалась пустой и перегруженной одновременно. Всё смешалось: семья, работа, отец, Америка… И это меня пугало.

Когда я приблизилась к двери кабинета, привычный приём с глубоким вдохом и счётом до десяти не сработал. Напряжение только сильнее сжало грудь, и я поняла, что всё ещё не готова переступить этот порог.

Мой кабинет всегда был местом покоя и уединения. Просторное помещение с белыми кирпичными стенами, которые украшали картины. Они были разными: какие-то абстрактные, что-то реалистичное. Некоторые из них я получила от пациентов, они говорили, что им хотелось оставить частичку себя. Большинство купила на аукционах, какие-то подарил отец.

В центре кабинета стоял журнальный столик из светлого дерева, на котором лежали салфетки, графин с водой и пара аккуратных стаканов. Справа мое любимое кресло горчичного цвета с мягкими подлокотниками, а слева диван оливкового оттенка, щедро усыпанный разноцветными подушками. Окна напротив, большие и удлиненные, разделенные шторами, одно из них всегда немного прикрыто. Это создавало уютную, немного интимную атмосферу. Позади моего кресла высился книжный шкаф, заполненный книгами, среди которых были и психология, и художественная литература. Даже романы. Кто не любит романы? В углу находился мой рабочий стол, а по углам растения, заботливо принесенные Диларой из дома. С каждым месяцам они всё больше заполняли кабинет.

Натянув улыбку, я закрыла глаза и беззвучно заставила себя собраться, настраивая внутренние пружины перед длинным часовым сеансом. Но когда обернулась, чтобы занять своё место, шаг внезапно застыл в воздухе: в моём кресле уже сидел мужчина.

Я растерялась. Всё, что я знала о личных границах, собственных правилах и порядке, в одно мгновение рассыпалось. Он сидел спокойно, с видом человека, уверенного в своём праве быть здесь. Казалось, кресло изначально принадлежало ему, и именно он хозяин этой территории. А я лишь случайная гостья, чужая среди своих стен.

Меня захлестнуло странное чувство: смятение, покалывание между лопатками, неловкость. Ощущение, что какая-то невидимая сила прижала к полу и не позволяла отступить. Я задержалась у двери дольше, чем следовало, и мужчина это уловил. Его взгляд был прямым, лишённым дерзости или грубости, но в этой сосредоточенной невозмутимости скрывалась настойчивость, способная в одну секунд перевернуть привычный порядок.

Я заставила себя вспомнить, где нахожусь и кто я. Это мой кабинет, моё кресло, моё пространство… Но сейчас меня складывалось чёткое впечатление, что теперь всё это уже не имеет никакого значения.

– Ох, я занял ваше место? – его голос был низким, бархатистым, слегка насмешливым. – Простите, доктор. Мне сказали пройти в кабинет, вот я и выбрал для себя это место. Оно мне показалось более… – мужчина на секунду задумался, – приятным. Но, конечно, я не намерен его больше занимать.

Мужчина поднялся легко и бесшумно, словно тело его было лишено веса, и сделал шаг вперёд. Когда расстояние между нами сократилось, я уловила аромат. Он не навязывался, не резал воздух, а просто скользил рядом, едва ощутимый. Сладковато-свежие ноты лайма, тонкая древесная прохлада, мускус и мягкая пудровость ириса оставляли за ним манящий, тянущийся след.

– Да, – только и вырвалось у меня.

Что-то в этой ситуации выбило меня из равновесия. Я вдруг ощутила себя не на своём месте, оказавшись в роли «пациента», а не «врача». Его голос звучал ровно, но в интонации слышалось едва уловимая нежность, почти… забота. Нет, мне лишь показалось. Или всё же… да? На короткий миг я почувствовала себя ребёнком, как тогда, когда кто-то говорил со мной слишком снисходительно. Чаще всего так делал дядя. Но почему именно сейчас это чувство оказалось таким острым?

– Меня зовут Ирина Марковна, – я протянула руку, пытаясь вернуть контроль. – Но можно просто Ирина

Его губы тронула слабая улыбка, и на правой щеке появилась заметная ямочка.

– Виктор Александрович.

Он сжал мою руку с мягкой настойчивостью, не сводя с меня глаз.

– Прошу вас, – я выдернула руку из его, указывая на диван.

Бросив сумку на рабочий стол, я быстро взяла блокнот и ручку и села в кресло. Оно было тёплым.

Громов устроился на диване с такой беспечностью, точно знал это место всю свою жизнь. Одна нога была закинута на другую, правая рука лениво покоилась на спинке дивана, а левая исчезла в кармане чёрного пальто. На вид ему было около тридцати пяти, возможно, меньше. Высокий рост, стройная фигура, острые черты лица обрамленные еле заметной щетиной.  Темные кудрявые волосы, а тёмно-серые глаза, несмотря на внешнюю невозмутимость, тревожили. В их непроницаемом взгляде пряталось нечто большее, чем он хотел выдать.

Мужчина был одет во всё чёрное: брюки из тонкой твидовой ткани, простая чёрная футболка без единого принта, поверх длинное пальто, а из-под манжета мелькнули часы, идеально завершавшее образ. Даже обувь, кожаные броги, сверкавшие так, словно он ни разу не ступал ими по земле. На Викторе одежда выглядела безупречно, каждая деталь подчёркивала его силуэт.

Он не снял верхнюю одежду, и это выглядело странно. Пациенты обычно расслабляются, а Виктор явно не спешил сбросить защиту. Его поза казалась откровенно расслабленной, но рука в кармане выдавало скрытое напряжение.

– Итак, Виктор Александрович… – я сделала паузу, чтобы уловить его реакцию.

Он чуть приподнял бровь, но не сказал ни слова.

– Что привело вас ко мне? – мужчина улыбнулся, чуть склонив голову.

– Доктор, неужели это не очевидно? Я здесь, потому что мне нужна помощь, – его голос звучал тепло, но между строк читалась некая издевка.. – Но вы ведь лечите души людей, не так ли? Или как это у вас называется? Или у вас есть какая-то более пафосная формулировка для этого?

Я улыбнулась в ответ, стараясь не показать, что уловила подвох, и записала наблюдение в блокнот:

Тринадцатое января.

Громов Виктор Александрович. Сеанс номер один.

Сарказм как защитный механизм.

– Помощь бывает разной, Виктор Александрович. Я предлагаю конкретную. Может быть, вы уточните, что вас беспокоит? – я постаралась придать своему голосу мягкость, чтобы не спровоцировать сопротивление.

Виктор смотрел на меня с той же улыбкой, и в его глазах пряталось что-то, о чём я не имела ни малейшего понятия.

– Слушайте, доктор, я не совсем понимаю, как это работает. Разве вы не должны задавать вопросы? Сканировать меня? Понять, что со мной не так?

Его тон не был враждебным, скорее, игривым. Но мне не нравилось, как мужчина уводил разговор.

– Да, я могу сканировать вас, – наклонив голову вперёд, я пыталась удержать его взгляд. – Но, честно говоря, предпочитаю, чтобы мои пациенты сами определяли свои цели. Это помогает мне понять их глубже.

Виктор тихо засмеялся и откинулся на диван. Яркий луч солнца упал на левую сторону его лица, и я заметила едва различимую полоску, тонкий шрам на скуле. Почти незаметный, но если присмотреться внимательнее, его всё же можно было разглядеть.

Я поспешно отвела взгляд, когда он выпрямился и вновь принял своё обычное положение.

– Хорошо, пусть будет по-вашему. Мне кажется, что я…устал.

– Устали?

– Да. Устал от… – он сделал неопределенный жест рукой, подбирая слова, – всего.

Его неопределенность немного насторожила меня. Обычно клиенты, даже самые закрытые, стараются хоть как-то намекнуть на источник своей тревоги, но Виктор упорно обходил это стороной.

– Усталость, это серьёзное чувство. – Я сделала очередную запись: избегает прямых ответов.– Но оно не появляется на пустом месте, Виктор Александрович. Были ли у вас недавние события, которые усилили это чувство?

Улыбка тронула его губы, но не дошла до глаз.

– Док, а вы всегда задаёте такие сложные вопросы?

– Только когда это необходимо, – я сделала паузу. —Виктор Александрович, вы не обязаны рассказывать всё сразу. Но, возможно, начнете с того, что кажется наиболее важным?

Виктор смотрел на меня слишком долго, и я могла бы решить, что он изучает меня, если бы не одно «но». В его взгляде не было ни капли интереса, только скука.

– Ладно, начнем с простого, – в мгновение Громов оживился, как если бы услышал хорошую новость. – Я занимаюсь бизнесом. Работаю с людьми. И за последние годы, знаете ли… начинаешь уставать от них.

– От людей?

– Да. От их предсказуемости, слабостей, от того, как они ведут себя, когда думают, что никто не смотрит.

В его словах чувствовалась некая горечь. Это зацепило меня.

– Звучит так, будто вы разочарованы в людях.

– Возможно. А может, я просто слишком много вижу.

– Видите? – я прищурилась.

– Верно, док, – кивнул Громов. – Я замечаю то, что другим кажется неважным. Например, ложь. Не только в чужих словах, но и в тех, что человек говорит себе.

– Интересное замечание, – я отметила в блокноте: чувство превосходства над окружающими. – Вы говорите, что замечаете ложь. А как насчет своей?

Виктор немного напрягся, особенно это выдавала его левая рука. Она постоянно была в напряжении. Но сейчас особенно.

– У меня нет причин лгать самому себе.

Я кивнула, сделав вид, что приняла его слова, хотя это был явный защитный манёвр.

– Вы так уверены. А что, если вы просто ещё не столкнулись с правдой, которую сложно принять?

Впервые за время нашего разговора, он посмотрел на меня с неожиданным интересом.

– Вы всегда так глубоко копаете?

Его вопрос вызвал во мне короткую улыбку.

– Только если чувствую, что это может помочь.

Мужчина снова рассмеялся, чуть сильнее, чем раньше.

– Хорошо, доктор. Считайте, что я заинтригован.

Я отметила в голове, что Громов снова уходит от темы, и добавила: избегает серьёзного ответа.

Его насмешливый тон, ирония, игра с темами, уход от вопросов, всё это указывало на защиту. Виктор явно не привык быть в позиции уязвимого. Возможно, он из тех, кто привык контролировать всё и всех. Но что-то в его взгляде, в том, как Громов смотрел на меня, говорило о другом. Думаю, он не просто отгораживался, но и проверял меня, испытывал. Но зачем?