Бегущая от Тьмы

Моё движение было лёгким, решительным. Так рука встретила его, и сила, скрытая в его ладони, мягко сплелась с моей, создавая невыносимо тонкую вибрацию: искристую, тревожную, как сам первозданный хаос.

Я потерялась на миг от этих чувств, что камнем рухнули в мой живот и громким выстрелом убили все мысли.

А Данте не говорил ни слова. Он просто вёл вперёд, сквозь плотную толпу, сквозь шум, смех и свет. Пока не привёл меня к кругу танцующих у костра, туда, где жар пламени сливался с жаром крови.

И мне раньше казалось немыслимым добровольно шагнуть в чьи-то объятия. Но Данте не спрашивал. Он просто притянул к себе ближе с той естественностью, с какой прилив накатывает на берег. И я, будто зачарованная, потеряла любую опору под ногами, но почему-то всё равно послушно следовала за магом в танце.

И мы кружились.

Я была почти заворожена этим мрачным огнём в его глазах. Холодом – в его спокойствии. Я терялась в этом контрасте. Танец казался слишком быстрым, а музыка – пульсирующей, древней, живой. Но всё, что я слышала, это наше дыхание.

– До сих пор не могу поверить в то, что ты реален, – всё же не сдержалась я и перешла на ментальный контакт, когда поняла, что уже минуту мы молча кружились, безмолвно читая друг друга по глазам. И непонятно, отчего так кружилась голова: то ли от его близости, то ли из-за моего ухудшающегося состояния.

– Я искал тебя. Целые годы. Столько раз представлял себе нашу встречу. А в итоге… нашёл тебя там, откуда так долго бежал, — ответил он, и его ментальный голос прошёлся мурашками вдоль моего хребта, как раскалённое лезвие.

Слишком честно. Слишком глубоко.

Я сбилась с темпа, оступаясь на ровном месте так, что едва не упала. Однако мне этого не позволили. Данте подхватил меня прежде, чем я успела испугаться, и так легко, будто я ничего не весила, поднял на руки, заставляя закружиться в новом ритме.

И если раньше дышать было тяжело, то теперь, когда он оказался на порядок ближе, я и вовсе забыла, что мне был нужен какой-то там воздух. Его руки, уверенные и тёплые, обжигали сквозь тонкую ткань платья, и я невольно замирала, глядя в его глаза.

Сколько же всего было в нём в этот миг: огонь, лёд, гроза и ночное небо – всё сошлось в одном чувственном, почти невесомом танце, отражённом в этом взгляде.

А я даже не поняла, отчего мои губы так медленно растянулись в улыбке. Но мне понравилась его ответная ухмылка – лёгкая, искренняя, без слов. Она мне тоже многое сказала.

– Прости, я не очень-то хорошо танцую… – всё же произнесла я вслух, когда вновь потерялась в незнакомой музыке и потому лишь крепче цеплялась за его плечо, словно пытаясь найти в нём ту опору, которой так не хватало. То, как он легко поддерживал меня в танце, было почти поразительным. Ведь я действительно не то чтобы хорошо танцевала.

– Неважно. Мне нравится, – только и произнёс он едва слышно, используя мою неуклюжесть вновь, чтобы повторить то незамысловатое па с поворотом и стать ко мне на секунду ближе. – Только ведь это не из-за вина, верно?

Его слова пронзили воздух, как лезвие, брошенное точно в цель. И его догадка заставила мои глаза тревожно вспыхнуть, отражая всполохи затаённого синего огня, который однажды обещал меня сжечь.

Я втянула воздух носом, чтобы не выдать себя, чтобы удержаться на плаву и, быть может, соврать… но слова не успели прозвучать вслух, как его плечи вмиг закаменели. Данте зацепился взглядом за что-то в толпе, и его улыбка на губах медленно сошла на нет.

– Прости. Сейчас у нас не так много времени, как хотелось бы, — звучал в моей голове его голос, тихий, но не оставляющий места сомнениям. – Слишком много любопытных глаз вокруг, слишком мало времени осталось до полуночи. А ты знаешь, что это значит, Эдельвейс. Тебе нельзя оставаться здесь.

Имя – настоящее, спрятанное под покровом моей кривой маски, – пронзило меня, как удар в грудную клетку. И вместе с ним осознание: он помнил. Помнил моё настоящее имя с самого начала.

И мне даже не нужно было смотреть в сторону, чтобы ощутить на себе тяжёлый взгляд Кайла. Его острые эмоции почти резали мою кожу сквозь расстояние: гнев, ревность, недоумение – всё сплеталось в тугую струну, звучавшую сквозь музыку и магию, сквозь чужой смех, костры и дыхание праздника.

Но я не поворачивалась.

И это, казалось, был ещё один из симптомов моего прогрессирующего безумия.

– Давай встретимся в лесу через двадцать минут. У северной тропы есть поляна, скрытая за ветвями ив. Знаешь её? Там ты сможешь пережить своё Становление… и я смогу, если потребуется, удержать тебя и не позволить выжечь весь лес дотла.

Мир исчезал. Осталась только его рука, сжимавшая нежно костяшки моих пальцев. Он осознанно медлил, прежде чем отпустить меня из своих рук. И ему всё же пришлось спросить вслух, чтобы его предложение стало для меня реальностью:

– …Согласна?

И мне бы следовало в этот момент не колебаться, отдёрнуть ладонь, отступить назад, сказать: «Нет, я справлюсь». Но…

Я закусила губу и коротко, молча кивнула. И лишь после этого всё же сделала шаг назад, потому что точно знала: если не отойду от него прямо сейчас, у Кайла в голове появится слишком много ненужных вопросов.

Хотя… у него они и так были.

Глава 8

Я и представить не могла, что такие яркие, живые, полные зелени глаза могли вдруг обернуться болотной глубиной.

– Всё ещё хочешь со мной потанцевать? – мой голос прозвучал ровно, сдержанно, но в интонации сквозил тонкий вызов.

Я приблизилась и протянула руку не как приглашение, а как ультиматум. Кайл смотрел сначала на моё лицо, затем – поверх моего плеча. На долю секунды его челюсть напряглась, брови сошлись, но всё же он принял ладонь.

– Ты хоть знаешь, что нарушаешь все существующие правила сейчас? – пробурчал парень с тихим раздражением, когда я сделала первый шаг в его сторону. – Девушки не приглашают мужчин на этот танец. Так не принято.

Я только фыркнула и закатила глаза, не утруждая себя ответом. Он должен был бы уже привыкнуть: мне никогда не было дела до «принятого».

Мне просто хотелось ещё ненадолго погрузиться в атмосферу этой прекрасной ночи, что пленила меня минуту назад. Но… танец с Кайлом оказывался совсем другим на вкус: горечь его обвинений чувствовалась в каждом шаге.

«Адель, я прошу тебя, держись от Данте подальше. Он опасен, Адель. Как ты этого не видишь, Адель!»

И всё, что мне оставалось, это молча слушать и ждать, пока поток упрёков и доводов закончится. Наступила на ногу я парню при этом всего один раз. Ну или пару десятков раз. На руках он меня так и не закружил, хотя я была бы не против. Несколько разочарованно вздохнув, я всё-таки поняла, что это была не задумка танца, а лишь импровизация мага.

– Ты меня совсем не слушаешь, да? – вздохнул Кайл разочарованно, когда в конце повёл меня прочь от танцующих пар.

Я бросила короткий взгляд на друга и лишь неопределённо пожала плечами.

– Жду, когда ты перестанешь читать мне нотации, как маленькой девочке. Но, похоже, тебе это слишком нравится…

И, пожалуй, зря я это сказала.

Потому что в следующее мгновение Кайл вспыхнул. Он резко остановился, и я была вынуждена сделать шаг назад, чтобы не врезаться, но он перехватил моё движение. Его рука, горячая и твёрдая, схватила меня за подбородок с той навязчивой решимостью, что сразу выводила из себя.

– Я буду говорить тебе это до тех пор, пока ты не поймёшь, какое он чудовище!

Кайл произнёс это, точно чеканя каждое слово – намеренно, с нажимом, будто хотел вбить их в меня силой.

То, как я вырвалась из захвата, было скорее инстинктом, чем желанием навредить. Однако того удара по его руке хватило, чтобы взгляд моего некогда лучшего друга вдруг потемнел от злости. Вот только меня это, увы, уже не трогало.

– Поверь, Кайл, ты абсолютно ничего не знаешь о чудовищах. Хотя они куда ближе, чем тебе кажется, – вырвалось у меня раздражённым шипением, когда я отшатнулась от него.

Непонимание, злость и беспомощность – вот что я читала на его лице. И потому я лишь упрямо закачала головой, стараясь сгладить контрастность тона:

– Вместо того чтобы разбрасываться пустыми словами, иди лучше домой и проспись. Ты слишком много выпил.

Кайл хотел что-то возразить, рвануть за мной, снова взять на себя роль спасителя, но я резко вскинула ладонь, останавливая его без слов. Я не дала ему ни шанса.

Просто повернулась и пошла прочь. Сначала шаг за шагом, будто сопротивляясь собственным мыслям, а потом – бегом. Словно я пыталась вырваться из душной, невыносимо тесной клетки, в которой меня пытались удержать.

И только когда лес вновь принял меня в свои объятия – я позволила себе выдохнуть и остановиться.

Корни под ногами, запах мха, шум ветра в листве – всё это возвращало в настоящее. Я закусила губу, не в силах сдержать нарастающее раздражение. Боль сдавливала грудь не от ран – от злости. И не на Кайла, а на саму себя.

Я пнула корягу, зная, что она тем более ни в чём не виновата. Но злость – упрямая тварь. Её нужно выгуливать. Выводить из себя на коротком поводке, чтобы она не загрызла кого-то живого взамен.

«Ты никогда не станешь одной из них, как бы сильно ни старалась», – нашёптывали кроны, качавшиеся в чернильной темноте над головой. Их голоса были старыми, как сама земля, и такими же неумолимыми.

В то время как Тьма в сердце всё нарастала и была готова вот-вот вспороть меня изнутри. И я, наивная, пыталась ей противостоять. Пыталась её укротить, будто у меня было на это право.

За что и расплатилась.

Боль накатила яростной волной. Тьма вскипела во мне, словно чёрное вино: густое и терпкое. Она скреблась изнутри когтями, будто дикое животное, которое теперь рвалось всеми силами наружу.

Шорох листвы походил на издевательский хохот, и я, дрожащими пальцами сжав тонкую ветку, едва не зарычала, пригибаясь к земле, словно и сама была деревом изломанным, перекрученным, сжираемым собственной гнилью изнутри.

Я была одна. Совсем одна. Только я и лес. Только боль и сила, вплетённая в тело, как шипы в стебель розы.

Казалось, я распадалась, но почему-то упрямо не сдавалась. Ведь зацепилась за единственную мысль: дойти, доползти до поляны.

И я дошла.

Данте заметил меня издалека, и этого оказалось достаточно, чтобы он тут же сорвался с места. Его рывок был похож на вспышку молнии – прямую, мгновенную, необратимую траекторию от него ко мне.

– Тебе совсем плохо? – голос был низким, искажённым тревогой. Он не спрашивал разрешения – просто подхватил меня на руки, но уже не как в танце. Сейчас – осторожно, бережно, как поднимали раненое животное или ребёнка.

И почему я не оттолкнула его? Почему не воспротивилась? Потому что не могла. Не хотела. Потому что этот момент был как тот миг, когда тебе дули на разбитые коленки, и внезапно становилось не так уж и больно.

– На самом деле думала, будет хуже… – всё же смущённо призналась я, тайком наслаждаясь ароматом его духов. Чтобы успокоиться, я пыталась угадать состав, перебирая в памяти все известные мне комбинации, но тщетно. Такой аромат, казалось, нельзя было запереть в бутылке.

– Что ты знаешь о ритуале Становления?

И его якобы лёгкий вопрос заставил меня серьёзно задуматься, пока он нёс меня к реке. Не просто к воде, а к истоку. Туда, где начиналось всё. В то самое место, где меня однажды должна была поглотить стихия, но почему-то пощадила. Приняла как свою и спасла. Тьма лишь знала зачем.

– Мать говорила, что этот день раскроет мою истинную силу. Что, если я не смогу удержать её, сгорю изнутри… Но не волнуйся. Я использую лес, чтобы он помог. Он должен мне даже слишком многое, – поделилась я с магом сокровенным, даже не думая о том, почему не хотела ничего скрывать.

Это ведь всё ещё был тот мой мальчишка из снов. Только плечи стали шире, а чёрные глаза сияли на порядок ярче.

Данте осторожно опустил меня на мягкий покров трав, но наши взгляды пересеклись и высекли огни. Его глаза – внимательные, мрачные, но он контрастно, солнечно улыбнулся, когда произнёс:

– Не бойся. Никто сегодня не умрёт. И лес тебе не понадобится. Я сам помогу тебе пройти сквозь это. Ложись. Сейчас для тебя важно только одно – расслабиться и прочувствовать всё, что скрыто в тебе.

Я опустилась на землю не по команде, а потому что не смогла иначе. Усталость стекала по костям, становилась тяжелее дыхания. Как будто земля сама тянула, прижимала к себе, словно мать, – насильно, с тоскливой нежностью, которую не выбираешь.

Лес дышал вокруг – хрипло, влажно, затаённо, – и казалось, что с каждым вдохом его дыхание всё больше сливалось с моим. Где-то за ветвями ивы притаилась Тьма. Я не видела её, но чувствовала: Она ждала момента, когда я закрою глаза и окажусь на грани.

А рядом со мной сидел маг. Его глубокий голос был моим проводником, почти убаюкивающим меня:

– Слушай своё сердце, ладно? Будет страшно. Возможно, больно, если начнёшь сопротивляться… Но, если позволишь ей стать частью тебя, быть может, тебе это даже понравится.

Я слушала, хоть и не понимала, но всё равно медленно расслаблялась и заставляла себя довериться его словам. Слишком многое ведь во мне уже кипело и пульсировало. Всё моё существо будто медленно выходило за пределы тела, а кожа становилась клеткой, которая не справлялась с давлением изнутри.

Тьма, некогда спрятанная глубоко в недрах души, сейчас ревела, как разъярённый зверь, и рвалась наружу. Я растворялась в ней всё больше с каждой секундой, пока даже голос Данте не исчез.

Я ушла в себя – в эту чёрную воронку, что затягивала меня, как омут. Там не было ничего, кроме моих чувств. Их оказалось так много, что впору было бы захлебнуться.

Старые обиды, что мучили меня по сей день. Робкие надежды на будущее, хрупкие, как весенний лёд. И раздирающий душу страх, который напоминал, откуда я была родом на самом деле. Всё это горело синим, необузданным пламенем, которое могло меня либо превознести, либо уничтожить в один короткий, неощутимый для человечества миг.

Между небом и землёй, между простой девчонкой и могущественной ведьмой, между прошлым и будущим – я парила в зыбкой пустоте. И в этом горении было нечто возвышенное, почти сладкое. Трепет, который, должно быть, испытывала бабочка вмиг, когда огонь касался её крыльев.

И я сдалась.

Я позволила пламени поглотить меня. Больше не сопротивлялась. Не просила пощады. Если судьба решила, что я должна сгореть – то пусть это хотя бы произойдёт красиво.

Вот только я не сгорела. Я стала пламенем.

Тьма внутри больше не терзала меня, не стремилась разорвать на части. Наоборот – нежно, почти ласково, она струилась по венам, вплеталась в дыхание и ластилась к ладоням, как голодный, доверчивый зверёныш.

В этой короткой вспышке наслаждения я поняла: всё сделала правильно. И больше не боялась ничего: ни смерти, ни боли, ни последствий.

Зря.

Я не была готова к тому, что, вспыхнув ярко, вдруг сама стану маяком в ночи. Тем самым, что привлекал к себе тех, кто давно погас.

На пике осознания, когда душа должна была обрести равновесие, в мой Тонкий мир проникло нечто чужое, будто мерзкая пиявка, затаившаяся в тихом пруду.

Я не сразу поняла, что произошло – просто мир вдруг перестал быть моим.

Чужой запах – мертвенный, прогнивший – ударил мне в лицо. А удар о невидимую стену оказался не столько болезненным, сколько оглушающим. Я не понимала, что произошло и почему всё вдруг оставалось таким же эфемерным, но при этом – до ужаса реальным.

Когтистая ладонь, что крепко сжала моё горло и удержала на месте, ощущалась физически так же чётко, как и то, что я услышала после:

– Вот и попалась птичка в клетку.

Чёрная безликая субстанция не говорила – она утробно прорычала эту фразу так, что всё моё внутреннее «я» вмиг сжалось от пронзившего меня страха. Будь у меня возможность, я бы закричала, забилась бы в её руках, но всё, что я могла, – это молча смотреть и содрогаться только от одной мысли: что будет дальше?

Она пришла за мной.

Моя Мать. Мёртвая, но не ушедшая. Сгнившая, но всё ещё прекрасная. И теперь Она обвивала меня, как корни ядовитого дерева, питаясь моей силой, моей слабостью, моим успешно прошедшим Становлением.

Мать никогда не любила убивать быстро. Она искренне наслаждалась каждой секундой чужих мучений, как истинный ценитель, смаковавший трагедию до последнего акта. И именно жертвой в этой постановке я оказалась для неё сейчас. Вновь.

Я чувствовала её дыхание – липкое, гниющее, ледяное, словно до того, как меня поймать, ей всё же пришлось приложить немало сил. Оно окутывало меня, пронизывало кости.

Но я знала: она больше не видела пред собой не дочь. Я – долг, испорченный эксперимент и горькое ра-зо-ча-ро-ва-ни-е. И теперь Она вернулась, чтобы напомнить, кем я должна была стать.

Мой внутренний кокон – синее пламя, что так щедро разгорелось, – больше не защищал. Он уже пульсировал, словно сердце, зажатое в острых когтях. Сожми – и меня не стало бы.

Жаль, что сопротивление ей никогда не имело никакого смысла. Я могла лишь беспомощно трепыхаться, точно задыхающаяся рыба на берегу, и дрожать – но не от страха, а от осознания: Мать ждала этого момента. И теперь Она собиралась смаковать его, как лучшее из дорогих вин, пока не высосет из меня всё до последней капли.

– Я ждала тебя, дочь моя.

Голос её звучал как ветер, что гулял по могильным холмам. Он вибрировал где-то внутри грудной клетки, в самом сердце – там, где обитал первобытный ужас. Я знала: если отвечу, то сойду с ума.

– Ты же не думала, что я позволю тебе скрываться от меня целую вечность? Знаешь ведь, глупая, что Тьма всегда жила и в тебе. Моя дочь… Моя ошибка.

И спорить было бессмысленно. Передо мной стояла не та, что когда-то называлась моей матерью. Тьма выела её личность до костей, оставив лишь эту уродливо-бесплотную форму с выжженной душой, исковерканной волей и глазами-пропастями, в которые взглянешь однажды – и больше не будешь прежней.

Я понимала: несмотря на устрашающую оболочку, Она всё равно оставалась лишь пешкой в руках истинно тёмной силы. И плевать, что эта пешка дошла до конца и стала королевой, – суть её оставалась прежней.

Увы, я для собственной Матери была просто браком в партии созданных ею тварей: слишком упрямой, чтобы сдохнуть вовремя.

– Как же много в тебе Тьмы, дитя моё. Моё отражение. И потому я понимаю, почему Она выбрала именно тебя своей жертвой, – в её хрипловато-рычащем тоне, со вкусом смерти на губах, почти чувствовалось мнимое сожаление о том, что Она собиралась сделать дальше. – Но ты же понимаешь, всё это не будет бесцельно. Твоя сила останется во мне напоминанием о том, что иногда приходится жертвовать теми, кто дорог, ради высшей цели.

И не знаю, то ли от осознания неминуемой гибели, то ли от фальшивой философии, в которой предательство подавалось как необходимость, но я всё же ухмыльнулась нагло и по-звериному.

Даже здесь, в мире, где не было ни кожи, ни дыхания – только сгусток пустоты и Тьмы, что дышала внутри меня, – я всё равно нашла в себе силы для ответа. Одного взгляда пылающих от презрения топазовых глаз оказалось достаточно, чтобы моё мнение о ней прозвучало без слов и стало огненной плетью, хлестнувшей по её гордости.

Этого хватило для того, чтобы из спокойной, зияющей пустотой Тьмы со всех сторон начали выползать тени-щупальца, которые обещали растерзать душу на части в следующие минуты. Часы. Годы.

– Ты никогда бы не поняла меня, – вкрадчиво прошипела Она. – Ведь я всеми силами старалась уберечь тебя от той боли, что приходит с разбитым сердцем. Это ведь худшее из страданий, знаешь? Но, к счастью, этой боли ты никогда не узнаешь. Так что можешь считать это… последним актом милосердия.

И Она почти звучала искренне – в той мере, в какой бездушная тварь могла звучать искренне. Но закончить театральную тираду Тьма не успела. Сбившись на полуслове, Она застыла. И я поняла: то, что произошло дальше, потрясло её не меньше, чем меня.

Просто в одну секунду, посреди этой пустоты, мы оказались не одни.

В воздухе вдруг что-то изменилось. Неуловимо, но неоспоримо. Сначала – как лёгкий треск под кожей. Затем – настоящий ток, что пропитал пространство. Осколки молний, застывшие в небытии. Неслышимый гром.

Вспышка яркого света ослепила меня нарочно, чтобы всё, что произошло дальше, смазалось в голове до одного-единственного, жуткого, потрясшего сознание момента:

Он пришёл за мной.

Я не видела. Я ослепла от его гнева, что подобен был раскатам ярости сотни молний, ярче тысячи шаровых. Они безжалостно вспарывали Тьму напополам. Когтистая рука вмиг исчезла с моей шеи лишь потому, что ей пришлось защищаться от внезапной атаки.

Вот только кричала я уже от страха не за себя.

Мир вокруг меня рушился. Стены ментального кокона трескались, завихрения энергии закручивались в воронку, которая всасывала моё существо обратно – туда, где оставались плоть, кости и кровь.

Но я не могла уйти без него!

Я знала: единственной причиной, почему Она не разорвала Данте сразу, было то, что он застал её врасплох. Он сломал идеальную сцену в театре Тьмы, ворвавшись без приглашения и превращая в одночасье всю лирику драмы в фарс.

Однако с каждой бесконечной секундой его шансы на выживание таяли. И я это осознавала. Оттого я так отчаянно боролась с воронкой, хоть эта борьба и выматывала нещадно. Я цеплялась ногтями за эфир, наплевав на боль.

Я не могла его потерять. Не снова.

Резкий, рваный вдох был таким громким, будто я только что вынырнула из-под толщи воды. Хотя на самом деле находилась куда глубже. И мои пальцы в ужасной судороге цеплялись за траву подо мной, впиваясь ногтями в землю, а глаза, горящие синим огнём, распахнулись, при этом ничего не видя перед собой.

Миг осознания, что, скорее всего, я обнаружу рядом с собой труп, ударил по нервам, точно хлыст. И этой мысли оказалось достаточно, чтобы я сорвалась с места, поднялась на локтях и… с сокрушительной силой впечаталась лбом в чей-то другой лоб.

– Агрх! – взвыла я от боли, инстинктивно отлетев назад и тяжело рухнув обратно на траву.

– Осторожнее, – раздалось рядом сквозь сдавленное шипение.

Данте. Его голос был немного хриплым – то ли от боли, то ли от удивления. Он тоже держался за лоб, качая головой, но в интонации не было ни упрёка, ни раздражения. Я же, казалось, даже рассекла себе бровь, столь сильным и ошеломляющим оказался удар.

– Всё, спокойно, – повторил он уже тише, заметив это. – Сейчас всё уладим. Дай я посмотрю, – беззлобно произнёс Данте, вновь приблизившись и протянув ладони к моему лицу.

При этом я перехватила его руку на лету скорее из-за рефлекса, чем от истинной неприязни. Просто лишь спустя несколько долгих секунд, когда я смогла проморгаться и наконец понять: всё это не бред моего потрясённого сознания.

Он действительно был жив.

А чёрные, глубокие глаза смотрели на меня с затаённой тревогой. В их бездне едва уловимо пульсировали следы утихающей бури – той самой, что ещё недавно обрушилась на Мать. Я смотрела, а в груди вдруг разрасталось нечто, не поддававшееся контролю.

– Ты… – прохрипела я, пересохшим горлом выталкивая из себя слова. – Ты жив… Данте… Там же… ты…

Фразы распадались, рвались на обрывки междометий. Маг, склонившийся надо мной, сначала лишь спокойно выслушал, а потом успокаивающе прошептал:

– Всё уже кончилось, Эдель. Лучше скажи, как ты себя чувствуешь? Голова ещё болит?

В его голосе звучала такая простая забота, но она била в сердце сильнее молота. Я поднялась с усилием и осторожностью, будто опасаясь, что этот миг мог оказаться сном.

Но он был здесь. Передо мной. Настоящий.

Мне даже казалось, словно я вновь впервые его увидела. Только на этот раз – новыми глазами. Его аура вихрями вилась вокруг синими плотными клубами, и я замечала в нём теперь куда больше, чем раньше. А ещё… чувствовала куда больше.

Во мне всё так же горел неумолимый огонь, который больше не обжигал, а скорее дразнил. Он так легко и ярко контрастировал с силой сидевшего передо мной парня, что протянутая к его щеке рука становилась всего лишь порывом любопытства.

Что же произойдёт, если смешать две такие взрывоопасные смеси?

Прикосновение вышло робким, осторожным, будто я касалась миража, боясь, что он мог исчезнуть. И дрожащие подушечки пальцев скользнули вдоль скулы, по щеке, и я увидела, как в этот миг начала завораживающе сплетаться наша магия.

Ленты Света и Тьмы – синие, фиолетовые, чёрные с серебром – то разлетались в стороны, то вновь тянулись друг к другу, образуя неведомый узор. Живое переплетение стихий. Симфония хаоса.