Шаровая молния

Олег закатывал глаза и вдыхал горячий уличный воздух, приоткрыв рот и периодически стоная. Ему было неприятно, больно и тошно от всех Лешиных слов. Но с каждой секундой должник по неведомой причине убеждался, что его топят в его же никчемной и монотонной жизни, как в грязи. Олегу стало казаться, что ему говорят правду, приводят неоспоримые доводы, к которым он начинал невольно прислушиваться. Но от такого все равно становится плохо и пусто на душе, поэтому он стал отворачиваться, лишь бы не слышать, не видеть своего недоброжелателя, чужого, неприятного, злобного, не знающего добра и пощады человека.

Олег потихоньку стал собираться с силами: как только их будет достаточно, он хотел чесануть от Вершинина подальше и никогда больше в жизни на него не натыкаться. А сам Алексей, удовлетворившись физическими страданиями своей жертвы, просто балдел от своего псевдоинтеллектуального бубнежа.

Тут Леха заметил, что его речей наглым образом не слушают: он, значит, распинается вместо того, чтобы забить, а его не уважают – это чревато последствиями! Вершинин дернулся с места, схватил Олега за подбородок и повернул его физиономию к себе. Олег пригляделся и увидел тот самый черный взгляд Алексея Вершинина, устремленный прямо на него – он до дрожи напугал слабохарактерного Олега, который тогда был уже в полуобморочном состоянии.

– Что же ты творишь?! Как ты смеешь не слушать, как смеешь отворачиваться?! – орал на него Вершинин. – Слушай сюда, хуесос! Запомни раз и навсегда, – Алексей трепал Олега за подбородок, а сам должник ничего не делал, чтобы хоть как-то воспротивиться этому. В душе он ненавидел Вершинина, который давно подталкивал его к суициду, – что нельзя… никогда и ни при каких обстоятельствах… задерживать оплату долгов! Это большое пятно на твоей репутации. А если бы у тебя все было нормально, деньжата тебе и вовсе бы не понадобились, – Вершинин продолжал говорить, мучая изнывавшего от боли, тоски и одиночества Олега, который больше всего в жизни ждал окончания этой экзекуции. – Не хорошо кидать и игнорить людей! Нужно быть ответственнее, а не как тряпка половая! И главное правило: лучше опозорься, лучше умри, обанкроться, но не занимай у тех, кто сильнее и умнее тебя, иначе, как ты можешь видеть, попадешь в зависимость и тебе не поздоровится!

Олег нарочно никак не среагировал – Вершинину это не понравилось. Заметив, что Олег копит силы и намеревается смыться (должник тихонечко залез обратно на лавку), Леша, сделав вид, что окончил свою феноменальную речь, зашел за спинку покосившейся лавочки и в один миг обхватил шею Олега и зажал ее в локте. Должник еще не успел опомниться от предыдущих побоев, как вдруг его стала медленно душить сильная рука. Он успел только дернуться – воздуха не хватало, вырваться он не мог, а колотить по рукам своего обидчика ситуацию как-то не очень сдвигало с мертвой точки.

Что ж, даже в таких незначительных денежных вопросах, в которых затрагивается самолюбие и авторитет, богачи жадные, как пауки.

Вершинин прошептал Олегу:

– Ну теперь ты понял, как больно тебе приходится из-за всего этого дерьма? Так ты долго наверняка не протянешь, зачем же тебе мучиться, зачем тянуть? Решай этот вопрос скорее, понял?! По твоему виду мне все ясно. Помяни мое слово. Запомни все, что я тебе говорил. Надеюсь, я потратил время с пользой. А теперь, что нужно сказать?! – спросил Леша и замолк, чтобы услышать, что скажет ему Олег.

– Будут тебе деньги, – задыхаясь, прошептал Олег.

Олег думал, что после этих слов кредитор отпустит его, но не тут-то было. Алексей решил придраться к еще одной детали, которая была ему не по душе:

– Не смей делать мне одолжение! – говорил мажор. – Это не ты мне говоришь. Это я тебе приказываю! Я уже столько раз слышал от тебя подобное, – тут Олег закричал во всю глотку, и Вершинин ослабил свою хватку. – Закрой ебало, не ори! Я же не приказываю тебе хуй отрезать. Успокойся, псих!

Олег кричал и дрыгался, как шелковая ленточка на сильном ветру. Алекс разжал руку – должник освободился от оков и снова рухнул на землю, взявшись за покрасневшую шею, кашляя и жадно хватая воздух.

Надев солнцезащитные очки, которые он вертел в руке, Вершинин, не проронив ни слова, бросил взгляд на лежащего Олега и неторопливой походкой отправился назад к парковке. «Девственник, бабы нет, денег нет, мозгов нет, однообразен и страшен каждый день – да это не жизнь, а каторга!» – именно так и думал Вершинин о своем должнике, а потом вспомнил кое-что и издалека окрикнул его:

– Не принимай все это близко к сердцу! – Вершинин смотрел на Олега, который медленно и неуклюже старался подняться с земли и отряхнуться. – Когда там у нас следующий экзамен?!

– Послезавтра, – нехотя с одышкой произнес Олег.

– Спасибо за инфу! – крикнул ему Леша. – Надеюсь, ты не в обиде на меня… и в твоей голове не очень все стерлось? Неприятно будет, если лузер и ботан сдаст важный экзамен хуже двоечника. Чао!

Так их пути разошлись – на сегодня для Олега все закончилось…

Леха вернулся к машине на стоянке около «Макдональдса» и, припомнив об экзаменах и своих планах на Юлю Кудрявцеву, набрал ее, любуясь своей машиной и попутно обдумывая замечательную и беспроигрышную идею, пришедшую ему в голову:

– Здравствуй, Юленька! – Вершинин сделал свой голос как можно приветливее, умиляясь и балдея от голоса Кудрявцевой, одновременно представляя ее внешность и жесты на другом конце провода (такие чувства испытывали, думая о ней, все пацаны без исключения).

Алексей Вершинин предвкушал выполнение своей грандиозной задумки по завоеванию Юлии, абсолютно позабыв о других проблемах и заботах, сконцентрировавшись только на этом.

– Привет еще раз, Леша, – произнесла Юлия. – Чего ты хотел, мой милый?! – несерьезно произнесла она. – Вроде бы виделись сегодня, – она никак не давала ему начать разговор, – или у тебя опять созрел ко мне какой-то вопросик?

– Да, – ответил Леха, – можно и так сказать.

– Тогда у меня к тебе встречный вопрос: где вы там сегодня шлялись?! Я не могу отстирать Витину рубашку. Когда вы вообще перестанете это делать?!

– Ну, – помялся Вершинин, – в этом часто и заключается вся жизнь. Молодая, непринужденная, веселая, – он подумал и добавил, – пацанская.

– Что ж, все ясно с вами, пацаны!

– Как там Витек? – для приличия поинтересовался Алексей.

– Да ничего, вроде нормально – дрыхнет.

«Блин, только и делает, что спит – ленивая жопа!» – подумалось Леше.

– Прости, Юль…

– Что, Леша?! – переспросила Кудрявцева.

– А чем ты занимаешься?

– Вот это вопросы! Алексей Сергеевич, ты там на солнышке не перегрелся? Это так важно?

«Да-да, детка! – думалось Вершинину в тот момент, точно его действительно шибанул солнечный удар. – Я горячий! Мне жарко! Только тебя не хватает, чтобы охолодить мой пыл – вдвоем нам будет лучше и легче!»

Подумал одно, а ответил другое:

– Нет, все со мной нормально. Ответь, пожалуйста. Мне интересно.

– Странно, что тебя это интересует. Ладно, расскажу. Сейчас я загнала в дом своего непутевого парня, отругала его, потом накормила тем, что готовила к вчерашнему вечеру, который у меня сорвался из-за вас, между прочим, – Юлька у нас любит поболтать. – Он завалился спать, а я принялась стирать его шмотки после вашего загула. Спасибо тебе, Леха, кстати, за то, что подвез его.

В Леше уже вовсю просыпался нахальный демон, орудующий в его голове. Но его язык пока что подчинялся здравомыслящей части головы – благодарность Юлии он тщательно прокрутил в голове: «Да не за что, дорогая! Всегда к твоим услугам!»

– Всегда пожалуйста.

Юля продолжила:

– Собираюсь готовить обед. У меня сегодня некая смена деятельности, так сказать. Но вечером сядем с Ретинским за учебники – математику ведь никто не отменял.

«Юлия Ретинская, – представил Вершинин. – Какая мерзость!»

– Прости, – извинилась она. Тут Вершинин немного пробудился от транса, навеянного ее голосом, – наверное, ты поинтересовался всем этим из-за того, что это непосредственно связано с твоим вопросом, который был у тебя в самом начале? Не томи, задавай.

Вершинин чуть не забыл о нем – ради этого он и звонил Юле:

– Хорошо. Я просто хотел… э-м-м… как ты смотришь на то, чтобы прийти и немного подтянуть меня по математике – экзамен все-таки, – Вершинин лукавил. Он был целеустремлен пуще обычного.

– О-о-о-й, что я слышу! – изумилась Юля. – Ты наверняка только что проснулся и благородно припомнил о том, что через день экзамен, хотя прошлой ночью тебе было явно не до этого! Как было не до этого и перед экзаменом по русскому.

Алексею подумалось, что сейчас она отошьет его, но он все же надеялся на ее доброту – верил, так сказать, в лучший вариант развития событий:

– Юль, давай не будем об этом.

– Ла-а-а-дно, – ехидно протянула Кудрявцева, пожалев Леху. – Но все же, с каких пор ты стал таким чутким и усердным?

Тут Лешины демоны ненадолго вырвались наружу:

– Нежным и чутким я был всегда, – сказал он.

– Я не говорила слова «нежный», – насторожилась Юлия.

Вершинин перебил ее:

– А вот усердным я стал недавно. Люди меняются. Ты же меня знаешь. Прошу тебя… пожалуйста! – изо всех сил уламывал ее Леха, и его чары, как ему казалось, постепенно стали срабатывать, хотя в самом начале производили должный эффект только на него самого.

– Да-да, Лешка, я тебя знаю и очень давно. Мне лестно побыть учителем… да еще и для тебя. Не каждый педагог из школы смог этого добиться.

Леше казалось, что его собеседница нарочно затягивает с согласием, проверяя его на вшивость и пытаясь найти подвох. «Умненькая девочка!» – мысленно похвалил ее Вершинин, нетерпеливо подгоняя Юлю и начиная выходить из себя. Но все-таки он услышал заветное согласие:

– И я, пожалуй, побуду учительницей. Может быть, добьюсь от тебя хоть каких-нибудь знаний и сама закреплю пройденное немного, – согласилась Юля, вызвав ликование у Леши, который чуть ли не прыгал от радости, словно маленький ребенок.

Его ликование немного омрачилось, когда немного погодя Кудрявцева добавила, что существует «одна маленькая проблемка».

– Что еще за проблемка? – насторожился Вершинин.

– Во-первых, за день разобрать столько материала нереально.

– Мы постараемся, – подбадривал ее Лешка.

– Ты! Ты постараешься, – поправила его Юля, хотя ее собеседник сейчас думал не об учебе, а кое о чем поприятнее.

– Хорошо, я буду стараться, очень стараться. Обещаю, ты будешь довольна, – заверил он.

– Во-вторых, – продолжила Кудрявцева, – хм… тебе даже нет смысла стараться, – вот так взяла и обрушила весь Лешин настрой, но он, как настоящий самец, не стал сдаваться.

– Смысл есть всегда, Юлечка! Да и попытка не пытка.

– Я очень рада, что ты так литературно изъясняешься, но дело в другом. Наша Екатерина Викторовна… Надеюсь, ты помнишь, кто это? – пыталась подколоть его Юлька.

– Математичка, – недовольно произнес Вершинин, не перенося ее, как и нудный предмет, который она вела.

Он не любил математичку еще и за то, что она единственная из преподавателей, которая не поддалась на уговоры, на Вершининские чары, на предлагаемые деньги, чтобы поставить ему подобающую оценку.

– Правильно! – продолжила Кудрявцева. – Она долго грозилась поставить тебе двойку и не допустить к экзамену. Так вот это и случилось – нельзя тебе на экзамен с двойкой по предмету и недопуском. Не положено. А нет экзамена – нет аттестата, – заключила Юля. – Произошло все наверняка оттого, что ты либо к ней на уроки не ходил, поэтому не знаешь, либо ты приходил к ней единожды, но после этого все и она в том числе предпочли по твоему вопросу лучший из имеющихся вариантов, а именно не видеть тебя вовсе, – а тут Юля просто прочитала мыслишки Алексея. – Ты ведь наверняка это и хотел узнать?

Осознав незавидное положение вещей, Леха не растерялся. Он был настроен бороться и ни в коем случае не сдаваться, довести все свои дела до победного конца:

– А что, если я сейчас поеду туда и все улажу? – предложил он.

– Попробуй. Это будет очень нелегко. Захочет ли она тебя видеть? – с сомнением отметила Юля.

– Ничего, – успокоил ее Леха, – я позабочусь об этом.

– Мне нравится твое упорство, Леша. Я в тебе не сомневаюсь, – сказала Юля. – Когда все будет пучком, звони. Я подбегу, и мы попытаемся подтянуть твою математику, – эти слова воодушевили Алексея.

Воплощению его грандиозных намерений в отношении Юли ничего не должно было мешать. Он долго готовился к этому и почти уже оказался у заветной цели, а на его пути вдруг встала какая-то школа!

Леша сию секунду загорелся убрать препятствие. Он залез в «BMW» и взял курс на школу.

Глава 12 «Прощание со школой»

Школа, в которой учился Вершинин, располагалась неподалеку. Учился – это слишком громко сказано. Правильнее сказать, что он просто ходил туда время от времени, просто был записан там в ученики, хотя для него самого школа была сакральным местом не в плане учебы, а в плане его личной территории, на которой все его знают, уважают и побаиваются. По мере взросления Вершинина его зона влияния стала стремительно расширяться, не ограничиваясь пределами школы.

Вершинин за пару минут долетел дотуда. Все места на тесной парковке перед учебным заведением были, конечно же, заняты, поэтому Леха объехал школу, кроя нелестными словами владельцев автомобилей, занявших места, и без зазрений совести заехал на газон прямо у входа на просторный школьный двор. Выйдя из машины, Вершинин вприпрыжку полетел в школу, горя желанием по-быстрому разобраться со всеми своими проблемами в этом заведении, которые всегда и везде донимали его и вылезали в самый неподходящий момент.

Внутри он, величаво приподняв подбородок, сбавил шаг и неторопливо поплыл по коридорам и лестницам. Путь его лежал мимо кабинета директора, который вплотную примыкал к канцелярии – дверь туда была открыта нараспашку. Оттуда раздавался поставленный голос директора – из чистого интереса Вершинин спрятался за углом и решил подслушать, о чем судачат секретарь и директор – Леха не пожалел, что остановился. Директор, между прочим, так и не поменялся – это все еще был уже престарелый Емельян Николаевич Савин.

– …Унижать детей и угрожать им недопустимо… даже во благо, – свирепо говорил директор, разговаривая со своим секретарем на повышенных тонах. – К каждому надо искать подход. Молодой преподаватель должен быть лучше всех нас, учителей старой закалки, потому что молодые в наше время орудуют всеми этими современными методами и прибамбасами, которым их сейчас обучают в этих пединститутах, после которых большинство студентов каким-то волшебным образом не идут работать по профессии. Дипломированный специалист-математик считает мелочь, торгуя какой-то мешаниной на базаре – это неслыханно!

«Да ты и сам хорош», – подумал Леша.

Секретарь как могла успокаивала разбушевавшегося директора:

– Не горячитесь, Емельян Николаевич. Время сейчас такое.

– Чего ты меня учишь?! Я же физик. Время всегда и везде одинаковое!

– А что касается унижения, я вам скажу, иногда проблема в самих детях! Вспомните Вершинина.

Тут Леха стал слушать еще внимательнее.

– Ой, Наталья Сергеевна! – махнул руками директор. – Не упоминай о нем при мне – аж тошно становится!

«У нас с тобой это взаимно, гнида!» – шепотом произнес Вершинин, услышав подобную реплику в свой адрес.

– Запомни, – продолжил Емельян Николаевич, – дети не виноваты – виновато воспитание. Поэтому мы должны их направлять и воспитывать, служить им хорошим примером, – Савин поднял кверху указательный палец, усевшись в кресле поудобнее.

– А что же с Екатериной Викторовной? Позвать ее?

– Не надо, – уже спокойнее ответил Савин. – Пусть закончит работу со всеми журналами и отчетами и сдаст их в канцелярию. Не будем портить настрой у работника этой неприятностью, – важно заявил директор. – Ты лучше подготовь приказ о выговоре и на видное место его положи.

– Ну преподаватель все же молодой, неопытный…

– Она уже пять лет у нас работает!

– Может быть, стоит пожалеть? Первый раз все же.

– Нет и еще раз нет! – скомандовал Савин, поднявшись с места. – У нас в школе с этим строго! А опыта у нее уже предостаточно – надо было давно научиться расставлять приоритеты и видеть границы допустимого: где компетенция учителя, а где личное пространство ученика, которым распоряжаются только его родители и он сам, если мозги на месте. И так у нее здесь тепличные условия. Если еще раз такое повторится, если еще хоть один раз я об этом узнаю, а математика – это такой предмет, который далеко не всем дается, вечно с ним проблемы… то наш учитель математики потеряет работу и пойдет со всем своим выпуском из педагогического университета в магазины работать! – жестко проговорил директор, а секретарь его покорно слушала. Никто из них не замечал и даже не подозревал, что за дверью их подслушивают.

«Вот говно! Сам же орешь на всех на своих уроках, обзываешь, унижаешь, подъебываешь, а тут молоденькую и красивенькую училку загнобил и обосрал, будто сам такой весь невинный, – думалось Алексею. – Но спасибо тебе, подкинул ты мне идейку своими психами, – именно так копилка соображений, планов и сценариев развития событий в кабинете математики между Лехой и учительницей пополнилась. Леша понимал, что уговорить или даже заставить Екатерину Викторовну поставить ему трояк будет не так легко, как прогуляться по парку, но он пару минут посмаковал услышанное. – Размолвки на службе – ах, как это плохо и… приятно».

Алекс не стал задерживаться у директорского кабинета и мигом исчез оттуда – он пошел дальше, по направлению к кабинету математики. Вообще, когда он бродил по школе, то весело и счастливо оглядывался по сторонам: с каждым местом, с каждым кабинетом, с каждой лавочкой, партой, даже подоконником у Лехи была связана какая-нибудь история. Сейчас все увиденное спровоцировало в нем мощный поток приятных воспоминаний. Лицо его светилось от ностальгии, он чуть ли не подпрыгивал на ходу, а глаза его были не такими уж злыми и коварными. Но это окрыленное состояние легко было нарушить – он знал, что впереди его хорошее настроение кем-нибудь или чем-нибудь обязательно будет испорчено. Может быть, поэтому он делал гадости другим, потому что сам не ощущал счастья и радости. Либо ему никто не приносил столько положительных эмоций, как те, кому он регулярно портил жизнь (один бедный должник Олег чего стоит), или те, кого он шпилил.

Вершинин противоречиво относился к окончанию школы: с одной стороны, он не хотел покидать насиженное и знакомое место, а, с другой стороны, все это ему так приелось, так его достало, что он с удовольствием бы сменил обстановку, взял бы какую-нибудь новую высоту, позабыв о школе, которая, по сути, ничего дельного ему и не дала, а в инсте, как он говорил, точно покруче будет.

Летом в школе было угрюмо и безлюдно. Вершинин добрался наконец до кабинета учителя алгебры и геометрии Екатерины Викторовны Щедровой, которая чуть более пяти лет назад, с отличием закончив физико-математический факультет педагогического университета, пришла сюда на практику и наблюдала именно за Лешиным классом.

Алексей с ходу вошел в открытый кабинет – за учительским столом сидела его цель! Екатерине Викторовне Щедровой было 27 лет. Учитель математики была маленького роста, худенькая; активная и изящная девушка была приятна в жизни и строга и принципиальна на работе. Одевалась она всегда по моде, правда, в последнее время ее наряды стали попроще, но несколько откровеннее допустимых учительских, что наверняка выводило директора из себя. Но в этих развязных нарядах Екатерины Викторовны были и свои плюсы – один из них, например, заключался в том, что у ее учеников, в особенности пацанов из 7-9 классов, каким-то волшебным образом повысилась успеваемость по ее предметам… незначительно, но все же какая-никакая положительная динамика. Вот сегодня она была одета еще более или менее терпимо: красная блузка, черная юбка, такого же цвета блестящие туфли на высоком каблуке, состоящие будто из одних только застежек, плюсом чулки телесного цвета.

Личико Щедровой было маленькое. Ее зеленые глаза были невелики, но она носила большие очки в черной оправе, которые добавляли ей шарма и интеллигентности, добавляя к ее незаурядной внешности некой пикантности. Она любила ухаживать за своими русыми волосами, которые облегали ее голову, словно парик, скрывающий широкий лоб, маленькие уши и острую макушку. Брови у нее были пышными и симметричными; лицо не имело никаких изъянов кроме маленькой родинки, спрятавшейся у носа. Нос был широк, кончик его был аккуратненько загнут; казалось, что нос на таком маленьком лице занимает слишком много места, но это только казалось. Щеки Екатерины Викторовны были впалые, на них всегда присутствовал румянец; подбородок почти никак не выделялся. Рот, как и все остальное, был небольшого размера, но когда Щедровой приходилось улыбаться, то он у нее растягивался чуть ли не до ушей. Когда она сердита и сосредоточена или когда она весела и развязна, то все эмоции были буквально нарисованы на ее лице. По натуре она, конечно же, человек добрый и отзывчивый, но, что касается работы, здесь она правильна, скрупулезна, сердита, словно кроме ее родной математики, которую, по ее мнению, должны на зубок знать все, ничего более не существует.

Вершинин встал в дверях и громко крикнул, как громко и отчетливо солдат приветствует своего командира:

– Ну здравствуйте, Екатерина Викторовна! – с издевкой сказал Вершинин, всем своим видом показывая, как же ему неприятно здесь находиться и решать пустяковые, по его мнению, вопросы.

В классе было прибрано, стулья подняты на парты. Учительница сидела за своим столом.

– Ой, кто пришел, – Екатерина Викторовна отвлеклась от заполнения каких-то бумаг и повернулась в сторону пришедшего. По ее глазам было видно, что она рада хоть на минутку переключиться на другое занятие. – Здрасьте-здрасьте, Алексей! – она сразу поняла, зачем он пришел, поэтому не стала тянуть быка за рога. – Не поздновато ли вы?

– Я никогда не прихожу поздно, – величаво заявил Алексей.

– Да что вы говорите? – картинно изумилась Щедрова. – Явно вы забыли, как опаздывали на все мои уроки на протяжении последних четырех лет. Что ж, садитесь, коль пришли.

Леша пренебрег любезным предложением учительницы присесть, ибо горел желанием закрыть этот вопрос и забыть наконец про школу. Он заговорил серьезно – его тон насторожил математичку:

– Мне бы разобраться и уладить сложившуюся ситуацию… без шума и напряга. Вы ведь наверняка понимаете, для чего я здесь…

– Понимаю, отлично понимаю, – говорила учитель математики, попутно разглядывая то бумаги на столе, то нетерпеливого Вершинина, испепеляющего ее взглядом.

Снисходительный настрой учительницы внушил Леше надежду, что эту жалкую тройку, которую он так хочет, ему все-таки поставят, и не придется кричать, ругаться, шантажировать, мучить и уговаривать математичку, как предполагалось ранее.

– …Но ничем помочь не могу, – продолжила она, огорошив ученика. – Вы же весь год нагло и по-хамски не обращали внимания на проблемы с моим предметом. Так что сейчас я имею полное право так же, как и ты, Вершинин, не обратить на тебя внимания, несмотря на то, что это твой последний рубеж. Когда я дойду до вашего журнала, то поставлю тебе все то, что ты заработал, а именно ничего, а дальше – как хочешь. Второй год. Колледж. Работа. Вариантов много.

Вершинин не мог вынести такого унижения: «Да какое право ты имеешь рассуждать о моей жизни и пытаться на нее повлиять, ведь это тебя не касается?! Не тебе решать!» – думал Вершинин – уступать училке в дальнейшем разговоре он не собирался.

– Если же у тебя есть какие-то предложения или доводы в свою защиту, то я могу потратить буквально минуточку, чтобы тебя выслушать.

– Ваша позиция мне вполне ясна, Екатерина Викторовна, но вы точно подметили, что я пришел к вам не просто так, – он заметил, что математичка настроилась слушать его, поэтому перешел к своему красноречивому выступлению. – Я всегда говорю, что из любой ситуации можно найти выход – у меня всегда есть запасные варианты… пара козырей в рукаве, так сказать. Я с вашего позволения ими воспользуюсь. С моей стороны идти к вам безоружным было бы слишком просто и легкомысленно, зная ваш характер, ваши методы преподавания и выставления оценок. Так вот, об этих самых козырях – я предпочитаю нестандартные варианты решения проблем. Порой, можно даже сказать, радикальные.

Вершинин нарочно тянул время, чтобы посмотреть на реакцию математички. Его расчет сработал, и Екатерина Викторовна угодила в мышеловку и запустила карательный механизм, приготовленный Лешкой:

– Так какой же козырь у вас сегодня? Меня прям разрывает от любопытства – что здесь вообще можно придумать? За пару дней до экзамена…