Ангел тьмы-божественный Демон

За окном Ад гудел, как раненый зверь. Вопли, стоны, хриплые молитвы – не разберёшь, то ли это прибытие новеньких, то ли очередная вечность пыток для тех, кто уже давно забыл, что такое тишина. Кто-то орал мое имя, кто-то проклинал. А кто-то просто плакал, размазывая слёзы по обожжённому лицу. Я закрыл глаза – один стук, дверь распахнулась, не дожидаясь приглашения. В проёме стоял Сатаниил, его тень растянулась по полу, как пятно чернил, что разлили буквально недавно.

– Соф, нам нужно идти. – сказал Сатаниил.

– Куда и зачем? Причем тут я? – спросил я у него.

– Если коротко, этот вой Акселя и Лилит. Не придешь ты, Люцифер просто убьет его. – ответил он, кидая в меня одежду. Брюки ударили меня по лицу, рубашка сползла вниз на простыни моей кровати.

– А мне до этого какое дело? Лилит твоя жена, Аксиль ее отпрыск с Люцифером. Я там зачем? – быстро одевшись я пошел на звуки мучений. Аксиль висел на цепях в зале десяти, его тело болезненно изгибалось, словно струна, натянутая до предела.

Кожа была бледна, почти прозрачна, через неё просвечивали синие жилы, пульсирующие в такт его страданиям. Лилит кружилась вокруг него, словно хищная птица, излучая одновременно грацию и безжалостность. Её глаза горели огнём, а волосы развевались в воздухе, как тени, живущие собственной жизнью. Люцифер стоял неподалёку, вытянув из своего сердца кинжал – холодный, изъеденный чёрной магией, он мерцал в тусклом свете зала. Его пальцы крепко сжимали рукоять, в венах пробегала ледяная кровь, а в глазах – непоколебимая решимость.

– Соф… Его пытали Архангелы и Аксиль обезумел, напал на Люцифера, отшвырнул меня… – Лили повисла на мне. Её голос дрожал, смешиваясь с тихим стоном Акселя. Я почувствовал, как её ногти впиваются в мою кожу, словно она пыталась удержаться не только за меня, но и за последние остатки рассудка.

– Он не контролирует себя! – прошептала она, её горячее дыхание обожгло мою шею. – Люцифер не станет ждать. Если ты не вмешаешься. – я взглянул на Люцифера. Его тень, длинная и острая, как лезвие, тянулась к Акселю. В зале повисло молчание, прерываемое только хриплыми вздохами демона на цепях.

– Почему я? – пробормотал я, но уже знал ответ.

Потому что я – единственный, кого Люцифер слушает. Потому что если не я, то кто? Молча подойдя к этому несчастному инкубу, я воткнул ему в сердце первородный меч Смерти. Аксель вздрогнул, его тело натянулось, как тетива, готовясь лопнуть. Глаза, полные боли и безумия, внезапно прояснились – на миг в них мелькнуло осознание.

– Спасибо…– его губы едва шевельнулись, прежде чем тело рассыпалось в пепел. Лилит застыла, её огненные глаза расширились. Тишина в зале стала густой, тяжёлой, будто сам воздух сжался от невысказанного ужаса.

– Ты… что… Сделал?! – её голос превратился в ледяной визг, и прежде чем я успел отпрянуть, её пальцы впились мне в горло. Когти прорвали кожу, тёплая кровь потекла по шее. Люцифер не двинулся ни на миллиметр. Он смотрел на пепел, медленно оседающий на каменный пол, и его лицо было пустым.

– Он был уже мёртв. – сказал я хрипло, хватая Лилит за запястье. – Архангелы выжгли его душу. То, что осталось лишь оболочка, одержимая болью. Ты сама знаешь, что лучше бы он исчез, чем…

– Чем что?! – она трясла меня, её голос звенел, как разбитое стекло. – Чем страдать? Чем бороться? Ты не имел права! – я не ответил. Просто посмотрел на брата. Он медленно поднял голову, и в его глазах, наконец, что-то вспыхнуло.

– Он прав. – произнёс Повелитель Преисподней тихо. – Я бы не остановился. Я бы рвал его на части снова и снова… за то, что он поднял на меня руку.

Лилит разжала пальцы, отшатнувшись. Её взгляд метался между нами, полный ненависти и отчаяния.

– Значит… всё кончено? – брат в ответ лишь повернулся и вышел, не сказав больше ни слова.

Вельзевул приблизился ко мне и сообщил, что на земле есть дело. Я открыл портал прямо в онкологическое отделение больницы – перемещение съело больше половины моих вечерних планов. В палате лежала девочка, едва ли достигшая шестнадцати. Она читала молитвы и, увидев меня, судорожно перекрестилась.

– Я здесь, чтобы спасти тебя… или убить. – сказал я. Она долго не верила. Пришлось обнять её за плечи и объяснить, что её грехи искуплены и теперь она чиста.

– Вы… ангел? – спросила она, сомневающееся глядя на мой плащ с вышитыми серебряными крыльями, обведёнными кровавым контуром.

Да, в тот момент я действительно мог сойти за Ангела. Но давно уже не был тем сияющим посланником небес.

– Был. А теперь – Демон жизни и смерти, света и тьмы. Твои последние часы зависят от меня. Если готова уйти добровольно – сними крест. Я прекращу твои муки.

– А вы… видели Иисуса? – её голос дрогнул, но стал тише. Я кивнул. Она замолчала, уставилась в стену, затем прошептала что-то – не молитву, а скорее заученные на такой случай слова.

– Видел. И даже знал Его. Рождение, скитания, разврат… Христос был грешником, как и все. Да, он донёс слово Отца до людей, но распяли его за собственные прегрешения, а не за ваши. Когда его вели на Голгофу, он не молился.

Когда прибивали к кресту – не взывал к Богу. Его последние слова были обращены лишь к Матфею: None. «Отче, прости им, ибо не ведают, что творят»Но соль в том, что он так и не воскрес. Умер, чтобы искупить свои грехи, а не ваши.Глупо называть его Господом. Он – Сын Божий. Как и, не более этого чинна. – мой взгляд упал на ее книгу.

– Но он хотел нести свет! – голос девочки дрогнул. – Хотел, чтобы люди стали разумными и счастливыми!

– Тогда почему никто не скорбит, глядя на распятие? Потому что его нет. Вас сделали слепыми. Христианство – это религия слепцов. Люди верят в слова, не понимая их смысла. Они крестятся, как евреи, но не знают, во что верят. Говорят, о «жертве Христа», но даже не задумываются, кому она была принесена. Ладно, хватит. У тебя есть десять минут. Молись. Только тихо – громкость не увеличит шансы, что тебя услышат. – я указал на окно.

– Видишь жёлтый дом с зелёной крышей? Там живёт твой отец. Тот, кого мать назвала мёртвым, хотя сама предала его. Он пытался покончить с собой, а теперь служит нам, Демонам, в надежде, что твоя мать получит по заслугам. Время пошло. – я вышел, дав ей проститься с этим миром наедине и подумать, о том, что искренне важно. Когда вернулся, её губы шептали последний вопрос, который бы она могла задать в данную секунду:

– Как вас зовут?

– Софериэль, Анна. – её глаза встретились с моими – в них читалось понимание. Я приложил ладонь к её груди, и сердце остановилось. Боль ушла, осталась лишь пустота.

Шестнадцать лет – и душа уже свободна. Отпуск? Или новые муки? Не моя забота. Я вернулся в Преисподнюю. Аксиль мёртв, Лили рыдает – искренне или притворно, мне всё равно. Следующие несколько месяцев прошли относительно спокойно – до того дня, когда Лилит появилась на моем пороге с вестью о беременности.

Я не хотел верить. Надеялся, что ее внезапный интерес ко мне окажется мимолетным капризом. Но недоразумение быстро прояснилось, и… было уже поздно. Желание придушить эту плутовку росло с каждой секундой. А через пару месяцев сука ощенилась. Люцифер и Сатаниил тут же избавились от ребенка, отправив Дэвида в человеческий приют. Они знали меня. И сходство младенца со мной было настолько очевидным, что спорить не приходилось. Следующие годы мой «сын» должен был провести среди людей, пока не проявит свою демоническую природу и не заберет первую невинную душу.

Это ставило его в смертельную опасность – Тьма не могла открыто помогать ему, не выдав происхождения. Но когда Дэвид, окрепнув, начал собирать вокруг себя родню – включая дальних потомков Каина – на него обрушилась охота. Не просто охота. Бойня. Каждый день исчезали дети – десятками, сотнями. Их, словно ягнят, приносили в жертву суккубам и прочей нечисти. Кровные узы ничего не значили – на это просто закрывали глаза. Целые семьи погружались в пучину отчаяния, и лишь каиниты, с их даром провидения, сдерживали натиск тьмы. Но даже их усилий не хватило, чтобы остановить катастрофу.

Все закончилось, когда восемнадцатилетний Дэвид в приступе ярости зарезал ребенка. Не сдержался. Изрезал мальчишку ножом, расчленил его тельце. А потом, осознав содеянное, хладнокровно устранил свидетелей. Его казнили. После этого «семья» – скрепленная кровью и общим ужасом – погрузилась в гробовое молчание. Внешне все казалось спокойным: оставшиеся члены секты жили, соблюдая привычный порядок. Но под этой видимостью царила пустота, пропитанная виной.

Смерть Дэвида, хоть и подавалась как искупление, стала незаживающей раной. Некоторые последователи сходили с ума – их преследовали кошмары, галлюцинации, панические атаки. Вера рухнула, обнажив лишь леденящую пустоту. Секта медленно разваливалась. Без лидера, без новой объединяющей силы, она раскололась на тех, кто цеплялся за прошлое, и тех, кто пытался бежать от него. Конечно, не без помощи самого Каина – первого братоубийцы, «сына» Адама и Евы. Почему «сына» в кавычках? Да потому, что запретный плод – это был не фрукт. Это был Люцифер, соблазнивший Еву.

Так что настоящим отцом Каина был мой старший братец. Да-да, мы иногда развлекаемся с вами, людьми. Вы для нас – домашние питомцы.

Каин – первый гибрид человека и демона. Первый строитель. Первый убийца. Он возделывал землю, а его брат Авель пас овец. Когда пришло время принести жертву Богу, огонь с небес поглотил дар Авеля. А Каинову жертву – отверг. Зависть. Она толкнула его на убийство. И даже после содеянного он не раскаялся. На вопрос Бога: «Где Авель, брат твой?» – он цинично бросил: «Разве я сторож брату своему?» Пытаться обмануть Создателя может лишь тот, в ком уже мертва душа. Так Каин стал изгоем. Проклятым. Первым демоном из рода человеческого и Дэвид пошел по его стопам. Сын сидел на эшафоте, ожидая смертельной инъекции, а его посмертный суд оказался еще короче. О, Лилит… Как изменился твой щенок!

Он стоял в пурпурной мантии – точь-в-точь как Каиафа перед тем, как вести Иисуса на распятие. На ногах – римские сандалии из газелейной кожи. Он не узнал меня. Хотя я был рядом и до, и во время казни. Как он прекрасен в своем смирении! Сколько силы дал ему Господь! Но его душу опутывал мрачный туман, и мне стало… жаль. Жаль, потому что каждый раз, глядя на него, я вспоминал того румяного младенца, каким он был когда-то. Он не знал, кем станет. Теперь знал и страдал. Он не понимал, почему я здесь. Не знал, кто я ему. Отец на суде ничего не сказал. Но поверьте – эта грустная тень мало напоминала того чистокровного демоненка, каким он был когда-то. В зале, где мы обычно обсуждали дела Преисподней, меня уже ждали. Люцифер, Лилит, десятки других. Сучка была в светлом платье с открытым декольте, Люцифер – в простой черной рясе. Его борода коротко подстрижена. Она облизала губы, встретившись со мной взглядом.

– Сегодня важный день! Сын Софериэля и Лилит вернулся в Ад после 18 лет отсутствия. Это праздник для всех! – громогласно объявил Люцифер. Затем он кивнул трем девушкам рядом – двум в черных платьях с белой отделкой и одной в алом, расшитом золотом.

– А вы, чертовки, идите развлеките Дэвида! – одна из них молча направилась к нему. Лилит заулыбалась, а потом… завыла. Тонко, пронзительно, как койот.

– Привет-привет, привет-привет… – скулила она. – Как я рада тебя видеть, душа моя! И чего это ты бегал от меня все эти годы?

– Скучал по своей принцессе? – усмехнулся Люцифер, поворачиваясь к ней. Она в это время липла к сыну.

– Если забыл, братец, она уже давно не моя. – холодно ответил я. – Да и не была. Была твоей. Потом – моей. Потом – Сатаниила. То, что случилось 18 лет назад, было ошибкой. Она другая теперь. И лучше ей от этого не стало. – Люцифер хрипло рассмеялся, подняв бокал.

– Выпьем за возвращение твоего сына, Софериэль! – я осушил бокал виски. А потом телепортировался на Землю.

Люблю эту планету, но не людей. С животными – куда проще. Присев под раскидистым дубом, я ощутил легкий взмах крыльев – ко мне спустился ворон. Один из моих любимцев. Он осмотрел меня внимательными желтыми глазами и разочарованно каркнул, выпуская из клюва клубы желтоватого пара. Люди слышали его крики, но он не скрывался от меня. Я мог звать его, когда угодно – или же он появлялся сам, повинуясь неведомым обстоятельствам. Ворон был древним. Очень древним. Ему насчитывалось около двух тысяч лет, хотя, по правде говоря, он был одним из старейших существ, когда-либо живших на Земле. И да, конечно, он оставил потомство.

Сейчас он сидел на ветке чуть выше моей головы, наблюдая за происходящим с невозмутимостью старого мудреца. Время от времени он лениво взмахивал крыльями, будто собирался улететь, но оставался на месте. К счастью, я всегда чувствовал его присутствие и мог общаться с ним телепатически.

– Что нового, Сюнин? – спросил я, глядя на него. Его ярко-желтые глаза сверкали, словно два крошечных солнца, а широкие лапы крепко обхватывали ветку. Над нами плыли облака, в их очертаниях причудливо переливались звезды. В разрывах между ними виднелись два серпа Луны, будто два глаза, взирающих на мир.

– Всё, как всегда. – ответил ворон. – А у тебя, слышал, случилось счастье – сын вернулся домой.

– Ты прав. Видел тебя с детьми у места его казни. А вообще, чего ты здесь делаешь? Давно не виделись. Чем занимаешься? – я прищурился.

– Дел много, старый друг. Некоторые падшие стали языческими богами – вот и морожу крылья в Скандинавии. Хотя летать там всё труднее, слишком много ветра. Чаще выбираю Исландию или Гренландию – там потеплее, да и людям неплохо. Кстати, тебя недавно вспоминали. – каркнул он, очищая свои перья от грязи и пыли.

– Надеюсь, добрым словом? Или мне придется тебя общипать? – я не любил говорить намеками Ворон обычно отмалчивался, поэтому я перешел к слабым угрозам.

– Добрым-добрым. – пропел Сюнин. – Вспоминал, как ты ненавидишь людей, но обожаешь искусство. Как бы ты ни скрывал свою любовь к ним, ты всё равно помогаешь им. – он взглянул на дальнюю башню, и я заметил, как его перья слегка взъерошились – он волновался.

– Сейчас принесу тебе кое-что. Очень древнее. Одно из величайших творений, что я когда-либо слышал. – с этими словами он сорвался с ветки и исчез в небе. Через мгновение он вернулся, и из его клюва полились строки:

– Девушка шила ниткой золотой,

Заглянул в окошко бродяга холостой.

Так весело, весело было играть… – он прокаркал всю балладу до конца, а я усмехнулся:

– Это же «Скандинавская баллада» – «Бродяга».

– Неинтересно, всё-то ты знаешь. – обиделся ворон и встрепенулся, отчего дуб закачался. Мы говорили еще полчаса, пока Сюнин не взмыл в небо, направляясь в Асгард. Мне показалось, что в кустах кто-то есть, но это была лишь кошка, которой тоже стало любопытно.

После его ухода я долго бродил по лесу, вдыхая запахи цветов, слушая пение птиц и наблюдая за облаками. Природа была прекрасна в своей первозданности. Я телепортировал холст и принялся за пейзаж. Работал до ночи, а потом снова отправился в лес, вспоминая странные привычки Сюнина: его молчание, вкус в музыке, фразу: «Мы, люди, и есть боги, только забывшие это». Он всегда недоговаривал, будто боялся раскрыть слишком много. Кто-то спросит: жалею ли я о своем падении? Нет. Я никогда не жалею о выборе. Мы идём своим путём – кто-то бросает его, кто-то продолжает.

Скучаю ли я по крыльям? По Отцу? Нет. Они стали лишь воспоминанием, но не раскаянием. Через несколько дней я исчез с Земли. Вернее, не исчез – просто осознал, куда мне нужно. Домой. Отец позволил мне вернуться. Небеса встретили меня странно – будто я не падал, будто не было ни изгнания, ни тысячелетий ярости. Будто я просто отлучился ненадолго, а теперь вернулся к ужину, слегка запоздав.

Первые мгновения были неловкими. Я изменился. Мои крылья, некогда белые, теперь отливали пеплом и золотом, а в глазах – если присмотреться – все еще тлели угли былого гнева. Но никто не указывал на это. Никто не напоминал о моем падении. Вместо этого – чаши с нектаром, тихие разговоры, взгляды, в которых читалось что-то среднее между уважением и осторожностью.

Меня больше не называли Смотрителем. Теперь я был Балансом. И от этого слова веяло чем-то древним, почти забытым. Время здесь больше не текло, как река. Оно пульсировало, как сердце, то ускоряясь, то замирая. Прошлое и будущее переплетались, и я ловил себя на мысли, что иногда – совсем на мгновение – видел отблески событий, которых еще не произошло.

– Отец. – сказал я, сидя за столом в тронном зале. – Люцифер был прав. Ты несправедлив. Ты хотел, чтобы мы пресмыкались перед твоими творениями. – Отец который обычно молчал, вдруг дернулся и его пальцы сжали подлокотники трона, суставы побелели. Глаза, обычно спокойные, как глубина космоса, вспыхнули.

– Хватит! – рявкнул он, ударяя по столу.

– Ты променял нас на них. И даже теперь перекладываешь вину на своих детей! – я поднялся и посмотрел ему в глаза с неким вызовом, после перевел взгляд на стол.

– Ты думаешь, я не знал, что ты вернешься именно с этими словами? Ты все еще не понимаешь. – Отец произнес это тихо, но каждый слог резал воздух, как раскаленный клинок. Его голос больше не гремел, как гром, а стал похож на шелест крыльев ангела, готовящегося к последнему полету. В горле стоял горький привкус – не от нектара, а от чего-то другого, старого, как само мироздание.

– Понимаю. Ты дал им свободу. Им – да. А нам? Нам ты дал лишь долг. – тронный зал содрогнулся, будто в ответ на его гнев, но ни одна колонна не рухнула, ни один витраж не треснул. Здесь все было под контролем, кроме меня.

– Ты пал не из-за меня. Ты пал, потому что не смог принять их такими, какие они есть. – прошептал Отец.

– Нет. Я пал, потому что ты забыл, кто мы такие. Ты поставил своих глиняных игрушек из праха мирозданья на ступень выше, чем своих детей! Ты прекрасно забыл, что помимо послушного Михаила с Гавриилом у тебя есть еще два сына: я и Люцифер! Не ты вынес нам изгнание! Михаил! Ты ничего не сделал в детстве, Михаилу разрешалось все! – я развел руками, и мои шрамы от крыльев загорелись. Отец вздрогнул, будто мои слова пронзили его глубже любого клинка. Его взгляд, всегда такой незыблемый, дрогнул. Впервые за вечность я увидел в нём… что-то неуловимое. Может, боль. Может, сомнение.

– Ты говоришь, будто я выбирал между вами. – голос его стал тише, но в нём зазвучала странная, почти человеческая усталость. – Но выбор был не в том, кого возвысить, а в том, кого остановить. Люцифер… и ты… вы сами рвались в бездну. А они… – он кивнул в сторону пустоты за витражами, где мерцали мириады миров. – Они даже не знали, что падать можно.

– О, конечно! Они невинны, они чисты! Они – твоё новое совершенство! А мы? Мы -ошибки, которые ты не успел исправить. – шрамы на спине пылали, будто в них снова лилась расплавленная благодать. – Но знаешь, что, Отец? Ошибки учат. И я научился. – тронный зал содрогнулся сильнее. Где-то вдали, за пределами реальности, звёзды гасли одна за другой, пока все не погасли до конца.

– Ты хочешь войны? – спросил он, и в его голосе не было угрозы. Была… печаль. Почти как тогда, когда он в последний раз смотрел на Люцифера перед падением. Я медленно поднял руку, и между пальцами вспыхнуло пламя – не священное, не адское, что-то третье.

– Нет. Я хочу, чтобы ты наконец увидел правду. Если твои новые дети так прекрасны… пусть посмотрят в глаза тем, кого ты отринул. – и тогда витражи лопнули. Я хлопнул ладонями – и мир сжался в пелену тьмы и света, а в следующий миг я уже стоял в своих покоях. Чтобы прийти в себя, взял в руки кисть, но едва коснулся бумаги, как воспоминания нахлынули, будто живая буря. Передо мной возникло здание – древний храм, высеченный из светлого камня, его купола пронзали небеса, словно копья веры. На фоне этого величия застыли двое: Архангелы в доспехах, отливающих холодным блеском, их крылья – белоснежные, будто сотканные из самого света.

Слева – Уриил мощный, как утес, с короткими каштановыми волосами и взглядом, что прожигает насквозь. Но лишь одним глазом – на месте левого зияет пустота, глубокая, как моя вина. Это я оставил этот шрам, мой клинок прорвался сквозь его защиту в той схватке, когда небеса дрожали от нашего падения. Он до сих пор носит эту рану – и не только на лице. Я чувствую его гнев даже сейчас, сквозь годы и расстояния. Его пальцы сжимают рукоять меча, будто в любой миг он готов обрушить его на меня снова. Справа – Рафаил его темные волны волос обрамляют лицо, отмеченное печатью мудрости.

В его глазах – бездонное сострадание, знание всех ран и всех путей к исцелению. Он стоит спокойно, но в этой сдержанности – сила, способная остановить бурю. Он – мост между мной и Уриилом, тихий голос, пытающийся смягчить то, что уже не исправить. Они оба – стражи, воплощение небесной воли, но я знаю правду: за каменным спокойствием Уриила бушует пламя. Мой шрам на его лице – не просто отметина. Это клеймо. Доказательство того, что даже падшие могут ранить Ангелов, доказательство всем. Но самое страшное – не их гнев, не их осуждение. Самое страшное – это молчание. Они не говорят ни слова. Не проклинают, не взывают к возмездию. Я опускаю кисть. Бумага передо мной теперь не белая – на ней проступили очертания храма, два силуэта, крылья, сломанные копья. Я не помню, когда начал рисовать. Но теперь передо мной – они. Такие же, какими видел их тогда до падения и уже после с новыми шрамами от боя.

Нас тренировали до потери пульса, спарринги пока тренер не остановит одного из нас, шрамов очень много. Почему я рисую это? Пытаюсь понять? Простить? Забыть? Я не знаю. Знаю только, что взгляд не оторвать от этой картины. Она словно зеркало, отражает не только прошлое, но и настоящее. Она показывает, что даже самые светлые ангелы могут пасть, что даже самые крепкие узы могут быть разорваны.

И самый темный из падших – я – все еще может тосковать по свету, которого лишился. Краска на кисти засохла. Я сижу и смотрю на два лика своего прошлого, на вечное напоминание о том, что я натворил. Мы были больше, чем братьями. Мы были тремя столпами, на которых держалась часть мироздания. Уриил – непоколебимая сила. Рафаил – бездонное милосердие. А я… я был пламенем, что освещает путь и сжигает тех, кто сбивается с него.

Теперь мое пламя тлеет в тенях, а их свет отбрасывает мою длинную, уродливую тень. Память накатывает внезапно и ясно, как удар клинка. Не та, кровавая, где я лишил Уриила глаза. А другая. Мы на заре творения, на краю серебряного водопада, низвергающегося в бездну.

Глава II. Раскол в Аду

Собрание уже клонилось к завершению, когда мой дорогой братец окончательно сорвался с цепи. Люцифер метался по залу, как бешеный пёс, его крики разрывали воздух, а жесты напоминали конвульсии одержимого. Несколько демонов робко пытались его успокоить –глупцы. Они отскакивали, как обожженные, когда он поворачивался к ним с оскалом.

Я подошел сбоку, схватил его за плечо и резко оттащил в сторону.

– Люций, хватит. Объясни, что за чертовщина. – мой голос прозвучал резко, но тихо, чтобы не привлекать лишнего внимания. – Или ты хочешь, чтобы весь ад думал, что у тебя крыша поехала?

Он резко обернулся, глаза пылали, как угли в печи.

– Ты… Ты СЕРЬЁЗНО не понимаешь?! – прошипел он, слюна брызнула мне в лицо. Я спокойно вытер щеку и медленно поднял бровь, ожидая хоть какого-то объяснения.

– Если бы понимал, не спрашивал бы. Ты орешь, как торговка на базаре, но так и не сказал, в чем дело. – его пальцы сжались в кулаки, сухожилия на шее натянулись, как канаты готовые вот-вот разорваться.

– Софериэль… мой СОБСТВЕННЫЙ БРАТ… – он сделал паузу, будто давая мне время осознать масштаб предательства. – Поднялся в Рай! Договорился с теми пернатыми ублюдками! Он хотел… – я не дал ему договорить.