Ангел тьмы-божественный Демон

Я оставил его там, под дубом, и вернулся к своим крепостям и дыму. Но иногда, когда ветер дует с Земли, мне кажется, я слышу за стеной ада не яростный вой своей своры, а тихий, счастливый лай старого пса, бегущего по бескрайнему зелёному лугу. Быстрее ветра.

Вернувшись, я кинул остальным их порции, потрепал за загривки самых преданных и улёгся в постель. Но сон не шёл. Что-то висело в воздухе – незримое, но плотное, как дым после битвы. И когда я наконец провалился в забытье, то оказался там.

На поле, где когда-то сошлись наши клинки. Но теперь трава не была залита кровью, не было огненного зарева. Вместо этого – странный, мерцающий свет, будто само время здесь истончилось, обнажив что-то древнее и вечное. Я сделал шаг, и под ногами хрустнула не кость, а сухая трава. Воздух пах не гарью и смертью, а чем-то неуловимо знакомым… Землей после дождя. Свежестью. Жизнью. Как тогда в детстве, где все было невинно. Я продолжал идти, пока не увидел его. Он стоял у старого дуба, того самого, где мы, мальчишками, строили шалаш.

Только теперь он был не в рваных доспехах, а в длинной, простой рубахе. На лице запекшаяся кровь, закрывающая один глаз, как будто рана с того самого дня. Но в руках… в руках он держал двух котят – полосатого и рыжего. Точь-в-точь как те, что мы нашли в сарае нашей матери.

Михаил. Мой старший брат. Архангел Михаил, поверженный моей рукой. Скомкано вспоминаю события этого проклятого дня. Война. Раздор между небесным и адским легионами. Он, командир одной армии, я – другой. И наша последняя встреча, когда я выбил клинок из его ослабевшей руки и… Воспоминания жгли горче кислоты.

– Ты всё же убил меня, юнец… – голос брата прозвучал тихо, словно шелест опавшего листа.

Его дыхание было прерывистым, а в глазах стояла странная смесь печали и облегчения.

– Я каким был, таким и остался, Михаил. – мои слова прозвучали твёрдо, но без злости. – А вот ты изменился. И не в лучшую сторону. Жажда власти ослепила тебя, заставила забыть, кто ты есть. Ты перестал видеть правду, но за моим маленьким обманом скрывалась большая истина. Я потерял всё, кроме души, ещё раньше, чем ты.

Михаил не ответил. Он лишь тяжело шагнул вперёд, хромая, сжимая в руках котят – будто это последнее, что связывало его с миром. Через минуту я поравнялся с ним. Мы шли молча, изредка перебрасываясь пустыми фразами, будто пытаясь оттянуть неизбежное.

– Ты всегда завидовал мне, Михаил. Ты никогда не любил меня как брата. Ты хотел занять моё место в этом мире… – наконец прорвалось у меня.  Я замолчал, глядя, как его пальцы судорожно сжимают шерсть котят.

– Я уйду. Но навсегда останусь в твоём сердце – рядом с Отцом. Именно за это ты ненавидел меня… Ты был готов разрушить семью изнутри, лишь бы утолить свою жажду власти. Трусливо, подло… по-крысиному. Ты уничтожал всё вокруг, лишь бы поддержать свою ничтожную гордыню. Отчаяние свело тебя с ума… Власть сделала тебя пустым. Чем сильнее ты за неё цеплялся, тем больше тьма пожирала тебя. Ты дошёл до предела… и предал всех, кого любил. Потому что твои глаза наконец увидели правду. – Михаил не отвечал. Лишь его плечи слегка дрожали. Я замолчал, глядя, как его фигура медленно клонится под тяжестью собственных грехов.

– И всё же ты продолжал цепляться за власть… Но знаешь, Михаил? Ангелы – те же черти, только с крыльями. А Демоны… когда-то были Ангелами. – Михаил вдруг остановился, повернулся в мою сторону. Его глаза, полные боли и ненависти, впились в меня.

– У тебя есть свой Ад. – прошептал он.

– Есть. – кивнул я. – Как и у тебя. У каждого он есть. Только у одного – сразу за порогом, а у другого – в начале пути. Всё зависит от нас. Ты выбрал гибель… и вот я убил тебя. Прости. – я улыбнулся, но в этой улыбке не было радости. Затем взгляд мой скользнул к Ангелу, стоящему поодаль. Тот уже успел напиться собственной крови.

– Благодари судьбу. Если бы не я, ты бы так и мучился, сражаясь с Ангелами, с Отцом… с самим собой. Но скажи мне, Михаил… зачем ты так легко отрёкся от себя? Зачем продался тому, кто тебя же и сожрёт? Ты был моим братом… другом. Ты знал, что я найду тебя. Чувствовал, чем это кончится. Так зачем? – брат смотрел на меня с отвращением. На его губах дрожала кривая усмешка.

– Власть опьяняет, Софериэль… Разве не так? – прошипел он. Я ждал продолжения, но он лишь усмехнулся.

– Меня власть не опьянила. – наконец сказал я, садясь на траву. – Меня прославляют. О мне складывают песни. Но я никогда этого не хотел. Это всё – детские грёзы о силе, истине, величии… Но мне ничего из этого не нужно. Мне даже тебя было жаль. – я поднял глаза.

– Зачем тебе всё это, если ты даже не помнишь, кто ты? Где твой дом? Куда ты идёшь? Я плакал, глядя на тебя. А когда ты начал мучить своего Ангела… я просто сжёг его. Быстро. Без боли. Ты хоть помнишь, кем родился? В какое время? Где ты сейчас? Я знал тебя другим. До всех этих гонок, предательств, убийств… Мы с Люцифером были любимчиками Отца. Но мы не стали такими, как ты. Чем я тебя обидел, Михаил? Чего тебе не хватало? – Михаил молчал. – Ты сам выбрал этот путь. Но у тебя ещё есть выбор. Ты можешь вернуться к своему Ангелу. Можешь бродить кругами Ада… Тебя могут отпустить. Даже выпустить на Небо. Но теперь твоя дорога – только в Чистилище. – и вдруг… Михаил улыбнулся. Тепло, по-братски, как давно он не улыбался.

– Ты можешь вернуться. – от его слов мне стало тепло. Будто я снова стал тем мальчишкой, который верил в добро. Но я опустил взгляд. Он мог говорить хоть всю ночь… но я уже сделал свой выбор.

– В мире есть поговорка… Хочешь насмешить Бога -расскажи ему о своих планах. Но шутить с Ним нельзя. – тихо сказал я. Вдруг вспомнил молитвы. Вспомнил, как слова веры превращались в грязь.

– Прощай, Михаил. Эта встреча была неизбежна. Мне жаль… но иначе нельзя. – наконец сказал я твёрдо. Михаил медленно поднял голову.

– Прежде чем я уйду… ответь. Каков твой Ад? – я замер.

– Лилит. – выдохнул я. - Она – мой Ад. И отсутствие всего, что могло бы быть между нами. Мы бегаем друг от друга, но всё равно сходимся. Делим время, пространство… и ничего больше. Это – двусторонняя пытка. И пока ты сам не поймёшь, что это – конец, ты будешь в этом тонуть. Никакие мудрецы не помогут. Только ты сам можешь вытащить себя. Любой ценой. – Михаил усмехнулся.

– Лилит любит тебя. Бегает за тобой, как последняя…

– Она не любит меня. – резко перебил я. – Ей нравится секс. И рожать от меня демонов. – брат покачал головой. Потом развернулся и пошёл к вратам.

Через мгновение он растворился в свете. А я остался один. Бескрайняя пустыня. Горизонт, теряющийся в переходах от огненного оранжевого к бледно-голубому. Солнце, медленно уходящее за дюны, окрашивало песок в золото и медь. Ветер нёс песок. Я был один.

Их поверхность покрыта тонкими параллельными бороздками, словно следами ветра, придавшего песку особую текстуру. На переднем плане дюны выглядят более теплыми, насыщенно-желтыми, постепенно светлея по мере удаления от наблюдателя. Создается ощущение, что песок, как живое существо, изгибается и перетекает под воздействием невидимых сил, оставляя следы.

Немного побродив по этой выжженной земле – той самой, где когда-то Люцифер искушал Христа, – я размышлял о своей жизни. О том, как эволюционировала Вселенная. О том, как время, казавшееся вечностью, на деле сжимается в мгновение. Как же странно устроено сознание. Мы пропускаем мимо себя целые эпохи, увязая в рутине, в мелких слабостях, в бесконечном беге по кругу. А ведь есть вещи, которые остаются навсегда. Я помнил Михаила другим. Добрым. Чутким. Гуманным. Он был тем, кем я восхищался – сильным, настойчивым, жаждущим любви и семьи. Идеалом. Но тысячелетия изменили его.

Он впустил в себя тьму. Стал трусом. Крысой, ненавидящей всё вокруг. И чем дольше я смотрел на него, тем яснее понимал: ничто не исчезает бесследно. Подсознание – удивительная штука. Оно хранит всё. Даже то, что мы сами забыли. Сны, видения, обрывки воспоминаний – они как тени, скользящие по краям сознания. Порой в них мелькает истина, но ухватить её почти невозможно. А бывает иначе. Однажды – в долю секунды – приходит озарение. Явление смысла, вокруг которого выстраивается всё остальное. Но чаще разум слишком вял, слишком расслаблен, чтобы заметить это. А незавершённые мысли? Они остаются с нами навсегда.

Обо мне часто думают, как о расчётливом убийце. Бесчувственном манипуляторе. Люди видят только оболочку. Да, я холоден. Особенно с чужаками. Но с близкими – иной. Во мне живёт презрение к человечеству. К его слабостям, лицемерию, бесконечной глупости. Но это не делает меня чудовищем. Мизантропия – не фашизм. Мой взгляд на мир далёк от радужных иллюзий. Я вижу, как наша культура катится в пропасть, как общество потребления превращает людей в скотов. Но я могу любить. Есть те, кем я восхищаюсь. С кем нахожу общий язык. А есть те, кого по-настоящему люблю. Они – мои драгоценности.

Почему именно они? Сложно сказать. Но я ценю их. В остальном же я такой же, как все. Моя холодность – не врождённая. Она выкована годами боли, предательств, унижений. Я научился быть жёстким. Быстрым. Беспощадным. Но лишь в ответ на ту несправедливость, что царит вокруг.

О, Лилит, человека нельзя сломать, как животное. Физическая боль лишь озлобляет. Чтобы сломить дух, нужно сокрушить разум. И Лилит преуспела в этом. Две тысячи лет наших отношений – это две тысячи лет её игр, издевательств, насмешек. А когда я из наивного волчонка превратился в зверя – она заплакала. Я не камень.

Я могу простить её за многое. Но не за то, как она сломала меня, а теперь винит во всём. Она выбрала меня, потому что я был сильным. А когда пришло время держаться за эти отношения – она убила меня морально. И ждала, что я останусь прежним? Вывод прост Каждый отвечает за свои поступки. Мои размышления прервал стук в дверь. Раздражённые голоса Абаддона и Вельзевула. Я впустил их. Как я и предполагал -новости об Отце.

Он снова создаёт Ангелов. Безликих. Безымянных. Просто винтики в его машине. Он слеп. Он перенимает худшие черты человечества. Его попытки «мудрости» – жалкая пародия на Сократа. А его «искупление»? Просто ещё одна игра. Религия, души, войны – всё это лишь инструменты в его руках. Истинный путь лежит через Серые Пределы. Но никто не спешит туда. Наша армия отдыхала. Но дух был высок. Все ждали продолжения войны.

В 5:30 утра – сигнал тревоги. Ангелы атаковали. Неопытные. Глупые, мы отбили их атаки. Но я знал – это лишь начало. Мы не сдадимся. Пока стоит Ад – мы будем бороться. Мы будем помнить, кто мы. На площади перед райскими казармами расцвели те же цветы, что и у нас. Там стояли Отец и его Генерал. Солдаты пели гимн. Генерал размахивал руками, как дирижёр. И вдруг… когда один из воинов попытался поддержать Отца, тот взорвался. Он резко отшвырнул протянутую руку, его лицо исказилось яростью, и внезапно тишину разорвал его громоподобный рёв:

– Возвращайтесь на свои проклятые небеса! Не мешайте мне думать! – голос его гремел, сотрясая воздух, будто удар грома перед бурей. – Мы ещё не сломлены! Не позволим этим поганым Демонам, этой вырожденной сволочи, сокрушить нас! – его пальцы сжались в кулаки, ногти впились в ладони, но он не чувствовал боли – только жгучую, всепожирающую ненависть.

– Свободные Ангелы – последний оплот закона в этом море хаоса! Пусть клич свободы разнесётся по всей Вселенной! Да здравствует Божественная армия! Ура! Долой Демонов! Свободу Ангелике! Смерть тьме и её выродкам! Герои! Слава вам, люди! – его слова падали, как удары молота, высекая искры фанатизма в глазах воинов. Последний приказ прозвучал как приговор. И площадь опустела в мгновение ока. Его призыв был услышан.

Это означало конец долгой и жалкой службы несчастного чучельника в армии. Но этой ночью силы Свободных Ангелов бросили всё, чтобы сделать эту драму зрелищной. Не инсценировки. Не спектакли. Настоящая кровь.

Когда Отец спустился в подземный зал, оставалось лишь допить последние капли вина и доесть то, что ещё можно было спасти от разгрома. Боевой горн заиграл. Невнятные выкрики. За несколько минут Отец осушил кубок, закусил акульим плавником, выловленным из похлёбки, и поднёс к губам флягу. Он закрыл глаза. Казалось, он задремал. Но офицеры из его свиты трясли его за плечи, пытаясь вырвать хоть слово о планах предстоящей бойни. Наконец он открыл глаза. Сделал глоток. Кивнул. И его войско ринулось занимать позиции. Свет не включали – чтобы не выдать себя. Лишь блики костров, дрожащие в лужах крови и осколках стёкол, освещали эту ночь.

Снаружи бушевала непогода. Хмарь. Ледяной ветер. Мокрый снег, хлопьями падающий на мёртвую землю. Но Отец приказал быть готовыми ко всему. И они были. Как только ангельские новобранцы переступили порог Адских врат – их разорвали гончие. Те, кто выжил, были сварены в лаве. Утоплены в серных озёрах. Замурованы во льдах последнего круга. Ад наполнялся их криками. Их кровью. Их трупами.

Прошли годы, но их имена так и не появились в летописях. Они стали никем. Но приходилось искать новых. Новых уродов. Новых жертв. Смерть уже не трогала Отца. Лишь когда очередной выродок вырезал целый квартал, он на секунду задумывался. А потом – снова в бой. 50 лет мы уничтожали Ангелов. 50 лет они, ведомые моим Отцом, пытались устроить геноцид Демонов. Но к нам присоединились языческие Боги. Те, кого Ангелы преследовали веками. И мы сражались плечом к плечу. Боги – за нас. Ангелы – против. Мы наступали. Они отступали. Но силы таяли. И однажды Боги предали нас. И тогда я понял – пора кончать. Даже если это уничтожит всю Вселенную.

Странно, но у его шатра не было стражи. Хотя, когда я подошёл, двое с копьями бросились на меня. Я не стал церемониться. Поднял руку и сжал в кулак. И копьё в глотку всадилось первому, второму – в череп. Когда я вошёл внутрь, Отец выглядел… спокойным. На нём была простая чёрная рубаха, тёмные штаны, сандалии, коричневатые доспехи. Никакого оружия. Только золотая цепочка на шее. Но его лицо… Оно было маской.

Беспристрастной. Холодной. Он посмотрел на меня. Кивнул. Но в этом кивке не было ни тепла, ни ненависти. Будто я был чужим. В его глазах, всегда полных огня, теперь была лишь пустота. За этой маской скрывалось нечто. Что-то, что он едва сдерживал. Тишина звенела. Лишь потрескивал костёр за шатром.

– И что ты хочешь, Софериэль? – его голос был ровным, без гнева, без эмоций. Как будто он уже знал мой ответ. Я сделал шаг вперёд.

– Я пришёл заключить мир. – шёпот пробежал по шатру. Но Отец поднял руку – и все замолчали.

– Мир? После стольких лет войны? – он произнёс это слово медленно, будто пробуя на вкус.

– Да. Наше противостояние бессмысленно. Оно уничтожит всё. – я ждал взрыва, криков, проклятий. Но Отец молчал. И это молчание было страшнее любой бури.

– Каково твоё предложение? – я сел, написал договор.

Через семь дней его подписали в Зале Мироздания. Отец не сопротивлялся. Он подписал его кровью. Выпил из ритуального рога. Приказал подать лучшие яства. Он был гостеприимен. А я предложил построить замок. Место, где Ангелы и Демоны смогут учиться вместе. Не в Аду. Не в Раю. На Земле. Отец кивнул. И предложил меня в качестве учителя. Чтобы никто не чувствовал себя обманутым. Так родился Замок Двух.

Праздник длился неделю. Пели песни, от которых сжималось сердце. Жгли солому, вспоминая старые обиды. Душили друг друга в объятиях. Бывшие враги смеялись. Строили Рай на руинах Ада. Казалось, ненависть выжгла в них всё живое. Но, может, так и надо? Лучше сжечь дом, чем жить в пепелище. Мир длился долго. Но кто помнит, каким он был? Легенды говорят о войне. А мы помним только песни. Те, что пели, когда ненависть умерла. Те, что звучали, когда бывшие враги стали братьями.

Но теперь нас ненавидят. За то, что мы сдались. За то, что прекратили убивать. Разве это плохо? Любовь и мир – враги войны. Но как убивать тех, кого любишь? Не стоит. Пусть тот, у кого есть уши, услышит. Услышит песни Ангелов, тайну любви. Ибо любовь – это мир.

Это было похоже на молитву влюблённого – страстную, исступлённую, готовую в любой момент сорваться в безумие. Но нет, всё было сложнее. Оставив пир, я вернулся в Ад. Лилит ждала, она была пламенем – обжигающим, яростным, непредсказуемым.

Её темперамент сводил меня с ума, выжигал изнутри, доводил до того самого экстаза, которого я не знал веками. С ней я впервые познал науку страсти. Она научила меня рабству желания. Когда я смотрел на неё – забывал обо всём. Поэтому она стала больше, чем просто женой. Больше, чем любовницей. Но нам не суждено быть счастливыми. Так решила судьба. Я знал её истинное предназначение. Да, мы не созданы друг для друга. Она могла бросить меня в любой тёмной подворотне. Но не бросала. А я – бросал, не раз. Я знал о ней всё. О её поклонниках.

О её разбитой крыше от треснувших стёкол сознания до самых тёмных закоулков души, давно мёртвой, как у всех нам подобных.

– Ну как, Соф? Неужели подписал мир с Отцом? Не верю. – её голос, как всегда, звучал насмешливо и нежно одновременно. Она затрепетала, прижавшись ко мне.

– Его армия была огромна. Мы победили, но осада длилась десять лет. Я просто подписал договор.  – мои слова прозвучали сухо. Для меня вся эта война была кошмаром, не более. Да и их «победа» – такой же сон.

– Скоро начнётся строительство школы для выродков Ангелов и Демонов. Старшие Архангелы хотят устроить бал. Отец предложил мне преподавать. – я потянулся, закинув руки за голову.

– Ты согласился?! А как же твоя работа? Мы сможем бывать там вместе? – её глаза вспыхнули. Она обняла меня. Я ответил на объятия. Мы не отпускали друг друга долго. Лилит была меньше – ей ничего не стоило вскарабкаться на меня, устроиться на груди.

Её пальцы лениво перебирали волосы на моей груди, щекотали шею… И вдруг – вздрогнула всем телом. А мускулы напряглись, губы разомкнулись, готовые выдохнуть крик – но я успел прижать палец к её рту.

– Отец действительно предложил преподавать. Но это не та философия, которую ты знаешь. – продолжил я, когда она успокоилась. Она слушала, но её руки уже скользили ниже. – Теорию пяти элементов ты слышала. Но теперь будут учить практике – работе с мирами, интуиции, помощи древних… – мои слова терялись. Лилит целовала мои плечи, будто боялась не успеть. Я встал и направился в спальню. Она шла за мной, не переставая касаться меня.

В спальне было прохладно. Мысли текли медленно, как вода в тёмной реке. Лилит прижалась, я обнял её за плечо – и почувствовал, как она напряжена. Через мгновение она взобралась на меня, обхватила шею, прижалась всем телом. Её пальцы нырнули под кафтан, скользнули по коже, спустились ниже… Движения её рук – то нежные, то резкие – разжигали во мне огонь. Скоро я почувствовал жар внизу живота. Услышал, как трещит кожа под её ногтями. Моя ладонь скользнула по её ноге, сбросила обувь, погладила голень. Тесно. Но Лилит не отстранялась. Её пальцы обхватили меня, губы коснулись сквозь ткань. Колено впилось между моих бёдер. И тогда я шлёпнул её. Она привыкла

Я сорвал с нас одежду. Она упала на пол – туда, где ей и место. Лилит знала: я не могу спокойно смотреть на её наготу. А то, как она её демонстрировала, сводило меня с ума. Когда она села на меня – её движения были гипнотическими. Ритмичными. Совершенными. Мои руки впились в её бёдра, направляя, чувствуя каждый толчок.

Мы двигались в такт, как когда-то двигались звёзды при рождении Вселенной. Вокруг звучали стоны, шёпот, хриплые вздохи. Она закинула голову, её глаза слились с моими – будто мы стали единым целым. В этот момент она была кошкой, играющей с добычей. Потом её руки отпустили меня, скользнули по простыням. Она легла на спину, медленно раздвинула ноги. И зарычала. Тихий, звериный звук. Я вошёл в неё. Глубоко.

Но ей было мало. Она терлась о меня, умоляла проникнуть ещё глубже. Это было слишком. Я повторил – медленнее. И тогда она впилась зубами мне в шею. Я отстранился – но она прижалась сильнее, кусая плечи. Её тело рвалось навстречу. Я поднял её, прижал к стене – и ускорился. Лилит кричала. Царапалась. Кончила с диким стоном, изогнувшись, вцепившись мне в волосы. Я вышел из неё, швырнул на кровать. Она опустилась на четвереньки – как собака, ждущая ласки. Её руки блуждали по моей груди, животу, спускались ниже… Пальцы впились в ягодицы. Рот охватил меня. Я дёрнул её за волосы – но она вцепилась в ногу, ногти впились в кожу. Не давая опомниться – прижал к столу. Её губы жадно ловили меня, вытягивая последние капли. Мы лежали, не двигаясь. Тишина. Только дыхание. Потом она прошептала:

– Близкие – это те, кого видишь каждый день. Даже если не замечаешь. Ты любишь их, хотя не знаешь, о чём они думают. Ты понимаешь, зачем нужны близкие? Чтобы быть с ними. Не просто можно – нужно.