Тот, кто срывает цветы

Выхватить у Ойгена пистолет? Слишком рискованно. Он может случайно выстрелить. Я осторожно положил ладонь ему на плечо и начал что-то говорить, но нас прервали:

– Эй! Что у вас там происходит?!

В нашу сторону двигался школьный охранник – я не помнил его фамилию, но тогда меня это совершенно не волновало. Пользуясь замешательством Ойгена, Герт столкнул его с себя и пополз в сторону. У меня в ушах звенело, и я не понимал, что происходит. Если кто-нибудь увидит Ойгена с оружием в руках, то это конец. Охранник выхватил рацию и что-то приглушенно заговорил, не переставая быстро приближаться к нам.

Я вырвал пистолет у Ойгена из рук, быстро сунул его себе за пояс и тихо бросил:

– Беги отсюда.

Его не нужно было уговаривать – он тут же сорвался с места и понесся к школьному забору. Я обернулся к Элле, велел ей молчать о том, что она видела, бросил быстрый взгляд на Бастиана, а затем рванул в другую сторону – сквозь колючие кусты, быстрее-быстрее, к дороге.

4

Я бежал со всех ног – меня никто не преследовал, но по какой-то причине я не мог остановиться. Замедлился я только тогда, когда оказался на приличном расстоянии от школы. Я быстро набрал номер Ойгена, но он не взял трубку. Тогда я позвонил Бастиану.

– Черт, Лео, что это вообще было?!

– Потом объясню. Что там сейчас происходит?

– Меня пустили в школу, со мной поговорил наш бывший классный руководитель. Теперь торчу в медпункте.

– Элла что-нибудь рассказала?

– Не знаю. Она тоже куда-то делась. Мне кажется, убежала домой.

Я выругался.

– Ты сам в порядке, Басти?

– Да, где ты сейчас? Откуда у этого парня ствол?

– Расскажу, когда увидимся. Ты ведь ничего не сказал про оружие?

Бастиан тяжело вздохнул.

– Басти?

– Нет, конечно, нет. Никто ничего не знает.

– А где Герт?

– С ним сейчас тоже разговаривают, но я не думаю, что он проболтается. Здесь думают, что это обычная драка на кулаках из-за девушки.

– Ага, родителей хоть в школу не вызовут.

Бастиан фыркнул, а потом зашипел от боли.

– Этот козел мне губу разбил.

– Ты еще легко отделался.

– Знаешь, тот охранник еще не вернулся. Твой приятель быстро бегает?

Я напрягся.

– Вряд ли он так долго его преследует. Охранник, конечно, много неприятностей в свое время нам доставил, но я не думаю, что он с таким усердием наворачивает круги по городу, чтобы поймать Ойгена.

– Может, сидит сейчас где-нибудь в парке и глушит пиво, радуясь, что может безболезненно отлынивать от работы, – хмыкнул Бастиан.

– Ага, – согласился я. – Перезвоню позже, хорошо?

Мы распрощались, но прежде я уточнил адрес Эллы, потому что мне нужно было с ней поговорить, чтобы убедиться, что она будет держать язык за зубами. В школе я не выносил ни ее, ни Герта. Она была заносчивой стервой, он – типичным придурком из семьи таких же придурков. Мы никогда не ладили. У нас никогда не было ничего общего. Угораздило же Бастиана втрескаться в самую неподходящую девушку.

Я шел по направлению к лесу, чувствуя тяжесть из-за того, что у меня с собой оружие. Мне казалось, что прохожие только и делают, что смотрят на меня. Они знают. Они все знают. Не хватало еще снова поймать паническую атаку. Я прислонился спиной к прохладной кирпичной стене, крепко зажмурился и досчитал до десяти. Где сейчас Ойген? В порядке ли он? В момент драки он казался действительно безумным, словно у него сорвало все тормоза. Тогда я впервые задумался о том, способен ли Ойген выстрелить в человека. Ответа у меня не нашлось – или я сам не пожелал его находить.

– Извините, молодой человек…

Я вздрогнул и шарахнулся в сторону. На меня смотрела пожилая женщина в очках. У нее на руках сидела сиамская кошка.

– Не подскажите, который сейчас час?

– Половина второго, – ответил я и быстро пошагал в сторону, уговаривая себя успокоиться.

Пистолет я спрятал на нашем пустыре – и тут же почувствовал легкость. Я не пришел в себя окончательно, но у меня хотя бы перестали дрожать руки. Я опустился на трухлявое дерево, немного пригладил растрепанные волосы и постарался привести в порядок дыхание. Никто ничего не знает. Герт будет держать язык за зубами – он напуган. Осталось переговорить с Эллой. Я посидел еще пару минут, а затем поднялся на ноги и поплелся обратно. Сил у меня почти не осталось.

Элла жила не так далеко от моего дома, поэтому мне не составило труда найти ее район. Я остановился у нужного подъезда, припомнил квартиру и позвонил в домофон. Мне ответил высокий женский голос. Я поздоровался и попросил позвать Эллу. К моему облегчению она оказалась дома и даже согласилась поговорить со мной.

– Ты же не будешь угрожать мне пушкой? – спросила она вместо приветствия.

Я хмуро посмотрел на нее.

– Я серьезно, Лео.

– Господи, нет, не буду.

Мы опустились на лавку в сквере неподалеку от дома Эллы.

– Хорошо, потому что этот психопат напугал меня до смерти.

– Он не психопат, – огрызнулся я. – Какого черта Герт вообще набросился на Бастиана?

Элла вздохнула.

– Потому что Бастиан последнее время оказывал мне знаки внимания.

– Разве вы с Гертом не расстались?

– Да, но… Это было временно, понимаешь?

– Не совсем.

– Мы решили какое-то время отдохнуть друг от друга, а на днях снова сошлись. Герт увидел на моем телефоне пару звонков от Бастиана и стал расспрашивать. Что я могла ответить? Призналась, что я ему нравлюсь.

– Очень здраво.

Она надулась, нахмурила брови.

– Что ты имеешь в виду?

– Тогда зачем надо было принимать приглашение Басти, когда он звал тебя в кино?

– Не знаю, – Элла грустно пожала плечами. – Просто хотела хорошо провести время.

– О, точно. Я и забыл, как это удобно – пользоваться людьми.

Она проигнорировала мой выпад и продолжила.

– Мы шли на футбольную тренировку к моему младшему брату, когда Герт заметил Бастиана. Мы успели переброситься всего парой слов, он сказал, что тоже идет на стадион, чтобы встретиться с тобой, а потом началась драка.

– Собираешься рассказать кому-нибудь об этом?

Она задумчиво повела плечом.

– Ты серьезно?

– Слушай, твой друг чуть не пристрелил Герта.

– А твой Герт планировал покалечить Бастиана.

– Драка – одно дело, а вот размахивать пистолетом перед лицом человека – другое. Я подумаю, что дальше делать, Лео.

Она стала подниматься с лавки, но я крепко схватил ее за локоть. Элла попыталась вырваться, потом в упор посмотрела на меня.

– Что?

Мне пришлось умолять ее ничего не рассказывать. Никогда не думал, что буду о чем-то просить Шмиц, но у меня не было выхода. В силу своей стервозности она могла растрепать всем и каждому о том, что в действительности произошло на школьном дворе. Этого никак нельзя было допустить.

– Ветцель, мне больно! – взвизгнула она, когда я не рассчитал силу и сжал ее предплечье чуть сильнее, чем нужно было.

– Просто пообещай мне, что будешь держать язык за зубами.

Она раздраженно вздохнула, отбросила светлые волосы на спину.

– Ладно, хорошо, черт с тобой, я обещаю, но держись с этим психом подальше от меня и Герта. Передай Бастиану, чтобы больше не писал и не звонил мне.

– Передам.

Я отпустил ее, и Элла быстро зашагала в сторону дома. Я долго смотрел ей вслед, надеясь, что она сдержит свое слово. Я сделал все, чтобы обезопасить Ойгена. Что было бы, если бы к ним домой нагрянула проверка? Я и так все время думал о том, чем все обернется, если кто-нибудь прознает о делах Келлеров. Мы стреляли в лесу забавы ради, но мысль о том, что кто-то может услышать выстрелы, не давала мне покоя. Если я говорил об этом Ойгену, то он морщился и просил меня не быть занудой, а я занудой не был – просто переживал.

Домой я возвращался с тяжелым сердцем, потому что вспомнил о том, что в скором времени предстоит сделать Ойгену. Я еще раз позвонил ему, он вновь не ответил, но через двадцать минут я получил от него короткое сообщение, где говорилось, что все в порядке. Особого облегчения я все равно не испытал. Ойген сказал, что ему предстоит перевезти что-то еще по мелочи. Что это может быть? Патроны? Какие-нибудь запрещенные вещества? Одно мое предположение было хуже другого.

Идти домой я передумал, поэтому еще долго бесцельно бродил по городу. Мне не хотелось объяснять отцу, чем я так встревожен. Объяснять пришлось бы слишком многое, а ему и так хватало поводов для тревоги. С каждым днем обстановка у нас дома становилась все мрачнее и мрачнее – маме не делалось лучше, и мы с отцом до смерти боялись неутешительно звонка из больницы. Я допоздна просидел на детской площадке, рассматривая звезды и размышляя над тем, во что постепенно превращается моя жизнь.

Глава 4

Врасплох

1

Все следующее утро я провалялся в постели. В комнате было душно – я открыл окно еще ночью, но это особо не помогло, воздух был горячий и стянутый. На небе за окном – ни облака. В тот день я собирался добраться до местного университета, чтобы подать документы, но небольшое путешествие было намечено на два часа, поэтому время на бесцельное утро в кровати еще оставалось. Я обещал Ойгену не высовываться, поэтому твердо решил, что после университета вернусь домой, где и проведу остаток дня. У меня под боком свернулся Оскар. Он всегда спал со мной; ему становилось тревожно, если я не ночевал дома. Я почесал его за ухом, и Оскар тут же перевернулся на спину, посмотрел на меня большими светлыми глазами. Я подхватил его на руки и поднял над собой. Оззи смешно забарахтался и дернул носом.

– Черт, ладно, я встаю. Только ты способен вытащить меня из постели в такую рань, дружище.

Я собрался и отправился выгуливать Оскара. На улице было еще хуже, чем в комнате – солнце палило так, что я ощутил себя в шкуре несчастного Икара. Оскар тянул меня куда-то в сторону, и я повиновался. Он умел ходить без поводка, но в силу своей паранойи я больше не позволял ему этого, поэтому Оскар развлекался тем, что таскал меня за собой туда, куда ему вздумается. Кто кого выгуливал? Мы прогулялись до пекарни. По моему мнению – лучшей в городе. Я уже расплатился за яблочные вафли и шел к выходу, когда обратил внимание на крошечный аквариум на подоконнике. Я мог поклясться, что раньше его там не было. В прозрачной воде кружила одна единственная золотая рыбка. Аквариумы всегда пробуждали во мне неприятные воспоминания о том, что произошло в городской тюрьме четыре года назад.

Золотые рыбки быстро умирают.

Эта была цвета темной бронзы, с раздвоенными длинными плавниками, напоминающими вуаль. Я наклонился и коснулся стекла пальцами.

– Это мне дочка подарила, – сообщила хозяйка пекарни, выглядывая из-за прилавка. – Красавица, да?

– Это правда, что золотые рыбки быстро умирают? – спросил я.

Женщина покачала головой.

– Не совсем. Если заботиться о них, то проживут очень-очень долго.

– Странно.

– Простите?

На лице женщины отразилось недоумение.

– Ничего.

У меня зазвонил телефон, поэтому я поскорее вышел на улицу. Звонил Ойген – мы с ним еще не разговаривали после инцидента на школьном дворе.

– Что там у тебя? – спросил я, нервничая.

Молчание. Затем послышался тихий вздох.

– Около леса. Жду заказчиков. В Нюрнберг отправляюсь сегодня.

Его голос звучал сосредоточенно, но напряженно.

– Во сколько поедешь? – спросил я.

– Лучше бы до вечера, – ответил Ойген. – Приму товар, спрячу в тачку и поеду.

– Как прятать будешь?

– Снял обшивку на дверях и сиденьях. Постараюсь, чтобы туда все поместилось.

Я остановился посреди улицы и прикрыл глаза.

– Тебе страшно?

– Нет. Я в полном порядке, ладно?

Оскар дернул поводок и вопросительно уставился на меня. Мы медленно побрели к дому.

– Ладно. Тебе обязательно ехать, да?

– Ты же знаешь.

– Просто это все как-то…

– Как?

– Я не знаю. Слишком опасно.

– Да брось. Ничего сложного.

– Тогда позвони мне, когда закончишь, – сказал я.

– Позвоню, – он отключился.

Домой я возвращался растерянным, потому что никак не мог собрать мысли в кучу. Мне пришлось принудить себя к тому, чтобы расслабиться, пришлось приказать воображению отказаться от самых страшных и тревожащих образов, чтобы предстать перед отцом в образе адекватного человека.

Я разулся, повесил поводок на дверную ручку и прошел в кухню. На столе меня поджидал завтрак – яичница с томатом и беконом.

– А вот и главный добытчик, – сказал отец, когда я передал ему вафли из пекарни.

Он сидел за столом в домашнем сером халате и пил кофе.

– Не работаешь сегодня?

– Посижу в кабинете, – отец вяло улыбнулся.

Его глаза были утомленными, а сам он казался каким-то помятым.

– Тебе стоит отдохнуть, – сказал я.

Он отмахнулся, стряхнул крошки со стола прямо на пол. У меня кольнуло сердце. Мама приучила к чистоте и порядку нас обоих, поэтому было до ужаса тоскливо и больно смотреть на гору посуды в раковине, на пыль, покрывающую маленькие статуэтки оленей на кухонной полке, на мелкий мусор, скопившийся тут и там. Меня часто не было дома, я все время куда-то торопился, поэтому упустил очевидное: мы запустили квартиру.

Я сказал об этом отцу, и он невесело улыбнулся.

– Да, ты прав. Мы с тобой оба подвели маму.

Я взглянул на часы – у меня оставалось полным-полно времени, чтобы помочь с уборкой. Мы перемыли посуду, протерли пыль, разложили все вещи по местам: светло-шоколадный плед из искусственного меха занял законное место на диване в гостиной, книги отправились на полки, трехэтажные стопки одежды – в шкаф. Уборкой я занимался с каким-то фанатизмом, со слепой верой в то, что из-за этого маме станет лучше. Я бросался от журнального столика к книжному шкафу, от подоконника к кровати, прикидывая, что еще могу сделать. В ванной я нашел моющее средство и впервые в жизни намыл все зеркала.

– Полегче, – сказал отец, когда я покосился на окна. – Я мыл их весной, помнишь?

Я кивнул, но что-то все равно было не так – чего-то не хватало. Салфетки! Мама всегда раскладывала на кухонном столе красивые темно-фиолетовые салфетки. Я нашел их в настенном шкафчике, расправил и аккуратно положил в середину стола.

Мы с отцом замерли на пороге кухни в абсолютном молчании. Мне не хотелось его прерывать; очень скоро я понял, что плачу. Я стоял на месте и не мог пошевелиться, парализованный нашей беспомощностью перед беспощадной болезнью. Мне было страшно, я знал, что мама не выкарабкается – она выглядела слишком плохо последнее время, таблетки ей не помогали, врачи были почти бессильны, лечение – бесполезно. Я так долго носил в себе эту истерику, что в то утро она вырвалась наружу, завладела мной без остатка.

– Что нам делать? – спросил я у отца, когда он прижал меня к себе.

– Надеяться, – шепнул он.

Я почувствовал раздражение.

– На что?

Он промолчал.

2

Отец настоял, чтобы я надел белую рубашку, а я был не в том настроении, чтобы спорить. Последнее время мы с ним заметно друг от друга отдалились, и мне хотелось наверстать упущенное нами время. Мы решили, что я закажу домой пиццу, как только закончу дела в университете, а пока буду идти – заказ уже доставят. Нам обоим нужно было отвлечься.

Я шел мимо большого кладбища, и из-за ограды на меня смотрели гипсовые ангелы, скульптурные цветы, мрачные спины надгробий. В какой-то момент я просто остановился и замер прямо посреди улицы, разглядывая мраморную девушку, похожую на нимфу. Мне вдруг подумалось, что ничего в этом мире не имеет смысла; какая же глупая штука жизнь, если в конце все равно все умирают. Зачем из кожи вон лезть, если итог один? Можно хоть сейчас лечь в траву между надгробий, закрыть глаза и молча ждать своего часа – однажды он все равно придет. Умирают все: философы и художники, писатели и поэты, архитекторы и путешественники, грешники и праведники, мужчины и женщины, старики и дети. Умирают люди, восхищающиеся картинами Рембрандта42 и Де Фьори43, почитающие сонеты Шекспира и Сидни44, стихотворения Шелли45, творчество Борромини46, а это значит, что однажды и от Рембрандта, и от Шелли, и от Борромини ничего не останется.

Усилием воли я заставил себя идти дальше. До университета я добрался за считанные минуты, и меня тут же охватила легкая тревога, смешанная с восторгом – огромная территория кампуса была великолепна: искусственные озера, гладкая сочно-зеленая трава, ряд стройных деревьев, парковая зона, плакаты и цветные таблички – указатели для абитуриентов. Само здание, напротив, не впечатляло – это был ряд бетонных коробок с небольшими окнами; серое и угрюмое, как склеп. Оно напоминало мне костяной скелет какого-нибудь зверя – с выступами грязно-белых позвонков и острых зубов. То была игра контрастов – полная свобода снаружи, но ничего лишнего внутри.

Регенсбургский университет был престижным, а на факультет права было не так уж легко попасть. В выпускном классе я чуть не отнял у самого себя возможность учиться там, где мне хотелось – поэтому приходилось в поте лица исправлять свои средненькие оценки, подтягивая их до высоких. Я брал факультативы и дополнительные домашние задания, курил, стряхивал пепел прямо на учебники и пересказывал материал пьяному Ойгену. В конце концов, школу я закончил с хорошим средним баллом и с чистой совестью отправил пакет необходимых документов на почту университета. Неделю назад мне пришел ответ: они согласны меня принять, но мне нужно прийти лично и уточнить некоторые вопросы.

Почти у главного входа две девушки оживленно обсуждали поступление и свои баллы, невольно я стал прислушиваться к их разговору, поэтому совсем не заметил парня в инвалидной коляске. Он держал в руках телефон и, судя по всему, набирал сообщение, поэтому тоже не обратил на меня внимания.

– Черт! – воскликнул он, когда я налетел на него.

Телефон выпал у парня из рук экраном вниз. Я быстро нагнулся, поднял его – по экрану тянулась тонкая царапина – и передал хозяину.

– О, ну спасибо, – фыркнул он. – Просто класс.

У него было очень худое лицо, соломенного цвета волосы, уложенные на манер английских романтиков, узковатые глаза прятались за стеклами нелепых очков. Его ноги были укрыты мягким красным пледом.

– Слушай, – я взглянул ему в глаза, – извини, я не хотел, чтобы так получилось.

Только лишних проблем мне не хватало. Я собрался сказать, что могу перевести ему на карту немного денег, но не успел, потому что у меня в кармане завибрировал телефон. Я собрался сбросить вызов, но это был звонок от Ойгена. Я решил, что он хочет убедиться, что я хорошо сыграю роль его алиби, но в трубке я услышал совсем другое:

– Я сейчас за тобой заеду, – твердо сказал он.

– Что?

– Ты дома?

– Что-то не так?

– Не по телефону.

– Что за херня, Ойген? – вспылил я.

– Все объясню при встрече, – сухо пообещал он. – Боюсь, у меня могут быть проблемы.

Я бросил взгляд в сторону бесцветного здания, выдохнул и кивнул самому себе.

– Приезжай. Я около университета.

3

Ойген нервничал. Он барабанил пальцами по рулю, ерзал на месте и ругался сквозь сжатые зубы. Когда я запрыгнул к нему в машину – старенький красный пикап «форд рейнджер» – он отказался что-либо объяснять.

– Да в чем дело? – не унимался я. – Кто-то умер или что?

Он молчал. Его нервозность постепенно передавалась мне.

– Куда мы едем?

– На пустырь, – хмуро ответил Ойген. – Покажу тебе кое-что.

Мы свернули к лесу и поехали вниз по пыльной дороге, мимо высоких елей, мимо трупа сгоревшего грузовика. На нашем пустыре Ойген остановил машину и тут же выскочил на улицу, яростно хлопнув дверью. Я последовал его примеру.

– Теперь расскажешь, что произошло?

Ойген нервно хохотнул.

– Это конец, Лео.

С этими словами он распахнул багажник, покопался в куче каких-то грязных тряпок и вытащил оттуда пистолет.

– Знаешь, что это?

– Глок?

– Черта с два, – выпалил он, – eto hrenova poddelka!

Последнюю фразу я не понял, но по выражению лица Ойгена и так все было ясно. Я в недоумении уставился на него.

– То есть?

– Дерьмо это пиратское, – сказал он. – Ничего не стоит. У меня вся тачка теперь набита охолощенным оружием, а через пару часов мне нужно быть в другом городе, чтобы передать его заказчикам.

– Охолощенным?

Ойген зло взглянул на меня.

– Это раритетный мусор, пустышка.

– Когда ты это понял?

Он поморщился, вынул из кармана пачку сигарет, но не закурил.

– Когда приехал сюда и стал стволы прятать.

– На глаз определил? – решил уточнить я.

– Не, – он покачал головой. – Я один пистолет оставил, чтобы попробовать пострелять из него, любопытно стало, а в итоге – ничего. Я еще решил, что один, может, паленым попался, поэтому попробовал и другие, но с ними та же история.

Ойген попытался закурить, но мотнул головой и бросил сигарету на землю. Он был слишком взволнован, чтобы хоть на чем-то сосредоточиться.

– Нельзя связаться с первыми заказчиками? – осторожно спросил я.

– Если я так сделаю, то завтра ты найдешь мой труп в канаве.

Я вопросительно посмотрел на него. Ойген вздохнул и сдался.

– Слушай, тут только два варианта: либо те парни знали, что товар поддельный и держали меня за идиота, либо они сами не в курсе. Если первое, то это ничего не изменит, они в любом случае отправят меня на сделку.

– Ты не можешь отказаться? – перебил его я.

– Нет, откажусь – поеду на встречу под дулом пистолета, – он устало потер переносицу, – если же они сами думают, что с товаром все в порядке, а я скажу обратное, то они могут решить, что это мы с отцом слили куда-нибудь оригинал для личной выгоды, а теперь пытаемся обвести их вокруг пальца.

Я почувствовал легкое головокружение.

– Что нам с этим делать?

– Сделку в Нюрнберге отменять нельзя, поэтому вариант только один, – он посмотрел мне в глаза. – Нужно ехать.

Вид Ойгена говорил о том, что он находится в полной растерянности: бледный как мел, он рассеянно скреб ногтем запястье, расчесывая кожу до красноты. Тогда, в нашем убежище под еловыми лапами, я понял, как на самом деле он во мне нуждался. Ойген пришел ко мне, и я не мог подвести его.

– Эй, – я положил ладони ему на плечи и слегка потряс, пытаясь вывести из оцепенения, – у нас есть пара часов, мы обязательно что-нибудь придумаем, слышишь?

Он потерянно посмотрел на меня. В нем что-то изменилось, я не мог понять, что именно, но спустя мгновение осознал, что впервые вижу Ойгена напуганным. Его темно-серые глаза, напоминающие грозовые тучи, были полны неуверенности и сомнений.

– Не надо, – тихо сказал он. – Мне не нужно было тебе звонить.

Я крепче сжал плечи Ойгена.

– Прекрати. Ты позвонил. Я здесь, я никуда не уйду, поэтому давай придумаем, что делать.

Во взгляде Ойгена отразилось нечто, похожее на затаенную благодарность. Он кивнул, и я отпустил его.

– Расскажи мне о заказчике.

– Он назвался Молохом47. Отец сказал, что он родом из Кельна. Какой-то мутный тип, если честно.

– Чем он занимается?

Ойген скрестил руки на груди и задрал голову вверх, прислушиваясь к шуму деревьев. Он стоял так почти минуту, и я не смел его беспокоить.

– Смотри сюда, – наконец произнес он, присаживаясь на корточки.

Ойген подобрал сухую ветку, начертил огромный треугольник и разделил его на три части.

– Это, – он указал на основание, – те, кому нужно или выгодно сбыть нелегальное оружие.

– Откуда оно вообще берется?

– Ну, – Ойген задумчиво поскреб подбородок, – некоторые производители ведут нелегальный бизнес, сбывают оружие малыми партиями, а в отчетности пишут, что эта серия оказалась непригодной. Иногда находятся умники, которые подворовывают с военных баз или еще откуда-нибудь.

– А контрабанда?

Ойген пожал плечами.

– Оружие – это тебе не сигареты какие-нибудь из Польши поставлять. В Германии все-таки довольно рискованно таким заниматься, потому что обыски серьезные, – он снова склонился над своим рисунком и ткнул палкой посередине треугольника. – Здесь у нас тоже три уровня. На первом находятся люди, которые забирают товар у так называемых производителей. Обычно они занимают высокие должности и хорошо разбираются в оружии, но бывают и исключения. Они промышляют тем, что двигают товар на местном черном рынке, ищут покупателя, а когда находят, то предпочитают, чтобы перевозкой занимался кто-нибудь другой, потому что рисковать боятся. На втором уровне – среднее звено, люди, принимающие этот товар, чтобы доставить его непосредственно заказчику.

– Ты и твой отец, – кивнул я.

– Правильно. Далее – сам заказчик. В нашем случае – это Молох. Заказчик забирает товар в назначенном месте, а потом, – Ойген указал на вершину треугольника, – пытается вывести оружие на мировой рынок.