И пусть мир горит

Толпа молчала, не смея роптать и задавать вопросы, однако Костяной Ремесленник распознал в ней сомнения вперемешку с надеждой. В душе разлилось приятное тепло: верные были правы, о, как они были правы! Север и впрямь заждался перемен. Многие из хельтцев наверняка слышали истории торговцев, что возвращались из Иселина и рассказывали о том, как сыто и довольно жили джинны всего в нескольких лигах от границы. Их ханы обретали власть не по наследству, но по воле народа – прямо как в Хизаре до вознесения Сильных. Иселинцы избирали правителей за силу и громкие достижения, а те понимали, чего стоит высокое положение. Ханы джиннских городов превыше всего ценили благополучие подданных, зная, что повлечёт за собой их недовольство.

На фоне ханов лорды-градоначальники смотрелись не блёкло или жалко, но попросту низко. То были последыши вымирающего северного дворянства, правнуки знатных феодалов, что пали в Эпоху Великого упадка; они не смогли сохранить ни родовых гнёзд, ни былого богатства, ни чести. Обязанные всем Фредераду, благородные пустышки послушно управляли провинцией и лелеяли мечты выслужиться и возродить былое величие семей. Но кто из них смог добиться хоть какого-то успеха в усмирении чудищ из топей? За один только Жатный твари пожрали без малого сорок охотников и грибников. Кто из градоначальников смог решить проблему безработицы и беспробудного пьянства среди молодых мужчин, которые хотели и могли приносить пользу обществу, вот только оказались не востребованы ни в ремесле, ни в торговле, ни в воинском деле? Про их оборванных детей и молчаливых жён, вынужденных продавать себя, и речи не шло. Болота захватили вопросы без единого ответа. Проблемы без единого предложения.

– Власть в городе временно переходит к уважаемой Омме из Рига, – выдавил Соверин; Омма охотно подняла руку в приветственном жесте. – Они… Эта храбрая женщина и её соратники зовут себя «Новым Хизаром». Они дали священную клятву, что при них исакаты, ромулы и наяне смогут сплотиться и вернуть государству былое величие. Они пообещали, что подготовят Хизар к избранию нового короля, как было заведено с момента основания нашей страны.Ответов и предложений было в избытке у верных, что несли разрушение прогнившему миру.

– Былое величие? – выкрикнул кто-то из первых рядов. – Нам бы попросту жить мирно, начальник!

– Под королём новой крови вам жилось мирно, да?! – рявкнула Омма и скривила выкрашенные сажей губы. – Так мирно, что одна половина города с радостью сожгла бы вторую за сраный утерянный обоз?

Волчице бы выть, но не речь перед народом держать.

– Уважаемая Омма смогла объединить людей, стоявших на грани безумия, – Юджен подал голос и шагнул вперёд, встав по другое плечо от градоначальника. – Общими усилиями смельчаков из Хельта и нас, истинных хизарцев, мятеж стал малокровным. Благородным. Посмотрите друг на друга, – он поднял руки и будто обнял недоверчивую толпу. – Посмотрите в глаза вашим братьям и сёстрам, что осмелились бросить вызов и, – он повысил тон. – Сбросить оковы страха!

Десятки рук потянулись к небесам, сжимая кулаки: то были верные и их семьи, воины, нарушившие присягу и примкнувшие к восстанию. Их насчитывались сотни – не большинство, но огромная часть населения Хельта.

– Всё, что произошло в ночи, сделано во благо. И мы с Оммой, – он кивнул соратнице, слушающей его с приоткрытым ртом. – Докажем это. Под временным правлением город не будет знать голода и страха. Мы накормим вас, друзья. Мы дадим вам защиту и покой.

– Докажи, – сказал горожанин, что стоял ближе всех к Юджену.

Судя по ладным доспехам и короткому оранжевому плащу, то был один из стражников – купленных или добровольно переметнувшихся на сторону повстанцев.

– С удовольствием, – выдохнул Юджен и сделал условный знак.

Хельтцы расступились, пропуская вереницу крытых фургонов, и наконец-то из их сборища начали раздаваться удивлённые восклицания.

– Благородный Соверин признал, что обозы из столицы пропадали в топях по его упущению. Он скрыл эту информацию от короля, опасаясь потерять нагретое место, и думал, что всё обойдётся. Так ведь, ваша милость? – лорд-градоначальник закивал. – Новый Хизар узнал о бедственном положении соплеменников и… – Юджен подошёл к головному фургону и открыл парусиновый навес. – Решил всё исправить.

Обратив всё внимание на то, что скрывала непромокаемая ткань, простолюдины зашумели и принялись толкаться, но пока не смели тянуть заскорузлые лапы к разложенным в повозке товарам: приоткрытым мешкам с солью и сахаром, торбам, полным ячменя, пшеницы и овса, бутылям с маслом и кислым молоком. За бортами повозки пестрели огромные корзины со спелыми овощами, сушёными яблоками, земляными орехами и копчёной рыбой.

– Это лишь часть того, что мы закупили в Ячменной долине, – воскликнул Костяной Ремесленник. – И привезли сюда не на продажу, но… чтобы помочь.

– Купить нас хочешь, жрец?! – крикнула пожилая женщина, свесившаяся из окна соседнего дома; соседи зашикали на старуху, но та отмахнулась и заворчала. – Дёшево!

– Мы не хотим вас покупать! – ответила Омма. – Лишь показать, что мы можем предложить народу в отличие от него, – она хлопнула Соверина по плечу и размашистым шагом приблизилась к череде фургонов.

Она открывала повозки одну за другой, рваными и резкими движениями срывая с них парусину. Взорам горожан представали всё новые и новые блага: ткани и меха, брикеты воска и латунные лампады, ремесленные инструменты, слитки железа и яркие изделия из глины, стекла и бронзы. В последних двух фургонах лежало оружие и доспехи. Металлические.

– Это всё вам, – коротко рыкнула Волчица. – Раздадим, как только закончим с формальностями.

– Обозы будут поступать в город вплоть до весны, – добавил Юджен. – Добра хватит на всех. За охрану повозок ответят люди уважаемой Оммы да те из вас, кто захочет присоединиться. Не задаром, конечно, – он подмигнул группе наёмников, пожиравших глазами новёхонькие палаши[4]. – Любой труд должен быть оплачен.

– Новый Хизар обещает вам не только сытую жизнь, – Омма забралась на борт одного из фургонов и ловко запрыгнула на козлы. – Но и безопасность. Ну-ка, кто вчера видел моих собак?

Хельтцы зароптали: многие из них наблюдали за ночными событиями сквозь щели в ставнях.

– Бог наделил меня властью над этими преданными животными, – заявила она. – Ради благого дела я могу подчинить своей воле любого пса или волка.

– Еретичка, – пожилая исакатка охнула и тут же исчезла из виду.

– Как? Как это возможно?!

– Немыслимо!

– Что да как, вы узнаете на проповеди, – ответила Волчица и ткнула когтем в Юджена; он слегка поклонился.

Долгожданный гул проник в уши, донося народное негодование, что вырвалось-таки на волю. Юноша приметил, как некоторые из хельтцев отшатнулись от повозок, как подались назад храбрейшие из глупцов, как побледнели женщины и покраснели от гнева мужчины. Юджен повернулся к лорду-градоначальнику и поднял брови; Соверин грузно встал с колен и заорал:

– Тихо! Всем молчать!

Кто-то из толпы кинул в лорда мелкое сморщенное яблоко и попал тому в живот, но благородный только приосанился, пригладил скрывавшие плешь редкие пряди и вновь закричал:

– Выслушайте тех, кто готов биться за вас, люди!

– Они готовы биться за нас? – крикнул из толпы кто-то из верных; ему вторил гул хорошо поставленных голосов.

– Вы правильно услышали, – Соверин несмело подошёл к Юджену и пожал тому предплечье. – Второе обещание Нового Хизара таково: монстры на болотах будут уничтожены.

– Я не успокоюсь, пока последняя из чешуйчатых гадин не сдохнет в луже собственного яда, – Омма стукнула кулаком в грудь. – А если не справлюсь, – она опустилась на корточки и изобразила самый нелепый поклон из тех, что Юджен видел на своём веку. – Передам власть над Хельтом тому, кого изберёте вы, добрые люди.

– Третье обещание, – слова Юджена стаей ворон взвились над толпой. – Для кого-то будет самым значительным. Мы поможем вам обрести то, что не смогли поколения скудоумных жрецов. Мы явим силу, украденную старыми богами, – он не боялся сорвать голос, перекрикивая возмущения верующих. – Мы опровергнем ложные догмы и подарим вам надежду.

– Надежду на что?

– Бред!

– Ерети… – вскрик заглох и растворился в упорном гуле верных, умело управлявших настроением толпы.

– Мы хотим надежду! Мы хотим силу! Нам нужна вера!

– Но сначала – мир, достаток и процветание, – закончил Юджен и перевёл дух. – Поверьте в нас, молю. И да воздастся вам за веру и верность, жители Нового Хизара.

– Норхизар, как сказали бы наши пращуры, – Омма не удержалась и блеснула знаниями древнего наречия, чем вызвала редкие, но уверенные возгласы одобрения.

– Хельтцы, – лорд-градоначальник Соверин указал на Волчицу и Ремесленника. – Готовы ли вы довериться и дать им шанс?

– Посмотрим, – рявкнул какой-то наёмник.

– Еду, еду-то, когда дадите? – пискнула молодая наянка и испуганно потупилась.

– Хуже, чем при фредерадских прихвостнях, точно не будет, – крикнул кто-то из своих, и, к вящей радости Юджена, ему вторили десятки жителей.

– Может, теперь всё наладится?

– Мы с вами!

– Быть посему.

– Ну а сейчас, – Омма довольно осклабилась, – Подходите к обозам. Сначала одинокие матери, затем молодые семьи, следом – старики и калеки. И не жалуйтесь, не жалуйтесь! Завтра прибудет ещё обоз.

– Но помните заветы предков, – вставил Юджен. – На щедрость принято отвечать благодарностью. На закате в ратуше состоится первая проповедь Нового Хизара. Приходите все, кто сможет.

– Вы сожгли храмы. Зачем? – услышал он резонный вопрос.

– Кто будет править?

– Гурим – следующий? Что станет со страной?

– Узнаете на закате, – повторил Юджен. – А сейчас подходите к телегам. Омма!

Волчица кивнула и махнула рукой, привлекая тех стражников, которые успели присягнуть ей на верность. Крепкие мужи встали на раздачу, подавая пример того, что бояться новых хизарцев не следовало. И вот уже сами мирные хельтцы робко, один за другим, стали двигаться к переполненным фургонам; вскоре площадь Красного храма оживилась, словно в разгар праздника поминовения.

Юджен высвободился из противной хватки Соверина и брезгливо одёрнул рукава. Он развернулся на пятках и пошёл к ратуше; стройные шаги за спиной дали понять, что свита из четверых верных стражников зашагала по его следам, прикрывая тыл. Топот пухлого лорда выбивался из ритма, и Юджен усмехнулся.

– Господин, господин, прошу!.. – взмолился чиновник.

– Ты свободен, бывший градоначальник, иди с миром. И да пребудет с тобой благодать Разрушения, – пошутил Юджен.

– Но как же! Ты обещал!..

– Ах, ты о своей семье напоминаешь? – вспомнил юноша и немного смутился. – Точно. Они живы, твои жена и детишки, не бойся. Ждут тебя дома. Трясутся за отца и молятся… да не тем богам.

– Спасибо, о спасибо! – захныкал лорд. – Я сделал, что вы просили. И теперь…

– Сделал, что просили? – тон Юджена вдруг сделался жёстче; в нём зазвенела сталь, холодная, как прикосновение мертвеца.

Он остановился и пошатнулся, когда Соверин врезался в его спину. Стоило только лорду поймать змеиный взгляд верного, как он снова хлопнулся на колени. Юджен сдержал едкую усмешку и опустился на корточки, поравнявшись с благородным. Слова закапали с его языка подобно горячим каплям воска, обжигающим холёную кожу:

– Ты сдался лишь тогда, когда сама смерть встала на пороге. Не так ли? – чиновник скорбно вздёрнул брови, но Костяной Ремесленник прижал палец к губам и пресёк робкий порыв на корню. – И скольких людей обрёк на бесславную смерть за тебя, жирного, трусливого чинуша? Нам пришлось убить их всех. Раздавить, разорвать глотки, разрезать на части и растерзать сотни хизарцев. Как считаешь, стоит ли одна королевская крыса такой жертвы?

Соверин замотал головой.

– А стоит ли такой жертвы жалкий крысиный выводок?

Лорда передёрнуло; по дряблым щекам потекли слёзы, терявшиеся в суточной щетине и омерзительных подбородках. Юджен сполна насладился чиновничьим отчаянием и вновь разомкнул губы.

– Я дал слово и вынужден его держать, хоть и испытываю по этой причине мучительные угрызения совести. Никто не тронет твоих крысят, Соверин. И ты живи уж, коли так хочешь, но! Если я узнаю, что кто-то из твоего рода попытается покинуть город… – он встряхнул рукавом рясы, и в ладонь скользнула острая куриная косточка. – Будешь молить о смерти.

***

[1]Хельт – самый северный город Хизара.

[2]Мерло́ны – зубцы на крепостной стене.

[3]Клеве́ц – клювовидный выступ на холодном оружии для нанесения точечного удара; отлично пробивает панцири.

[4]Пала́ш – меч с прямым и длинным клинком, расширяющийся к острию.

Глава 2. Иса

Первый год после смерти мамы был самым трудным. Иса осталась совсем одна в нежном возрасте. Одиннадцать лет. Уже не девочка и ещё не девушка, она знала, как вести хозяйство и ухаживать за домом, но боялась и думать о том, где взять денег и протянуть хотя бы до следующего лета. Родственников по маминой линии у девочки не осталось, со стороны отца была лишь пустота. Какой-то имперец, чьего имени Иса даже не знала – да и не стремилась узнать – покинул Хизар вскоре после её рождения и оставил на память лишь тощий кошель да засушенную алую розу. Отец не написал, куда и почему ушёл, а мама наотрез отказывалась говорить о нём. Молчала, откуда пришел тот мужчина и каким чудом они познакомились. Мосты сгорели раз и навсегда.

Иса так бы и сгинула, если бы не Блак и его многочисленное семейство. На третий день после того, как зелёный туман пожрал её детство, он нашёл девочку за печкой, грязную, зарёванную и потерянную. Она наотрез отказалась покидать дом: не хотела обременять отца лучшего друга ещё одним ребёнком, занять лавку в избе, где едва помещались восемь ребятишек. Была и иная причина остаться – воспоминания о тех днях, когда мама была рядом.

Блак – ему тогда исполнилось четырнадцать – злился, уговаривал, угрожал и долго кричал, но Иса стояла на своём с несвойственным ей упорством. Юноше пришлось уступить. Он оставил её, но только на сутки. Когда он вернулся – не один, но с братьями – девочка грешным делом испугалась, что её собрались похитить, но ошиблась: старшие Стигг и Э́двид принесли блаковы вещи, а сам он, пыхтя, затащил через порог плетёные корзины с картошкой и сушёными боровиками.

С того самого дня подростки зажили вместе.

Естественно, старшие братья Блака присматривали за ними, в меру пристально и в меру лениво. Судя по их беззлобным ухмылкам, они одобряли порыв мальца взять опеку над соседской сиротой. Их родители тоже были не против решения младшего сына: от них Иса ни разу в жизни не услышала и тени упрёка, только сочувственные причитания да обещания передать съедобных гостинцев. Разве что Бетта да старшие девочки смотрели на неё искоса; их неприязнь Иса поняла лишь тогда, когда стала старше.

В их нежной дружбе не было мета скабрёзностям. Иса топила печь, готовила еду и мыла плошки, ухаживала за скромным огородом и, терзаемая тупыми зубами страха, бегала на окраину Белого леса за ягодами, корешками да ароматными травами. Их порой удавалось сбыть на борегском рынке. Блак пропадал большую часть дня. Он говорил, что устроился подмастерьем к кожевнику, но Иса знала: он врал. Отсутствие ожогов и мозолей он прятал под перчатками, что были ему не по размеру; да и дыхание парня оставалось ровным и слишком чистым для того, кто связал жизнь с этим ремеслом. Она быстро бросила попытки узнать, чем он был занят на самом деле: во время расспросов Блак мрачнел и уходил в себя, а иногда просто бранился, да так грязно, что у Исы возникало желание срочно отмыть уши. Вечерами друг приносил мелкую дичь и пресные лепёшки на воде, которые передавала ему мать. Он расспрашивал Ису, как прошёл день, и шёл на боковую.

Через полгода Бетта начала шутить, мол, Иса выйдет замуж раньше, чем она сама. Иса отмалчивалась и пунцовела, Блак заливисто ржал и называл сестру тупицей, не знающей слова «дружба». А ещё через год в Исе проснулся дар.

Поначалу старый пиромант Йораг, служивший когда-то боевым магом в гарнизоне Крегена, не хотел принимать к себе соплячку-ученицу. Однако после разговора с отцом Блака, Хейгиром, решил пойти на попятную и дал девочке кров и научение. А уже потом, когда подростки вступили в пору пылкой юности, Блак провожал юную чародейку к идущему в Сегору каравану. Они понимали, что расстаются навсегда, но не плакали, не рассыпались на слова благодарности, любви или обиды; Иса и Блак сухо обнялись и, пожелав друг другу удачи, разошлись на семь долгих лет.

«Лучше бы навсегда!», – непрошеная мысль травила разум Исы, как сок ядовитого плюща. Невысказанные слова ложились ей под маковку перед сном и будили на рассвете, шевеля бесцветные волоски за ушами подобно чьему-то подлому, прерывистому дыханию. Казалось, все девять дней, что прошли с момента их повторной разлуки, превратились в кошмар, когда за каждым деревом, под каждым кустом Исе мерещился чёрный, как предательство, плащ.

– Что это, мать вашу, было? – Грэй набросилась на Ису в вечер их первой встречи. – Вот гадёныш!..

Откуда ей знать? Иса не сразу осознала то, что произошло в охотничьей станице. Будто бы пламя и копоть выели её разум и оставили пустой, как древесный ствол после лесного пожара. Что это было? Кто был тот мужчина, именем короля приказавший вооружённым головорезам схватить её? Холодная сталь его взгляда разрезала нити, связывавшие образ доброго, самоотверженного мальчика с той пугающей фигурой. Блак велел задержать Ису, хотя знал, как важно было для неё пойти вместе с джинном; он помнил, что на кону стоял не только дар, но и жизнь, и всё же захотел поставить на ней крест.

На первом привале она тихо плакала, уткнувшись в плечо Ренану. Он ласково называл её «миледи» и гладил по голове, словно ребёнка, терпеливо ожидая, когда соль осядет на щеках девушки и тупой спасительной болью не приведёт её в чувство. К счастью, остальным членам отряда хватило чести не лезть к ним. Да и Лой, то и дело стонущая над покалеченной рукой, привлекала к себе куда больше внимания, чем обожжённая и растерянная девчонка. Танн, кусая губы, заматывал сломанную руку исакатки в кушак Грэй, не забыв положить вдоль кости кинжальные ножны. Женщина плевалась и шипела, но держалась молодцом и лишь изредка хлюпала сломанным носом.

– Тебе стоит повернуть домой, пока не поздно, – проворчала Грэй.

– Я веду отряд, – возразила Лой. – Я должнаидти с вами.

– У нас есть карта, мечи и он, – наёмница ткнула в Ренана и скрестила руки на груди. – Чем ты в таком состоянии будешь полезна, хизарка? В первой же схватке с чудищами тебя сожрут. А может, сожрут его, – она кивнула в сторону Танна. – Если, конечно, он решится вступиться за калеку.

– Я не калека, – Лой стиснула зубы. – Уж поверь, уважаемая, я знаю, о чём говорю. Ломалась уже, и не раз; заживёт. Зато, – жучьи глаза скользнули по Грэй. – Я смогу чаще стоять в дозоре. Как тебе? Ты машешь скимитарами[1], а я охраняю твой сон.

– Делиться наградой я не буду, – ифритка ухмыльнулась и отступила, но лишь на время; Иса то и дело слышала ворчанье на тему того, что отряд лишился бойца.

Чародейка уставилась на туго перевязанную руку Лой и вспомнила, что и это было делом рук её лучшего друга. Она будто снова услышала хруст костей и брань Блака; от свежего воспоминания кидало в дрожь. А вдруг он бы и вовсе убил Лой? А вдруг… он бы убил Ренана, ещё там, в солнечной роще близ стен Рига?

– Твой рыцарь, – осторожно сказал Ренан. – По-своему пытался защитить тебя. Ты злишься?

– А ты как думаешь? – выпалила Иса и растёрла по щекам солёные дорожки. – Лучший друг продал меня, а даже не знаю, за что и кому!

– Есть мнение, что это может быть связано с его милостью Висариусом.

– Чепуха. Он сказал «именем короля Фредерада».

– Ты уверена?

– На память не жалуюсь, – огрызнулась девушка и тут же ощутила болезненный укол совести. – Прости, пожалуйста. Ты ни в чём не виноват, это всё усталость и обида.

– Как твоя кожа? – он едва коснулся колена Исы, и та вздрогнула, то ли от боли, то ли от смущения. – Про пальцы молчи, сам вижу.

Чародейка пошевелила опалёнными фалангами и неловко поёрзала, потирая ноги друг о друга. Как странно: ожоги не тронули ни стоп, ни колен, ни бёдер. А ведь она творила чары в полную силу, позволив дару испить свободы и свежего воздуха.

– Ты удивишься, но пострадали только руки, – пробормотала она. – Ренан, будь другом, осмотри затылок.

– А что там?

– Как-то раз Блак, – имя рыбной костью царапнуло горло и с трудом проскользнуло в желудок. – Заметил там след от ожога. Раньше лицо и шея не страдали, но вдруг что-то изменилось.

Виленсиец взъерошил ей волосы – Иса вся покрылась мурашками, как от щекотки – и придирчиво изучил кожу над воротом рубахи. Свинцово вздохнул.

– Там всё плохо, да?

– С каких пор, – медленно сказал Ренан. – Дар оставляет на тебе шрамы?

«Похоже на кольцо», – девушка припомнила печальный тон Блака и почувствовала подступающие к ресницам слёзы. Как назло, именно в этот момент к ним подошла Грэй; она швырнула собранный хворост ближе к центру лужайки и недовольно скривилась.

– Хватит ныть, пиромантка. Тебя всего-то парень бросил, тоже мне, трагедия.

– Госпожа Грэй, – начал Ренан, но ифритка обратила на него внимания не больше, чем на насекомое.

– Он трус и предатель, Иса из Борега, – отрезала наёмница. – Это ты понимаешь?

– Ну…

– А понимаешь ли, зачем сбежала от своего труса и предателя? Куда идёшь, с какой целью?

– Да, – Иса скрипнула зубами.

– Ну так продолжай ступать с гордо поднятой головой, – капризные губы Грэй вдруг дрогнули и растянулись в снисходительной улыбке. – Иначе это всё, – она бросила взгляд на раненые предплечья чародейки. – Было напрасно.

– Они заживут, – Иса пошевелила кистями и вызвала сноп холодных жёлтых искр. – Такова особенность моего дара.

– Об этом говори с синим, я в магии как слепой котёнок в воде. Но то, что ты скоро займёшь место в строю, меня радует. Хватит нам одной калеки, двоих я точно не потяну, – с этими словами ифритка исчезла в зарослях и вскоре вернулась с новой охапкой толстых сучьев.

Иса высвободилась из объятий Ренана и принялась осторожно, чтобы не поцарапать нарастающую кожу, распутывать шнуровки на наручах. «Именем Фредерада», – сказал он прежде, чем началась кутерьма. Ну бред же! Какие дела с королевскими солдатами мог водить простой наёмник из захолустья? С чего бы им повиноваться такому приказу? Девушка напрягла память и припомнила, что Блак и до того ронял странные фразы, выдающие лояльность короне. То было всего пару раз, и Иса не придала им значения – возможно, напрасно.

– Ты ведь говорил, мол, Блак что-то скрывает, – бросила она в сторону виленсийца. – Это так?

– Я не утаивал от тебя своих подозрений, миледи, – Ренан опустил голову. – Но мне до смерти не хотелось оказаться правым.

– Мне было противно слушать эти намёки. Но… Какие же мы дураки, Ренан! Играли, – она всхлипнула, но смогла подавить досадную слабость и щёлкнула себя по ногтю в наказание за слезливость. – В рыцарей, будто и правда верили, что прикроем друг другу спины.

– А ты разве не готова меня прикрыть? – он поднял брови.

– Ну, я-то готова, – смутилась Иса.

– Спорю на ранд, за Блака ты бы вообще сожгла целый город. Без людей, конечно, – он криво усмехнулся. – А я вот готов убить за тебя, пиромантка.

– Эй, замолчи!

– Я не лгу, – Ренан потянулся к ней, перехватил руку и сам снял с неё проклятую кожу. – Я виленсиец и знаю рыцарские заповеди, впитал их – как говорят у вас в Хизаре – с молоком матери. Сама видишь: защищаю слабых, совершенствую дух и покровительствую искусствам.

– Но ты не принёс обеты и не надел отцовский доспех, – припомнила чародейка.

– Ох уж эти закостенелые представления о рыцарстве. Я дал обет тебе. Разве ты забыла, миледи?

Увы. В тот день, когда и Ренан, и Блак обещали ей помощь и поддержку, Блак сказал: лишь одно её слово сможет заставить его уйти. Жаль, предатель не уточнил: слово, неудобное ему самому.

Она никак не могла остановить круговерть этих душащих воспоминаний: коленопреклонённые «рыцари», бегство от кровожадного тумана, скомканный поцелуй и череда неловкостей, которые произошли после. Все эти сцены ночами превращались в безликих чудовищ и отравляли сон настолько, что порой Иса просыпалась и уходила к бдевшей у костра Лой.

Конечно же, чародейке стоило бы больше опасаться чудовищ реальных, из плоти и крови. Это их глаза голодно сверкали на путников, их дыхание колыхало опавшие листья, куски их сброшенной кожи антрацитовыми плёнками свисали с корявых ветвей. За девять дней пути отряд уже успел натолкнуться на стаю дипсадов и одинокую кенхеру, упавшую на тропинку прямо перед Танном. Джинн не растерялся и пригвоздил теплокровную гадину к земле, а Грэй добила её своими кривыми клинками.