Степное проклятье

Прямо под ее окнами каждый день теперь проходили учения. Раньше внутри замка тренировались только мечники, и для этого существовал специальный учебный дворик. Остальные тренировки проходили в степи за замком. Но в эти зимние дни ворота замка открывались утром, принимая солдат из подчиненных замков, и закрывались только поздно ночью. Учения шли в замке везде, где это было возможно, а также за его пределами в степи, а солдат селили и в коридорах замка, и в мастерских, и даже в лазарете.

И все-таки, при всей переполненности замка, Элину удивило то, насколько малочисленными отрядами приводили командиры солдат из подчиненных земель. Ни один замок не прислал более восьмидесяти человек, что было бы совершенно невозможно представить еще пять лет назад. По приблизительным подсчетам Элины, войско Шпиона составляли не более тысячи человек, из них едва ли двести были вечными воинами. За пять лет войско Туманного Королевство растаяло чуть ли не в пять раз.

А ведь за последние четыре года, благодаря усилиям черных священников, междоусобные войны почти прекратились ради грядущей великой войны с лесом. Так что потери солдат были не боевыми. Это было что-то другое. И это другое называлось степным проклятьем. Среди солдат шел такой же безжалостный отсев, как и среди крестьян. Из пятерых солдат, зараженных священниками, выживал и становился сверхбойцом только один, и еще один, в лучшем случае, избегал заболевания. Оставалось только гадать: что из всего этого знал Шпион? На что он закрывал глаза? В чем он предпочитал не признаваться самому себе?

Воины священников отличались от простых солдат не только ростом и большей физической силой. Из окна своей комнаты Элина наблюдала, как слаженно действовали бойцы. Любая команда священника, произносимая тихим отрывистым голосом, молниеносно исполнялась всеми воинами одновременно, будь то простой разворот или более сложное действие, такое как смена оружия. Впечатление от этой одновременности было довольно жутким, как будто рой пчел подчинялся какой-то единой воле, слышимой только ими, и никем другим.

Но в этой слаженности была и своя слабость. Элина видела, как у бойцов опускались плечи и пустели лица, если они на какое-то время оставались без присмотра священников. Обычные солдаты в такой ситуации принялись бы болтать, шутить, одним словом, всячески радоваться моменту свободы. А эти огромные мужчины, наоборот, теряли интерес к окружающему, словно застывали в своем безразличии.

Однажды она решилась и прошла довольно близко от того места, где сидели после тренировки вечные солдаты. Прошла, присмотрелась и была поражена. Глаза у солдат были закрыты, казалось, они спали. Но руки лежали на мечах, пальцы сжимали рукояти, словно в любой момент они могли вскочить и броситься в бой. Обычные солдаты держались на расстоянии, словно их спящие сослуживцы были прокаженными или больными.

С какого-то момента Элина, не в силах переносить беспокойство из-за дочери, махнула рукой на всяческую осторожность и стала выбираться на крепостную стену, с которой хорошо было видно Черный Лес. Ей казалось, что если она будет всматриваться в заснеженные деревья достаточно долго, то в какой-то момент из-под их сени вынырнет маленькая фигурка ее дочери и двинется к замку.

Как-то, вглядываясь в лес, она краем глаза заметила непривычное движение у стен замка. Пригляделась и поняла, что солдаты сгружали с телег бочки и подкатывали их под грубо сколоченный навес. Бочки были наполнены чем-то черным. Смолой? Ей вдруг стало не по себе. Она вспомнила, как иногда поступал Томан с особенно непокорными замками и деревнями, расстреливая их горящими стрелами. Неужели священники хотят устроить в лесу пожар?

Пару дней спустя она увидела, что солдаты вырыли в мерзлой земле глубокие ямы, а сверху закрыли их тяжелыми решетками. Такие ямы иногда рыли для волков, которых притаскивали в замок и держали там, чтобы тренировать собак охоте на волков. Но только ямы, которые рыли солдаты этой зимой, были куда глубже волчьих. А еще солдаты мастерили огромные сети и сворачивали их в тяжелые рулоны, которые одному было не поднять.

Она так глубоко задумалась, что не услышала шагов Шпиона за спиной, и еле сдержала дрожь, когда вдруг услышала его голос.

– Скоро устроим грандиозный пожар. От треклятого леса останутся одни головешки, – он рассмеялся резким, довольным смехом.

Она некоторое время смотрела на него, приходя в себя, и вдруг поняла, что он был похож на ребенка, который радуется предстоящей потехе. Ему и в голову не приходило, что такая потеха была отнюдь не безобидным развлечением.

– А сети и ямы для чего? – продолжала она допытываться.

– Поймаем кое-кого из чудовищ, для потехи, – равнодушно бросил он.

– И что ты думаешь случится, когда лес будет уничтожен?

Она, как всегда, когда дело касалось Шпиона, не смогла сдержать насмешки. Несмотря на страх перед ним, она чувствовала, что вся его хитрость была не более, чем хитрость и подлость избалованного ребенка, привыкшего получать все, что ему взбредет в голову. Насколько был в свое время хладнокровно расчётлив и рассудителен Томан, настолько же его брат был недальновиден, взбалмошен и ненадежен.

– Что ты имеешь в виду? – осторожно, видимо, чувствуя подвох, спросил Шпион.

– Думаешь, за то, что ты спалишь лес, священники исполнят свое обещание и сделают тебя королем всех степных земель? – Элина решила идти напролом, чтобы своими вопросами вытянуть как можно больше информации о планах Шпиона.

– Думаешь, священники в других королевствах не пообещали то же самое другим королям? Почему ты считаешь, что именно ты тот самый избранный, кого посадят на трон Земель Валги?

– Король Октябрь мог бы стать моим союзником против других королей. В конце концов, мы же родственники, а законный союз двух королевств дал бы мне перевес перед всеми, – смутился Шпион.

– Я и не знала, что вы родственники, – снова не смогла удержаться от насмешки Элина. Ей, наконец, окончательно стало ясно, на что рассчитывал Шпион, сделав дочь Октября своей женой. Сам по себе он был скорее врагом старого короля, отнявшим трон у его внука, а вот жениться на Элине дала бы ему совсем другой статус.

– А разве тебе не захотелось бы стать единственной королевой Земель Валги? Ты была бы прекрасной королевой для объединенных степных земель, а затем и твой сын, —криво улыбаясь, сказал Шпион, заглядывая ей в глаза.

– И тебя бы устроило, что ты плясал бы под дудку священников после такой коронации? – с трудом скрыв презрение, спросила Элина.

Она изо всех сил старалась прощупать почву и понять, как можно, используя тщеславие Шпиона, разузнать побольше о его планах, а также о планах священников.

– Устроило бы, если бы ты была на моей стороне, – в голосе Шпиона появилась вкрадчивость. Это оружие он прекрасно умел использовать, как она уже не раз убеждалась, наблюдая, как он бархатным голосом зачаровывал родственников и подчиненных и уговаривал их совершить что-то, выгодное лишь ему одному.

– Когда-то я убедился в том, что ты единственная, кто способен по-настоящему понять меня. Когда-то, спасая своего сына, ты доверилась мне, а я рассказал тебе, как глубоко был ранен сам, будучи ребенком, оторванным от матери. Ты боролась за сына, а она нет. Просто позволила забрать меня у себя и никогда даже не пыталась вернуть. За меня вообще никто никогда не боролся, вот я и запутался с той, совсем еще детской поры я запутался. А ты могла бы помочь мне разобраться в себе.

Элина смотрела на него с изумлением. Перед ней был словно другой человек, страдающий, доверчивый. Почему не попробовать рассказать ему правду о священниках, пронеслось в голове у Элины. Раз уж он все-таки доверяет ей.

– Священники не союзники тебе, – горячо заговорила она. – Их синие камни несут заразу. А их воины вообще не люди. Они только похожи на людей, но внутри них прячутся чудовища. Тебя обманывают!

Ох, не нужно ей было говорить об обмане. Шпион был просто не способен допустить мысль о том, что кто-то мог обманывать его, а он об этом не догадывался. Его лицо мгновенно приняло подозрительное выражение, а глаза сощурились.

– Что-то похожее я уже слышал, – процедил он. – Ко мне приходили осенью какие-то деревенские недотепы и несли какой-то бред про степное проклятье, так кажется, они выразились. Я еле сдержался, чтобы не наказать их, но выгнать – выгнал.

Этот ответ прозвучал так резко и жестко, что у Элины перехватило дыхание. Как она могла поддаться очарованию его голоса и хотя бы на секунду поверить его искренности? А Шпион уже поворачивался к ней спиной, бросая слова через плечо.

– Не поддавайся какой-то глупой болтовне, Элина, а прими правильное решение. Смотри на жизнь трезво. Подумай о том, что тебе действительно нужно, чтобы спасти себя и своего сына и вернуть ему и себе власть.

***

Каждый новый зимний день приносил новые тревоги, и Алеку казалось, что те времена, когда он жил в замке, остались в давнем прошлом. Каким же юным он был тогда! Сейчас, пытаясь создать какое-то подобие войска из пещерных беженцев, он чувствовал себя почти стариком, вечно чего-то требующим и чем-то недовольным.

Крестьяне настолько отличались от солдат, что иногда ему казалось, что солдаты были каким-то особенным степным племенем, а не выходцами из простых крестьянских семей. Солдаты с полуслова понимали, чего он от них хотел. Вбитая с мальчишеского возраста дисциплина и мастерство делали их как бы продолжением его собственных рук и желаний, его устремлений и его боевого азарта. А он был смелым, умным и добрым командиром, его отец имел все основания им гордиться.

Но здесь, в пещерах все было по-другому. Начинать приходилось с самых простых движений и поз, с самых простых объяснений того, чем простой топор отличается от боевого. Только один раз он разозлился и сорвался на крик, и тут же какой-то рослый крестьянин запустил своим топором от злости в пещерный сталактит.

Сталактит разлетелся на множество осколков, и пока осколки летели в разные стороны, а парень, плюнув, уходил прочь, в голове у юного принца пронеслась мысль о том, что он потерял бойца. Что бойцы-беженцы – это не солдаты, которых с детства натаскивали служить ему. Что беженцы вообще не были обязаны вставать в его ряды. Что он должен научиться ладить с ними и … уважать их.

В тот день он стал присматриваться к тому, как проводил тренировки валгалианин. Ксандр помогал Алеку обучать крестьян, а также тренировал валгалийских подростков из валгалийского рудного поселка, которые пришли в горы принять участие в боевых операциях Ксандра. Вождь поселка разрешил добровольцам отправиться в горы, и вчерашние мальчишки, мечтавшие о битвах, не замедлили этим воспользоваться. Валгалианин проводил тренировки совсем не так, как это было принято у степняков. Внешне суровый воин, он становился совершенно добродушным во время тренировок. Ему и в голову не приходило отругать кого-то из учеников. Он смеялся вместе с подростками, совершенно не пытаясь выглядеть их начальником, после тренировок играл с ними в карты, слушал их истории вечерами у костра и пел вместе с ними странные валгалийские песни.

Получалось, что с обычными воинами было совсем не зазорно дружить. Совсем не обязательно было постоянно бояться потерять авторитет в их глазах. Можно было иногда даже смеяться вместе с ними. Смех, вот о чем он так часто скучал, став взрослым. Он обожал заливистый смех Ивы, которая была в детстве настоящей хохотушкой. Она смеялась от восторга, от страха, от задуманного озорства, от удивления и от неожиданности. Мать, глядя на нее, тоже принималась смеяться, а потом к ним присоединялся и Алек. Когда они были втроем, они постоянно находили поводы посмеяться.

И вот теперь его сестра исчезла. Мать писала в своих письмах из замка, что Ива вот-вот должна вернуться, но он-то мужчина, и он не мог не понимать, что его сестра исчезла, с ней что-то случилось, а мать просто не хочет в это верить. Пусть не верит, пока. Пусть надеется, это гораздо лучше, чем сходить с ума от горя. Он уже очень скоро придет ей на помощь, уже очень скоро.

Раньше он думал, что общение с матерью делает его слабее. Иногда он даже хотел отказаться от своего права ночевать в замке в своей детской комнате. Хотел перестать быть «чувствительным слабаком», как однажды назвал его дядя. А вот сейчас в пещерах он вдруг понял, что только благодаря Иве и матери не потерял способность отзываться на шутки, понимать других мальчишек своего возраста и людей постарше, подбирать слова, которые могли найти путь к их сердцам.

А искать этот путь было совершенно необходимо, потому что добровольно умирать его воины были совершенно не обязаны. Впрочем, на помощь тут пришел Леонард. Домовик стал оставаться в лагере по вечерам и рассказывать беженцам о степном проклятье и о мертвых магах. Часто с ним вместе о необходимости бороться с захватчиками говорил и валгалианин. И крестьяне верили им. Верили, потому что домовик и валгалианин участвовали в этой войне вопреки личным интересам, просто потому что верили, что священники творят зло, а Шпион потворствует им. Верили в то, что зло можно и нужно было изгнать со степных земель.

А потом крестьяне вдруг удивили Алека. У него появилось больше добровольцев, дисциплина в войске возросла, люди были готовы тренироваться с утра и до вечера. Пока одни кололи длинными копьями, другие отрабатывали удары коротким копьем. Топоры тоже очень быстро превратились в очень действенное оружие в руках молодых крестьян.

Один пожилой крестьянин принес самодельно изготовленный цеп и показал Алеку, как можно использовать его в бою.

– Мы, господин принц, такими цепами от целой оравы разбойников своей деревней десять лет тому назад отбились. Сейчас-то мы и сами как разбойники, а тогда была одна страшная банда, даже сам король Томан ее побаивался. Так вот мы отогнали их от своих домов и полей, представьте себе. Мы ведь косари, господин принц. Цепом, им по ногам противника косишь, когда он этого от тебя не ждет. Не знают ни разбойники, ни солдаты на что способен простой цеп.

Изготавливать цепы было действительно намного легче, чем боевые топоры, да и в бою это оружие оказалось весьма эффективно, если знать, как им пользоваться, поэтому валгалианин и Алек немедленно взяли эту идею на вооружение.

Таким образом, у Ксандра и Алека постепенно сформировался план крестьянского войска, которое могло, при определенной удаче, успешно оказать сопротивление войску Шпиона, с копейщиками в центре и флангами, состоящими из отрядов, вооруженных цепами и топорами. Бой мог произойти между Туманным Замком и Черным Лесом, когда войско Шпиона покинет замок, двигаясь к лесу, и не будет находиться под защитой крепостных стен. Копейщики, при некоторой сноровке, могли приостановить конницу, которая всегда поддерживалась Шпионом в отличном состоянии. А самую сильную, но увязшую среди копейщиков, часть войска с боков могли сжать и задержать фланги.

Но и Алек, и Ксандр прекрасно понимали, что без поддержки валгалиан и войска старого короля Октября особой надежды справиться со Шпионом у Алека не было. Октябрь обещал к концу зимы прислать несколько конных отрядов к рудному поселку валгалиан в Красных Предгорьях, чтобы там объединиться с войском Алека. Письмо от деда окрылило Алека и вселило в его сердце огромную надежду. Конные отряды – это было именно то, чего так не хватало его войску.

А вот валгалиане пока медлили с ответом. Алеку очень понравился на переговорах вождь рудного поселка. Он поддержал беженцев продовольствием, боевыми топорами, наконечниками для копий. Вручил он Алеку и валгалийские боевые луки, но, к сожалению, сладить с таким луком не мог даже самый сильный крестьянин в его войске. Вождь поселка разрешил всем добровольцам из поселка отправиться в пещеры тренироваться вместе с Ксандром. Добровольцами оказались подростки, но и это было уже что-то, учитывая, насколько валгалийские подростки были сильны и выносливы. Но вождь не мог ничего обещать Ксандру сам, потому что валгалийские воины подчинялись Низинному Княжеству, куда был спешно послан гонец. Не проходило и дня, чтобы Алек не спрашивал валгалианина о новостях из Низинного Княжества. Но валгалиане молчали, а Ксандр выглядел все более и более озабоченным.

Глава 19 ЛОВУШКА

Ива пыталась справиться с замком и открыть дверь каморки, но священники позаботились о том, чтобы она не смогла это сделать. Они, конечно же, знали о её недюжинной силе и о способностях сестры, поэтому побеспокоились о самом крепком замке.

Более того, они устроили ей изощренную пытку. Они поставили на пол клетку, в центре которой находилась тарелка с белым порошком. Прутья решетки были настолько толстыми, с таким маленьким промежутком между прутьями, что не было никакой возможности дотянуться до порошка. При этом, обычную замковую еду и воду исправно приносили два раза в день. Каждый раз, когда священник приносил поднос, он некоторое время смотрел на Иву, молча, изучающе. Ива упрямо молчала в ответ.

– Ты понимаешь, зачем они это делают? Почему не дают порошок? – мысленно спрашивала Ива сестру. – Наказывают за то, что я не сказала оборотное слово?

– Хотят, чтобы ты его сказала. Но говорить его нельзя.

– Почему? – спросила Ива.

– Дай мне время, и я смогу объяснить. Я пытаюсь вспомнить.

Уже на третий день плена Ива начала чувствовать нарастающую слабость и огромную тягу к порошку. Его присутствие и невозможность его получить сводило ее с ума.

– Как думаешь, священники подсадили нас на дурманную траву? Порошок – это ведь дурман? – Снова спросила сестру Ива.

Ответ сестры прозвучал как-то вяло и глухо, как будто сестра тоже теряла силы.

– Это не дурман-трава. Это костяной порошок.

– Что? – Ива растерялась.

– Это то, что нужно мне для роста и жизни. Костяной порошок тебе давали, чтобы росла я. Неужели ты до сих пор не поняла? – донесся до нее голос сестры.

Ива ничего не ответила, обдумывая услышанное. Дверь открылась, и в комнату шагнул священник. Его лицо было как всегда бесстрастным. Когда в ней еще был яд веры в их обещания и в их ложь, лица священников казались ей прекрасными. Но в своей каморке-тюрьме она вдруг поняла, что все десять священников замка были невероятно похожи друг на друга, и это по-настоящему её испугало.

Священник молчал, наблюдая за ней.

– Что мне сделать, чтобы ты дал мне порошок и отпустил меня? – спросила Ива прямо, глядя ему в глаза.

– Заклинание. Оборотное слово, – почти шепотом ответил он. – Скажи его.

Ива отвернулась, и через некоторое время он ушел.

– Они собирают заклинания, чтобы пользоваться магией леса, – задумчиво сказала сестра. – Но в крови лесных созданий ненависть к священникам и их камням. Это война, война, которая длится уже целую вечность.

– Они думают, что, если я скажу оборотное слово, я стану оборотнем? – спросила Ива.

– Они и сами не знают точно, кем ты станешь, – так же задумчиво сказала сестра. – Но ты точно станешь кем-то волшебным и очень сильным. Гораздо сильнее, чем мы сейчас.

– Кем-то вроде вечного солдата? Может, оборотное слово им нужно, чтобы делать солдат сильнее?

– Может быть. Солдаты очень сильны, но священники ищут что-то еще. Им нужна какая-то другая, еще более сильная магия. Я помню светящуюся женщину в Черном Лесу, волшебницу, которая могла бы ответить на наши вопросы, но моя память – это очень древнее воспоминание. Сейчас волшебницы нет, и нам с тобой никто ничего не может подсказать.

– Зачем священники мучают тебя порошком? Почему не дают его? Чего они от тебя хотят? – в отчаянии продолжала спрашивать Ива.

– Хороший вопрос, Ива, – отозвалась сестра. – Тебя они кормят, а меня нет. Почему? Может, они хотят, чтобы я заставила тебя сказать оборотное слово, чтобы получить порошок и спастись?

– А что с тобой случится, если ты не получишь порошок? – испуганно спросила Ива.

– Я ослабну и умру. Ты от меня освободишься, – с грустной насмешкой сказала сестра.

Ива потрясенно молчала. Потом сказала:

– Я не хочу, чтобы ты умирала. Ты мне нужна.

– Не хочешь? Ты в этом уверена? – удивленно спросила сестра.

– Я уверена, – твердо сказала Ива.

Сестра довольно долго не отвечала. Потом все-таки сказала:

– Волшебница говорила нам, что настоящая магия начинается только там, где есть любовь. Я тебя сразу же полюбила, Ива. Но мне казалось, что у тебя есть только одно желание, избавиться от меня. Я рада, что это не так. Теперь я знаю, что нам не нужно бояться оборотного слова, оно не разрушит нас и не уничтожит ни одну из нас. Скорее всего мы станем одним существом. Мы ведь и так очень похожи. Я и выжила только потому, что мы понимаем друг друга с полуслова. Мы могли бы сказать оборотное слово уже тогда в лесу, после того как сожгли ловца. Но я не была уверена, что нужна тебе. А без этого заклинание бы не сработало.

– Так почему тогда не сказать заклинание сейчас? Я не боюсь. Если это спасет тебя, я готова, – глаза у Ивы загорелись.

– О нет, Ива. Вот именно этого мы делать ни в коем случае не должны, – в голосе сестры был такой испуг, которого Ива никогда раньше не слышала.

– Но почему? – ошеломленно спросила Ива.

– Потому что мы в плену у священников. Если волшебное существо, которым мы станем, будет в плену, священники обязательно этим воспользуются.

– Но ведь без этого ты умрешь, – Ива была в отчаянии.

– Пусть лучше я умру, чем мы отдадим им магию, – воскликнула сестра, и в голосе у нее было столько решимости, что Ива поняла: возражать бесполезно.

– И все-таки …, – попыталась переупрямить ее девочка, но сестра прервала ее.

– Ты не имеешь права решать жить мне или умереть, Ива! – в голосе сестры прозвучал гнев. – Священники вызвали меня к жизни, но они враги. Но ты-то не враг, поэтому поклянись, что не будешь принимать за меня это решение.

– Хорошо, – нехотя согласилась Ива. – Но как же нам спасти тебя?

– Мы будем ждать. Я усну, уйду глубоко, чтобы сохранять жизнь как можно дольше. Мы будем ждать случая, удачи. Мы затаимся и будем ждать, Ива. Так долго, как сможем. А пока – молчи, умоляю тебя. Жди моего знака.

***

Несмотря на то, что конец зимы был уже не за горами, снега становилось все больше. А потом вдруг подул теплый ветер, но сердце Элины было полно боли, потому что она начала понимать, что её девочка погибла в лесу. Пора было отправляться к священникам за объяснениями. Сколько можно было утешать себя мыслями о том, что задание может отнять у девочки месяц, а то и больше?

Но сначала она решила поговорить о девочке со Шпионом, которого вообще-то упорно избегала. Он же вел себя странно: все время мозолил Элине глаза, но не подходил и не заговаривал с ней.

Она нашла его в тронном зале, лениво развалившимся в кресле за парадным столом для королевских документов и печатей. Вокруг суетились слуги и подчиненные, которых она по большей части знала. Увидев, как она решительно приближается к нему, он натянул на лицо фамильярную улыбку.

– А вот и моя королева.

Элина вздрогнула, услышав это фривольное обращение, но не дала сбить себя с толку.

– Хочу поговорить о своей дочери, – сказала она безо всяких предисловий и обращений. Улыбка Шпиона стала еще более отталкивающей и немного удивленной.

– О твоей дочери? – он произнес это так, как будто никогда не знал, что у Элины есть дочь. Или забыл. А что, если и вправду забыл? При его поглощенности собой, с него сталось бы забыть.

Он встал, потянулся и лениво кивнул всем, кто был в зале. Элина заметила, как несколько человек, суетившихся с бумагами, втянули головы в плечи. Затем Шпион повернулся к ней спиной и пошел к выходу, взглянув на нее через плечо лишь мельком. Она поняла это как сигнал следовать за ним. Идя за ним, чувствовала себя собакой, плетущейся за хозяином.

Он, так ничего и не говоря, прошествовал по коридорам к ее комнате. Молча кивнул, чтобы она открыла дверь. Униженная и злая, она распахнула перед ним дверь и, тоже молча, впустила его.

– Так что там с твоей дочерью? – равнодушно спросил Шпион.

– Она исчезла больше месяца тому назад. Её послали священники на какое-то задание в Черный Лес, и она не вернулась.

Шпион внимательно и довольно долго смотрел на нее, словно пытаясь оценить степень ее тревоги. Потом прищурился и вынул из кармана какую-то бумагу. Голос его прозвучал неожиданно сочувственно и как-то вкрадчиво.

– Вижу, что ты встревожена. А я ведь и сам собирался тебя искать вот по какому поводу.

Он протянул ей бумагу. Элину пронзила ужасная мысль, что в бумаге может сообщаться о смерти девочки. Бумагу она взяла дрожащими руками.

Сначала она даже не поняла, что там было написано. Главное, там не было ничего о смерти ее девочки, да и об Иве вообще. Она облегченно вздохнула и перечитала бумагу. Бумага была письмом, написанным королю Надину и подписанным Алеком о незаконном захвате трона Туманного Королевства Шпионом и о магии черных священников. Как письмо оказалось в руках Шпиона?