Сын героя

Вика пригрозился его побить.

– Мне надоело твое вранье. Не было у Полковника никаких денег. Да и у тебя, голодранца, пятисот рублей в кармане никогда не найти.

– У меня зарплата, – с вызовом ответил Саша. – Я на государственной службе.

Знание людей подсказывало Вике, что честной сделки не было: матрос не платил ни гроша. Эти дохлые клопы в глазах могли принадлежать только вору.

– Мое терпение скоро лопнет, – отрезал он. – Потому что я пойду к Иван Иванычу и спрошу, когда у тебя зарплата.

Саша замахнулся, в глазах блеснуло намерение уничтожить противника. И Вика остался невредим. Корабль остался невредим. Пощечина, хоть и вышла увесистой, не сдвинула его ни на дюйм.

– Хочешь еще денег? – весело спросил он у матроса. – Скажи англичанину, у меня есть то, что у него украли.

– Не издевайся.

– Ступай, черт нечесаный.

Саша машинально запустил пятерню в волосы. Без фуражки у матроса был вид человека, который шлялся невесть где. Кто-то из знакомых барменов подсказал ему, что волосы надо мазать гелем, из-за которого он теперь и имел такой всклокоченный вид. Вика молча опустил ему бескозырку на макушку.

Вика перешел все мыслимые границы везения – ни Саша, никто другой не могли его задержать. Он шел напролом, как танк, в половой тряпке у него был завернут пистолет. Его не трогала грязная брань матроса, лишившегося своего сокровища. Экспроприация награбленного была в порядке вещей в мире сволочей и болванов.

Неуловимая улыбка, что-то смутное в стекле. Неужели Полковник?

– Море лежит, как золотая и серебряная лапша,– вслух произнес Вика.

– Что-что?– переспросил Иван Иваныч.

Он смотрел на людей так, словно впервые их видел.

– Это ведь ты сегодня стоял на автобусной остановке? – уточнил Иван Иваныч. – Я на тебя полчаса из своего окна смотрел. Ты не сел ни в один автобус. Просто постоял полчаса и ушел.

– Да, действительно, – согласился Вика. – К чему бы это?

– Скажи мне. У тебя что-нибудь было?

– Вот, – и Вика открыл тряпку, предъявляя свою находку. Иван Иваныч с удивлением посмотрел на пистолет.

– Где взял? – сразу спросил Костя.

– Саша нашел.

– Здесь? – уточнил Иван Иваныч.

От такого подарка он бы и сам не отказался, но вынужден был отдать его Косте, который не сводил глаз с оружия. Тот был уверен, что на пистолете найдутся отпечатки пальцев Полковника, поэтому действовал с большой осторожностью.

– Это не наш, я такой модели не видел. Кто-нибудь из иностранцев обронил, – заявил капитан.

– У вас тут часто бывают интуристы? – спросил Костя.

– Не буду возражать. Где же и принимать грандов, как не в этом белом дворце? Саша – олух, но это не доказывает, что он может позволить себе оружие. Я даю тебе полчаса, – кивок в сторону Саши, – и чтобы объяснительная лежала на моем столе.

Палуба наполнялась россыпью серой мелочи, от которой ничего не стоило бы избавиться, если б на смену не подходили все новые полчища. Иван Иваныч раздражался на прикосновения несносных насекомых, и на коже его оставались следы от непроизвольных шлепков.

– Напасть вавилонская, – отметил Вика. – Откуда взялась, не знаете? За какие, интересно, грехи?

Капитан как будто не обратил на сей факт должного внимания, он небрежно относился к разного рода неясностям.

– Согласитесь, что в море чувствуешь себя не худшим образом, а ведь это чертовски приятно,– говорил младший лейтенант Костя. – Неудивительно, что Полковник перед смертью решил совершить прогулку. Вы согласны?

– Мне думается, что ваше самочувствие никак с водной стихией не связано, – промолвил Иван Иваныч.– То, что мы называем водной стихией, неспособно оказывать на нас никакого влияния: ни плохого, ни хорошего – и это ни при каких обстоятельствах. У стихии вообще нет силы.

– Полковник вас спрашивал про работу? – не отставал Костя. – Что именно его интересовало?

Капитан не стал отпираться.

– Ничего конкретного. «Найдись у вас какая-нибудь работенка, я бы не отказался»,– там он и сказал. К сожалению, я ничем не мог ему помочь. К этому, – кивок в сторону пистолета, – я не имею отношения.

– Вы хотели стрелять из пистолета? – спросил Вика, с ходу перейдя на «вы». – Сами купите патроны и по воскресеньям станете лупить по консервным банкам? Не страшно?

– У тебя одна щека красная. И сейчас ты несешь полный бред.

– Я имею право. На борту у вас творится черти что. Матрос вас покрывает.

– Ты в этом уверен? Я вот – нет. Что-то ты стал нервным в последнее время. Скажи Милке, чтобы купила тебе «Новопассит».

Делать здесь было больше нечего.

– В какой-то момент мне показалось, что Иван Иваныч расколется, – сказал Костя.

– Знаете что, пойдем-ка лучше прогуляемся, Костя, – предложил Вика.– Ну, его, море.

Праздные гуляки тем временем собрались в толпу на рыночной площади. Взад-вперед мотались цыгане. Где-то в толпе моталась Милка с экскурсионной группой туристов с теплохода, к ней прямо на ходу клеился бывший участковый Сорокин с возгласом: «Я разве я кажусь тебе менее привлекательным, чем твой англичанин?» На площади одинокая, как перст, стояла часовня времен польской интервенции семнадцатого века, мысль о которой помогала городу обрести чувство собственного достоинства. Возле часовни, куда въезд транспорту был запрещен, стояла черная беэмвуха с распахнутыми дверями, а подле нее толпились парни, которые вместе с Сорокиным ездили с утра собирать дань. Костя обвел их внимательным взглядом.

– Рано они сегодня.

Навстречу им шел изящный Сорокин, разрезая толпу ледоколом, и люди от него шарахались, словно не был он облит с головы до ног французского туалетной водой. Репутация у него была еще та. Все знали, что в свою бытность участковым он колотил торговцев и обирал старух. Содержательницы голубых пластмассовых сортиров и те попрятались от него.

– Избавимся от паразитов, которыми кишит наш город, – говорил он, нагло пялясь в глаза частному сектору. – Верно, Костик?

– Что же ты в милицейской фуражке да еще с кокардой?– удивился тот. – По уставу не положено.

– Таких ребят, как я, не списывают. Подожду немного, пока шум не уляжется, и восстановлюсь. Говорят, при тебе наркоманы балуют? У меня с эти было строго поставлено.

– Слышал я историю, как вы отобрали у двух наркоманов ампулы с морфием. Они у вас всю ночь простояли на коленях, – напомнил Вика.

– Верная информация. Учись, Костяшка. А что, комнату Полковника обыскал?

– Обыскал.

– Ничего? Никакого свертка?

– Ничего.

– А под кроватью у него смотрел? У него там должна быть куча разного хлама под кроватью. Фу, от кого это воняет?

Сквозь аромат французского парфюма нос милицейской гончей уловил едкую струю лисьего следа.

У Викаа стучало в висках. Пистолет, завернутый в грязную майку Полковника, лежал у него за пазухой. Он рассмеялся от страха, и от этого запах еще острее. Что тут делать? И одна мысль о том, чтобы совершить какой-нибудь неожиданный маневр.

– Да ведь это моя Милка, – ткнул он пальцем. – А при ней иностранец.

– Ну что, загляделся? – ехидно поддел его Сорокин. – Ты у нас известный ходок.

От этих слов Вику бросило в жар.

– Ты хуже, чем язва, Сорокин, язву хоть вылечить можно, а ты просто безнадежен. Тебя тошнит, когда у других хорошо.

– У вас с Милкой все гладко? – уточнил Сорокин. – Хотят слухи, что у нее завелся новый хахаль. Англичанин вроде. Ты в курсе? Не веришь – спроси.

– А вот я сейчас подойду к ней и все узнаю.

Успел он вовремя. Милка договаривалась с содержательницей туалета.

– Хорошо, что пришел. Турист отправился покупать себе пиво, любит он толкаться среди разных ханыг. Подержи мою сумку, милый.

В безразмерной сумке любимой женщины он и спрятал пистолет Полковника.

– Вот и все, – сказала она через пять минут совершенно счастливая. – Ты как?

– Лучше не бывает. Хочешь, мы пойдем с тобой в театр, Милка?

– Хочу. А когда? Когда все кончится? А почему сумка тяжелая?

– Ты ее лучше не открывай. В целях твоей же безопасности.

Милка сумку открыла, увидела вонючую тряпку и тяжело вздохнула.

– Это вещь на память от друга. Ты его тоже знала.

– Я помню, – она вздохнула. – Только тебе придется купить мне новую сумку, – пробормотала она. – Не уверена, что эту я буду носить.

Грусть струилась из ее синих глаз, а вместе с тем и понимание. Такая не подведет. И Вика воспрял духом. Теперь он был готов бороться с Сорокиным, знатоком продажной любви.

– Я тут поспорил с ребятами, что тебе сегодня ничего не выгорит, – сказал Сорокин. – Закрыто на спецобслуживание иностранцев?

– Что за люди, я удивляюсь. Не могут вдохнуть аромат без того, чтобы не сморкнуться. Если у тебя профессия гид-переводчик, с кем тебе еще иметь дело, как не с англичанами? – произнес Вика.

– Чтож, все верно! – заключил Костя. – А сейчас у меня запланирована встреча со свидетелем. Соседи дали описание женщины, которая приходила к Полковнику на дом, забирала бутылки.

Его принцип был не пренебрегать малым. Никогда не знаешь, какое показание может продвинуть следствие.

Они отправились по маршруту, который Полковник проделывал изо дня в день. Вот и вчера он улыбнулся, выйдя на площадь, и пошел, глядя себе под ноги. Ах, до чего же тебе тут не нравилось, Полковник! Скука действовала на твое воображение, обладавшее особым даром оценивать обстоятельства с тем, чтобы потом их отторгнуть – это был именно тот случай, когда он имел основания не желать такой действительности.

– Бесплатная лотерея, господа!

Вика прислушался. Впереди него шла особа женского пола – каждый ее шаг сопровождался стеклянным звоном. И он проводил ее молчанием.

– Бесплатная лотерея, господа. Вам следует лишь заполнить анкету, указав свое имя и адрес…

Немолодая дама замерла над складным пляжным столом, выглядывая заголовки цветного буклета – о, эта слабость женского пола ко всему красивому. И шрифт странный, готический. Заманчивые иллюстрации действовали на нее завораживающе.

– Пойдемте, пойдемте, нам пора, – торопил Костя.

Вика, напротив, был не прочь поразвлечься.

– Наш друг Полковник, как тот утенок, что рассматривал нравы скотного двора с точки зрения этнографии. Уверяю вас, к этому скоро пропадает интерес, а заодно и к жизненным сюжетам в целом, потому что все не иначе, как случайности. В таких случаях меня всегда тянет выпить.

Тем временем рекламный агент отложил свои буклеты и вынул чистый лист с анкетой.

– Подарок за счет фирмы,– сулил он, не переставая тыкать пальцем. – Что не менее выгодно для вас.

От его твидового – яркой зелени – пиджака явственно разило потом.

Декорация превратила самое обычное – фонари, киоски, рекламные щиты – в предметы, которые узнавались с трудом. Все они пестрели ярлычками и бумажными бирками, словно были выставлены на продажу.

Распродажа. Цены снижены на 40- 35 % .

– Ну и ну, их только послушать,– подивился Костя.

– Покупательная способность падает,– изрек Сорокин,– вот, в чем беда всякого бизнеса.

Мимо.

Как заработать 1 000 долларов в месяц и более.

Кто-то неподалеку грохнулся оземь – толпа отступила. Что, обморок? Эпилепсия? Врача! И тут же можно было наблюдать за организацией выноса тела.

– Поздравляю вас, мадам, вы выиграли два авиабилета в Испанию…

– Эй, гражданка, тебе только в Испанию ехать, гражданка!

– Посмотрите, им это нравится,– отметил Сорокин.– Ничего другого им и не надо.

– Что касается людей, – возразил Вика, – тут вы не правы. Им доставляет удовольствие быть такими, какие они есть, и мне это тоже нравится. Но из того, что я не осуждаю людей, не надо выводить, что я испытываю те же удовольствия.

Он вовсе не уверен, что мантия судьи ему по плечу, этот приговор, как и всякий, небезупречен.

– Да, всякая жизнь – источник страданий, но также радости и созерцания,– молвил он, горько улыбаясь.

Банальность все прояснила.

– Чему бы я позавидовал, Вика, так это вашей способности концентрироваться, – сказал Костя.– Вы понимаете?

– Способность к тому приобретается ценой многих рассеянных дней,– откликнулся тот, – дней без особой надежды.

– Если не секрет, как вы нашли тот пистолет?

– Скажем, благодаря случаю. Вы хотите знать, что сейчас делает Иван Иваныч? Тогда идем прямо к нему. Вместе легче выбираться из дерьма.

Вид у Ивана Ивановича был представительным, в одной руке – сигарета, в другой – бумажник, вот агент и клюнул наудачу.

– Наша фирма дарит вам подарок. Вам достаточно внести одну десятую стоимости, остальное…

– Дай-ка и нам выиграть,– ухмыльнулся Иван Иваныч. – А ну, что там самое лучшее из всего твоего товара? Я был тут уже вчера, помнишь, придурок?

– Вы желаете отправиться в Испанию, – сказал агент. – А этого вы не желаете? – и он показал неприличный жест.

– Пивка бы сейчас, – сказал Вика и посмотрел на подростков-разносчиков, что у них там в лотках. Ничего, кроме пепси.

– Надо идти в «Бригантину, – сказал Иван Иваныч. – Там подают божью росу.

– Пусть будет роса, хотя меня устроит и обычное пиво, – молвил Костя.

– Вчера все прошло гладко? – осведомился Вика. – А то я волновался.

– Не стоило, – ответил Иван Иваныч. – Вы же знаете, как наш Полковник любил порядок.

– О чем ты говоришь, – Сорокин был возбужден. – Он хотел застрелиться! А ты спрятал его пушку. И потом ты привел его сюда развеяться.

– Просто его тошнило,– сказал Иван Иваныч. – И водка тут была ни при чем.

– Заглохни, – бросил Костя бывшему участковому Сорокину. – Разве ты не говорил мне, что вчера целый день ходил по городу и его не видел? Нужно было быть слепым, чтобы не узнать Полковника.

– На улице была толпа…

– Видите ли, для одурачивания толпа просто необходима,– заявил Иван Иваныч.– Все дело в ней. Полковнику здесь нравилось. Он сказал…

– И где же наш Сталин?! – перебил его Сорокин.

…– И где же наш Сталин?! – тут с горечью вопросил Полковник.

– Зато теперь у нас есть президент, верховный главнокомандующий,– отвечают ему.

– Вот вам наш славный парад, – произнес Полковник, все более горячась,– вот вам краснозвездные орлы, которые никогда не взмоют в небо,– и ну размахивать руками…

– Полковник вчера развоевался, – сказал Иван Иваныч.

– Да, у него всегда найдется, что сказать, – не унимался Вика.

– Он критиковал правительство, – снова возник Сорокин.

– Его заботило, что Президент вынужден отказаться от парада за недостатком места на Красной площади, – уточнил Иван Иваныч.– Все это есть в газетах.

Тут Сорокин признался:

– Вчера мы видели твою Милку с хахалем. На твоем месте, Вика, я бы подсуетился. Парень классно выглядит, и бабла у него немерено.

– Знал я одного парня, который погнался за баблом, – рассеянно вымолвил Иван Иванович. – Кажется, его поперли из наших уважаемых органов?

Матрона в годах читала лекцию «Как заработать 1 000 долларов в месяц и более».

Ее реклама вызвала немалую давку, в которой Вика отстранялся от участкового Кости и от Иван Иваныча, неотступно следуя за негодяем Сорокиным. Тот чувствовал себя здесь, как рыба в воде – здесь его грубая мужская сила была востребована. Он был красив, когда нагло ухмылялся знакомым, чувствующим к нему страх. Несчастные лоточники не могли преодолеть тот ужас, который испытывали в бытность подневольными оброчными Сорокина, они и до сих пор тряслись в трусливом ознобе. Сорокин до сих пор был хозяином здесь и смотрел в глаза, с упреком и с ожесточением.

Костя следовал за женщиной, которая тянула за собой сумку на колесиках – у нее было горячее время сбора стеклотары. Остановить ее было не так-то просто: она была увлечена сбором сокровищ, и в ее бездонном взгляде ничего не задерживалось.

– Да можете вы постоять на месте, Анна Ивановна? – в отчаянии говорил Костя.

В о взгляде Сорокина мелькнула радость, он подмигнул Вике, чтобы поделиться. В большом скоплении людей всегда находится Анна Ивановна, на которую сыплются шишки, и наблюдать за этим – большое удовольствие для некоторых вроде Сорокина.

Мозгов у нее было немного, но вот считать она умела. Она была слишком занята подсчетом, чтобы отвлекаться на Костю. Тихо улыбаясь, она пересчитывала свои бутылки, то и дело сбивалась и начинала считать по новой.

Костя в досаде крякнул, досадуя на свидетеля. На поясе у него вибрировал мобильный телефон – прокуратура выходила на связь.

Анна Ивановна так и осталась стоять, стараясь держаться от толпы поодаль, счет ее очень разволновал, и что-то у нее не сходилось. Этим воспользовался неугомонный агент, тут как тут, и уже развлекает ее перечнем услуг и товаров. Анна Ивановна даже не пыталась понять, о чем речь, но угрозу нутром почуяла. Тележку уже не спасти, это она понимала и прижимала к груди, как величайшую драгоценность, свою торбу, и каждое движение ее сопровождалось звоном из глубины стеклянной утробы. Старушка с сумкой была одержима навязчивой идеей о хрупкости своей ноши, она хранила это нечто, как святыню, и в то время, как все кругом могло идти вкривь и вкось, она-то должна была сохранять равновесие.

– Прошу прощения? – осведомился у нее Вика.

– Стоял бы тут, – сказал ему Сорокин, страстно улыбаясь.

Что-то случится, думал Вика, всегда что-то случается, когда ты страшишься за судьбу хрупкого. И вот с боков ее уже держали два агента, повисли на белом листе, строчат, каждой строчкой удерживая.

– Так что же, каков будет ваш первый взнос? – спрашивают у нее.

– Взнос?– она не сопротивлялась, продолжая плыть по течению.

– Непременно нужно вложить, прежде чем заработать. Все будет зависеть от величины первого взноса. Сколько вы сможете достать денег сегодня? Три тысячи или пять?

–Ну, три тысячи, пять…– она повторяла, как завороженная, делала попытку отступить, но толпа сомкнулась кольцом, не пускала.

Вика раздвинул ноги, напряг мускулы, скрытые под полинявшей, вытертой, рваной тканью позапрошлогодних джинсов, которые, как и кожу, он носил не снимая. Сдвинув шапку на затылок, он обнажил чело. И лбом вперед, грудью назад, пусть куртка, редкая дрань, нараспашку, пусть одет, как чучело…

– Курить хочу, – пытался остановить его Сорокин, – дай что ли спички.

Путь ему преградили цыгане-не цыгане, беженцы-не беженцы, не разбери пойми кто – из кучки пестрого материализовалась одна: кожаная куртка с бюста манекена, юбка-занавеска. Подошла с рукой протянутой, и начала жалобный перечень, а в нем и болезни, и несчастья, и деньги: туда деньги да на то деньги.

– Послушай, вот это хочешь? – спросил у нее Вика, сунув руку в карман.

Лунолицая потянулась, играя крутыми боками, готовясь цапнуть у него десятку.

– Куртку кожаную сними, дура, – гаркнул ей в самое ухо.

– Я всегда говорил, что у вас наметанный глаз, друг мой, – одобрил его добрый голос Иван Иваныча.

А тут участковый Костя сказал:

– Все. Хватит с нас рекламы.

Агент по инерции продолжал вещать, выдавливая новые цифры:

– Я полагаю, фирма сможет предоставить вам бонусную поездку. Но три с половиной тысячи долларов за вами остаются, этот задаток следует внести сегодня.

– Все прошло гладко, – улыбнулся Сорокин, глядя мимо нее. – В таких делах они поднаторели, работают практически без проколов.

– Пустите меня, – словно белуга взревела женщина, и что-то хрустально-стеклянное внутри ее ответило перезвоном «дзинь-дзинь». Словно ожидая сигнала, оживилось ворье: слева ее тотчас угостили ударом поддых. Действовали тут тихо, стараясь не шуметь, подчиняя волю индивидуальную мнению коллектива. Локтями и кастетами тут молотили вовсю: губы вылезали вместо глаз, глаза – вместо губ, ухо вырастало на месте носа – и все это с азартом, положенным играм. Наибольшее великолепие картине придавала победа над слабостью. Будь тут и вправду что-то хрупкое, оно давно бы разбилось, ан нет! – нежно-хрустальное содержимое засело у нее в мозгу. Чтобы сломить такую нежную силу, следовало приложить немалые усилия.

– Наша фирма…– все не унимался агент.

– Да-да, я согласна, – орала она что есть мочи.

А тут Вика развернулся кругом и как бешеный:

– Сталину тройной салют!

– Стой, стой, – закричали ему.

Откуда не возьмись явившиеся молодчики усилили натиск, в котором несчастную смяли окончательно, и она-таки выпустила из рук драгоценный пакет. Крик ужас и брызги во все стороны. Вика отвернулся, чтобы не глядеть, кажется даже, он смахнул слезу.

– Выше голову, друг, на вас люди смотрят, – приказал Иван Иваныч.

– Где та… с бутылками? Наш полковник всегда отдавал ей свои пивные бутылки

– Нет у нее больше бутылок, – усмехнулся Сорокин, – нет и Полковника.

– Теперь ей придется собирать шампиньоны, – заметил Костя. – Я вижу ее по утрам в парке, она ходит с палкой по обочинам.

– Полковник меня раз угощал, – вспомнил Вика. – Не в обиду ему будь сказано, редкая дрянь. Сплошные соли тяжелых металлов.

Сорокин икнул и сказал, что у него срочное дело, но на поминки он придет.

– Это он купил квартиру у Полковника, – проговорил участковый Костя, посмотрев ему вслед. – Боюсь, что к следствию это отношения не имеет. Узнать бы, зачем Полковнику срочно потребовались деньги…

…Весьма представительное общество собиралось к обеду в речном ресторане, куда по обоюдному согласию направились участковый Костя, капитан Иван Иваныч и многие другие званые и незваные, поминать Полковника. Виктор Серов сменил желтую майку с пестрым рисунком на белую рубашку, в которой он имел парадный вид. За неимением машины он прикатил на горном велосипеде. Заднее колесо у него было спущено, и все удивлялись, как же он ехал.

– Приходилось часто останавливаться и подкачивать колесо, – признался он.

Явился даже Сорокин в черной шелковой рубашке навыпуск, которого на речвокзале не жаловали за беспредел и взятки. По случаю траура пошли на послабление.

Все они были подобающим образом встречены первым завсегдатаем. Тот, кто всех тут знал, степенно обходил стойки в надежде на объедки. Виктор свистнул, и его услышали.

– Сюда, Рыжик!

– Чья собака? – рассердилась уборщица. – За собак и витрины штраф тыща баксов.

Безденежная собака потрусила дальше, держа в зубах рыбную чешую. Взгляд через плечо на прощанье. Витрина зияла дырой, от которой паутиной расходились трещины.

Впрочем, можно было тут встретить людей случайных и способных вызвать подозрение – по тревожному его виду чувствуется, что дело у него не чисто – не иначе, как откуда-то сбежал. Такой изо всех сил старается казаться приличным, и пиджак у него по сезону светлый и почти в порядке, но уже сразу отыщешь, что не достает существенного. У других – избыток, например, сопля под носом в застывшем виде – словно костыль, подпирающий ноздрю. Некоторые и вовсе приходят в тапочках, поскольку до обуви им не удается добраться. С работы бегут, из дома, из больницы. Кого-то здесь привечают: "Ну, как, вылечился?" Вылечился, и опять сюда. А чаще даже имени не спрашивают. Псих или нет – какое это имеет значение.

– Извините, не помешал? – вежливо осведомился человек в тапочках.

Светлый костюм, и колени грязные – то, что бросается в глаза.

– Что ты здесь делаешь, Прокопьич? – спросили у него.

– Да так, ничего. Мне бы Полковника повидать.

– Он умер вчера, Прокопьич. Тут, в пивной. Кому как не тебе это знать, ты же был с нами вчера…

– Верно, был. Но то вчера, а теперь-то все в порядке? – и он широко распахивает свои небесно-голубые глаза.

А сам высматривает среди склоненных голов того, кто имел бы вид, подобающий Полковнику.

– Пошли он к черту! – рассердился Сорокин, который был не в настроении.

Ввиду неожиданно открывшейся информации он провел полтора часа в медкабинете на железнодорожном вокзале, где санитарка делала ему промывание желудка.

– Не скажите, – ответил с достоинством Прокопьич. Божья былинка, интеллигент в тапочках. – Да, у нашего друга, как обычно, куча мелких, средних и довольно крупных неприятностей, – но, думаю, и на этот раз у Полковника обойдется.

Сорокин сказал, что надо взять рыбы. Утро он начинал с диетических грибов, которые ему ничего не стоили, если не считать тяжелых металлов в печени. А вот вечером он захотел рыбы – и точка. При запахе соленой рыбы его ноздри возбужденно трепетали.

От его наглости Вику бросило в жар.

– Отдайте мне нож, – шепнул он Сорокину.

– Ничего себе! Ты хочешь, чтобы я изъял его из вещдоков! Сам возьми, если такой умный. Скажи, что отдал нож мне. Посмотрим, что из этого выйдет. Ну, скажи Косте.

При этом его рука хлопала по карману, и всем было хорошо известно, что означает этот жест. «Вот где у меня прокуратура», – любил повторять Сорокин.

– Я скажу тебе, что надо делать, если ты хочешь вернуть нож, – вкрадчиво говорил Сорокин. – Я бы хотел, чтобы ты свел меня со своей Милкой. Ничего личного. Мне это интересно для общего развития. Выпьем?