Сын героя

– Он говорил торговцам, что с этого дня им не придется платить дань Сорокину, и все его угощали, – объяснил Иван Иваныч. – К этому времени он окончательно распоясался.

– Простишься со своей лодкой, шпана вшивая, – пригрозил Сорокин.

– Можешь подарить ее дьяволу, – был ответ. – А ты, Серов, передай своей Милке, что она мне еще ни гроша не заплатила со своих иностранцев. Если она откажется платить, мы ее заставим.

– Не думай, что ты в погонах, – спокойно сказал Вика.

– Да что у вас есть против меня? Ничего! – выкрикнул Сорокин.

– Пока действительно ничего, но мое терпение на пределе. Не советую тебе испытывать его и дальше, – ответил участковый Костя.

Залаял Рыжик.

– Все хватит, пошли, – скомандовал Виктор. – Парад окончен. Где мой велосипед?

Ему предстояло найти свой насос и накачать колесо.

Тут кто-то из парней вспомнил:

– Да ведь у нас еще бутылка осталась – старуха должна ворошиловскому стрелку за кольцо.

– Ведь ты у нас был ворошиловским стрелком, верно, Прокопьич? – спросил Иван Иваныч.

Все затихли, одна и та же мысль посетила их.

– Ребята, я не хочу вас пугать, но Прокопьич действительно ас в своем деле. Ты ссорился с Полковником, дед? – спросил Вика.

– Чего?

– Я это говорю не для того, чтобы кого-либо обвинять, но ради установления истины, – туманно ответил Вика. – Ты меня слышал, Прокопьич?

– Да слышал все.

– А помнишь, как Полковнику поднесли рюмку, когда он был слабый с похмелья. Ты ведь выпил у него эту рюмку. Он поклялся тебя убить.

– Помню, – ответил он.

Он сидел спокойно, с привычной улыбкой на губах.

– Вот оно, – заключил Вика. – Не о чем больше говорить. Выпьем, что у нас осталось.

– Я не буду, – отказался Прокопьич.

– Ты что, бредишь, дед. Вот она, бутылка!

– Мне не нужна бутылка, – возразил старик в тапочках.

– Ну так друзья твои остались, такие, как мы, – сказал парень. – Ко всем присутствующим относится.

На пороге показалась Милка, тащившая пакеты фруктовых соков для всей честной компании. Бог весть какие деликатесы были у нее в пакете, но она сразу поняла, что-то изменилось, пока она бегала на улицу. По их унылым лицам, не желавшим улыбаться. Она выпустила свои покупки из рук. И Виктор подумал, какая странная штука эта Милки Уэй и мертвый Полковник.

– Все это липа насчет сердечного приступа, – объявил парень. – А он сцепился с кем-то в коридоре и схлопотал нож в живот.

– Крови почти не было, – меланхолически замечает Иван Иваныч. – Поработал профессионал. Не в обиду тебе будь сказано, – кивнул он Вике.

– А я так читаю, пусть каждый в своем деле будет специалист, – простодушно ответил тот. – Мое мастерство само о себе говорит. Меня в Москву приехать звали?

– На ремонты?

– Евгений Николаевич звал, – соврал Вика. – А хотя бы и ремонты – у меня всегда электрика по высшему классу.

– Пойду-ка я,– заторопился Прокопьич. – Мне в больницу пора. Хорошо бы до ужина успеть.

– Погоди малость, Прокопьич, напоследок помянем усопшего.

– Да нет, лучше пойду, – и тот тихонько удалился.

В дверях появился участковый Костя, в руках он держал черный зонт, а на поясе висела кобура. Кивнул всем собравшимся в знак приветствия, но пригубливать не стал. Он был при исполнении.

– Серов, завтра с утра зайдешь в прокуратуру, – сказал он.

– Открылись новые обстоятельства? – уточнил Вика.

– Сказать не могу, дело секретное, – ответил участковый. – Ну да сам знаешь, подписку давал. Помнишь?

– Такое не забудешь, даже если захочешь, – вздохнул он.

– Я вот, что хотел бы спросить, – вмешался Иван Иваныч. – Куда Полковник квартиру дел? В смысле, если он ее продал, деньги должны были остаться. А их нет.

– Есть они, – ответил Костя. – Лежат в банке. Через шесть месяцев отойдут к государству. По завещанию.

– Для этого, по-моему, никакого завещания не нужно, – сказал Вика.

– У меня расписка Полковника есть, – влез Сорокин. – Если такое дело, я в суд подам.

– Сукин ты сын.

– Все нормально.

Один из парней недобро посмотрел на Сорокина и сказал другому что-то на ухо. Потом оба они встали. Сорокин внезапно понял, что не стоило ему начинать разговор о деньгах. Он ведь знал, что на речвокзале его не любили. Так что на хорошее отношение рассчитывать не приходилось. Внезапно все оказались в цейтноте. Лаял Рыжик. Все поняли, что началась драка, но не суетились, сохраняли спокойствие. Стало как-то душно, поэтому дверь открыли, и на черную улицу вывалился золотой прямоугольник света, от которого стало еще темнее. В дверном проеме серела река, серел фонарь, в свете которого метались полупрозрачные тени.

Рыжик завыл, как по покойнику. Чего он терпеть не мог, так это драк.

Костя и тут оказался на высоте. Именно он вызвал скорую помощь. Умелый это был

человек, со всем справлялся – и принимать роды, и обряжать покойников.

Перед уходом Иван Иваныч хватился: на батарее сохли тапочки.

– Их, верно, наш старичок позабыл, который сидел с нами. Как бишь его звали?

И уже не было времени вспомнить его имени. Хотелось домой, лечь в кровать и поскорее заснуть. Однако обстоятельства требовали сохранять бодрость духа.

– Теперь его мы долго не увидим, – произнес Вика, вместе с Костей помогая санитарам, грузившим в «Скорую» носилки с неподвижным телом.

– А что, в деле появились новые доказательства? – спросил тот.

– Могу я рассчитывать на вашу откровенность?

– Мы с вами знаем друг друга не первый год, – ответил Костя.

– Хорошо, я расскажу вам. Верить или нет, дело ваше. Я думаю, что драку затеяли

наркоманы, у которых Сорокин отнял ампулы с морфием. Такие люди не прощают обиды.

– Наркоманы – это вообще не версия, – пожал плечами Костя. – Все о них говорят, но никто их в глаза не видел. Может быть, их и не было.

– Это в нашем городе наркоманов-то нет? – раздался возмущенный вопрос со стороны.

Версия получила одобрение множеством голосов.

– Чего-чего, а этого добра у нас хватает. Выйди на улицу после десяти, сам узнаешь. Так вот они и действуют: ножом в живот, – упрямо гнул свою линию малознакомый парень.

Он был из числа очевидцев, все видел своими глазами.

– А ты всех здесь знаешь, Серов, – уважительно сказал участковый Костя.

– Может быть, – неопределенно ответил тот. – Эти ребята со стройки, работают с таджиками. Мне у них форма нравится – оранжевое с серым. Я так думаю, что это от Зайцева. Стиль!

На улице случайная компания распалась: парни, которых никто не знал, куда-то ушли, а Вика, простившись с Костей, подхватил под руку Ивана Иваныча и предложил ему прогуляться. Душа жаждала сердечного разговора.

– Поди-ка, вот умер наш Полковник, а ведь и сорока не было, в этом году бы исполнилось, – бормотал он.

– У него не оставалось ни малейшего шанса, – сказал Иван Иваныч.

– Еще какой шанс! Сорок лет – и уже Полковник, трижды герой Советского Союза, – продолжал Вика. – Разве он не был изумителен?

– В своем роде. Позвольте уточнить у вас одну деталь, оставшуюся для меня неясной. Ваш операционный сон мне понятен, но эзопов язык годен для слабых людей. Я хотел бы говорить с вами открыто. Это касается моего матроса Саши и шутки, которую сыграл с ним Полковник.

Вика курил в темноте, отворачиваясь, чтобы не была видна кровь на белой рубашке. Одной рукой он пытался вести велосипед, задняя шина которого так и осталась ненакачанной, что для настоящего гонщика было недопустимо. Из-за последних событий он терял форму.

– Полковник украл пистолет у иностранца. Я думаю, что он встречался с ним раньше и узнал его, когда они случайно встретились на корабле. Личность его установят, но чутье подсказывает мне, что Полковник имел дело с опасным убийцей. Он украл у него пистолет. Так убийца оказался в глупейшей ситуации, ему ничего не оставалось, как осматривать городские достопримечательности в надежде встретить его еще раз – не мог же он сказать Милке, что он ищет Полковника. Скажите, если бы я тогда сообщил вам про Сашу, вы бы поверили?

– Я постарался бы найти смягчающие обстоятельства. И обязательно бы вмешался в это дело.

– Знаете, а я так и думал, поэтому не стал вас информировать. К чему было подвергать вашу жизнь опасности!

– Я знаю, почему Полковник не отдал пистолет вам, Вика,– сказал Иван Иваныч. – Он не хотел подводить вас. Сорокин, подозреваю, тоже искал пистолет. Если бы он нашел его, то вас обязательно бы посадили. Полковник этого не хотел, он вас любил.

– Саша заливал насчет продажи. Пистолет ему был нужен самому, – покачал головой Вика. – Но кто-то сдал его бывшему участковому. Ума не приложу кто.

– Если вы догадались, значит, и другому это было вполне по силам, – уклончиво ответил Иван Иваныч. – Не беспокойтесь, Костя разберется, Костя классный.

– Беда с вами, интеллигентами. Вы, как и все, не привыкли разоблачаться, – усмехнулся Вика. – Даже сейчас, когда вы увидели торжество разоблачившегося, вы не смеете. Ах, дорогой мой, представьте, какое это облегчение, когда мир, окружающий вас, перестает существовать. Синий свет заливает все вокруг, я люблю синий, но это не синее небо насилия, но что-то вроде пятна – очень синее, просто синее, радужно-синее. Чистота цвета будет зависеть от вашей способности ловить ощущения. Вы растворяетесь в нем, не чувствуя ни вкуса, ни запаха, ни тепла, ни тяжести, вы теряете чувство веса постепенно и медленно или внезапно.

Ясное дело, это не может произойти сразу, – но только Вика не намерен ждать, когда полдень станет сумерками и зажжет свое синее солнце. Упираясь спиною в заплеванную стену он первым зажигает спичку.

– Тело исчезает, растворяясь в синем, – продолжал он, – и сознание обретает себя в точке – вот он путь в себя – пульсирующая точка. Она может сжиматься и расширяться, охватывая собою то, что вы только пожелаете.

– Думаю, что проблема заключается в другом. Не в душе, а в теле, которое не любят. Оттого ему и отказано от пространства, – ответил Иван Иваныч.

– Может, и верно, дело в теле, – усмехается Вика.

Иван Иваныч промолчал. Ему было душно несмотря на тень, словно яркая белизна набережной на оранжевом небе источала жар во много раз сильнее того, что могла вынести душа. Вика, однако, был категорически против того, чтобы этим и закончить, считая отступление наносящим ущерб их репутации, а, впрочем, не меньше здесь было раздражения и усталости.

Черная «Волга» стояла у подъезда. Дверь открылась, из нее вышел следователь прокуратуры и направился к Вике.

– Вы меня извините, товарищ, если что не так. Служба у меня такая.

– А допрос вы умеете вести, – похвалил его Вика. – Это, любопытствую, был допрос четвертой степени?

– Да что вы, это так, без степени. Ознакомительная беседа. Человек вы хороший, наш человек, интересы государства защищаете. Вот зашел сказать вам спасибо.

– Вы убийцу взяли? – спросил Иван Иваныч, немножко любопытствуя.

– Какого? – лукаво ответил следователь, а сам и глазом не сморгнул.

– Я вам скажу какого, – взвился Вика. – Лучше скажите, чем вы тут занимались, пока мы с Полковником международного шпиона обезвреживали? Хоть Сорокина взяли?

– В больнице ваш Сорокин, – ответил следователь. – Избили его ребята в темноте. На переносице след от велосипедного руля, череп чудом не проломили.

– И сам видели, как он глотал кровавую соплю? – переспросил Вика.

– Была и сопля, все было. Не жалуют Сорокина ребята с речвокзала. А если бы не боялись огорчить вашего нового участкового, то ноги бы он сегодня протянул. Бесполезный, между нами, демарш. Мы бы его и без того взяли. А вот международного шпиона мы, товарищ Серов, упустили. Но вы не волнуйтесь, его ищут наши люди. Не может быть, чтобы они его не нашли.

Вика открыл рот от удивления. Следователь отметил, что у него не хватает переднего зуба, причем дырка совсем свежая, сделал выводы – это у него было профессиональное.

– Скажите, а я могу считаться невиновным?

– Да какая вам разница, товарищ? Если родина попросит, чтобы вы своим именем скрыли секрет государственной значимости, что скажете?

– Установить истину – дело святое. Но прикрывать собой тайну – на это я не согласен.

– Тогда живите, Серов. Кланяйтесь своему участковому. Костя собрал показания соседей гражданина Салькова, они подтверждают, что Сальков, то есть Полковник, имел дела с бывшим участковым Сорокиным. О характере этих дел мы можем только предполагать. В последнее время между ними возникли серьезные разногласия, они ссорились. Так что Сорокин и станет прикрывать собой тайну. А вы дадите расписку о неразглашении – как положено.

Глаза следователя смотрели на него, как дуло орудия. Перед лицом фактов Вика чувствовал себя беззащитным. Страшная вещь – это установление истины.

– Кстати, Иван Иваныч добровольно явился к следователю и дал показания о том, что Сорокин взял у вас в тот день нож… Вас подвезти?

– Да я с велосипедом, – сказал Вика. – А как насчет взрывчатки?

Следователь смотрел серьезно, уважая его право задавать вопросы. Вика долго ждал ответа, глаза слипались. А когда он открыл глаза, то увидел, что силуэт следователя обрел удивительную похожесть с деревом. Необычная складывалась ситуация. Но ведь и Полковник, согласитесь, тоже необычным был человеком.

Утром он проснулся ни свет ни заря. Пренебрегая утренним туалетом и гимнастикой, он сел на велосипед и покатил в сторону железнодорожного вокзала. По пути он миновал автобусную остановку, от которой отъезжал перегруженный автобус, и обогнал его.

На платформе стояли люди, ожидающие поезда в Москву: старухи, несколько семей с детьми и человек в штатском, застегнутый в пальто на все пуговицы. Осанка выдавала в нем военного. Вика решительно направился к нему.

– Ну чего, уезжаете, Евгений Николаевич?

– Обознались. Мы не знакомы, – тот сделал попытку увильнуть от разговора.

– Ошибаетесь, подполковник. Мы с вами познакомились вчера. Здравствуйте, меня зовут Вика, – сказал он, протягивая для рукопожатия руку.

– Я помню, – ответил человек в гражданском. Даже во время рукопожатия, свою вторую руку он держал в кармане. «Пистолет», – догадался Вика.

– Вы вообще откуда? – поинтересовался он. – В смысле, из какой страны? Из России?

– Не знал, что есть человек, которому я должен докладываться, – строго ответил тот, не убирая руку из кармана.

– Знаете, о чем вы думаете? – пустился в наступление Вика. – Что успел мне сказать перед смертью Полковник, а что нет. Мне так показалось, что эта мысль привела вас в тревогу. Скоро поезд?

– Через час семь минут.

– Успеем поговорить, – уверенно сказал Вика.

– О чем вы хотели со мной говорить? – сам он казался напрочь лишенным инициативы.

– Я, конечно, понимаю, что вам запрещено выдавать секретную информацию, но я же прошу рассказывать все. На пару вопросов вы можете ответить? – просительно произнес Вика.

– Ну, если смогу.

– Скажите, а убийца приехал действительно из заграницы?

– Нет. Он из России, а там служил наемником.

– Случаем, не украинец?

– Нет. Хотя украинцев среди них хватает.

– Как же вы его прозевали? Конец года? Вышли из графика?

– Отчего же? Случайность. Но мы все исправили.

– А вы не боитесь, что вас самого вычислят? Чего вы на меня так смотрите? Думаете, я не знаю, кто жил на квартире у Полковника и почему он последний месяц никого не пускал к себе в дом?

– Я знаю, что машину свою ты заминировал сам, – жестко произнес подполковник. – все эти промасленные тампоны, марганцовка с перекисью – детские игры.

– Этикетка подлинная, я ее взял у Сорокина. Он фарцует вещами с военного склада. По этикетке следствие выйдет на след бандита. К тому же у него был повод убить меня: я не отдавал ему долг.

– Этикетка сгорела вместе с машиной, – сказал Евгений Николаевич.

– Насчет Сорокина вы не беспокойтесь, мы его призовем к порядку. Не сегодня, так завтра. Нам некуда спешить.

– Это ваши внутренние счеты, и они меня не касаются.

– Простые ребята – что с них взять! А Полковник? Таких друзей, как он, у вас завались? И все готовы к подвигу?

– Никогда в жизни Сальков не носил погон.

Вика из последних сил удерживался, чтобы не выматериться: воспитание обязывало.

– Значит, надо отъехать на пару метров и тогда увидишь и погоны. И звезды на них.

– Не переживай. Все нормально.

– А стул в буфете кто порезал? – Вика ткнул пальцем в собеседника. – «Merde» – ведь это ваши штучки?

– Полковник написал Марокко, такая была кличка убийцы. Я его просил предупредить, если он появится. Мы разминулись с ним тогда на несколько минут. Когда я пришел на место встречи какой-то старик в тапочках резал ножом сиденье. Мне и в голову не пришло, что Полковник оставил мне посланье.

– Прокопьич – нормальный старик, все понимал. Просто буфетчик имел зуб на Полковника, он бы не простил ему стула. Вот Прокопьич и взял вину на себя.

– Да я понимаю, – сказал Евгений Николаевич.

– А что будет дальше?

– В-виноват?

Момента посадки Вика за разговором не заметил. Когда пассажиры стали подступать к вагонам, когда проводницы криками подгоняли опоздавших, а машинист поезда дал предупредительный гудок, они были увлечены беседой. Перед глазами качнулся последний вагон. Только тогда его собеседник развернулся и мощным ударом отправил его в нокаут, а сам двинулся по узкому вектору перрона. Массивный вагон притормозил, забирая его в свое лоно. Также легко он влетал в кабину вертолета или в гондолу воздушного шара, не подозревая о том, что когда-нибудь с такой же легкостью его выкинут оттуда.

Вика тяжело бежал следом, сам не зная зачем. Трение оказалось непреодолимой силой: станционный асфальт сменился камнем, а тот – грунтом; завязнув в песке, он встал. Никаких эмоций он не испытывал, только удивление, и восхищенно смотрел вслед поезду.

А позже, когда ссадины на скулах зажили, и ободранные костяшки на руках приняли божеский вид, Вика выразил желание продать свой горный велосипед и на вырученные деньги сходить в театр. Ему казалось, что Милке это будет приятно. И оказался прав. Тут же началось чмоканье с разворачиванием бинтов – как больной он был в привилегированном положении. Осмотрев в зеркале свое желтое желатиновое лицо, он решил, что готов к выходу в свет.

– Знаешь, что в этом деле самое удивительное? – поделился он с Милкой. – То, что Сорокин, этот крутой мен, не владел ни одним из новомодных приемов.

Да ведь и сам он не владел, но это уже неважно.

До площади Вика доехал на автобусе, а до театра прошелся пешком – похромал по набережной. Уже на подходе к театру у него сжалось сердце: кирпичи вываливались из стен, лестница поросла травой, а дверь к театральным кассам открывалась самопроизвольно и громко хлопала при сильных порывах ветра.

Так что в театр с Милкой они сходили только тогда, когда переехали в Москву, а это случилось спустя полгода после смерти Полковника. Вика дождался открытия завещания и проследил, чтобы воля покойного была выполнена: иск Сорокина о взыскании долга удовлетворен не был, и все имущество отошло к государству. После чего Вика посчитал свои обязательства выполненными. В Москве они с Милкой сняли квартиру, сходили на выставку африканского искусства и в музей вооруженных сил.

Москва продолжала строиться, и квалифицированные электрики шли нарасхват, Милке тоже нашлась работа. В выходной на вернисаже они купили потешную деревянную игрушку: медведя, который дергался, когда дергали за веревочки. В исходном варианте медведь грозился задрать мужика, который, в свою очередь, бил его дубиной, но в современном варианте вместо мужика был компьютер, грубая щелистая деревяшка с дощечкой клавиатурой, над которой замахивался медведь: теперь косолапому только и оставалось, что день-деньской лупить по клавиатуре, словно заяц. Вика выбросил деревянный компьютер, оборвал веревки и освободил зверя. На шкуре он процарапал пластины кольчуги-бронежилета, на плечах погоны, а на груди – маленькую звезду. Морду он не стал трогать. Медведь напоминал ему Полковника.