Полная версия:
Радуга на сердце
А вот насчёт «показать»…
Ладно, Валько, если тебе нужен молчаливый восхищённый слушатель, который полюбуется твоими достижениями в жизни за эти самые …надцать лет, то вот он я – парень с галёрки, который как ни старался, не мог догнать тебя почти ни по одному предмету, и только по информатике имел во все щели. Ну ладно, кто старое помянет, тому глаз вон.
«А кто старое забудет, тому оба», – возникло в кирькином мозгу окончание поговорки.
А, была не была.
____________________________________
from: _thunderbird_
to: Salamander
Привет, ящерка… Сейчас в спб, да… завтра вечером свободен, после 18.00 выбирай место.
____________________________________
Завтра после шести. Нет, не вариант. Санька зажмурился. Вот он, шанс поспешно свернуть эту импульсивную переписку, наложить жгут на воспоминания, широким потоком хлынувшие из памяти… Как этот худющий паренёк добивал тебя скоростью написания кода, когда ты ещё ковырялся в подключённых библиотеках, а он уже ставил end. Как этот смазливый пройдоха штабелями укладывал девок у дверей своей комнаты в общаге… Как ты едва удержался от того, чтобы не пойти вместе со всеми бить морду этому засранцу…
Ящерица. Не рак. На попятный не иду, хоть и не понимаю, зачем ты мне, Буревестник.
____________________________________
from: Salamander
to: _thunderbird_
Я свободен сейчас и до глубокой ночи. Может, найдётся для меня время сегодня?
____________________________________
Кирька вывел на боковой монитор недоделанный интерфейс очередной проги, прищурившись на строки кода. Сегодня. Всем надо внезапно и сегодня. Ладно, до десяти вечера с этим мелким заказом будет покончено, даже пятую точку рвать не придётся… А потом посмотрим, кто дольше сможет остаться онлайн: я – ночная птица, или ты, ящерка, засыпающая с последними лучами солнца?
____________________________________
from: _thunderbird_
to: Salamander
глубоко – это, например, в полночь?
____________________________________
«Что скажет Ангелина Павловна…» – простонала правильная подкаблучная половина Санькиного «Я», представляя миг, когда жена откроет ему дверь в третьем часу ночи. И что ей сказать? Смотрел развод мостов и застрял на Ваське? Встречался с однокурсником, про которого десять лет не вспоминал? Или в гостинице на Лиговке Линь ласкал?!
Никогда не был хакером. И не стану. Санька чувствовал, как игра выходит из-под контроля. Но ты, Александр Валько, не умеешь проигрывать. Тогда блефуй.
____________________________________
from: Salamander
to: _thunderbird_
Север напротив Гостинки работает круглые сутки. А тебя не отругают, что так поздно?
____________________________________
– Язва ты, Санька, – усмехнулся было Кирька, но пенный след возмущения фразой «не отругают?» смыло невесть откуда взявшейся волной… сочувствия?
Кирька закрыл глаза и откинулся в кресле, пытаясь понять, каким ветром принесло ему в лицо нотку полынной горечи, от которой вырубилась его вечно включённая опция «отмочить что-нибудь язвительное», а потом словно наяву услышал тихий Санькин голос. Тебя-не… Ну, а меня самого, то есть Саньку?
Отругают, наверняка отругают, ибо есть кому ругать человека, отягощённого семейным багажом. «В отличие от меня», – подумал Кирька, но веселее ему не стало. Впрочем, окольцовывая свою благоверную, Саламандра, ты должен был понимать, на что идёшь. Недаром помимо стандартных «Согласны?» в ЗАГСах проводят ещё и экспресс-ЭЭГ на вменяемость кандидатов в молодожёны.
____________________________________
from: _thunderbird_
to: Salamander
по себе не судят)
я забиваю столик в углу.
____________________________________
Санька трясся в вагоне метро, убаюканный гулом поезда. Вот и хорошо, так и надо… Сорваться. Освободиться. Сделать то, что хочешь.
«Что ты делаешь, Саламандра? Остановись, пока не поздно, – вещал внутренний Трус. – Да, сокурсник. Да, давно не виделись и век бы ещё не видать. Я бы не поехал. Зачем он тебе, этот Буревестник? «Спасибо» за ответы на тесты можешь написать и сообщением, а трекер – это бесполезная ерунда… Подумай лучше вот о чём. Что скажут все твои, узнав, что ты посреди ночи встречался с кем-то в центре города? «Рванул шастать с кем попало, как только с женой разладилось…». И всем будет глубоко наплевать, что Буревестник не дама, а мужик… Чего под луной не бывает. И трекер, жгущий кожу, боится не меньше тебя. Боится этих тонких хакерских пальцев, на чьё растерзание ты хочешь его отдать».
____________________________________
from: Salamander
to: _thunderbird_
Прошу прощения, Кир. Надо срочно, в область съездить… Извини, что взбаламутил. Потом как-нибудь увидимся.
____________________________________
У-у, ещё не встретились, уже извиняться. Кирька удручённо покачал головой. Похоже, кое-что в некоторых людях не меняется. Но, во-первых, извинился ты, Валько, аж дважды в одном письме, а минус на минус, как известно, даёт плюс. А во-вторых, запятая после «срочно» – лишняя. Если я пишу нарочито неграмотно, это ещё ничего не значит: это помогает приглушить бдительность, показаться своим-в-доску, а тем временем по единому лишнему знаку отследить состояние человека, словно по неверно взятому символу поймать критическую ошибку в программе.
«Как был Саламандра пай-кодером, не умеющим скрыть ни истину, ни собственные эмоции, так им и остался», – подумал хакер. Но сейчас ящерке явно не помешает помощь, «надо срочно». Боги Сети, как я это понял?.. Может, вспомнил, что Санька обычно атаковал первым, чтобы скрыть собственную уязвимость – вот как сейчас этим «Тебя не будут ругать?»
Хорош метаться, Валько. После запроса авторизации мышкой не машут.
____________________________________
from: _thunderbird_
to: Salamander
Санька. Сегодня. В восемь вечера. Или никогда.
____________________________________
***
Наплевав на правила дорожного движения, Линь летела чуть не по середине трассы, почти по самой нейтрали, рискуя превысить скорость с «предельно допустимой» на «разрешённой только для камикадзе». Встречный ветер бил по глазам, проникая в узкую щёлку не до конца закрытого шлема, и лохматил тёмную чёлку. Без ветра девушке было тяжело. А в её голове сами собой складывались строки стихотворения:
Если уйду незамеченным в ночь,
Дважды в двери повернув длинный ключ,
Даже и «Лиза Алерт» не найдёт,
Ибо не вспомнят, во что был одет,
Что говорил, улыбался когда…»
«Почему ты пишешь от лица мужчины? – голос матери, которой Линь не звонила уже целые (о катастрофа!) сутки, так некстати ввинтился в ровную, почти маршевую мелодию текста. – Ты вообще э-э… нормальная? Ну, в смысле ориентации…»
Усилием воли Линь заткнула мамин голос, лишь её пальцы дрогнули на потёртой рукоятке газа, заставляя мотоцикл выложиться для своей хозяйки до предела.
«…В горсти пять вёсен песка и воды,
Тысячи лиг вдоль железных дорог,
Светлые ленты неназванных рек…»
Последний луч закатного солнца озарил левую половину дороги, заставив стволы деревьев вспыхнуть рыжим пламенем. А справа, в прохладно-фиолетовом сумраке наступающего вечера, всё тянулись ровные ряды двухэтажных коттеджей, которые отличались друг от друга лишь порядковым номером на углу.
Сколько раз Линь, зачарованная видом на далёкий горизонт, проезжала на полной скорости нужный поворот к одному из таких коттеджей, где на ста квадратных метрах, обставленных в стиле «хай-тек люкс», она могла бы назвать своими лишь два угла: в одном стояло кресло-капля с космическим принтом, а вторым был треугольный балкон с видом на огни восьмиполосной трассы…
«Плоха та жена, что не спешит с работы домой! – на этот раз в эфир ворвался совсем посторонний голос, принадлежавший какой-то бабульке, которую Линь на днях перевела через дорогу. – Мужа любить надо, после свадьбы жена ему принадлежит, потому и фамилию должна менять… А детишки-то есть у вас? Как нет, три года вместе – и до сих пор нет?! Плохо, очень плохо…»
«Ага, бабка, и это ты ещё не в курсе, что в паспорте я оставила девичью фамилию, – злорадно подумала Линь. – Тебя бы инфаркт хватил от такой дерзости…»
Ах, да к чёрту все эти хождения вокруг да около. Просто признайся себе, девчонка, что не хочешь ты детей от человека, который те самые три года назад сказал, что любит тебя, а сейчас уже утверждает, что и делаешь ты всё неправильно, и говоришь не то, и чувствуешь не так. Впрочем, иногда ты принимаешь верные решения… Особенно когда он залегает на диване с планшетом, а ты мечешься меж плитой, стиральной машиной, утюгом и собственно мужем, успевая приготовить, убрать, обнять, за единый вечер спланировать маршрут путешествия, выслушать рассуждения по поводу «не очень логично» и «зачем так суетиться?», через минуту получить одобрение, да и то лишь после своего фирменного «Не нравится – делай всё сам», снова обнять, а в ответ получить дружеского тычка пальцем в живот да фразу: «Ну не злись ты, кисы должны быть милыми».
А хочешь ты детей от другого человека (падайте в обморок, мама и бабка, предавай меня анафеме, церковь Возрождённая). От того, у которого глаза с добрым, чуть усталым прищуром, синие-синие, как северное небо. Того, кто не сбежал прочь, увидев тебя в гневе. Того, кто не стал сразу читать нотации, заметив, что ты ошиблась. Того, кто протянул тебе руку тогда, когда ты меньше всего этого заслуживала и больше всего нуждалась. Того, кто по нелепой прихоти Времени годится тебе в отцы, так что самое время идти каяться в греховных сновидениях, в которых грозовая ночь, ветер, река и звёзды, разметавшиеся волосы, а ты подходишь к нему сзади, тянешь тонкие пальцы к обнажённой спине и шепчешь короткое «Разряд»…
Будь ты неладно, чёртово Время! Не отмотать тебя назад, когда хоть не у него, так у меня ещё не было штампа в паспорте и невидимых оков на шее. Да не выкрутить так, чтоб и миру мир, и двоим любовь…
Рвётся из груди синица, которой обрезали крылья, машет своими обрубками, хочет стать журавлём для горячих рук того, кто смог принять настоящей, но не может пробить рёберную клетку. И на едином горьком выдохе Линь добивает стихотворение.
«Боги, пошлите мне смерть при грозе!
Вспышка, слепящий разряд – вот и всё.
Буду смотреть на небесную брешь,
Лёжа в траве и не чувствуя дождь [9]».
***
«Север» на Невском встретил Саньку дорогим запахом шафрана и полным залом. Строго говоря, «Север» на Невском был котом Шрёдингера, потому что Санька смог вспомнить ещё четыре филиала старинной кондитерской, открытых на проспекте. Но для тех, кто прожил хотя бы десяток лет в Петербурге, был лишь один «тот самый Север», напротив Гостиного двора.
На старомодных механических часах, плотно обхвативших Санькино запястье, стрелки сошлись в едином порыве на без двадцати восемь. Слишком рано пришел, зато есть время подготовиться. Санька пристроился в конец очереди, распределив остатки сил на две задачи: выбор чего-нибудь поесть, ибо обедал он сегодня только психологией, и попытки построить предстоящую беседу. Ха, а ещё надо узнать тебя, Кирилл Заневский. «Я забиваю столик в углу». Дальний под кондиционером ещё пустует, а в остальных сидят те, кто по определению быть тобой не может. Интересно, каким ты стал за эти годы, если меня самого уже родная мать с трудом бы узна…
– Привет, Валько, – тихий, с лёгкой хрипотцой голос прозвучал над ухом.
Санька невольно дёрнулся и оглянулся. Рядом стоял Кирька. Что ж, время не внесло особых изменений в его внешность. Разве что стал ещё выше ростом. Или это я клонюсь к земле? Санька протянул сокурснику руку.
– Привет, Зане…
– Мне двойной эспрессо и штрудель с вишней, – бросил Кирька, едва коснувшись пальцами Санькиной руки, и летящей походкой рванул к свободному углу.
Санька опешил. Вот это скорость… Ну, Заневский, ты ещё не бросил свой транскод, раз и в реальности носишься как угорелый? Впрочем, аналитик в Саньке быстро заткнулся под каблуком циника, который уже прикинул счёт за двоих.
– Молодой человек, что вы будете брать? – голос за прилавком заставил Саньку очнуться.
– Это вы мне? – тупо переспросил он.
Вышколенная девочка в фирменном коричневом переднике позволила себе поднять глаза к потолку. А что, собственно, такого? Я на «молодого человека» уже давно не откликаюсь. Как в том фильме: «Вот, видишь, седина прёт, и душа надорвана!»
– Двойной эспрессо, штрудель с вишней… – всё, что Санька хотел взять себе, вылетело из головы, – э-э-э… торт… «Театральный» и… кофе по-ирландски.
– Кофе по-ирландски у нас без алкоголя, – сообщила девушка, слегка встревожившись. – С сиропом…
Санька махнул рукой. Похоже, у меня на лбу написано, что я хочу напиться, но не судьба.
Оплатив счёт, Санька взял полный поднос и медленно двинулся в угол к Заневскому, который с отсутствующим видом разглядывал светодиодные люстры. Узкий проход, выдвинутые стулья, и люди, люди, люди… Балансируя с подносом как канатоходец, Санька, наконец, поставил заказ перед Кирькой и облегчённо выдохнул. «Хоть какая-то польза от стенда: могу донести важные вещи, не разбив», – мелькнуло в голове Валько, пока Заневский быстро сортировал содержимое подноса на «моё» и «боги Сети, что это ещё за ерунда».
– Ты ж вроде кофе не пил, – выдал Кирька, с подозрением глядя на бывшего сокурсника.
– От такой жизни, – начал Санька и осёкся.
Вот весь ты в этом, Александр Валько. Сколько раз зарекался открывать дверь в душу первому встречному. Долбаное твоё доверие к людям, наивная уверенность, что все вокруг хорошие и светлые… Или ты мазохист прожжённый, нравится получать потом под дых от тех, кто не достоин и толики твоего огня?
Кирька неуловимым движением схватил с подноса ленту чека.
– Эй… Ты это…
– Хочу знать, чем себя травят отличники по жизни, – хмыкнул Кирька. – Кофе по-ирландски? И что, там, правда, виски?
– Нет, – поморщился Санька. – Сироп какой-то.
– Фальшивка. Как почти всё в этом мире, – подтвердил Буревестник и вдруг улыбнулся. – Кроме этого штруделя. Я точно знаю, что в нём есть вишня.
Молчание длилось несколько минут. Санька сосредоточенно размешивал кофе, тщетно пытаясь придумать начало разговора. А за спиной невидимый глазу бог толпы создавал круговорот из тел, тарелок и запахов. «Север» за столько лет своего существования стал цокольным продолжением Невского проспекта, и жизнь здесь не замирала ни на минуту.
– Да-а-а, – протянул вдруг Кирька, – фига се ты изменился, Валько.
Вздрогнув, Санька поднял на Буревестника синие глаза. Хакер ты, Кирька. Рассматривал меня, значит, из-под своих длиннющих ресниц, анализировал и выдал вслух результат. Рассказать бы тебе, птица, как всё изменилось у меня на самом деле, а на худой конец просто промолчать, но тон беседы задан, а поэтому только и остаётся, что на каждый выпад выдавать симметрию.
– Что, лишние килограммы исчезли? – Санька криво усмехнулся.
– Нет, не только, – ответил Кирька негромко, глядя собеседнику в глаза. – Так по поводу чего тебе сокофейник потребовался? Я не фея, но отфеячить могу.
«Людей с таким чувством юмора надо убивать», – подумал Санька. Воображение, которому дурдом на работе и полная луна на горизонте дали карт-бланш, мигом подкинуло картинку с датой создания двадцать лет назад. Растрепанный Кирилл Заневский привязан к чему-то кованому, а рядом с ним разложены всевозможные приспособления, чтобы зарвавшийся хакер забыл, как выпендриваться. На автопилоте Санька добавил ещё пару деталей в этот набор – зря, что ли, столько лет прошло, – а потом вдруг понял, до чего докатился. Да-а, Саламандра, эк тебя сегодня. А ведь трезвый.
– Ну, во-первых, хотел поблагодарить за ответы на психологические тесты для профотбора, – сказал Санька, молясь всем богам, чтобы хакер напротив не умел читать мысли. – Тест, я, конечно, завалил, но без твоих ответов, наверно, было бы ещё хуже.
– Раз завалил – чего благодаришь? – уточнил Кирька, не отводя взгляда. – И почему завалил, если не секрет? Там вроде всё просто… Играй себе в пай-кодера, отвечай то, что хотят слышать. Или для отличника как закон божий: «Врать нехорошо, мама а-та-та сделает»?
«Ну и кто тут привязанный испытывает счастье?» – уточнил зануда из тёмного закоулка сознания, куда не достигало пламя взбесившейся Саламандры.
– Иногда надо быть честным с самим собой, Бур-ревестник, – рыкнул Санька, безжалостно разрубая ложкой свой кусок торта.
– Вот и был бы честным с самим собой, – скривив губы, Кирька одним махом допил свой ядерный кофе. – Зачем с психологами-то откровенничать? А, впрочем, не моё дело. Ещё что?
Санька молча сверлил взглядом аскетично-бледное лицо напротив, пробивая пламенем взгляда чёрную прядь, упавшую со лба Буревестника. Тоже мне, защита. Нацепил бы уж тогда свои зеркальные очки. Да, хакер, некоторые с годами не меняются. Но, хоть ты и ведёшь беседу, задавая тон и темп этой симфонии старой вражды, я ещё успею проверить, каким остался ты.
– Говори, Ящерка. Я не знаю, как проходят встречи старых, – Кирька сделал театральную паузу, – друзей. Но с восхищением выслушаю историю твоих успехов и даже не поморщусь, когда ты покажешь фотки счастливой семейной жизни… Что там у тебя, отличник? Большая корпорация, офигенная зарплата, счёт в швейцарском банке… хотя эту инфу лучше не сообщай, ибо у меня плохая репутация. Блин, надо было раньше встретиться: я б сейчас припомнил, как ты мне показывал фотки голопопой новорождённой дочки. Молодые родители как свидетели Господа возрождённого, везде с такими фотками достанут.
«А про дочь он откуда узнал?» – тупо подумал Санька, отставая от Кирькиного полета фантазии минимум на пару фраз.
«Земля слухами полнится», – прокомментировал внутренний зануда.
– Инженер-исследователь в НИИ, зарплату кот наплакал, – Санька осёкся и отвернулся. – Поправь на прошедшее время, поскольку профотбор я завалил. Семья обычная: жена, дочь. Не за этим пришёл.
Санька вытащил из кармана трекер и метким движением отправил его через стол прямо в тонкие пальцы Кирилла Заневского, будто загнав шар в лузу.
– Моя находка. Автора не знаю. Пищит как оглашённый. Чем сильнее психуешь, тем громче. Я уловил какую-то систему в звуке, но дальше этого не продвинулся. А ты, помнится, был хакером от бога. Раньше.
Кирька вскинул на Саньку зелёные глаза, вспыхнувшие огоньками интереса:
– Даришь?
– Нет. У тебя какие правила, оплата вперёд?
– Платить ты собрался тем, что тебе кот в последний раз наплакал?
Санька внимательно разглядывал потолок, словно пытался найти там ответ на вопрос: какого лешего я по сию пору не привык, что просто так ничего не делается? А если и делается, то только со счётом в швейцарском банке.
– Шучу, Валько. Нет в моём прайсе такой позиции. Беру интереса ради и практики для, – хрипловатый голос Кирьки чуть отдалился: встреча подходила к концу, птица принимала низкий старт. – Я так понял, по срокам тебе не горит. Спишемся, если что-то из этой штуки вытяну. Если нет – тоже спишемся, верну.
– Тогда до связи, Буревестник.
Санька оторвался от созерцания потолка и окинул взглядом статную фигуру Заневского. Бедная его жена: наверно, ни днём, ни ночью покоя ей нет от любовниц… Ха, Кирька-девки-штабелями.
– Только один вопрос, – интерес в глазах Кирьки сменился подозрительным прищуром, как питерское солнце сменяется ветреной хмарью. – Ты где эту штуку взял?
– На крыше очень тёмной башни, в страшную лунную ночь, – Санька, начав фразу замогильным басом, не выдержал и расхохотался. – Подарок небес, Буревестник. Поэтому тебе и принёс. Буду ждать вестей. И спасибо.
Заневский пожал плечами, сунул трекер в карман и, хлестнув по воздуху полами тёмно-синего плаща, исчез. А Санька ещё долго сидел в пустеющем зале, по капле отпивая остывший кофе, пока не услышал из динамиков над головой флейту и слова:
Thunderbird… Never have you ever see [10]…
Что ж, теперь действительно пора. И если чутьё меня не обманывает, я скоро получу вести от тебя, птица.
Глава 5
Следуя каким-то охотничьим инстинктам, Санька не спешил открывать глаза в тот миг, когда сновидение ускользает из онемевших пальцев, а мир взрывается почти осязаемым звуком. «Взрывается», хм… как ксеноновая лампа. Но, кажется, и в законный выходной доспать ему было не суждено.
– Па-а-ап? – так проникновенно дочь звала только в особых случаях. – Ты это… Вылезай из своего логова. Я тебе пока кофе сделаю.
Санька осмотрелся. Классика жанра – найди себе место среди ночи, если не хочешь ложиться к жене. В активе у тебя одеяло и подушка, но кухня пропахла варёной курицей, в коридоре дикий сквозняк, ванна мала даже для такого коротышки, как ты, детская выполняет непосредственную функцию, а унижаться и ложиться на пол у кровати, на которой жена спокойно спит одна, ты не хочешь. И остаётся только балкон, где пахнет нежильём, а детский велосипед Катьки пихается педалью в бок. Хорошо, что не сгнил деревянный настил, сделанный тобой лет десять назад, а то спать тебе, Саламандра, на бетонной плите.
Радикулит, напомнивший о себе после прохладной майской ночи, заставил Саньку мрачно пошутить в духе «если вам за сорок, вы очнулись поутру и у вас ничего не болит, значит, вы уже труп».
Ангелины Павловны в квартире не было. Отсутствовали метки в виде сумочки, плаща и зонтика. С последним жена не расставалась с ранней весны и до первого снега. Санька беззвучно рассмеялся собственным мыслям. Не всё потеряно, раз я могу сказать, с чем она ушла. Надо спросить у Катьки, куда. Внутренний зануда попытался посетовать на то, что с матерью у дочки хоть какой-то контакт, а с тобой… Санька резко выдохнул. Ох, как ошибаешься. Почувствуй не скорость, а глубину. Катька со мной не на прикладном, а минимум на сетевом уровне.
Зеркало в коридоре отразило помятую заросшую физиономию.
– Катя, я сейчас, – Санька попятился к ванной. – Побреюсь хоть, что ли…
– Кофе на столе, пап, – Катька фыркнула. – И это не означает, что ты должен быть при полном параде. Иди сюда. Тебе что-нибудь покрепче туда налить?
Покрепче, значит. Санька ещё раз скосил глаза на своё отражение. Зазеркальный недобитый ангел-хранитель повторил движение. Нет, я вчера не пил.
– Я так похож на страдающего похмельем? – уточнил Санька.
– Нет, – хихикнула Катька, звеня посудой, – но, пап, ты сам говорил, что разница между тем, кто завязал, и тем, кто ещё не начал, – невелика.
Всё-то ты помнишь, дочка. В меня пошла.
Через несколько минут чашка с «этой гадостью», как называла Катька кофе, примирила Саньку с существованием планеты Земля и его самого на ней. Катька сидела рядом, молча потягивая любимый шиповник с мёдом. Рискнув поднять глаза, Санька ошеломлённо замер. Боги Сети, какая у меня взрослая дочь…
– Замри! – прошипел Санька, охлопывая себя в поисках смартфона.
Закон подлости: как только нужно запечатлеть хороший кадр, ни одного гаджета под рукой.
– Импланты, – одними губами произнесла Катька, застыв в лучах утреннего солнца.
Пару секунд они смотрели друг другу в глаза. А потом Катька забыла вдохнуть, увидев на лице отца ту самую улыбку из её детства – добрую и открытую, от которой лучатся глаза, на короткое мгновение отпуская груз прожитых жизней.
«Я был прав, – подумал Санька, активируя импланты. – Если даже мы не будем видеться месяцами, всё равно на синхронизацию потребуется пара минут. Глубина…»
Бионической оптики в Санькиных глазах не было, но файлы воспоминаний никто не отменял. В голове упрямо крутилась фраза «запомни меня таким», а импланты уже ловили электрические импульсы мозга, в которые превращался стоп-кадр под веками.
Тёплый утренний свет в три четверти, чуть ассиметричные черты лица – одна бровь дугой, другая прямым птичьим крылом. Глаза цвета апрельского неба под выгоревшими ресницами, абрис верхней губы, рождающий ассоциации с изгибом лука. И рамой ко всему – мамина копна каштановых кудряшек, отливающих медью…
Не нужны фотоэффекты и фильтры. Я вижу тебя, родная, словно моё зрение вдруг скатилось в сильную миопию, помогая мозгу вычленить главное и не впасть в губительный для любви анализ деталей. Каждая черта – словно касание кисти Создателя…
Save
– Ты невозможно красива, Катерина, – выдохнул Санька, открывая глаза. – Нарисую тебя… Такой.
