Полная версия:
Радуга на сердце
Радуга на сердце
Елена Пильгун
Анна Закревская
© Елена Пильгун, 2025
© Анна Закревская, 2025
ISBN 978-5-4485-0670-3
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Мне уже многое поздно, мне уже многим не стать
И к удивительным звёздам
Мне никогда не слетать.
Мне уже многое сложно, многого не испытать.
Годы вернуть невозможно, но я умею мечтать.
О далёких мирах, о волшебных дарах,
Что когда-нибудь под ноги мне упадут,
О бескрайних морях, об открытых дверях,
За которыми верят и любят и ждут меня.
Я уже многих не помню, с кем я когда-либо был,
С кем я напился бессонниц
На перекрёстках судьбы.
Мне уже с многими скучно,
Успел от многих устать,
Мне в одиночестве лучше, легче и проще мечтать
О далёких мирах, о волшебных дарах,
Что когда-нибудь под ноги мне упадут,
О бескрайних морях, об открытых дверях,
За которыми верят и любят и ждут меня.
Многое не повторится, многое будет не так,
Вот мне и стало за тридцать —
Самое время мечтать
О далёких мирах, о волшебных дарах,
Что когда-нибудь под ноги мне упадут,
О бескрайних морях, об открытых дверях,
За которыми верят и любят и ждут меня[1].
[1] Юрий Лоза
Пролог
____________________________________
from: Roman_Razvilsky
to: _thunderbird_
В продолжение нашего с вами разговора высылаю технические требования к искусственному интеллекту. Его задача – управление колонией типа «метрополия» на Марсе. Требуемые качества: идеальное следование субординации, высокая стрессоустойчивость, оптимизм, готовность к сотрудничеству (полный перечень технических требований приведён во вложении). Ключ к файлам памяти должен быть предоставлен в единственном экземпляре и открыт исключительно на моё имя. Визуализация искусственного интеллекта не требуется.
Срок: 1 месяц.
Аванс будет перечислен после подтверждения согласия.
Итоговая сумма…
____________________________________
Первое правило фрилансера – бойся дедлайна, как огня.
Тонкие пальцы коснулись сенсорного экрана, отправляя подтверждение. Спустя пару минут счёт исполнителя пополнился на сумму, достаточную для поддержания его мотивации к работе. Половину денег программист привычным движением переслал на другой счёт. С получателем (точнее, получательницей) он не виделся уже почти десять лет, но ему это и не требовалось для того, чтобы знать: её мужа недавно уволили с работы, старший сын учится в институте и собирается в марсианскую экспедицию, а сама она ждёт второго ребёнка.
Распакованная коробка архива явила на свет божий кучу раздёрганных файлов. Программа-виртуализатор кое-как собрала их в полупрозрачную, словно недоделанный витраж, безликую фигуру молодого парня. Программист прищурился, глядя на монитор, а потом резко встал с кресла, выбил из пачки очередную «последнюю» сигарету и закурил прямо в комнате, на пути к балкону. Любопытство исследователя, фоновым процессом тлевшее в его душе с юных лет и по сей день, грозило разгореться ярким пламенем от ветра, созданного запретом на просмотр файлов памяти, которые, как и всегда при создании искусственного интеллекта с расширенными психосоциальными навыками, должны были принадлежать реально живущим (или жившим) людям.
– Кто ты, маска? – вопрос без ответа сорвался с тонких губ программиста.
В следующий миг свежий ветер ночного Петербурга подхватил три коротких слова и унёс вместе с дымом вверх, мимо крыш стоэтажных домов, к далёким мерцающим звёздам.
Второе правило фрилансера – не задавай лишних вопросов.
***
Санька, как обычно, пришёл домой через две минуты после того, как жена начала обзванивать морги и больницы в поисках его, пропавшего. И за две минуты до того, как его ненаглядная дочь приплелась домой с танцплощадки. Все трое привычно застряли в прихожей. После немой сцены настороженных переглядываний Ангелина Павловна изрекла ключевое:
– Ужин на столе. Уже. Давно.
Санька, отрабатывая хлеб, виновато опустил глаза:
– Прости. Я немного задержался на стенде.
А Катька, рухнув на стул и скинув туфли с высоченными шпильками, выдохнула:
– Я там счёт времени потеряла, мам. Но меня (Петя, Игорь, Олег, нужное подчеркнуть) проводил до дома.
Так и жили. Все собирались за одним столом, молча ковыряли картошку, которую опять забыли посолить, и тщетно искали тему для разговора. Правда, Санька чаще молчал. Его попытки рассказать про работу неизменно наталкивались на презрительную гримасу жены и полное непонимание Катьки, гуманитария до мозга костей. Обеим было глубоко наплевать на разделку кабелей на новой строящейся установке, на технические проблемы установки крыши в ангаре, на дурацкую организацию работ, из-за которой у Саньки…
– Пап, а что у тебя с рукой? – спросила Катька, найдя, наконец, повод оттянуть момент проглатывания безвкусной, но такой «полезной» еды.
Санька сверкнул глазами. Нет, у Катьки определённо проблемы с логикой. Или с любовью к отцу, которого её мать сейчас по стенке размажет, стоит только оступиться и сказать что-то не так.
Пристальные взгляды скрестились на левом запястье Саньки, где из-под рукава рубашки выглядывал уже не слишком белый бинт.
– Поранился, – коротко сказал Санька, решив не вдаваться в подробности.
Это означало не рассказывать об авральном режиме сборки, когда на ангар, который разбирали-то три дня, выделили всего два, чтобы собрать. И его, программиста по образованию, электромонтажника и слесаря по факту, превратили в уборщицу, заставив мыть секции крыши… технической жидкостью для чистки асфальта. И в такой спешке Санька сам не заметил, как вогнал под кожу острую металлическую занозу, пробившую вену. Он мельком почувствовал это, но не было времени приглядеться, а уж тем более – перевязать и промыть. После смены всё-таки заметил, и – о, абсурд его существования, – так обрадовался, что на рубашке нет следов крови, и никто его за это пилить не будет.
Впрочем, тот, кто хочет пилить, всегда найдёт повод.
– Бросал бы ты свой стенд, пап, – выпалила Катька. – Другой работы, что ли, нет?
Санька молча смотрел в почти нетронутую тарелку.
– Ведь есть же какие-то научные исследования у вас там, автоматизация, в конце концов, – несло Катьку.
– Не указывай мне, дочка, – выдавил Санька, пряча под ресницами закипающую ярость. – Я же не выбираю тебе очередного поклонника.
Что она знает о моей работе? Да, все под богом ходим.
На другом конце стола царило гробовое молчание. Санька поднял глаза на жену. Святцева Ангелина Павловна. Оставила девичью фамилию, но святей от этого не стала. Прямая, будто доску проглотила, вся такая гордая и правильная, что хоть волком вой. «А ведь лет двадцать назад ты такой не была», – подумал Санька, ожидая попрёков. Но Ангелина Павловна знала, что есть вещи хуже взрыва эмоций. Равнодушие.
Санька порывисто встал из-за стола, подошёл к мойке, привычным движением схватил чашку левой рукой… Боль прошила запястье. Хрупкая фарфоровая чашка полетела на пол, оставив по себе долгую память в виде затихающего «дзи-и-инь».
Санька коротко, но ёмко выругался.
А вот этого Ангелина Павловна уже не стерпела.
– Ты деградируешь на своём стенде, – припечатала она, глядя вовсе не на разбитую чашку, а в глаза мужу.
Санька на миг задохнулся. Что угодно он ожидал услышать, но только не это.
– В каком смысле?
– Нахватался там слов всяких. Мне стыдно за тебя.
Горячая волна поднялась в груди. Стыдно? За меня?! А если б я тебе не притаскивал по пятьдесят тысяч в месяц, отрабатывая все возможные сверхурочные, которые только позволены законодательством, ты бы стыдилась за свои гроши методиста на кафедре биологии?
Но логик внутри, ещё держащийся на плаву, выдал почти спокойно:
– То есть, все мои картины в галерее Анискина – это деградация?
«И я их рисую по ночам, заметь», – добавила ехидна на задворках сознания.
– Тогда, будь добр, подбирай слова, – произнесла жена, поджав губы.
Последняя капля. Санькины пальцы непроизвольно сжались в кулак.
– Тогда, может, и ты будешь их подбирать? – очень тихо спросил он, стоя уже на пороге кухни. – Я считаю свою работу настоящей. Вот ты придёшь, а тебе скажут – эту штуку собрал Александр Валько, эту штуку помыл Александр Валько, этот крепёж придумал Александр Валько… А деградация – это просиживание штанов за компом и валяние дурака за ним же в теплом уютном кабинете!
Санька развернулся на пятках и вылетел из комнаты, как стрела, рикошетом уходя от стен коридора на поворотах. Свежий воздух, боги, ну хоть глоток. Распахнуть балконную дверь. «Погнёшь уплотнитель, будет свистеть». Почти вырвать створку окна. «Там кто-то курит сверху, да и комнату выстудишь. А вдруг они окурок кинут к нам?» Почти перегнуться вниз, над маленькой пропастью меньше чем в пять этажей…
Санька глубоко дышал, втягивая в лёгкие воздух зарождающегося питерского апреля. В синем небе вспыхнула и белой чертой промелькнула падающая звезда.
Санька криво усмехнулся. Какая там звезда… Кусок орбитального мусора сгорел в верхних слоях атмосферы.
Но тогда выходит, что и мусор может стать… светом?
ЧАСТЬ 1. ЗЕМНЫЕ СТРАННИКИ
Иллюстрация: Елена Пильгун
Глава 1
В пультовой на крыше Главной башни института было душно и тихо. Санька, развалившийся в хлипком крутящемся кресле, маялся. Даже обмахиваться листком, выдранным из оперативного журнала, было откровенно лень. «Интересно, когда у нас хоть что-нибудь сделают по уму? – неспешно текли Санькины мысли, никак не затрагивая лицевые мышцы и хрустальное спокойствие в радужке синих глаз. – Ту же систему вентиляции. Уже контору со стороны пригласили, кучу денег вбухали, а всё без толку. Как была здесь наверху баня, так и осталась».
Взгляд Саньки скользнул по колпаку над головой. Ажурная конструкция из металла и бронированного стекла, заменявшая здесь привычные потолки перекрытий, почуяла ночь и выкрутила прозрачность на максимум. В акварельном сине-зелёном небе вспыхивали звезды спутников, из-за дальнего небоскрёба поднимался Марс, а в зените стремительно набирал силу бледный фонарь полумесяца. Это были своего рода константы небесной полусферы. Разнообразие вносили только редкие росчерки аэроциклов, вспышки метеоров и яркие линии лунников, каждый час уходивших к уже обжитому спутнику планеты. Но регулярно повторяющиеся события тоже можно было считать константой, поэтому на лунники Санька внимания не обращал, превратив их в своеобразную систему временных координат.
В пультовой тоже были свои константы. Например, Лина. Она была всегда уже три года как, с самого возникновения установки. Она повторялась каждый день, с улыбкой летя по коридорам корпусов, по-мужски здороваясь за руку или обозначая кивок подбородком соответственно собственному ранжиру привлекательности окружающих. Санька не знал критериев отбора, но с ним одним Лина заменяла кивок и рукопожатие на молчаливый тычок лбом в плечо. Просто подходила каждое утро, иногда со спины, и прижималась лбом к грубому синему сукну халата. До смешного доходило – Санька уже начал стирать робу дома, чтоб девчонка не испачкалась во время ритуала утреннего приветствия. Стирал тайком, сам, по ночам, чтобы не удостоиться пытливого внимания Святцевой Ангелины Павловны. «Пытливый» в её случае было синонимом «пыточный».
Санька прикрыл глаза. Видение Лины, сидящей у диагностического пульта и неспешно заполнявшей оперативный журнал эксперимента, осталось под веками, лишь поменяв цвета на фиолетово-золотые. Такой след обычно оставляет солнце, попавшее в поле зрения. Впрочем, Лина и была солнцем. Маленьким стендовым солнышком двадцати трёх лет от роду, с фарфоровым бледным лицом и длиннющей чёрной (словно вопреки внутреннему свету) косой. Санька в мыслях невольно сравнивал двух Ангелин в своей жизни – жену и коллегу. Невольно же напрашивался и вывод – обе ангелы, только с разной полярностью. И Санькины мозги с Санькиным же сердцем снова и снова устраивали грызню между собой, стараясь сохранить жизнь на нейтрали.
– Линь? – Санька тихо окликнул девушку именем, выдуманным в пору дедлайна годичной давности.
Подошло бы ещё «волшебный пинок», но, во-первых, длинно, во-вторых «Линь» звучало как антоним лени, а, в-третьих, пинок уже был застолблен им самим. Ведь даже и ежу, проработай он неделю на стенде, становилось понятно: дело двигается только, когда его двигают. В качестве тягловой силы неизменно выступали Санька и Лина.
Но сейчас было приятное десятиминутное затишье, и сердце твердило, что грех тратить его на тишину.
– М-м?
– Ты на выходные будешь выход на работу оформлять или всё-таки отдохнёшь?
Слаженный мат сердца и мозга эхом пронёсся по Саньке. И правда, другой темы нет что ли, кроме работы… Похоже, что у него нет.
– Одно другому не мешает, – задумчиво проговорила Линь, выкручивая верньеры на доисторическом осциллографе, чтобы записать амплитуду светового сигнала.
И пока длилось молчание, Санька пытался отдышаться. Одно другому не мешает… Простая фраза, поднявшая вдруг такие пласты памяти, что хоть стреляйся. Двадцатилетие тому назад. Институт. Растрёпанный паренёк, тощий, как помесь рельса со шпалой. Паренёк, известный всем и каждому. Его ник – Буревестник, его призвание – хакерство, его девиз… Одно другому не мешает.
«Нет, определённо на сегодня хватит, – помотал головой Санька. – Ещё домой часа полтора и долбаный семейный ужин. Интересно, а если в один прекрасный день я вообще не приду домой, жена с Катькой из принципа с голоду сдохнут? Впрочем, нет. Катька пойдёт и ограбит холодильник. Тайком. Хоть чем-то в меня, чёрт побери».
Санька тяжело поднялся.
– Я на свежий воздух. Ещё есть пара минут.
Линь, устало улыбнувшись, кивнула. Да, все вымотались. Три недели всеобщего сумасшествия, и ещё две впереди. Сдача стенда – это вам не хрен собачий.
Уже у самой двери, в которую наспех превратили одну из секций купола, повесив её на петли, Санька заглянул в переговорную. Здесь обитал генерал от экспериментальных исследований, ведавший стратегическим уровнем планирования в такие вот дни, когда появлялась возможность пострелять на старой установке. Именно в этом и была проблема института – новые установки никак не создавались, а старые не ломались.
– Илья Моисеич, мы сегодня ещё долго стрелять будем? – поинтересовался Санька у сгорбленной спины.
Спина живо превратилась в лучезарное лицо с большими очками в роговой оправе на типично еврейском носу. Илья Моисеевич Райфе, кандидат физ-мат наук, был незлобивым сыном Израилевым преклонного возраста, избежавшим пороков ворчливости и недовольства миром. Наверно, потому, что «стрельба» на лазерном усилителе все-таки была именно стрельбой и как-то успокаивала генетическую память.
– О, Са-ша, – «ша» в его исполнении всегда звучало отдельно, – я бы ещё «азок ст’ельнул, да и ладушки на сегодня. Сейчас я у Ма’ка спрошу… – и уже в трубку радиотелефона, такого же древнего, как он сам, – Мааа’к! Мааа’к!
«Вот сядет батарейка, так чёрта с два найдёшь такую сейчас», – подумал Санька не то о телефоне, не то об Илье Моисеиче.
Трубка ворчливо откликнулась. Санька представил, как пятью этажами вниз по шахте, во второй переговорной у старой установки ворочается неповоротливый Ма’к, он же Марк Алексеевич Магдаленский, полная противоположность Ильи Моисеича во всём, кроме национальности.
Трубка отворчалась. Илья Моисеич вздохнул.
– Давайте ещё т’и «аз’яда, Са-ша. Это полчаса от силы. Я, конечно, ваше дело молодое…
«Какое оно, на хрен, молодое, – мысленно рявкнул Санька, внешне ограничившись кивком. – Сорок семь лет стукнет через месяц. А я тут всё торчу и торчу…»
– Линь, три разряда ещё! – Крикнул он через плечо и толкнул дверь на крышу.
Здесь было пусто и тихо, в отличие от копошащихся и жужжащих внутренностей корпусов. Башенка не блистала новизной – удивительно, что до сих пор не превратилась в руины. Наверно, потому, что раньше умели строить даже здесь, на болотах. Санька слышал легенды, что лет двести назад, после конца последней мировой войны, эту башню в двадцать метров высотой заложили как авиадиспетчерскую, а сам институт – как главную площадку по созданию ядерной бомбы. Но взлётную полосу так и не создали, и спустя столько лет институт продолжал жить в окружении чахлого ивняка с озёрами, кишащими чаячьей братией.
Зато здесь можно было на пару минут остаться одному. Чем старше становился Санька, тем сильнее в нём разгоралось желание куда-нибудь заныкаться. Лечь на дно, как подводная лодка, чтоб не могли запеленговать [1]. Закрыться в шкафу и сказать: «Я в Нарнии». На худой конец, просто упасть и притвориться, что сдох. Или сделать морду тяпкой и ляпнуть что-то вроде «никого не трогаю, починяю примус» [2].
Радостный писк нарушил неспешное течение Санькиных мыслей. Робот-снайпер, помесь старинной Арматы с луноходом, приветственно мигал огоньками, стоя прямо за спиной Саньки.
– Как дела? – спросил Санька.
Три коротких, два длинных. Санька наморщил нос, прикидывая, что это могло значить. Робот был бесплатным приложением к куполу. Такие ажурные конструкции обычно ставили на крышах небоскрёбов, где угроз для стекла было куда больше. Планета кружилась в облаке мусора, ближний радиус орбиты превратился в свалку. Небо расцвечивали метеоры сгорающих на подлёте мелких фрагментов всего на свете, а то, что сгореть не успевало, добивали роботы. Впрочем, пятиэтажной башне института мусор из космоса точно не грозил. И робот скучал, нарезая круги вокруг ажурного сооружения, превращённого в пультовую старого «Софита».
В Саньке вдруг проснулся азарт программиста. Где-то в затылке отрешённый голос прожжённого технаря сказал: «Этот робот не используется по назначению. От него нет пользы. Во что можно его превратить?» И прежде чем здравый смысл успел рявкнуть: «Да ты на себя посмотри, айтишник-слесарь!» – руки потянулись к щитку над мигающими огоньками снайпера и откинули крышку. Незнакомые разъёмы соседствовали со стандартным сенсорным экраном. Так, а если…
– Ровный пульс, в норме кровь, я бы умер за любовь, – фальшиво пропел Санька строки из прицепившейся утром в развозке песенки, – но боюсь сбить режи-им жизни в каждодневной лжи-и-и [3] … Какого?!
Снайпер, взревев падающим мессершмитом, дал задний ход и вскинул пушку. Вспоминая потом эти две секунды точного наведения и зарождение красного лазерного луча, увиденное уже в падении, Санька чувствовал, что смерть прошла мимо. Но не впервой ему было уворачиваться от падающих секций крыш, объектов разной степени тяжести и ламповых кассет, так и норовящих отдавить ноги.
Короткая очередь импульсного режима прошила сумерки над головой лежащего Саньки. За спиной что-то грохнуло, запахло гарью. «Значит, всё-таки не в меня», – с каким-то странным удовлетворением подумал Санька. «Ну а если б не успел?» – поинтересовался зануда под черепушкой, пока хозяин поднимался на ноги и отряхивался.
– У кодеров в этой конторе был бы повод поставить тепловизор, переписать код и первым пунктом инструкции поставить «перед снайпером во время стрельбы не стоять», – пробормотал Санька, приближаясь к груде тлеющих обломков, уже не поддающихся идентификации. На обычный околокосмический мусор это было не похоже, да и откуда тут мусору… Робот, словно не уверенный в своей победе, робко шелестел гусеницами на заднем плане.
Внимание Саньки привлёк небольшая продолговатая капсула, отлетевшая прямо к куполу. Похоже, неизвестный «мусор», павший смертью храбрых от снайперского луча, в последний момент успел выкинуть её из своих недр. Металл, из которого была сделана капсула, оказался тёплым на ощупь. Посередине виднелось небольшое окошко, напоминающее солнечную батарейку. Санька крутил эту коробочку в руках так же, как в голове мысль «куда эту штуку выкинуть, а, может, Катьке отнести, она из неё что-нибудь модное сделает, киберпанк же», когда в одну секунду слились новый грохот, громче прежнего, звон купола и короткий, почти неслышный вскрик Линь.
– Да какого лешего сегодня все взрывается? – возопил к небесам Санька, влетев в пультовую «Софита» и едва удивившись вспыхнувшему красному огоньку на торце находки, сжатой в кулаке.
Пультовая пребывала в раздрае, но на этот раз снайпер был ни при чем. Линь, вся в слезах, пыталась прорваться к шахте, но у неё на пути стоял шлагбаум по имени Илья Моисеич Райфе. Он обрёл даже соответствующую раскраску – бледная кожа пошла красными пятнами.
– Са-шаа, – призывно прокричал Илья Моисеич, невзирая на расстояние в два метра, – поде’жите её… Мы ничего не слышим, так грохнуло… Я сп’ошу, что там внизу.
Передав Саньке невменяемую Линь как эстафетную палочку, Илья Моисеич прокатился в переговорную. Сейчас эта сотня килограмм еврейской доброты была очень кстати, потому что в объятиях Саньки у Линь сорвало последнюю защиту, и информация, шедшая от мира по двум каналам, стихийно перемешалась в Санькиной голове с обрывками собственных мыслей.
– Ма-а-а’к, Ма-а-а’к!
– Я всё сделала, как ты меня учил… Уставку на двадцать четыре выставила, землители подняла…
«Она дышит раз через три, чёрт побери… И вся колотится, сердце у неё, что ли, на полтела…»
– Так ты в перегово’ной сидишь, нехо’оший человек? Почему посмот’еть не вышел?
– Подняли высокое… До уставки дошло, Саня, до уставки, не было самохода, не было!..
«Какие узкие плечи, как у ребёнка… может, скорую ей вызвать?.. Как же ты дрожишь, Линь. Ну, успокойся, прошу, родная. Там все живы… должны быть».
– Ах ты ж… Не платят тебе за это, Ма’к Алексеич, значит, да? Я могу сказать, за что тебе платят! За твои штаны лоснящиеся!
– А потом разряд и грохот… Я ничего не слышу, Саня, прости меня, прости-и…
«Ты не виновата, Линь»
Виноват я.
Санька осторожно положил руки на плечи девушки и легонько сжал. Линь замерла, едва дыша на сведённой диафрагме. А, к черту условности. Санька коснулся губами пылающего лба Линь. Секунда, две, три… Не хочется отпускать, но пора. Надо, в конце концов, выяснить, что произошло.
Приливной волной гнева Илью Моисеича вынесло из переговорной.
– Са-ша! Этот старый… – далее воспоследовала непереводимая тирада идиоматических выражений на иврите, – в общем, он сидит в пе’егово’ной внизу и носа оттуда не кажет!
– Я проверю, Илья Моисеич, – кивнул Санька, усилием воли размыкая кольцо рук вокруг Линь. – А вы побудьте здесь. Пожара, кажется, нет… Датчики бы сработали.
«Ещё бы, – хмыкнула зануда внутри. – На сигареты давеча и то заорали».
Ныряя в шахту, Санька чувствовал на себе взгляд Линь, но, не в силах обработать столько запросов сразу, переключился на аварию. Извини, солнце. Я, наверно, должен был заглянуть тебе в глаза, но давно зарёкся это делать. Нет уже сил выдерживать чужую боль от свежих ран.
Лифт в шахте давно умер, а поскольку башня была отдана на растерзание простым людям – работягам и исследователям под стенды и установки, – его никто и не думал восстанавливать.
Санька преодолевал пролёт за пролётом, на каждом этаже, где были обитаемые установки, встречая встревоженные головы, высунутые в распахнутые двери. Головы упорно смотрели вниз. Санька прибавил скорости. Навстречу пролетел один из первоотдельщиков в аэросапогах… Санька продолжил спуск, чувствуя неприятную дрожь между лопаток от мысли, что этот первоотдельщик может развернуться на сто восемьдесят градусов и проследовать на «Софит» любопытства ради.
Строго говоря, «Софитов» было два. Старый представлял из себя небольшой закрытый бокс с конденсаторной батареей и переговорной. Здесь испытывали отдельные элементы лазерных усилителей – лампы, отражатели, стёкла. В который раз Санька поразился клейкости некоторых разговорных названий. Они были как истинные имена в ныне запрещённом транскоде. А вот на новом стенде не было места исследованиям и истинным именам. Там был Заказчик. В угоду ему делалось всё: от нарушения правил техники безопасности до откровенной халтуры. Лишь бы успеть. Лишь бы большие шишки остались довольны. И новый «Софит» жил дедлайнами от одного административного совета до другого. Огороженный высокой стеной, этот мир псевдочистой зоны сейчас жужжал похлеще UPS-ов в серверной стойке, отключённой от питающей сети.
