Я хочу большего

Насте даже стало совестно за это брошенное сгоряча обвинение. Она покорно села и, опустив плечи, молчала.

– Неужели этот пацан настолько для тебя важен, что ты можешь так оскорблять своего отца? – сипло спросил Ливанов, устрашающе возвышаясь над испуганной дочерью. Настя молчала, съёжившись. Она понимала, что её монолог на этом закончился. – Какой бы я ни был, но я твой отец и требую к себе уважения. И не тебе судить меня! – продолжил он, стараясь сдерживать огонь, который так и кипел у него внутри. Получалось, надо сказать, плохо. – Говорю тебе прямо и открыто: я ни за что не позволю тебе встречаться с Хигиром, и, что бы ты ни делала, это невозможно!

Настя заплакала, тихо глотая слёзы, и спросила: «Почему? Ты ведь даже не знаешь, как давно и как сильно я его люблю. Я постоянно о нём думаю, это важная часть моей жизни. Он каждый день в моих мыслях».

Антон Николаевич действительно не знал, даже не подозревал. Немного сконфузившись, он не показал своего секундного замешательства, но внутренне согласился с её словами, понимая, что уделял недостаточно внимания дочери. Однако остановиться уже не мог и продолжал возмущаться.

– Он принесёт тебе только несчастье, потому что не любит тебя. И запомни, я в этом не виноват. Забудь про своего Хигира, вы никогда не будете вместе! Пора тебе это уже понять! – орал он.

До этого момента Ливанов никогда не позволял себе так разговаривать с дочерью – боялся, что она будет ещё сильнее его презирать, но пути назад уже не было.

Он хлопнул дверью и вышел из комнаты, не желая продолжать неприятный разговор. Настя осталась наедине со своими мыслями. Слёзы высохли, плакать больше не хотелось. Она сидела неподвижно в одной позе и, уставившись на край кровати, размышляла над случившимся. Чувство ненависти к отцу, которое она испытывала буквально пять минут тому назад, незаметно переродилось в чувство вины и невольного согласия с ним, злости больше не было. Решительные действия Ливанова усмирили её пыл, и обида совсем рассеялась. Теперь перед ней возникла другая проблема: как переступить через себя и помириться с отцом? Настя слишком долго чувствовала своё преимущество, чтобы просто попросить прощения. Сейчас попытка извиниться казалась ей унижением.

За окном вдруг послышался шум заводящегося мотора, полоски света скользнули по стенам и потолку, и автомобиль скрылся за воротами.

«Уехал», – подумала Настя и вдруг ощутила острую необходимость поделиться с кем-нибудь, чего раньше никогда не делала, если не считать психоаналитиков. Но на консультациях настаивал папа, девушка особого энтузиазма не испытывала.

Она села в свою машину и покатила к университетскому общежитию.

                                       * * *

Антон Николаевич уехал один, предупредив охрану и своего водителя. Ему хотелось побыть наедине с самим собой, он не знал, куда едет и зачем. Способ успокоить свою душу был выбран не самый лучший, поскольку быстрая езда в таком состоянии может быть смертельно опасной. Впрочем, Ливанов это прекрасно понимал. Автомобиль разогнался, по щекам водителя катились горячие слёзы, застилая глаза прозрачной пеленой, сквозь которую было не очень хорошо видно дорогу. Он то и дело вытирал лицо, но слёзы наворачивались вновь. Сердце ныло и разрывалось от чувств, а навязчивые мысли отвлекали от вождения, сосредоточиться на дороге не получалось. Колкая фраза, брошенная дочерью в порыве гнева, так и впечаталась в его мозг. В голове без конца вертелось обвинение: «Мою мать угробил». Было больно осознавать, что дочь – самый важный, самый любимый человек – его ненавидит и не уважает. К тому же жизнь давно казалась ему бесполезной. Не нажив ни крепкой семьи, ни преданных друзей, Антон винил себя во всех бедах, произошедших с ним и его дочерью, он жалел, что разрушил отношения с близкими, без конца гонясь за мнимым счастьем, которое так и не получилось найти. Как можно было не заметить, что дочь влюблена, да ещё в кого! Как же он не уберёг её! Вспомнил Ливанов и свою жену Анну: и что давно не был на её могиле, и что редко ходил в церковь, и что изменял ей, и что она быстро угасла, как будто желая умереть. А ведь он когда-то давал себе клятву оберегать её покой хотя бы после смерти, раз это не получилось, пока она была жива. Понял он и то, что совсем не изменился: как и раньше, интересовался только собой и своим жалким существованием.

От своих невесёлых мыслей он очнулся где-то на просёлочной дороге. Сначала хотел было вернуться назад, ближе к дому, но заметил, что в полумраке между редкими молоденькими сосенками поблёскивает водоём. Любопытство пересилило, и Ливанов проехал до конца дороги, оказавшись на большом холме. Перед ним величественно раскинулась река, сливавшаяся с берегами единой чёрной гладью, в которой отражался лишь холодный блеск луны. На холме, чуть в стороне от кем-то посаженных в ряд сосенок, росло одинокое старое дерево, кажется, липа. Его ствол был толстым, кора грубой, листья почти все облетели, и только голые ветки, подсвеченные серебряно-металлическим светом луны, тихо покачивались на ветру. Антон вышел из машины в одном пиджаке, не обращая внимания на октябрьскую прохладу, сел, опираясь на могучее дерево спиной, на большой холодный камень, как будто специально здесь лежащий для таких случаев, устало посмотрел в тёмную высь и вздохнул. Голова на несколько мгновений стала пустой. Луна была так высока и как будто одинока, одна во всей вселенной.

Он тут же сравнил себя с этим спутником и, ощутив жгучее одиночество, добавил вслух, опустив голову на соединённые руки:

– От меня тоже исходит холодный свет, и я тоже не могу дать тепла другим людям.

Плакать уже не хотелось, в душе он чувствовал какую-то тупую пустоту и безразличие ко всему, что происходило вокруг. Он будто слился со старой, отстранённой липой, которая, несмотря на ни на что, продолжала существовать, не в силах что-либо изменить, продолжала расти, неся в себе равнодушную безмятежность природы.

Просидев некоторое время в странном оцепенении, он почувствовал, что замерзает и хочет спать. Зевая от усталости, Ливанов разложил сиденье машины, из которого получилась вполне комфортная кровать, и лёг, укрывшись своей курткой. Заснул он практически сразу, не обращая внимания на озарявший его бледное лицо лунный свет.

                                       * * *

Настя знала, что у подруги был выходной, поэтому смело отправилась к ней. Та уже лежала в кровати, читая книгу, когда зазвонил сотовый телефон, разбудивший спящих Ольгу и Марину.

– Алло, – прошептала Лена. Ей никогда не звонили в такое время, а привычки выключать звук она не имела, поэтому неудобно чувствовала себя перед проснувшимися соседками.

– Лена, извини, что так поздно. Ты не могла бы ко мне выйти? Я хочу с тобой поговорить, а в общежитие уже не пускают, – проговорила Настя, забыв поздороваться.

– Ладно, – удивлённо произнесла заинтригованная девушка и, положив трубку, стала одеваться.

– Ты куда? – поинтересовалась Марина сонным голосом, видя, как Лена ищет в потёмках свою одежду.

– К Насте, она ждёт меня внизу. Кажется, у неё что-то случилось.

– Хос-с-споди! – раздражённо прошипела Марина и повернулась к стенке.

Администратор общежития, толстая, как колобок, женщина с низким, будто мужским, голосом ещё не спала, но с неохотой и недовольным бормотанием выпустила девушку наружу и со словами «Назад не пущу!» громко захлопнула за ней дверь, лязгая засовом.

Лена, волнуясь, с любопытством села в машину.

– Что случилось? – тут же спросила она.

– Давай покатаемся, – игнорируя вопрос, сказала Настя, нажав на педаль газа.

Лена понимала, что у её подруги что-то случилось, но начать разговор первой не решилась. Они молча ехали по ночной Москве. Мелькали огни магазинов, баров, клубов, ресторанов, контуры зданий становились нечёткими из-за скорости. Сейчас столица жила развлечениями, яркими и праздничными, пробки уже рассосались, и на дороге, хоть и достаточно оживлённой, стало спокойнее.

Лена начала зевать и тереть глаза, когда они заехали в какой-то тёмный тупиковый двор без единого фонаря. Настя намеренно поставила машину так, чтобы не было видно её лица, лишь тусклый свет, льющийся из окна напротив, освещал дрожащие руки девушки.

– Прости, что вытащила тебя из кровати в такое время. Ты единственный человек, которому я доверяю, – ещё раз извинилась Настя, видя, как подруга борется с зевотой. – Мне очень нужно поговорить.

Лене было приятно слышать такие искренние слова, и она расплылась в милой улыбке.

– Ну ты же моя подруга, я всегда готова тебя выслушать.

– Ты представляешь, меня сегодня отец ударил, – неожиданно бодро сказала Настя, горько усмехнувшись.

– В смысле ударил? – изумилась Лена и невольно стала вглядываться в лицо подруги, ища там следы побоев. Она никак не могла представить, что Антон Николаевич, этот наидобрейшей души человек, может вообще хоть на кого-нибудь поднять руку, тем более на собственную дочь.

– Да нет, Лен, – небрежно бросила Настя, видя её попытки отыскать следы, – он меня выпорол.

– Как выпорол? За что? – всё больше и больше удивлялась девушка, шокированная услышанным. Потом у неё мелькнула мысль, что Ливанов, видимо, сорвался из-за едких Настиных нападок и издевательств: она не стеснялась дерзить отцу самым наглым образом уже много лет, и в Лениной памяти остались несколько неприятных сцен.

– За дело, – строго произнесла Настя, а потом прибавила: «Но, как ни странно, я стала его уважать. Я только сегодня в нём увидела и отца, и мужчину». И Настя выложила ей всё как есть, начиная от знакомства с Хигиром и заканчивая сегодняшними разговорами с ним и папой.

Закончив свой горький рассказ, Настя тяжело вздохнула и, устало опустив голову на руль, произнесла:

– Ох, Лена, если бы ты знала, как мне сейчас тошно.

Как Настя ни пыталась бороться с накатывающими слезами, она всё-таки не смогла сдержаться и разрыдалась. Не ожидавшая этого Лена принялась жалеть и успокаивать подругу.

– Ну, не переживай, вы с отцом обязательно помиритесь, – говорила она, обняв её за плечи.

– Да я даже не сомневаюсь в этом. Я знаю, что всё будет в порядке. Мне тошно из-за этого козла! Ну что за ирония судьбы, – всхлипывая, с надрывом говорила Настя, жалуясь на жизнь. – Я ведь вообще мужиков терпеть не могу… и я думала… если и влюблюсь в кого-то, то это будет достойный человек, а выбрала из всех… самого настоящего подонка… Он ведь всё-таки переспал с этой Танькой… Козлина! Ненавижу!

«Да он тот ещё подонок. Знала бы ты…» – подумала Лена. Она и предположить не могла, что подруга так любит Хигира, но не решилась передать случайно услышанные подробности – это просто убило бы Настю.

– Насть, но ты же знаешь, что он бабник и Таня отнюдь не первая, с кем он спал, да и наверняка не последняя.

– Ну почему? Почему не я на её месте? – шмыгая носом, плакала Ливанова. – Она ведь всё равно его не любит!

– Зачем тебе такое унижение? Ведь это на один раз, – удивилась Лена. – Он получил своё, она ему больше не интересна. Сегодня в коридоре и на лекции он даже не посмотрел на Таньку ни разу.

– Пусть на один раз… – снова зарыдала Настя. – Хотя бы на один. Хотя бы на один час почувствовать его любовь.

– Любовь? – с укором переспросила Лена. – Да разве это любовь? Это больше похоже на одноразовый секс. А что будет потом…

– Да я знаю. Я хочу сказки. И просто поверить в то, что это может стать настоящей любовью. Со стороны звучит глупо, пожалуй. Но я так измучилась, ты не представляешь. Вот уже семь лет я просыпаюсь и засыпаю с мыслями о нём. Гадаю, что он делает сейчас. Возможно, даже то же самое, что и я, и мне от этого становится легче. Даже когда моя голова занята другими мыслями, я всё равно ни на секунду не перестаю думать о нём. Я так хочу каждый день видеть его лицо, обнимать его, разговаривать с ним, быть в курсе его дел или просто сидеть рядом и молчать. Мне сложно так жить, понимаю, что он не воспринимает меня всерьёз и любви никогда не будет, от этого ещё хуже. Я всегда буду лишь удостоена роли заворожённого им зрителя, внимательно наблюдающего за его жизнью, а я ведь так люблю его…

Поражённая такой откровенностью, Лена с неподдельным сочувствием смотрела на подругу.

– А может быть, ты его совсем и не любишь? Может быть, это всего лишь страсть?

– Семь лет?

– Но он все эти годы был недоступен для тебя, а если…

– Я уже думала над этим. Я постоянно об этом думаю. Ну, допустим, это страсть, и да, он недоступен. Но что толку? Легче-то не становится. Эта страсть меня с ума сводит который год. Я злюсь на себя, что плачу из-за него, унижаюсь перед ним, в очередной раз признаваясь ему в любви…

– А если этого не делать?

– Без разницы. Признавайся не признавайся, он всё равно меня не замечает. Дело не только во мне. Папа категорически против этих отношений, он угрожал Хигиру. У меня нет и, похоже, не будет возможности провести хотя бы час в постели с Алексом, – продолжала Настя всхлипывать.

– Может быть, это к лучшему, – пыталась подбодрить её Лена.

– Да я понимаю, я всё понимаю, но ничего поделать не могу. Я его люблю и жутко ревную, господи! Ну почему я не длинноногая блондинка, тогда у меня было бы больше шансов!

– А я думаю, не во внешности дело. Ты очень симпатичная и обаятельная, тебя невозможно не заметить. Вокруг тебя постоянно куча парней!

– Ага. Только не вокруг меня, а вокруг денег моего отца и его положения.

– Это всё предубеждения. Я же с тобой не из-за денег.

– Но ты и не мужик, – попыталась пошутить Настя.

Лена улыбнулась.

– Да, ты единственная. Спасибо тебе, – сипло произнесла Настя.

Наступила пауза.

– А ты? Ты тоже влюблена в него? – пытливо спросила Настя и уставилась на подругу.

– Я-я? – отрывисто переспросила Лена. – Нет. С чего ты взяла? – испугавшись, ответила она вопросом на вопрос.

– Ну, ты говорила, что тоже влюблена и тоже безнадёжно, – допытывалась Настя. – Не в него ли?

– А! Нет! – вдруг засмеялась Лена, и её глаза забегали. – Ну ты вспомнила! Это же было год назад. Я уж и забыла, – выкручивалась она и старалась выглядеть непринуждённо.

– Так это не Хигир? – несколько недоверчиво переспросила Настя.

– Нет, – уверенно соврала Лена. – Он уже ушёл из университета. Он был пятикурсником.

– М-м, повезло тебе. Ты не любишь никого и можешь спокойно жить.

Лена покивала, пряча глаза.

Подруги ещё долго разговаривали о жизни, о мужчинах, о планах на будущее. Вспомнили они и не так давно ушедшее детство, и школу. Много смеялись, но смех был скорее нервным, напряжённым – он помог выплеснуть накопившиеся эмоции.

Домой к Насте они приехали уже под утро, когда на тёмном горизонте сквозь обрывки низко висящих облаков, навевающих пасмурный день, забрезжил рассвет. Настя сразу поняла, что отец так и не возвращался.

Поместив подругу в гостевой комнате, Настя отправилась к себе, но спать не легла. Ей очень хотелось позвонить папе. Охваченная волнением, она ходила по комнате, то и дело выглядывая в окно и прислушиваясь к шуму на улице. Просидев около телефона полчаса, она всё-таки решилась.

Антон Николаевич долго не брал трубку, потому что крепко спал. Разбуженный назойливо пищавшим сотовым, он еле открыл глаза и не сразу понял, где находится. Через несколько секунд, очнувшись, он лихорадочно начал искать телефон, понимая, что это долгожданный Настин звонок. сообразить, почемуто тосто взорвал эту мину заУвидев на дисплее «Дочка», он захотел прыгать от радости, но, сделав серьёзное лицо, взял трубку.

– Алло, – строго произнёс он, внутренне ликуя.

Когда Настя услышала голос живого отца, у неё отлегло от сердца.

– Папа, приезжай, пожалуйста, домой, – дрожащим голосом выговорила она и затаила дыхание в ожидании ответа.

– Сейчас приеду, – коротко бросил он и нажал отбой.

Теперь он на всех парах мчался назад, окрылённый появившейся надеждой, что всё можно исправить и наверстать упущенное время, ведь ещё никогда дочь так ласково не говорила с ним. А может быть, и говорила, но это было так давно, что позабылось. Он рисовал в своём воображении радужные картины их встречи: как он попросит у неё прощения, как она попросит у него прощения, как после этого он непременно будет уделять дочери больше внимания, чем прежде, и обязательно будет следить за её жизнью.

Настя, услышав, что отец подъезжает, тут же спустилась вниз и, как только он вошёл в дом, бросилась ему на шею, но в глаза ему ещё долгое время смотреть боялась.

Итак, затянувшийся конфликт отцов и детей был исчерпан.

                                       * * *

Утром у Насти и Антона Николаевича было превосходное настроение, но из-за пережитых волнений и бессонной ночи Настя чувствовала себя физически уставшей и эмоционально разбитой, хотя и удовлетворённой. Она решила не появляться сегодня в университете и немного отдохнуть, да и перед Хигиром было неудобно.

Антон Николаевич, напротив, не испытывал никакого утомления и буквально светился от счастья. Он, поспав всего три часа, бодро поднялся с кровати и, мыча под нос какую-то мелодию, отправился в ванную комнату. Он давно не просыпался настолько полным сил и радости, с таким желанием жить.

Увидев в холле Лену, Антон Николаевич пришёл в бурный восторг, бросившись обниматься. Лена, испугавшись его порывов, немного отстранилась. Ливанов, видя смущение молоденькой девушки, осадил себя и звонко хлопнул в ладоши, чтобы сгладить неловкость и не стоять с распростёртыми объятиями.

– Здравствуй, Леночка. Очень рад тебя видеть. Оказывается, ты у нас? – приветливо улыбаясь, поздоровался Антон Николаевич.

Лена, стесняясь, улыбнулась.

– Настя, наверное, тебе уже сказала, что не пойдёт сегодня на учёбу. Если ты не против, я мог бы тебя подвезти до университета, – галантно предложил он свою помощь.

Лена согласилась и попросила не подъезжать близко к парадному входу, дабы не компрометировать себя.

На работе Ливанов в боевом настрое сразу направился к Хигиру и, коротко осведомившись у секретаря, сидевшего в приёмной, на месте ли начальник, бесцеремонно ворвался к нему в кабинет. При виде Антона Николаевича Хигир заулыбался и протянул ему свою руку, но, игнорируя приветствие, Ливанов опёрся ладонями о стол, навис над коллегой и грозно спросил:

– Алекс, в чём дело? Может быть, ты объяснишь, почему моя дочь вчера набросилась на меня с обвинениями, что я мешаю ей жить?

Алекс недовольно скривился, тяжело откинувшись на спинку кресла: «А она тебе разве ничего не рассказала?»

– Зачем что-то рассказывать? И так всё ясно – ты её обидел! Алекс, только попробуй тронуть мою девочку! – угрожающе сказал Антон Николаевич, распаляясь.

– Я её не трогал, – спокойно произнёс Хигир, – наоборот, это она преследует меня буквально по пятам.

– А ты не преминул этим воспользоваться?! – кипятился Ливанов, часто дыша.

– Нет же, наоборот. Я отказал ей в её желаниях, – держал равновесие Алекс, не давая себе злиться.

– В каких таких желаниях?!

– Твоя дочь уже взрослая. И ты прекрасно понимаешь, чего она хочет.

– Как ты можешь говорить такое про мою дочь? Можно подумать, Настя какая-то развратница.

– Ну, она, конечно, не развратница, она просто влюблена в меня, причём давно.

Антон Николаевич замялся и почмокал губами.

– В любом случае ты виноват…

– Виноват?! – воскликнул Хигир под натиском переполнявшего его возмущения. – Я что, по-твоему, должен был согласиться?

– Что?! Я ещё раз говорю, только попробуй хоть пальцем коснуться Насти!

– Я совсем тебя понять не могу, – нервничал Хигир.

– Нечего меня понимать. Значит, ты дал повод ей так себя вести, поэтому ты виноват! Звони и проси прощения! – требовал Антон Ливанов, расхаживая по кабинету.

– Прощения?! – изумился Алекс. – Пойми, если я буду ей названивать, станет только хуже. Она подумает, что у неё есть шанс.

– Я лучше знаю, что будет лучше для Насти. Звони!

– Теперь понятно, в кого она такая упрямая, – злобно пробормотал Хигир.

Ливанов уже было собирался выйти, но, услышав эти слова, вновь развернулся, подошёл к столу и тихо, но строго проговорил:

– Алекс, не нарывайся на неприятности. Ты же знаешь, я могу тебе такое устроить… Может быть, снова хочешь отправиться к своему отцу? Он-то тебе мозги быстро вправит.

С этими словами Ливанов вышел вон. Хигир вздохнул и ещё долго сидел неподвижно, хмуря брови и подперев подбородок рукой.

                                       * * *

День у Лены начался как обычно. Первая пара по уголовному праву прошла довольно быстро, потом миновал обед, потом ещё одна пара. Все в группе спрашивали, где Настя. Особенно интересовалась Марина, она даже полюбопытствовала, не поссорились ли подруги. Лена ничего ей не сказала, пожав плечами.

Последняя пара была у Хигира. Когда он появился в кабинете, Лена вдруг почувствовала жгучую неприязнь к нему, вспомнив вчерашний случайно подслушанный разговор с Лужниным. Она смотрела на него строго, даже зло, пытаясь убедить себя, что он недостоин ни единой её или Настиной слезинки. Если бы Хигир в этот момент заглянул ей в глаза, то непременно бы смутился, по крайней мере, ей так казалось. Но он как ни в чём не бывало приступил к лекции. Надо отметить, что он вообще никогда не смотрел на Лену, выбрав себе нескольких студентов, с которыми обычно и поддерживал визуальный контакт, она в их число не входила.

– Сегодня мы ничего записывать не будем. Я дам материал в устной форме, вы послушаете и в начале второй половины пары напишете небольшой несложный тест по новой теме. Возможно, я даже успею сразу проверить работы.

Лена продолжала смотреть на Хигира испепеляющим взглядом, чтобы показать своё негодование, ей хотелось, чтобы ему стало стыдно. Безуспешно просидев так четверть часа и не добившись никакого результата, девушка неожиданно поймала себя на мысли, что вся злость куда-то испарилась, а она сидит и просто разглядывает его самым нескромным образом. Это разозлило её ещё больше.

После лекции преподаватель устроил обещанный тест, разделив студентов на четыре группы, а сам куда-то вышел. Но списывать всё равно было неоткуда. Лена, несмотря на недосып и на то, что приличную часть занятия провела, любуясь Хигиром, материал усвоила хорошо, и её начали атаковать одногруппники, прося подсказки. Будучи человеком отзывчивым и добрым, она увлеклась и пыталась помочь всем, забыв про себя. Внезапно в кабинет вошёл Хигир, и гул мгновенно стих.

– Сдаём работы.

Среди студентов пробежала волна возмущения.

– Мы ещё не всё, – выкрикнул кто-то.

– Давайте что успели, я ещё проверить хочу, а то мне некогда, – хмуро сказал Алексей Эдуардович и попросил старосту собрать работы.

Лена с ужасом взглянула на свой пустой лист. Она судорожно начала отмечать ответы как попало, не вчитываясь в вопросы, и едва успела поставить последнюю галочку, как её листок уже оказался в руках у заботливой старосты.

– Посидите пока тихо, я сейчас проставлю оценки и отпущу всех, – уткнулся Хигир в листы, водя пальцем по строчкам и столбцам.

Прошло минут пятнадцать. Лена вся замерла в предчувствии провала.

– Только я попрошу сохранять тишину, иначе не все услышат свои фамилии, – вежливо попросил Хигир и стал называть отметки.

Пока озвучивались результаты, к Лене поворачивались довольные студенты, которым она успела помочь, и благодарили её. В ответ она только кивала и слегка улыбалась. Вот очередь дошла и до неё.

– Фадеева – два, – сухо произнёс он и хотел было продолжить дальше, но услышал шёпот и какую-то возню.

– Как? Тебе два? – слышался удивлённый шёпот.

Лена, опустив глаза, лишь пожимала плечами и через силу старалась улыбаться, делая вид, что это ерунда. Но обида и досада переполняли её, и из-за внимания одногруппников к её двойке на душе становилось только хуже.

Хигир молча и с интересом смотрел на происходящее, ему захотелось разобраться, в чём дело.

Дочитав до конца, он откинулся на спинку кресла и сомкнул руки перед собой.

– Так, уважаемые будущие коллеги, я имею в виду юристов, пожалуйста, встаньте те, кто претендует на красный диплом.

Изотова перед тем, как передать Хигиру свою группу, естественно, дала ему список студентов, подающих надежды, туда входила и Лена, но он намеревался составить свой рейтинг.

Медленно поднялись пять человек, среди них была и Фадеева. Он оглядел всех и задержал взгляд на ней.

– Ну, я так и думал, – качнул он головой. – Значит, вы тоже мечтаете о красном дипломе?

– Я не мечтаю, я на него претендую, – возразила Лена.

– Претендуете? – удивился он такой смелости, и ему послышалась даже некоторая дерзость в её ответе, из-за чего преподаватель впал в лёгкое раздражение и продолжил разговор уже на повышенных тонах. – Что же вы так плохо учитесь? М?

Лена молчала, смотря в пол.