Я хочу большего

– Я возьму кредит и устроюсь на работу, – твёрдо заявила девушка и вскинула голову вверх, пытаясь поверить в свои слова.

– Ты серьёзно?! А как же занятия? – возмутилась Наталья Александровна и недоверчиво посмотрела на дочь.

– Буду совмещать. Придётся работать ночью. А что? Устроюсь в какой-нибудь ночной клуб официанткой.

Наступило молчание. Наталья Александровна понимала, что дочь всё равно не переубедить, но всё-таки решила её предостеречь.

– Ты не спеши, а хорошенько подумай. Может, не стоит связываться с этим кредитом.

Уставившись на угол дверцы кухонного шкафа, Лена напряжённо размышляла. Она была не готова принимать окончательное решение. Не хотелось что-то говорить или обещать, потому что на самом деле было непонятно, что делать.

Практически весь следующий день они провели в больнице у отца, покидая его палату только на время обхода врача. Увидев Алексея Михайловича на больничной койке, опутанного капельницами, с распухшими от частых уколов рыхлыми венами, Лена ощутила всю серьёзность ситуации, и мысли об университете на время покинули её. Девушке даже стало стыдно перед родителями, что собственные заботы её волновали гораздо больше. Отец был очень слаб, он лежал неподвижно. Его мертвецки бледное лицо сливалось с белой, совершенно не помятой простынёй. Отёкшие веки тяжело нависли над слипшимися ресницами, посиневшие губы были крепко сжаты, а уголки рта расслабленно опустились вниз. Перед ними лежал будто совсем другой человек. Лена тихо подошла и дотронулась до его холодной руки. Рука была настолько холодная и безжизненно отяжелевшая, что Лену посетила ужасная мысль.

«Мёртв», – кольнуло в сердце.

И правда, ни жилки не билось в нём, не улавливалось ни малейшего движения, только монотонно пикающие аппараты обнадёживающе уверяли, что где-то в глубине идёт неустанная борьба за ускользающую из этого тела жизнь.

Домой Лена пришла одна. Наталья Александровна осталась ночевать в больнице, опекать своего родного, любимого мужа. В опустевшей и холодной квартире девушка чувствовала себя одиноко и тоскливо. Но плакать не хотелось, даже скорее не получалось. Ей казалось, что она уже ничего не чувствует. На смену бурным эмоциональным переживаниям пришло странное обессиленное уныние, как будто после сильного болевого шока.

Лена долго не могла уснуть. Впав в тяжёлую полудрёму, она беспокойно ворочалась в непривычной домашней постели. Вихрь мыслей кружился у неё в голове. То вдруг представлялся ей отец, лежащий в красном гробу с чёрной оборкой и с церковной лентой на окостенелом лбе, то пустые классы любимого университета, из которого ей предстояло уйти. В этих жутких полуснах мелькала фигура Хигира, словно всё пространство было заполнено им. Лена ощущала довлеющее чувство постоянного его присутствия, от этого было невозможно избавиться.

Не хотелось ей уезжать из Москвы, оставлять друзей и терять тот единственный шанс, на который она так уповала. Но больше всего, как ни противилась девушка, как ни уверяла себя в обратном, она боялась никогда уже не встретиться с Хигиром. Без всего вышеперечисленного можно было обойтись, но чувство пылкой влюблённости, подпитываемое любопытством, крепко привязало её к нему, и отказаться от любимого преподавателя она была просто не в силах.

Пробуждение было тяжёлым. Через небрежно задёрнутые неплотные занавески, словно через сито, просачивались тёплые лучики уже высоко стоящего солнца, которые сначала было обрадовали Лену своей весёлой искристостью. Но тут она вспомнила вчерашний день, настроение тут же испортилось, и непомерный груз навалившихся проблем быстро утянул озабоченную девушку на дно сосущей тоски и глубоких раздумий.

Целый день она не находила себе места. Сходила в больницу, поговорила с врачами, которые очень осторожничали в прогнозах, посидела в скорбной тишине с уставшей от затянувшейся неопределённости мамой, для которой сейчас просто безмолвное присутствие родного человека значило гораздо больше, чем сухость каких-нибудь банальных фраз утешения.

Лена рассказала матери о своих намерениях, которые за ночь оформились в решение. Если отцу будет хуже, то она непременно уйдёт из университета и вернётся домой помогать родителям, а если же он пойдёт на поправку, то Лена продолжит обучение и устроится на работу. Дни и недели тянулись в мучительном ожидании. Женщинам оставалось только молиться и верить в чудо. Лена молилась, много молилась, но каждый раз ловила себя на мысли, что объектом этих усердных молитв был не всегда отец. Хигир, проклятый Хигир не давал ей покоя. Она очень не хотела терять шанс хотя бы видеть его, находиться с ним рядом, ходить по тем же улицам, дышать одним воздухом – вот чего желала она больше, чем выздоровления папы. За этот эгоизм Лена буквально ненавидела свою жалкую натуру и пыталась убедить себя, что объект её стенаний – любимый бедный папочка, но врать себе было невозможно.

Через месяц они были награждены хорошими новостями: Алексею Михайловичу стало лучше. Кризис миновал, и теперь со спокойной душой можно было дожидаться предстоящей операции. Отец Лены и правда довольно быстро оправился от сердечной болезни. Порозовел, снова начал набирать в весе и даже силился шутить на тему жизни и смерти, чем только пугал и раздражал обеспокоенных жену и дочь. Лена радовалась вдвойне: и выздоровлению папы, и тому, что ей всё-таки не придётся бросать учебу.

Все каникулы девушка трудилась продавцом в магазине, чтобы накопить немного денег хотя бы на начало учебного года. Время наступало нелёгкое, нужно было выплачивать кредит, успевать зарабатывать и как-то при этом ещё учиться. К тому же на пятом курсе требовалось гораздо больше усилий, чем за всё предыдущее время, ведь её ожидали написание дипломной работы и выпускные экзамены.

Лена, терзаясь сомнениями и страхом, садилась в поезд, отбывающий в Москву, не зная, что сулит ей последний учебный год и будет ли он учебным – быть может, придётся всё бросить.

                                      * * *

Она приехала пораньше, чтобы успеть найти работу до начала семестра, и довольно быстро устроилась официанткой в ночной клуб. График был, в принципе, удобным: приходилось трудиться ночью, потом день отдыхать, снова выходить в ночь, а затем сутки отдыхать. Перед Леной стояла непростая задача совместить учёбу и работу. Ей не хотелось снижать свой рейтинг, но она пошла на поводу обстоятельств.

Марина и Ольга приехали тридцатого августа и удивились тому, что Лена уже давно в общежитии. Узнав о причине, они ей посочувствовали и по-дружески обещали помочь чем смогут.

Наступившее первое сентября огорчило всех плохой погодой. С самого утра моросил мелкий дождь, и в воздухе стояла такая влажность, что причёски девушек тут же потеряли форму. Данное обстоятельство очень нервировало Лену. Она дёргалась, раздражалась и бессильно злилась на ненастье, а придя в университет, первым делом подошла к зеркалу. Кудри, на которые было потрачено около часа, развились, и выпрямленные прядки небрежно болтались, свисая с аккуратно сделанной причёски, юбка намокла, а обувь была запачкана мелкими брызгами грязи. Рассматривание себя в зеркале сопровождалось недовольными возгласами и нескрываемым раздражением.

Приведя себя в порядок, девушки вышли из уборной и направились в холл, по пути встретив Настю. Она подбежала к Лене и обняла её. Девушки обрадовались друг другу и начали оживлённый разговор. Марина, недолго думая, удалилась, оставив подруг одних.

– Как дела? – заботливо спросила Настя, заметив растерянный вид подруги. – Я тебе, кстати, звонила не раз, ты чего трубку не брала?

– Ох, – вздохнула Лена.

При этих словах улыбка на лице Насти пропала, и она взволнованно спросила:

– Что случилось? Ты, кстати, какая-то бледная.

Лена решила не ждать и всё ей рассказала, заранее зная, что подруга тут же предложит свою помощь. Так и случилось, но Лена наотрез отказалась, мотивируя это тем, что деньги всё равно придётся отдавать, а брать в долг у подруги – значит губить дружбу на корню. Потом Настя долго ещё уговаривала Лену согласиться, но девушка была непреклонна.

Первая лекция была у Хигира. Лена вся трепетала, предвкушая скорую встречу с ним, и чем ближе стрелка часов приближалась к девяти, тем сильнее было её волнение. В холле, как всегда, толпились студенты, ожидающие начала нового учебного года, наступавшего со звонком на первую лекцию. Кое-кто уже сидел в аудиториях, кто-то – в актовом зале. Лена вспомнила время, когда она первый раз пришла сюда первого сентября, полная надежд и желания учиться. До окончания университета оставалось совсем немного, и мысль, что она не сможет дойти до конца из-за какой-то, в принципе, мелочи – нехватки денег, огорчала её.

«Нет, – говорила она себе. – Я должна закончить учёбу, и я добьюсь своего». При этих мыслях студентка выпрямилась и гордо подняла голову, принимая воинствующий самоуверенный вид и убеждая себя в том, что у неё всё получится.

Благородные размышления Лены о её силе воли прервал долгожданный звонок, оповещавший о начале первой в этом году лекции. Все стали потихоньку расходиться по своим классам. Ленина группа тоже двинулась к кабинету, в котором предстояло учиться целый год. Дверь оказалась закрытой, но через пять минут подошла Алевтина Ивановна, уже бывший куратор их группы, и объявила, что Алексей Эдуардович задерживается, но уже едет, так что ждать придётся недолго. Она открыла кабинет и впустила нетерпеливых шумных студентов.

Лена хотела сесть впереди, поближе к нему, но Настя, повертев пальцем у виска, увела подругу выше, предложив расположиться хотя бы посередине на пятом ряду. Студенты заняли свои места, и группа странным образом замерла в ожидании нового преподавателя. Каждый немного знал о Хигире. Большая часть его боялась, наслушавшись рассказов старшекурсников о бескомпромиссности и строгости этого преподавателя. Девушки томились в праздном любопытстве и уже рассматривали его как потенциального жениха, а парни выражали настороженность и недоверчивость по отношению к Хигиру. Но обеим сторонам было интересно встретиться с ним и самим убедиться в достоверности или, наоборот, недостоверности различных слухов, по которым они уже успели сложить своё мнение о преподавателе, к которому никто не относился равнодушно.

Через несколько минут пришла ещё одна группа. Это были социологи, тоже изучавшие по программе гражданское право. Они шумно начали искать места, нарушив тем самым странное безмолвие юристов, которые тоже оживились.

Настя начала что-то эмоционально рассказывать Лене, но та, хоть и делала вид, что участвует в разговоре, её вовсе не слушала. Мысли влюблённой девушки были где-то далеко. Она всё непрерывно смотрела на дверь и ждала.

Когда Хи́гир наконец вошёл в аудиторию, Лена вздрогнула. Шум моментально прекратился, и притихшие студенты разглядывали нового преподавателя. Хигир молча сделал лёгкий кивок в их сторону и быстрым шагом прошёл в маленькую смежную комнату. Сняв плащ, он в полной тишине вернулся обратно. Преподаватель был одет в тёмно-синий деловой костюм, а белоснежная рубашка просто сияла на контрасте с тёмно-красным галстуком. Подойдя к своему столу, он бросил насмешливый взгляд на оцепеневших студентов и с лёгкой ухмылкой прибавил:

– Что так замерли? Боитесь? Правильно делаете.

Лена смотрела на него, не моргая. Она следила за его движениями, как радар, улавливая каждую мелочь. Разглядела, что на его чёрных волосах серебрились капельки дождя, до сих пор моросившего за окном, а кончик носа и щёки слегка покраснели из-за холода и сырости на улице. Лена тайно и глубоко восхищалась его красотой.

Хигир, достав из чуть намокшего чёрного кожаного портфеля две толстые книжки, уселся в кресло и молча стал разглядывать студентов.

– Что-то вас многовато, – тихо произнёс он и добавил уже громче после некоторой паузы: «Ну ладно, давайте знакомиться. Я ваш новый куратор. Меня зовут Алекс Хигир. Для удобства все называют меня Алексеем, для вас я, естественно, Эдуардович. Преподаю я гражданское право и процесс. Для юристов гражданско-правового направления эти предметы являются главными, поэтому я буду давать максимум знаний, а от вас мне потребуется максимум отдачи. Лекции мои прошу не пропускать. В противном случае тему будете изучать самостоятельно, а потом будете подходить ко мне за исправлением неуда, если кому-то это интересно, конечно. За каждую пропущенную лекцию я буду ставить два».

– А если заболел? – возмущаясь, спросил один из студентов.

– Не имеет значения, – сухо ответил Хигир.

– Но это неправильно, во всех учреждениях больничный засчитывается, – продолжал тот же парень, осмелившись вступить в спор.

– А у меня нет. Повышайте свой иммунитет.

Парень замолчал, нахмурив брови в знак несогласия.

– Предупреждаю сразу, взяток я не беру, даже и не пытайтесь, – продолжил Хигир в той же манере. – Слёзы меня тоже не трогают. Ну, это девушек в большей степени касается… хотя парни тоже бывают… В этом году у вас диплом, поэтому трудиться придётся очень интенсивно. На мои лекции, пожалуйста, не опаздывайте. За систематические опоздания буду наказывать.

– Как? – смело спросила одна из девиц, но, когда Хигир посмотрел на неё своими сверкающими глазами, густо покраснела.

– Ну вот когда опоздаете, тогда и узнаете, – ответил он.

После этих слов послышались тихие смешки. Хигир недовольным взглядом прошёлся по верхним рядам, откуда исходило хихиканье, но ничего не сказал.

– А вы сами опоздали, – не унимался тот самый парень.

– Запомните, у меня всегда есть уважительная причина, какая бы она ни была. А у вас таких причин нет и быть не может, потому что учёба – это сейчас ваша жизнь, как можно на неё опаздывать…

Он сделал небольшую паузу и посмотрел на часы.

– Да, и ещё. В этом году вы пишете дипломные работы, темы и научных руководителей выбираете самостоятельно. Как научный руководитель я выберу нескольких дипломников, у меня в плане уже есть несколько тем. Талантам я всегда иду навстречу, так что, если у вас есть способности и дисциплинированность, в качестве бонуса вы можете получить дополнительные занятия со мной и рекомендации для устройства на работу. Более того, лучших я принимаю к себе на работу в Госдуму. Вот, собственно, всё, что я хотел сказать. Прямо сейчас знакомиться с вами не буду, потому что эта процедура займёт слишком много времени, которого ни у вас, ни у меня нет. Познакомимся в процессе учёбы.

Во время лекции стояла полная тишина, в которой раздавался лишь его приятный и несколько резковатый голос. Студенты немного робели при виде незнакомого преподавателя и пока не знали, как можно себя вести, а как нет, поэтому безропотно исполняли все его указания.

Как и предупреждала Алевтина Ивановна, Хигир не собирался ни с кем церемониться, диктовал достаточно быстро, практически не повторяя. Если студенты говорили, что не успевают, он молчал с недовольным видом, потом на какое-то время темп его речи замедлялся, но ненадолго. Иногда преподаватель совсем игнорировал просьбы.

Первое впечатление о нём было неоднозначным и скорее негативным. Излишняя строгость, даже грубость, нагоняла страх на студентов, настроение которых заметно испортилось после сцены знакомства. Но такие чувства появились в основном у юношей, девушки же зачарованно смотрели на преподавателя и даже начали заигрывать с ним, задавая глупые вопросы, на которые он неохотно отвечал, хмуря брови. Лена, в отличие от некоторых смелых студенток, пытавшихся вступить с ним в диалог, не могла произнести ни слова. Ей казалось, если она начнёт говорить, то будет заикаться или, того хуже, забудет, о чём спрашивала. Поэтому девушка молча сидела и любовалась им.

Прозвенел звонок, все стали шумно собирать свои вещи, кто-то был уже у выхода. Хигир не оставил это без внимания:

– Та-а-ак, а куда вы собираетесь?! Я никого не отпускал.

– Но ведь был звонок, – обиженно произнёс чей-то голос.

– Да, был. Но уходить вы будете тогда, когда я вам позволю. Я ещё не закончил, – строго ответил лектор.

Студенты нехотя вернулись на свои места.

– Завтра будет тест по сегодняшней теме, – уже более спокойно обратился он к ним. – Учите термины, прочитайте лекцию и статьи, которые в ней упоминаются.

– Тест?! Но мы только начали учиться! – смело возмутилась Настя.

Хигир сверкнул на неё своими красивыми глазами.

– А тебя, Ливанова, буду завтра спрашивать устно, – усмехнулся он.

В ответ Настя довольно заулыбалась и покраснела, смущённо опустив взгляд.

Выйдя в коридор, студенты стали обсуждать нового куратора. Мнения разделились: парни называли его нехорошими словами и морщили носы, а девушки, загадочно улыбаясь, пожимали плечами. Им даже нравилась его строгость, в которой был свой шарм, обаяние властности.

Следующей по расписанию была юридическая психология, которую вёл Лужни́н, друг Хигира.

Аудитория Александра Вадимовича была в виде амфитеатра. Здесь тоже имелась маленькая комнатка, где хранились пособия, плакаты, стенды и разного рода специальная литература.

Все тридцать три человека удобно разместились в просторном кабинете. На этот раз Фадеева захотела сесть подальше, она почему-то жутко стеснялась Александра Вадимовича. Лена направилась к последним рядам, но Настя схватила подругу за руку.

– Что-то тебя сегодня в крайности бросает, то на первые ряды, то на последние. Садись посередине, это самые лучшие места. Как говорится, и в стороне, и в людях. А его, – Настя кивнула головой в сторону пустого учительского кресла, – как раз бояться не надо. Милейший человек.

Лена, не сопротивляясь, села на место, указанное ей подругой, и стала осматривать кабинет.

На стенах были плакаты с таблицами и цитатами, в основном на латинском языке. Лена смогла прочитать только некоторые – не хватало знаний специальных терминов. Процесс знакомства с кабинетом был прерван появлением в аудитории Александра Вадимовича.

– Здравствуйте, ребята, – мило улыбнулся он.

Проявленные преподавателем доброжелательность и уважение тут же расположили к нему студентов, и урок начался с хорошей ноты, чего нельзя было сказать о предыдущей лекции.

– Меня зовут Александр Вадимович Лужнин, – снова раздался его мягкий тенор. – Я буду преподавать у вас юридическую психологию. Давайте немного познакомимся. Я буду называть фамилию, а вы, пожалуйста, вставайте со своего места, чтобы я смог вас увидеть и запомнить.

Когда он закончил оглашать список, то приступил непосредственно к лекции, которую провёл просто блестяще, после чего навсегда завоевал сердца студентов, а особенно студенток. Лужнин был не только очень привлекательным внешне, хоть и не таким ярким, как его друг, но ещё и очень обаятельным мужчиной и талантливым преподавателем. Он ходил по аудитории, оживлённо объясняя тему, много улыбался, шутил и с удовольствием отвечал даже на глупые вопросы. Лекция прошла легко и незаметно, и, уходя из кабинета, студенты даже поблагодарили его за урок, что было редкостью.

Александр Лужнин действительно был очень привлекателен. Более того, про таких мужчин обычно говорят «приятен во всех отношениях». Мягкие черты лица сразу располагали к себе. Большие серые глаза смотрели ласково и приветливо, но одновременно проницательно и выразительно. Уголки его губ были слегка направлены вверх, и из-за этого казалось, что на его лице всегда играет словно полуулыбка. Прямые тёмные волосы были уложены в опрятную мужскую стрижку, только чёлка постоянно выбивалась из густой шевелюры, то и дело спадая на левую сторону его высокого лба. Чтобы поправить причёску, он то и дело проводил рукой по волосам, этот жест очень нравился девушкам.

Спокойный, вежливый и доброжелательный Лужнин был хорошим психологом и уважительно относился к коллегам и студентам. В общении был открыт и даже нежен, что многие девушки часто принимали за симпатию, безнадёжно влюбляясь в преподавателя. Однако Александр Вадимович, в отличие от Хигира, вёл себя сдержанно и студентками не увлекался. Его скромность придавала ему какую-то загадочность и неприступность. «Ты очень милая, но ничего не получится», – как бы говорили его большие серые глаза.

– Классный препод этот Лужнин, – оживлённо поделилась впечатлениями Женя, усаживаясь в машину Насти, которая пригласила девушек посидеть в кафе и отпраздновать последнее в их студенческой жизни первое сентября.

– Ага, красавчик, – прибавила Вероника и кокетливо приподняла тоненькую бровь.

– У меня есть знакомая с психфака, студенты там вообще тащатся от него, – подхватила разговор Полина.

– Они просто Хигира не знают, – небрежно бросила Настя.

– А чем он так хорош, твой Хигир? Грубый, нервный какой-то, высокомерный… – возразила Вероника.

– Зачем ты ему тогда глазки строила, раз он тебе так не понравился? – начала спорить Настя, выезжая на перекрёсток и вертя головой по сторонам.

– Я?! – удивлённо протянула Вероника, от неожиданности показав на себя пальцем.

– Ой, да вы все. Вы думаете, я не заметила? – с ехидной усмешкой процедила Настя.

– Настя, у тебя паранойя. Нет, мы не спорим с тобой, он красавец, молод, богат, сексуален, но характер у него ужасный, – сказала Вероника.

– Вот узнаете его получше, тогда и поговорим, – уверяла Настя. – Поверьте, он неплохой человек. Не думаю, что такой хороший парень, как Саша Лужнин, стал бы общаться с Алексом, будь Хигир таким негодяем.

– Лена, а ты чего молчишь? – повернулась к ней Женя и с любопытством заглянула ей в лицо. – Тебе кто больше понравился?

Лена ничего не ответила, а лишь пожала плечами и слегка выпятила нижнюю губу.

– А она со мной согласна, – уверенно ответила за подругу Настя и перевела на Лену пытливый взгляд.

– Да они оба классные, – краснея, начала выкручиваться Лена. – Просто они разные. Хигир ярче, харизматичнее, в нём больше аристократизма, хотя по внешности, да и по характеру он грубее, чем Лужнин. Александр Вадимович мягче, интеллигентнее, в нём больше какой-то загадки, несмотря на его открытость. Но, на мой взгляд, ему не хватает мужественности.

– Да, сладкий мальчик с глянцевой обложки, – поддержала Настя.

– А мне такие нравятся, – сказала Женя. – У него такой носик…

– Как у девочки, – насмешливо произнесла Настя.

– Да всё у него в порядке. И я бы не сказала, что ему не хватает мужественности, – вступила в разговор Вероника, сделав акцент на последней фразе, как бы наперекор мнению Лены, даже если бы она была с ним согласна. – Просто вкусы у всех разные. Кому-то нравятся одни, кому-то – другие, и чего там спорить.

– Эй, вы чего! Никто меня не поддерживает. Хигир – самый красивый и замечательный мужчина на свете! – смеясь, говорила Настя. – Ну хоть ты меня поддержи, – обратилась она к Лене. – Ну скажи, что Хигир лучше.

Лена ничего не ответила, а только засмеялась в ответ. Уж очень ей не хотелось выдавать Насте свои чувства, хотя с мнением подруги она была полностью согласна.

                                       * * *

В итоге женская половина курса разделилась. Одни с ума сходили по порочному Хигиру, бросая на него томные взгляды, пока тот читал лекции, другие – по недоступному Лужнину. Некоторые девушки просто любовались педагогами, но всё равно принадлежали к одному из лагерей. Завоевать сердце (прямо скажем, сложнейшая задача при такой конкуренции) или хотя бы знак внимания обоих объектов вожделения становилось престижно и, устраивая порой целые соревнования, молоденькие студентки любыми способами старались обратить на себя их внимание, а потом хвастались своими победами перед подружками-неудачницами, которые так и не были удостоены высшей награды.

Шёл учебный год. Текли дни, недели, и время всё сильнее закручивало круговорот событий студенческой жизни, которая кипела и бурлила молодостью и свежестью. А Настя действительно оказалась права, Хигир изменился. Он стал более лояльным, приветливым, с уважением обращался к студентам на «вы» и называл их по имени-отчеству, иногда дружески просто по имени, однако всегда на «вы». Несмотря на все свои предупреждения, он часто делал поблажки, но в основном под настроение. Опытные студенты быстро его раскусили. Если Алексей Эдуардович приходил в плохом расположении духа, а это было понятно с первого взгляда и по несколько нервной походке, и по приветствию, группа тут же подстраивалась под него, чтобы не раздражать. Ну а будучи в хорошем настроении, Хигир улыбался своей очаровательной улыбкой и много шутил, вот тогда студенты могли вить из него верёвки. При этом стоит отметить, что шутил он всё-таки обычно довольно зло и чаще над девушками, которые прощали ему всё и злились на парней-однокурсников, заливавшихся громким смехом в знак согласия с их обидчиком. Но, чтобы студентка, случайно попавшая в зону поражения его острой мысли, сильно не расстраивалась и не становилась объектом едких усмешек своих подружек-соперниц, Хигир ласково прибавлял: «Это я любя». После чего она густо краснела, скалила зубы и неразборчиво лепетала что-то вроде: «Я совсем не обижаюсь».